furor est crudelissimis tormentis —
Мороз щиплет ноздри, проникает под кожу. Метель не стихает уже несколько дней, превращая всё в белое полотно. Низкорослые домики на одно лицо, сугробы, чуть ли не во весь её рост и многочисленные узкие переулки. Сколько бы она не вертела головой — без толку. Город превращается в лабиринт, которому не видно конца. — Лиза! — доносятся по-знакомому высокие ноты. Тело дёргается, будто готовое бежать, сразу принимает настороженную позу. Будто она не хочет быть найденой. Нет, не хочет. Особенно не обладательницей этого визглявого голоса. Но холод крепчает с каждым часом. Уже ночь, а она — всего лишь маленькая девочка среди незнакомых зданий и дорог. Стук старой вывески какого-то заведения о стену, подвывание бури на каждом углу, протекающие поношенные ботинки и дырявые карманы заставляют задуматься о своём положении. Чернеющие в нишах тени пугают до чёртиков, но девочка не двигается с места. Ноги будто вростают в хрутящий снег, а глаза не отрываются от закоулка, затянутого тьмой. Ледяное дыхание ночи обволакивает, проникает под кожу. Дрожи больше нет, кости замерзли настолько, что холод теперь как родной. Колется в конечностях, покрывает ресницы инеем. В какой-то момент девочка не замечает, как садится прямо в сугроб, всё так же разглядывая темнеющую синеву ночи. Снегопад не замедляется ни на секунду, и вскоре обувь сливается с белизной окружения. Холод и тьма сковывают конечности, окутывают своими колющими объятиями. Вводят в транс, заставляя забыть о том, кто ты есть и где находишься. Больше не слышно завываний метели, скрипа ржавого металла и отдалённых звуков ярмарки. Только дыхание. Её и ночи. — Ах, вот где ты, мерзавка! — резкий голос и толчок освобождают от ледяного плена. Чьи-то руки с силой поднимают на ноги, девочка всё ещё не до конца понимает происходящее. Но когда тело грубо разворачивают и кричат на неё брызжа слюной, она узнаёт наконец этот мерзкий голос и вонь изо рта. — Когда ты уже начнёшь меня слушаться?! Наверное и правда стоит, она не сможет самостоятельно найти жильё и пропитание, а выслушивать постоянно одни и те же упрёки надоедает. Получать пощёчины, вот как сейчас, тоже. Начинает просыпаться вселенское чувство несправедливости, но его душит пробравшийся до костей холод. Только, когда делает шаг, девочка понимает, насколько замерзла. Ноги не слушаются, икры сводит судорогой и коликами мороза. Появляется ощущение, что тело начинает медленно превращаться в сосульку. Будто жидкость во всём организме кристализуется. А могут ли гриши сделать такое с человеком? Внезапный вопрос в голове совершенно не к месту, но теперь детское любопытство к этому вопросу не угаснет. Девочка совсем недавно узнала о том, кто это такие. Хотя нет, не так. Она недавно поняла, разговоры про тех, что обладают определёнными силами, ходят постоянно. Сначала в голове складывается образ чего-то страшного, мерзкого и опасного. А потом девочка осознаёт: они тоже люди. Но вопросы задавать некому. Никто не вызывает достаточного доверия или хотя бы уверенности, что ей не солгут. Так она и живёт, терзаясь смутными предположениями, тревожными ожиданиями и жуткими воспоминаниями. Трескучий равкианский мороз ползёт по костям. Крошечные окна уже несколько недель покрыты инеем. Зима только начинается, но уже приводит в ужас. Никогда раньше девочка не видела таких холодов. Нынешняя «семья» живёт гораздо севернее её прежнего дома. Последние воспоминания о родном городе и отце вызывают новую дрожь. Хотя она уже не различает, что именно вызвает судороги: холод или страх. Тело резко тянут вперёд, к ещё более узкому переулку, чем тот, в котором девочка чуть окончательно не упала в объятия холода и тьмы. Женщина, что ведёт её, продолжает негодовать по поводу того, что девочка внезапно самостоятельно ушла с ярмарки. На самом деле, ничего такого она не делала, толпа решила это за неё. По правде говоря, теперь девочка мало что помнит из событий последнего часа. Перед глазами всё ещё маячит яркое красное пятно и отвратительный запах из не такого далёкого прошлого. Выйти из состояния афекта от холода и нахлынувших воспоминаний не получается. Создаётся ощущение, что ногами за неё передвигает кто-то другой, девочка совсем не осознаёт, куда они идут. Она действительно глубоко погружается в воспоминания, в бесконечный поток вопросов о том, почему и зачем всё случилось именно так. Мысли заполняются морем ассоциаций, всплывающих совершенно непроизвольно. Шелест ветра, как шёпот голосов. Скрип снега под ногами, как открывающаяся старая дверь. Стук чьих-то незапертых ставней, как биение сердца. И ярмарочные алые флажки, как растекающаяся по полу кровь. Когда спотыкается, даже не понимает, что произошло. Ног девочка почти не чувствует, а метель застелает обзор. По началу кажется, что перед ней обелённое снегом бревно или труба. Но потом она присматривается повыше и чуть было не валится снова в сугроб. Чужой застывший взгляд прожигает и обледеняет. Большую часть тела не видно из-за каких-то ящиков рядом, но оторвать взгляд не получается. Создаётся ощущение, что тень больше, чем полагается. Что сама ночь забирает бедолагу в свои лапы у неё на глазах. Ужас сковывает и мышцы, и разум, но девочка всё равно движется. — Пойдем, — доносится откуда-то сверху, из другого мира. Одно слово произносится настолько уставшим голосом, что и правда не верится, что она его слышит, а не придумывает. Но всё равно идёт, куда ведут. Дороги девочка по-прежнему не видит, потому что ледяной взгляд смерти до сих пор смотрит в душу. Кажется, что старуха с косой пытается дотянуться своми чернющими когтистыми лапами до неё. Ветер усиливается с каждой минутой всё больше, хотя постоянно кажется, что дальше уже некуда. Голая рука замерзает до онемения, они идут уже довольно долго. Постоянно сопротивляться метели оказывается слишком сложно для девочки. Узкая протопанная дорожка скользкая, ноги подводят. Она боком падает в сугроб, а когда поднимает голову — вокруг никого. Ни возмущённой тёти, ни прохожих. Оглядев округу немного, понимает, что даже окон и дверей никаких нет. Просто стены вросших друг в друга низких домов и снег. Девочка осталась наедине с бушующей стихией. Наедине с метелью и ночью. С холодом и тьмой. Отчего-то в груди нет страха, будто такое развитие событий — самое очевидное и нормальное. Из сугроба не хочется вставать, тот уже почти не холодит, а наоборот укутывает. Тело практически не чувствуется, но когда где-то позади слышится шорох и чьё-то присутствие, решает обернуться. Всё происходит как в замедленной съёмке, снег не даёт разглядеть многое, но когда удаётся — девочка замирает. Само воплощение тьмы, страха и мерзости наблюдает за ней в странной манере. Огромная чёрная тварь, у которой сложно разглядеть какие-то отдельные части тела. Не удаётся пошевелить и пальцем, даже отвести взгляд от этого существа. А оно внезапно двигается ей навстречу, продолжая разглядывать. Медленно вытягивает когтистую лапу, сжимает тонкую шею и снова наблюдает за застывшей девочкой, которая чувствует от этих прикосновений пугающую неестесственность. Жуткое создание, источающее собой всю мощь теней, перебирает когтями чуть ниже правого уха, будто что-то нащупывая, а потом резко дёргает. Громкий хруст чуть ли не отзванивает во всём теле. Девочка смотрит прямо, но голова безвольно повисает. Недоумение не успевает нарасти, потому что уже нет никаких чувств. Но она видит. Мерзкое чёрное создание, с таким упоением продолжающее сжимать её тело. Она слышит. Громкий крик волькры прямо перед ней. Визг, скрежет и вопль. Всё смешивается и заполняет голову.***
Ярость и страх вырываются из девушки большим потоком. А точнее жутким, нечеловеческим криком, находящим продолжение из глубин сознания. Спустя мгновение она понимает, что с момента пробуждения совсем не шевелилась, а крик — плод воображения, иллюзия из сна. Поверхность всего тела будто простреливает сотнями игл сразу. Нечем дышать. Лёгкие, гортань и ноздри полыхают огнём. От этого Лиза становится только злее. «Почему… почему…» Мысли смешиваются, слова теряют всякий смысл. Остаётся только гнев, не имеющий конкретного источника. Недоумение, пылающая ярость и страх пронизывают с ног до головы. Последнее позволяет сфокусироваться на реальности достаточно, чтобы увидеть толпу людей в комнате. Картинка перед глазами постоянно размывается. Очи жжёт от напряжения. Тем не менее, всё равно получается различить силуэты, что-то бурно обсуждающие. Лиза не может перестать разглядывать всё вокруг, несмотря на боль. «…злость… почему… где я, чёрт его дери, и что проис-сходит…» Память отказывает напрочь, даже собственное имя кажется будто вывернутым наизнанку. Девушка больше не понимает своих чувств, их будто взболтали в одной пробирке и не стали дожидаться реакции. Хуже всего — ремни, перетянутые через всё тело, сжимающие сильнее злополучных корсетов. Каждые несколько дюймов закреплены тугие широкие полосы, ограничивающие движения. Пытаться освободиться бесполезно, Лиза понимает это, но побороть страх и злость всё сложнее. Картинка перед глазами становится мыльной, но слух внезапно — резче. Шелест одежды, звонкий стук соприкосновения разных склянок, шаг, второй, пятый, ритм сбивается другими людьми. Их много. Незнакомый язык звучит по-другому, когда вслушиваешься в интонации. Бурная дискуссия, интерес, недоумение, молчание. Заметили. Голоса меняются. Становятся грубее, насыщеннее, испуганее. Пытается вырваться снова, но сил всё меньше, а зрение не улучшается. Гудение какого-то механизма, бормотание, а затем откровенная ругань. Но внезапно всё стихает. Разразившийся спор отдаляется настолько, что девушка осмеливается вглядеться в окружение. А точнее — вслушаться. Страшно пошевелиться, поэтому Лиза старается обращать внимание на любой шелест и скрип. Долгое время это на самом деле была тишина, прерываемая странными вибрациями от двигателя. Но после — снова шаги, но только одного человека. Теперь остаётся только следить. Но чем дольше она держит глаза открытыми, тем сильнее головокружение. Значит, придётся полагаться только на слух и интуицию. Походка этого человека спокойная, он периодически останавливается, за несколько минут исхаживает всю комнату и что-то тихо бормочет. Лиза так долго вслушивается, что ей, находясь на грани сна и яви, уже любой звук кажется важным, но в итоге оказывается плодом воображения. Наверное, проходит почти полчаса с её пробуждения, когда шаги этого человека ускоряются, и он уходит куда-то на юго-запад. Ещё через мгновение громко скрипит открывающаяся и закрывающаяся дверь. Распахивает глаза — прежняя пелена сменяется слепящей белизной всего окружения. Хочется удостовериться, что рядом и правда никого нет, но зрение не улучшается, так что приходится окончательно положиться на слух. Хорошо, если её и правда оставили одну, значит они не видят в ней угрозу. Эта мысль вызывает внутреннюю безумную улыбку, даже придаёт сил. Но Лиза старается не подавать виду, что настроение изменилось. Закрывает глаза и концентрируется. На черноте и приходящей силе, на злости и цели. Старается превратить эмоции в топливо. Внезапно вспоминается сон. Холод и тьма. Колючесть, а затем заботливое укутывание сугроба. Вечность льда, его сила и спокойствие. Когда теперь Лизавета открывает глаза, мыльности нет, как и тревоги. Она будто опускает обожжённые руки в снег, облегчение окатывает с головы до ног. И какое значение теперь имеет головная боль и дрожь в мышцах, если мерзость, растёкшаяся по венам и отравляющая всё естество, придаёт столько сил? Лиза осматривает себя новым взглядом: порванный и разошедшийся по швам в разных местах зеленоватый комбинезон и с десяток кожаных ремней, пересекающих всё тело. Теперь они не кажутся такими тугими. Лизавета больше не чувствует себя в ловушке. Замечает в паре метрах секционную ширму и слышит какой-то шелест за ней. Неважно, решает она. Даже если там кто-то есть, за пугающим гудением этого странного механизма, никто ничего не услышит. По крайней мере, пока не вернулась та группа людей и тот, что скрылся за юго-западной дверью. Лиза фыркает и с усилием дёргает рукой, в попытках избавиться от самого верхнего ремня. Пара рывков, а результат — кровоподтёки на бицепсе. Так не пойдёт. Очевидно, нужно искать другой подход к делу. Лизавета закрывает глаза, тратит все силы на то, чтобы почувствовать окружение. Парем отзывается, но как-то по-другому. Будто прирученный. Странно, но думать о причинах нет ни времени, ни желания. Главное, что крепёж ремней всё-таки металлический, хоть сплав она и не узнаёт. Да и разница, если почти все они реагируют на силу одинаково. Материал поддаётся немного сложнее, но в конце концов вытягивается, больше походя на расплавленное стекло. Лизавета поднимает голову, вновь осматривая комнату. Слышит шаги из-за ширмы и как можно быстрее принимает спящую позу, восстанавливает дыхание. Главное — оставаться неподвижной. Перед тем, как полностью закрывает глаза, вскользь замечает молодого парня в сером с серебристыми манжетами. Целитель берёт что-то из высокого шкафа за углом, судя по звукам — кипу бумаг, и быстрым шагом идёт обратно. Стараясь вести себя как можно тише, девушка осторожно, насколько позволяет головокружение и слабость в мышцах, вытаскивает руки из ремней и берёт хирургический нож с небольшого столика рядом. Там же находятся ещё с десяток разных приспособлений, на которые несколько страшновато смотреть. Дальше — проще. Разрезать искусственную кожу получается быстрее, чем она расчитывает. Лиза берёт ошмётки нескольких ремней и креплений и двигается на полусогнутых ногах к грязно-голубой ширме на металическом креплении. Заворачивает за неё и быстро приближается к невысокому парню, стоящему к ней спиной по счастливой случайности. — Chimo, — шипит Лизавета у самого уха целителя. На вид ему не больше двадцати. «А уже помогает пытать людей, ха». Девушка иногда не может поверить в то, что они правда делают всё это добровольно, но вспоминая как спокойно, чуть ли не присвистывая, этот парень себя чувствовал минуту назад, хочется зарычать. Лиза крепко прижимает полоску кожи к его рту, стягивает сзади остатками крепления. Металл поддаётся и в её руках становится похож на гибкую ленту, а не плотную материю. Спустя пару минут проделывает то же самое с руками, привязывая его к стулу так, чтобы ремень сдерживал чуть выше локтей. Нож врастает в руку, будто её продолжение, в какой-то момент Лиза перестаёт о нём думать, но всё равно держит наготове. Выходит из-за угла, осматривая комнату уже в который раз за последние… сколько бы не прошло времени с момента пробуждения, девушка отмечает её ширину. Однозначно, в обычное время здесь находится гораздо большее количество человек. Относительно высокие потолки, несметное множество склянок разных размеров в открытом доступе и неизвестно сколько ещё в длинных шкафах рядом. Кроме того, Лизавета замечает ржавые полосы на полу, будто передвигали что-то металлическое. Например, кушетки или какие-нибудь ужасающе гудящие устройства. Движения фабрикаторши становятся резче с каждой секундой. Глаза бегают по помещению вдоль и поперёк, она вертит нож в руке, подобно какой-то игрушке. Останавливается. На периферии блестит что-то желтоватое, пугающе знакомое. Подходит ближе, приглядывается, откидывает крышку металлической коробки полностью, и очи округляются сами собой, открывая свету множество лопнувших капилляров. Юрда-парем. Эту мерзость она узнает из тысячи. Больше двух дюжин колбочек, размером с два её пальца, блестят, будто издеваясь. А через секунду девушка дёргается из-за ужасного грохота за спиной. Поворачивается и видит связанного целителя и поваленную ширму. Яростное шипение вырывается быстрее, чем Лиза успевает об этом подумать. Начинает двигаться, но дверь сбоку открывается быстрее, чем она делает третий шаг. Оттуда выбегает, видимо, тот, в чьи шаги девушка недавно вслушивалась. Даже сейчас они тихие, хоть и движется мужчина очень быстро. Перестаёт думать обо всём, когда визави делает резкий выпад вперёд, пытаясь выхватить оружие. Лизавета отшатывается и нападает в ответ. Нельзя точно сказать, кто здесь в выигрыше. У неё нож, а мужчина на голову выше. Несколько секунд они пытаются подступиться и блокируют удары друг друга. Когда злость Лизы достигает пика, она перестаёт быть предельно внимательной с тем, что делает соперник и она сама. Яростный выпад, манёвр вниз и вправо и удар ножом резко вверх. Порез на запястье мужчины неглубокий, но вызывает шипение. Лиза перекидывает оружие в правую руку и снова атакует так быстро, как может. Переносит вес, чуть опускает локоть и снова рывок. Длинная рана посреди груди достаточно серьёзная, чтобы сбить с толку противника. Но не успевает девушка опомниться, как рука с ножом уже в захвате. Целитель сжимает сильно, да так, что она еле может удерживать оружие, но он так же прикладывает правую руку к собственной груди, зажмуриваясь от боли. Тем временем где-то позади слышатся споры и выкрики прибывших на шум людей. Лиза угадывает момент, чтобы взять нож левой рукой и рывком воткнуть его в правое бедро мужчины. Он кричит от неожиданности и падает на другое колено. Кто-то резко дёргает Лизавету назад, выкручивая руки и удерживая её на месте. Девушка успевает заметить, что рана на груди соперника превратилась в широкий розоватый шрам, прежде чем пытается вырваться из захвата. За эту попытку её бьют коленом выше поясницы, а руки перехватывают выше локтей. Резким рывком разворачивают лицом к толпе. Напряжённые, недовольные и испуганные лица врачей, среди которых она замечает всего одну женщину, вызывают у Лизаветы усмешку, а после злое фырканье из-за ссадины на щеке. Мужчина сзади шипит что-то угрожающее, всё сильнее сжимая её руки. Кто-то из толпы двигается вглубь комнаты, осматривая целителей. Ещё один мужчина приближается к Лизе, а остальные разбредаются в поисках увечий, нанесённых драгоценным бумагам и склянкам с непойми чем. Шуханец перед ней начинает говорить о последствиях, что ждут её, с улыбкой, но девушка понимает только половину фраз. Мужчина точно уверяет Лизавету в том, что раньше ей жилось здесь спокойно, но агрессия неприемлема. Девушка перестаёт слушать, во-первых, потому что угрозы уже откровеннно наскучили за последнее время, а во-вторых, потому что вдумываться в беглый шуханский незнакомца становится всё сложнее. Лиза отводит глаза, скорчивая гримасу отвращения от летящих в лицо слюнявых брызг. Замечая на периферии ту самую коробку с кучей жёлтой мерзости, она старается не подавать вида, что вообще задерживает на чём-то взгляд. Снова смотрит на самодовольно улыбающегося шуханца впереди и решает провернуть маленький трюк просто ради того, чтобы насолить мерзавцам. Лиза пристально наблюдает за мимикой визави и, дождавшись паузы, хихикает, чуть наклоняя корпус. Но делает это не слишком громко, чтобы даже не было понятно — смеётся она или плачет. А когда поднимает голову и замечает недоумённый взгляд мужчины — пристально смотрит в ответ. — Если бы меня никто не держал, ты бы уже красовался с ножом промеж глаз, — слегка усмехаясь, произносит Лизавета. Её равкианский вызывает как раз ту реакцию, на которую она расчитывает. Двое мужчин рядом с ней нахмуривают брови так сильно, что их глаза практически исчезают с лиц, хотя видеть она может лишь одного. — Zeyo-o?! — восклицают они с разными интонациями. — Zeyo ye shugo?! Вероятно, угадывая злорадство и угрозу в голосе и поведении девушки, шуханцы приходят в бешенство, что против них использовали незнакомый язык, и они не могут как следует ответить. Но в конце концов до мужчины напротив доходит, что ещё как могут. Сделать вообще всё, что угодно. Первая реакция — влепить ей пощёчину. Лиза улыбается только шире, когда он поворачивается спиной и, бормоча что-то о ранах и качая головой, отходит немного в сторону и начинает спорить с людьми, что стоят ближе всего, об этой ситуации. Прекрасно, думает Лизавета и быстрым движением дёргает головой так, чтобы со всей силы ударить затылком в лицо тому, кто её держит. Боль ударяет резкой вспышкой в голове, но она хотя бы этого ожидала, в отличие от шуханца сзади с разбитым носом. Мужчина машинально прижимает руки к месту кровотечения и, соответственно, отпускает девушку. Игнорировать пульсацию в голове проще, чем кажется. Лиза старается двигаться настолько быстро, насколько способно её тело. Благодаря тому, что шуханец отшатывается от шока, появляется достаточно места для маневра влево. Небольшая коробка становится центром Лизиного внимания и концентрации. На то, чтобы схватить и одним движением сбросить её со стола уходит не больше пары секунд, а на всё вышеперечисленное где-то треть минуты. Звон разбивающегося стекла становится лучшим звуком в жизни Лизаветы, и она не слышит ничего больше в этот момент. Неровное жёлтое пятно растекающейся жидкости перемешанное с осколками выглядит несколько неестественно на фоне голубовато-белой комнаты. Радость и странное облегчение наполняют застывшую девушку. Шум в ушах усиливается и становится перманентным, когда чей-то кулак прилетает где-то между ухом и затылком. Лиза моментално теряет равновесие, и вдобавок её пригваздывают к полу, удерживая тело коленом и выворачивая руки. Голова по инерции оказывается плотно прижата к холодной плитке. В нос ударяет насыщенный запах юрды-парема. Сладковато-пряный с нотками горьких трав. Как только она вдыхает его, общая пелена окружающего мира усиливается. И теперь нет ничего более важного. Нет ничего более яркого. Из раны на лбу падает крупная капля крови. Прямо перед её глазами. Приторное ощущение парема на языке смешивается с металлическим запахом алой жидкости. Головокружение становится похоже на нахождение в подбитом на большой высоте корабле. Мир за окном скручивается в спираль. И остаётся только надежда выжить при жёсткой посадке.***
В бесконечном лабиринте сознания возникает очень много звуков. Больше каких-либо мыслимых и немыслимых пределов. Тем не менее, какофония становится только полнее с каждой попыткой прислушаться. Шорохи, споры, воинственные кличи, гром, мягкий весенний ветер, топот множества ног, хруст бумаги, гудение двигателей, ругательства, драки и даже стук ножа о разделочную доску. Можно точно сказать, что это лишь сотая часть того, что Лиза слышит. Только то, что удаётся распознать. Вероятно, разговоров в этом хаосе больше всего остального. Даже на тех языках, что она никогда не слышала. Может, это лишь эксперименты воспалённого разума. Хватает его, видимо, только на звуки, потому что в темноту лишь изредка попадают короткие полосы света. Всё это сильно напоминает что-то далекое. Что-то, что Лиза точно не смогла бы описать, но подсознание запомнило детали для красочности будущих ночных кошмаров. В один момент звуки и разговоры становятся конкретнее, ярче. Они откровенно режут своей громкостью, резкостью. Мгновение спустя Лизавета понимает, что не просто слышит, она ощущает, что её режут. Если бы не зажатый между зубов комок жёсткой ткани — Лиза бы точно опустошила своим криком лёгкие. Зрение быстро проясняется, но иллюзорность сна и эхо множества голосов не пропадает. Тем не менее, боль слишком отчётлива, чтобы не понять, что происходящее — реальность. Левая голень полыхает огнём, Лизавета уже успела забыть об этом ощущении. Приподняв голову, девушка замечает два силуэта, склонившихся над её ногой. Сюй, тот самый хирург, которого она не видела какое-то время поблизости, с неподдельным интересом что-то рассматривает. Мужчина рядом с ним примерно того же возраста, но на его воротнике серебристая полоса. Он держит руки скрещенными за спиной и наблюдает как за Лизиной ногой, так и за лицом врача. Помещение вокруг помещено во тьму, которую разгоняет лишь керосиновая лампа рядом с мужчинами. По смутным очертаниям предметов позади, Лиза понимает — они в той коридорной палате. «Что им от меня нужно? Ногу ведь залечили…» Почему-то злости нет, как и желания бороться. Пытаясь отыскать в себе хоть что-то, девушка натыкается только на спокойствие, как если бы всё это было обычным пробуждением, рутиной. Режут, осматривают, избивают — какая уж разница, если она снова прижата ремнями к кровати. Каждая попытка выбраться заканчивается одинаково — новыми ранами. Тряпка во рту определённо очень пыльная. «Хоть бы не с пола». Но и на это становится плевать. От пробившей грудь лёгкой тоски Лиза начинает разглядывать потолок. В темноте мало удаётся увидеть, но девушка угадывает очертания трещин и восстанавливает картинку по памяти. В голову лезут новые вопросы: «Почему они делают это в потёмках в общей комнате?» — Лизавета раздумывает над этим пару минут и только сильнее хмурит брови. «Может, эта операция запрещена? Или ко мне нельзя подходить, чтобы ненароком не выкинула чего-нибудь… Странно всё это». Но ломать голову над логикой действий не приходится, так как ногу простреливает болью до самой макушки. Пульсация теперь долго не утихнет — шуханцы добрались до кости. Мужчины бормочут что-то, не отвлекаясь от своего занятия. В какой-то момент Лиза слышит шумный поражённый вдох и режущую уши тишину. Сосредоточиться на чём-то сложно, когда в теле бушует океан боли, но девушка всё равно снова приподнимает голову. Сюй смотрит прямо ей в глаза со странной эмоцией — радостным страхом. Вероятно, это можно назвать благоговением, но кровожадная ухмылка мужчины, когда он возвращается к созерцанию её ноги, заставляет откинуть эти мысли. Шуханцы что-то обсуждают около минуты, а потом целитель приподнимает обе руки и делает несколько пасов со сложным лицом. Мгновение спустя Лиза чувствует, как мышечные ткани сростаются, восстанавливается кожа. Возникает навязчивое желание почесать ногу и вынуть мерзкую ткань изо рта. Сюй с радостным выражием лица кивает, прощается и тут же начинает записывать что-то в небольшой блокнот, уходя быстрым шагом прочь. А корпориал тем временем подходит ближе, проверяет крепления ремней и раскладывает что-то на столике рядом. Сразу после он быстро вынимает кляп, отбрасывает куда-то и твёрдым движением нажимает на подбородок Лизаветы. Суёт в рот две одинаковые таблетки, которым девушка не успевает воспротивиться. Она понимает, что это, видимо, питательные пилюли, позволяющие долгое время не есть. Лиза совершенно не понимает, как они работают. Что туда такого напихивают, что несколько штук заменяют дни приёмов пищи? Задумавшись, она не замечает, как мужчина подносит к её лицу пиалу с водой. Снова нажимает ей на подбородок и вливает жидкость одним махом. Часть попадает на щеку и даже нос, но целителя это не беспокоит, он берёт лампу в руки и стремительно удаляется. Темнота обволакивает со всех сторон. Может, это Лизино воображение, а может, то была вовсе не вода, но тени на потолке закручиваются в причудливые узоры, гипнотизируя. Минуту спустя девушка проваливается в беспокойный сон.***
Птицы. Дуновение сильного ветра доносит их крики. А может, это она сама кричит. Безмятежные сны сменяются кошмарами. Вероятно, то просто проблески реальности. Снова кровь, страх и неопределённость. Разум не может ни на чём сконцентрироваться. Боль от порезов, чесотка мгновением после. Эксперименты и наблюдения за неподвижной девушкой. Обсуждения, ругань и снова сотни звуков. Какофония нарастает, а тело будто падает в пропасть. Вопросы не успевают формироваться в голове. Остаются только недоумение и испуг. Лиза не знает, что вызывает больший страх — взрывающий голову гомон или резкая тишина. Поднимает голову — темнота. Она сидит на коленях и не может ничего понять. На теле одна рубашка, которая ей велика. Босые ноги утопают в чёрном песке. «Я, что, в Каньоне?» — с ужасом думает девушка. Быть того не может. Но спорить с глазами нет смысла. Ослабевшие ноги дрожат, но не от холода. Лизавета не может сделать и шага, совершенно нет сил. Всё тело заходится в странной лихорадке. Чтобы немного успокоиться, она снова садится и закрывает глаза, пытаясь контролировать сердцебиение. Шорох листвы ласкает слух. Мягкий ветер гладит кожу и раздувает поредевшие волосы. Щебет и карканье заставляют распахнуть очи. Тут же приходится зажмуриться от яркого света. Когда немного привыкает, разглядывает пространство вокруг. Далеко впереди раскидываются зелёные холмы, яркое солнце скрывается за плотными серо-синими тучами, ветер усиливается. Лиза поднимает голову и замечает широкую крону раскидистого дуба, на который опиралась всё это время. Вглядевшись в листву, видит несколько чёрных пятен. Не успевает испугаться, как понимает, что это стая воронов. Несколько спускаются на траву, выискивая что-то и переговаривась. Количество птиц меняется с каждым мгновением, и вот спустя минуту перед дубом их уже с дюжину, а на дереве и того больше. Это слегка настораживает, но задуматься Лизавета не успевает, потому что видит приближающуюся к ней фигуру. Точнее не совсем к ней, человек движется немного боком, разглядывая пейзаж. Светлые волосы и свободная походка наводят на мысли только об одном человеке. Но Лиза оказывается неправа в своих предположениях. Сердце пропускает удар, когда мужчина поворачивается к ней лицом. Евгений. Алкем улыбается, когда узнаёт её, но ближе не подходит, разглядывая сначала крупное дерево, а затем снова холмы вдали. Между ними немногим меньше пятидесяти метров, но кажется, что — мили. Сказать, что Лиза удивлена, увидев его таким радостным, не сказать ничего. Девушка не может оторвать взгляда от затылка мужчины, но подойти не решается, сама не понимает почему. В итоге продолжает сидеть, окружённая комфортным шумом кроны дуба. Пейзаж открывается поистине прекрасный, но немного тревожный из-за тяжёлых облаков. Они превращают некогда яркую пестрящую зелень в слегка потемневшую, но так она становится только интереснее. Надвигается буря, и всё вокруг замирает в ожидании. В этом есть своя красота. Возвращает взгляд на то место, где стоял Евгений, и пугается пустоте. Поднимается на шатающиеся ноги и находит удаляющийся светлый силуэт. Лизе с трудом удаётся удерживать равновесие при ходьбе, и она решает бежать. Так конечности будут останавливать её от падения в последний момент. Тем временем мужчина не замедляет шаг, теряясь в окружении. Гнаться за ним долго не получается — обзор всё чаще закрывают налетающие вороны. В какой-то момент не видно почти ничего, кроме темноты, но Лиза продолжает двигаться, закрывая голову. Крики птиц становятся устрашающими, они окружают её со всех сторон. Несколько даже успевают клюнуть и поцарапать руки. Испуг и злость нарастают, и Лиза кричит в унисон с воронами, падая на колени. Животные мигом успокаиваются, стихая. Когда наконец девушка решает отнять руки от головы и открыть глаза, перед ней снова темнота. Соль застилает взор. Пространство размывается, когда Лизавета всхлипывает от усталости. Плакать нет сил, но слёзы всё равно льются ручьём. На плечо приземляется ворон и громко каркает в сторону. Большой стаи и след пропал, остаётся только одна птица. Солёная вода застывает на щеках, Лиза чувствует себя опустошённой. Но тут ворон снова каркает, только уже громче, и кусает её за ухо. Резкая боль оказывается сильнее, чем должна быть. Кровь густой каплей падает на рубашку, Лиза сталкивает птицу с плеча, но та ни в какую не собирается оставлять её в покое. Со следующим кличем уши снова заполняет какофония. Она душит девушку, но ей приходится отвлечься, потому что ворон кружит перед лицом, пытаясь клюнуть за нос. Карканье превращается в звон колокола, в крики и выстрелы. Иссиня-чёрные перья заполняют взор. Громкость звуков увеличивается, ворон выдёргивает из Лизиной чёлки прядь, вызывая шипение и злость. Острые когти царапают лицо, и запах свежевыступившей крови заставляет голову кружиться. А затем кто-то истошно выкрикивает её имя.***
— Лиза! Вставай! Шок и недоумение заставляют застыть. Это сон? Почему голос такой знакомый? Перед глазами пелена. — Лиза! — теперь звук громче и ближе. Что-то родное. — Да быстрее же, подними её! Чего встал, я говорю?! Да неужели. Фабрикаторша отчаянно пытается проморгаться и разглядеть окружение. Внезапно в теле появляется больше энергии. Будто адреналин разгоняет кровь, но всё же что-то другое. Чьи-то руки поднимают её корпус, и Лиза понимает, что больше не скована ремнями. С силой трёт глаза обеими руками и разглядывает их после. Мозг реагирует на всё происходящее крайне заторможено, но тело двигается само. Упирается босыми ногами в грязный холодный пол и тут же теряет равновесие. Рядом вовремя оказывается незнакомое тепло. Лиза поднимает глаза и замечает красный кафтан, но не больше, потому что дёргается от громкого взрыва. — Так, пошли, — доносится от парня рядом. Он тянет её за собой, но видя, что ноги девушки уже подводят, сажает обратно на кушетку и закидывает на плечо. Она вспоминает, что хотела вроде бы что-то узнать, но в голове каша. Не удаётся вообще ничего понять. Лиза никогда раньше не видела этого корпориала, но в голове застревает только одна мысль. Красный. Улыбка расползается по лицу, пока он выбегает в узкий коридор. Унять гудение в ушах сложнее, когда при каждом шаге всё трясётся, а голова свешена вниз. Красный, а не серый. Помещение пестрит цветами. Кровь, лазурные и алые кафтаны и огонь. Доносится ещё один взрыв и несколько выстрелов. Парень вприсядку бежит в сторону, встретя где-то по пути товарищей в синем. Они останавливаются за небольшим поворотом, в относительно укромном уголке, и корпориал отпускает её наземь. Разговор услышать не удаётся из-за общего шума и помутнения в собственной голове. Парень в красном отвлекается от обсуждения и берёт Лизу за предплечье, немного напрягаясь. Очень скоро девушка чувствует большой прилив сил, но усталость всё равно ощущается. Чем-то похоже на приём чистой юрды во время затянувшихся ночных исследований. По крайней мере, теперь она может идти сама. У Лизаветы не получается определить в какой стороне звучат битвы, и она старается сильно не отставать от их группы. Делать это становится всё сложнее из-за вновь вспыхнувшей боли в голени. Девушка не уверена, существовала ли та странная операция на самом деле, или режущие колики ей только кажутся. Честно говоря, она может высказать те же опасения и на счёт всего происходящего. Поражённый вздох где-то сбоку привлекает внимание. Небольшая ладонь ложится на Лизино плечо. — Лиза? — фабрикаторша полностью разворачивается на нежный голос. Перед ней очень знакомая девушка, имя так и крутится на языке, но отчего-то буквы никак не складываются в слово. Синий кафтан и серебрянные полосы на нём добавляют воспоминаний, Лизавета хмурится от попыток вспомнить. Шквальная вздыхает снова, уже с жалостью. — Святые, поверить не могу, это правда ты? Чем больше блондинка говорит, тем больше ассоциаций находит Лиза. В один момент её глаза округляются. Как такое может быть… — Надя? — в порыве фабрикаторша обхватывает оба плеча шквальной, а затем и щёки. Через секунду немного стушёвывается и убирает руки, но не перестаёт разглядывать подругу. Почему она здесь? Теперь Лиза понимает ещё меньше. А точнее, не может принять, что это правда. Конец страданий. Их встреча не занимает больше пары минут, но даже это время ценно в сложившейся ситуации. Русоволосый корпориал тянет её и остальных за собой. Некоторое время они движутся группой вместе с такими же оборванцами в грязных комбинезовах и парочкой незнакомых эфиреалов. Надя. Удивление не отпускает Лизавету до следующих выстрелов. Все стараются по минимуму встревать в драки и просто идут дальше. Когда парень резко сворачивает в другой поворот, она замечает чёрную вышивку и разорванную спину и плечо кафтана. Интересно, что это был за нож, что смог разрубить такую ткань. Лиза так долго разглядывает место повреждения, что чуть не ломает себе нос, когда спотыкается. К нормальному выводу прийти не получается, хотя девушка не понимает, зачем вообще продолжает размышлять. Голова как в тумане. Сердцебит разворачивается к ней с напряжённым лицом, поддерживает за талию для большей скорости перемещения, и они вприсядку пробегают мимо оживлённого на драки коридора. Кто-то случайно толкает её локтем в бок, попадая по большому синяку. Лизавета еле сдерживает ругательства. Их группа бегляцов только увеличивается, но отслеживать, как это происходит совершенно не получается. Гриши обсуждают направления движения, иногда откровенно спорят перед развилками, но обсуждения заканчиваеются быстрее, чем удаётся в них вникнуть. «Вот это лабиринт тут». Лиза, конечно, догадывалась, что это место больше, чем ей было дозволено увидеть, но и не предполагала, что выход так далеко. И вот, ещё один поворот и перед ними винтовая лестница, а выше — выступ с перилами и последний коридор. Лизавете всё ещё кажется, что это сон. Выдуманный сценарий для недолгого успокоения. Усталость и болезненые спазмы во всём теле тянут ноги к полу, но она заставляет себя передвигаться. «Ну же, осталось всего ничего». Прокрадывается мысль, что за последней дверью её снова будет ждать темнота. И всё исчезнет. За ней никто не придёт. Череда громких выстрелов отдаётся вибрацией в голове. Разномассная группа гришей очевидно привлекает внимание. Они поднимаются по шаткой лестнице, когда их кто-то догоняет. Пули рекошетят от металлической конструкции, заставляя быстрее бежать. Но одна всё же задевает по касательной правое бедро. Девушка шипит от неожиданности, но не останавливается. Тебя никто не спасёт, если оступишься. Настойчивый голос сливается с множеством других. Но это не похоже на какофонию из сна, здесь всё различимо. Каждый звук, скорее всего, представляет реальную опасность. Надя обеспокоено поглядывает на неё и других освобождённых, помогая многим в перемещении. Им приходится перепрыгивать через несколько ступеней, чтобы поскорее скрыться от преследователей. Головокружение усиливается от кровопотери, и Лиза поздно замечает, что сердцебит и кто-то ещё сильно отстают. А затем громкий вскрик пробуждает её внимание. Мгновение она не понимает, что произошло, пока не замечает стрелу в плече парня в красном. «О нет, всемогущие святые, да почему именно сейчас-то выбежал кто-то такой меткий». Чертыхаясь и перебарывая слабость в теле, девушка тянет раненого вперёд за локоть, надеясь, что бедолага позади справится самостоятельно. Он, по крайней мере, не кричит, так что должен быть в порядке. Не стоило переводить внимание в сторону, потому что теперь Лиза опять чуть было не расшибает себе лоб. Голова кружится всё сильнее, появляется назойливый писк в ушах. Сердцебит, выглядя очень злым и напряжённым, шире шагает, толкает девушку в сторону к открывшемуся тёмному коридору и разворачивается к врагам внизу левым боком. К нему присоединяется девушка-инферн, а Надя и ещё один эфиреал уводят бывших пленных прочь, но Лиза продолжает наблюдать за гришами вдали. Металлические перила слишком тонкие, чтобы хоть как-то прикрыть их, так что они припадают к полу. Твёрдые плечи напрягаются ещё сильнее, когда корпориал делает быстрые пасы руками. Эфиреалка запускает вниз широкую струю огня, и следом доносятся одновременные вскрики троих человек. Гриши поднимаются уже спокойнее, но болезненная напряжённость сейчас не отпускает никого, и они быстро идут к двери. Пока остальные возятся с замком, Лизавета чувствует сюрреализм происходящего. Что за бред вообще происходит? Всё так внезапно, даже чересчур. Надя, тот невероятно знакомый голос. Мир снова теряет чёткость, в фокусе остаются только чьи-то руки, пытающиеся понять, как проще открыть дверь. Толстая металличсекая конструкция гудит у Лизы в голове, всё вокруг превращется в белый шум. За этой дверью тебя ждёт лишь темнота. Всё тело дрожит в судороге, чего девушка и не замечает. Всегда только холод и тьма. Дверь распахивается с громким лязгом, выводя Лизу из оцепенения. На фоне слышатся новые выстрелы и крики, кто-то выталкивает её наружу. Прежде чем удаётся увидеть свет, приходится ещё раз надавить на массивную дверь, которая весит, вероятно, несколько центнеров. Тело вновь замирает. Ветер ласкает лицо. Лизавета делает глубокий вдох и чувствует мягкий влажный воздух. Тепло от сухой почвы пронизывает от пят до макушки. Это не сон. Её сознание точно не смогло бы воспроизвести такое. Сердцебит замечает, что она останавливается и подходит ближе. — Эй, нам надо идти! — он трясёт Лизу за плечо, но Надя тут же одёргивает его. Кафтан парня рядом выглядит сплошным синим пятном в мутном взоре фабрикаторши. Вероятно, это проливной, и он уже жалеет о том, что шквальная останавливает корпориала. Парень определённо не в лучшем расположении духа, но причина так и ускользает от Лизы. Сердцебит оглядывается на их небольшую покорёженную группу: выдыхающиеся эфиреалы, несколько не совсем адекватных освобождённых и он сам со стрелой в плече. Лизино внимание резко приковывается к ней, в то время как парень тяжело вздыхает. — Послушайте все! Нет времени отдыхать! Мы взяли вас только потому что у вас остались конечности и вы в сознании, — Лиза молча обходит его сзади, осматривает место ранения и удивляется, как он ещё перманентно не кричит от боли. Стрела вонзилась под неприятным углом, а быстрый бег и постоянный контакт с плотной тканью разбередили рану. Сердцебит не обращает на фабрикаторшу никакого внимания и продолжает. — Нужно двигаться дальше, пока из этой двери не выскочили разъярённые шуханцы! Громкая речь производит впечатление только на одного парня в комбинезоне и девушек в кафтанах. Кто-то начинает нервно топтаться на месте, а кто-то проверять состояние новоиспечённых товарищей. Лиза не двигается, гипнотизируя древко стрелы. — Как зовут? — спрашивает девушка, примеряясь к тому, как лучше обхватить тонкое основание. — Ва-дим, — сердцебит недоумённо запинается, когда Лиза быстрым движением обламывает дерево, оставляя сантиметров пять. Видимо, немного рану она всё же задевает, раз новый знакомый слегка морщится. Отходит чуть в сторону, бросая взгляд на корпориала. — Ну, моё имя ты, вероятно, знаешь, — девушка вспоминает пробудивший её крик. — Так что, веди, Вадим. Лиза специально делает ударение на созвучии последних слов, что серцебит игнорирует и молча шагает вперёд. Остальная группа, в основном Надя, странно поглядывает на неё, но тоже двигается следом, попеременно хромая. От свежего воздуха девушка чувствует себя ещё более оторванной от мира. Перенасыщение кислородом и общее нестабильное состояние оборачиваются тем, что Лиза спотыкается-таки и неприятно ударяется правым боком о бурую почву. Земля сухая и теплая, отчего девушке совсем не хочется вставать с неё. Напряжённые интонации во фразах товарищей вызывают бесконтрольный смех. За ним она не слышит претензий и даже собственных мыслей. Раскидывает конечности во все стороны и, продолжая посмеиваться, разглядывает тёмно-синее небо сумерек. Странный перфоманс прерывает грубая рука, пытающаяся вернуть девушку в вертикальное положение. После короткого недовольного хмыканья Лиза замолкает и честно старается удержаться на ногах, но голень простреливает невыносимой болью. Она вскрикивает громче, чем хотелось бы, и снова валится наземь. Несколько рук пытаются удержать её. Осматривает ногу, но, к великому удивлению девушки, крови нет. Безуспешно таращится на штанину с минуту, а когда переводит взгляд на людей рядом, не различает силуэтов и старается хотя бы остаться в сознании. Потому что мир снова превращается в карусель из мерзких ощущений. Разрывающие сознание крики птиц, звон и глубокое гудение. Собственное тяжёлое дыхание гремит в ушах, и ураган мыслей только набирает обороты, когда сознание падает в небытие. Последнее, что Лиза различает — грубые интонации, пение соловья и гудение сильнейшего ветра.