spes nocet quam humilitas —
— Егор! Скорее взгляни на это! — знакомый голос друга зовёт уже не в первый раз, но парню нужно ещё раз осмотреть этот участок на предмет западни. Хотя, при таких криках в этом особо нет смысла, их бы уже давно прибили, будь здесь кто-то. Несомненно, шуханские пейзажи притягивают взгляд, но только до того момента, как вспоминаешь о жестокости здешних обитателей. — Ну чего ты там копаешься? Мы и так бессовестно отстаём от зануд с винтовками. В сущности их отряд состоит из шестерых: четыре отказника Первой армии, что очевидно в некоторой степени считают себя лучше других, целитель Дмитрий, его старый друг, и он сам. Егор часто размышляет о том, что это могло бы быть захватывающим приключением — только они и недвижимая мощь горных пород. Если бы не вероятность наткнуться на шуханских шпионов, готовых застрелить особенно подозрительных личностей, и кергудов, убивающих практически без разбора. Всё конечно могло бы обойтись малой кровью, если бы они сами в какой-то степени не были шпионами, ещё и равканскими. Их задача — найти следы солдат пропавших без вести после недавней битвы с Шуханом. Занятие невероятно опасное, учитывая неутихнувшее напряжение между странами. Хорошо, хоть они додумываются не светить кафтанами Второй армии, переодевшись в мундиры Первой. В сущности, именно это становится причиной большинства насмешек от отказников. И всё бы ничего, если бы Дима каждый раз не начинал отвечать им намного более колкими фразочками, чем просто лёгкие поддразнивания, которые Егор почти не замечает. В общем-то, теперь, вместо того, чтобы действовать сообща, их группа передвигается крайне хаотично, то останавливаясь, чтобы обсудить что-то, то растягиваясь на несколько метров. — Ну что, налюбовался? Шире шаг, матрос! — Егор произносит это в привычной им шутливо-строгой манере. Когда-то Дима и правда служил на корабле, отчего и пошли подобные шутки. Но, по правде говоря, веселиться не время, поэтому проливной не замедляется, когда товарищ вновь несколько раз окликает его. Корпориал продолжает скакать вокруг него, рассказывая что-то, хотя и не так активно, как пять минут назад. Егора всегда поражает, как целитель может быть настолько беспечным, но Дима каждый раз отвечает, что может, в случае чего, заштопать себя сам. В таком темпе они довольно быстро настигают своих коллег, что решают сделать привал в небольшой нише горного склона. — А вот и наши голубки! — Вера произносит это достаточно громко и насмешливо, чтобы все разбредшиеся солдаты могли её услышать. Отказники подхватывают смех. — Парни, мы вам, случаем, не мешаем? — продолжает Семён, оборачиваясь. Егор закатывает глаза, готовясь к худшему, а именно — к реакции целителя позади на эти ребячества. — А то, похоже, вы никак не можете насладиться своим медовым месяцем. Вот теперь проливной обращает внимание на сказанное и сильно хмурится. Улюлюканья и хохот отражаются от каменных стен их небольшого убежища, удваиваясь и раздражая. Солдаты забавляются между собой ещё недолгое время, переговариваясь и похлопывая друг друга по плечам, пока корпориал не налетает на них. Егор морщится от следующих слов, но не останавливает друга из-за общего непонимания такой бурной реакции. — Ты в курсе, что я могу вызвать у тебя внутреннее кровотечение лишь взмахом руки? — Дмитрий подходит нос к носу к Семёну, что в это время спокойно чистит свою винтовку. Солдат прищуривается, усмехается и, взводя затвор с громким щелчком, выравнивается. — Чего же ты стоишь, тогда? — отказник теперь носом практически цепляется за лоб целителя. Семён шагает вперёд, не получая ответа от визави. — А? Чего замер, голубок? Всё происходит слишком быстро: Дима вскидывает руку для паса, в то время как Семён крепче сжимает ружьё, а Егор дёргается в сторону спорящих, намереваясь остановить друга от убийства. Именно в это напряжённое мгновение они слышат свист стрелы, достигающей цели — Алексея, высокого широкоплечего отказника, что наблюдал за происходящим, поедая корку хлеба с ломтиком сырокопчёной колбасы. Крупный парень падает замертво, а его товарищи поражённо замирают. Первым реагирует Семён, наводя оружие примерно в сторону источника выстрела. Когда они слышат шорох сбоку, Егор тоже отмирает и опускает туман на их убежище, благо влажности воздуху здесь не занимать. Для того его и взяли в эту группу — скрывать следы присутствия. Но в нынешней ситуации такой приём может как помочь им сбить с толку противника, так и помешать организованно действовать. Но из-под завесы не видно даже собственных ног, видимо, от нервов проливной перестарался с плотностью тумана. Парень пытается отступить в сторону той небольшой ниши, где располагались основные вещи всех отказников их отряда. Спустя пару шагов Егор, кажется, узнаёт в силуэте впереди Дмитрия, но сомнения и страх не дают окликнуть друга. Когда он делает ещё пару шагов навстречу, мужчина разворачивается, и им оказывается шуханец с размазанными полосами на лице. Проливной застывает на месте в испуге, но через полсекунды мужчина скорчивается и падает с закатывающимися глазами. Резкий поворот головы влево позволяет увидеть запыхавшегося целителя в шаге от него. Вздох облегчения не успевает покинуть рта, так как за спиной слышится два последовательных свиста стрел и глухие удары от падения тел на сухую почву. Егор ужасается: ни у кого из них не было лука, а шуханцы вряд ли выстрелили бы с риском попасть в своего. Значит, их осталось всего трое. Туман постепенно рассеивается, и теперь они видят напряжённо расхаживающих шуханцев в поисках, видимо, ловушек и выживших. Двое мужчин в свободных одеждах с колчанами на спинах и множеством мешков, расположенных несколько хаотично, разговаривают о чём-то так, будто не замечают происходящего вокруг. Проливного сажают на колени внезапным резким движением из-за спины и с силой удерживают сначала за плечо, а потом за оба предплечья. Когда Дима отмирает в порыве либо ударить шуханца позади него, либо сделать вообще хоть что-то, его пихает вперёд и выворачивает руки ещё один внезапно появившийся мужчина. Егор теряет ориентацию в пространстве, замирая и ощущая, что всё это нереально, хотя ноющее плечо говорит об обратном. Сквозь пелену дереализации пробивается громкий крик, на который парень автоматически оборачивается. То, видимо, был Семён, пытающийся прибить близжайших к нему шуханцев, чем поплатился разбитым носом. Пока один мужчина удерживает отказника, другой, приставив нож у его глотки, угрожающе что-то вещает. Спустя пару мгновений шустрого выговаривания колючих шипящих слов, горло Семёна раскрывается подобно не до конца разрезанной булке хлеба, выплёскивая медленным потоком целый водопад алой жидкости. Насладившись выражением страдания на лице молодого парня, шуханцы швыряют его наземь, как надоевшую игрушку. А затем они не спеша двигаются в сторону своих товарищей, обсуждая что-то с ухмылками. Егор не верит увиденному. От испуга и шока парень застывает, не имея возможности даже повернуть голову. Мир бледнеет и плывёт, а звуки приглушаются, будто под толщей воды. — Tamen he wemen qu de, — доносится слишком чётко, будто эти слова достигают его ушей не из реального мира, а из собственной головы. Тем не менее, задуматься об этом Егор не успевает, потому что после ещё парочки коротких фраз извне его бьют чем-то тяжёлым по затылку.***
Массивная дубовая дверь открывается тяжелее обычного и захлопывается под собственным весом с глухим ударом. Неожиданная тишина комнаты заставляет Николая слышать звуки, исходящие от его организма, гораздо контрастнее. Учащённое биение сердца, шум крови и усиливающийся писк в ушах. Гудение мигрени не прекращается уже несколько часов, но сейчас оно давит сильнее, потому что Ланцов больше не может его игнорировать. Больше не может притворяться, что он в порядке. Пуговицы рубашки душат, даже когда растегнута уже половина. Николай не решается сесть, потому что понимает, что скорее всего не сможет подняться со своего места. Он упирается руками в крепкую древесину стола и пытается дышать. Зажмуривается, сжимает руки до побелевших костяшек и делает глубокий вдох. «Ни о чём не думай». Сложнее всего теперь — задержать дыхание на несколько секунд и медленно выдохнуть. Начинает кружится голова. «Ты не повинен в смерти каждого». Когда он открывает глаза, всё вращается, поэтому Николай решает-таки сесть, но уже сразу на диван. По пути он снимает потяжелевший кафтан и отбрасывает его в неизвестном направлении. Ланцов запрокидывает голову на мягкую спинку, снова прикрывая глаза. Дышать. Нужно просто продолжать дышать, сосредоточиться на воздухе, проходящем через ноздри, гортань и лёгкие. Медленный вдох… За дверью слышится спор, но отдельные фразы различить не выходит. Может, это из-за осторожности охраны и незванных гостей, а может, из-за общего шума в ушах. Не проходит и минуты, прежде чем голоса повышаются так, что даже пелена не мешает различить разговор. «Не дадут мне в тишине посидеть». Только после этой мысли Николай решает встать и на негнущихся ногах отправиться к двери. Мир перестаёт кружится как раз тогда, когда он открывает её, видимо, оставшись незамеченным для спорящих на какое-то время. — Я сама знаю, что мне следует, а что не следует делать, — ледяную ярость Назяленской можно почувствовать издалека. Как минимум по её взгляду и позе, но если быть внимательнее, можно ощутить напряжение в воздухе, далеко не в фигуральном смысле. Константин, солдат королевской стражи, всё ещё старается помешать девушке нарушить покой монарха, но сейчас его попытки только злят шквальную. Ланцов выпрямляется и старается придать голосу твёрдости, понимая, что разговора с Зоей не избежать. — Костя, всё в порядке, — солдат разворачивается, на его лице читается вина, которую тот мигом скрывает за маской твёрдости и военной непоколебимости. — Ваше Величество, прошу простить… — Всё в порядке, — с нажимом отрезает Николай, жмурясь от новой волны головной боли. Ему определённо не хочется строить из себя строгого и стойкого короля, когда любой слишком громкий звук способен вызвать головокружение. Назяленская широко шагает, за несколько секунд преодолевая весь путь до дивана в другой части комнаты. А потом девушка напряжённо останавливается в паре метрах от него и выжидающе наблюдает за попытками короля идти прямо. Ланцов, не говоря ни слова, садится на близжайший к ней стул и наблюдает. Оглядев Зоин несколько потрёпанный неформальный вид, но при этом солдатскую прямоту позы, решает заговорить первым. — Ты пришла с докладом? — Николай вздыхает, прижимая глаза большим и указательным пальцами. — Если да, то лучше подожди до совещания, чтобы сказать об эт… — Тебе всё равно не стоит идти туда, — с твёрдой уверенностью перебивает генералесса. — Ха, с чего бы? — Не надо смеяться над этим, — Зоя возмущённо хмурится, а её нос забавно подпрыгивает из-за смешения эмоций. — Ты еле на ногах стоишь. Удивлюсь, если за эту неделю ты спал больше пары часов в день. — Не строй из меня мученика. Это тебя мы доставали из заваленной пещеры. Вернулись вы рано утром, так ведь? — Николай почти чувствует себя победителем в споре, что чревато в разговоре с Зоей. Та уже готовится уложить его аргументами на лопатки. — Так что, кому тут нужен отдых больше? — Не строй из себя идиота. Я была там не одна, мы дежурили, пытаясь выбраться, помогали друг другу, — Зоины ноздри вздуваются, она притворно осматривает комнату. — Что-то я не вижу сменного короля, который возьмёт на пару часов ответственность на себя. К тому же, ты давно плохо спишь, сам рассказывал, — девушка садится наконец на диван позади себя, с неким презрением оглядывая его. — Мне просто нужно время наедине, я быстро приду в себя, нет необ… — Придёшь в себя с помощью этого? — Назяленская достаёт полупустую бутылку рома, которая до этого стояла в укромном месте между углом дивана и шторой. — В лучшем случае, наверное, ты попросил бы что-то у Насти, но сейчас точно не лучшие времена. — Что там у неё, к слову? Много раненых? — Николай осматривает напряжённую позу шквальной, которая пытается выглядеть уверенно-расслабленно, но болезненная гримаса определённо выдаёт её. Только сейчас парень замечает, что синий кафтан, накинутый поверх плеч, скрывает правую руку. Взгляд сам резко взметается к лицу Зои. — Почему руку не вылечили? — Не переводи тему, — Назяленская поправляет кафтан, закидывает ногу на ногу и нервно ведёт плечеми, продолжая говорить. — Сращивать кость дольше, чем наложить шину. Корпориалы загружены как никогда, поэтому я буду ходить так до завтрашнего вечера, тут не о чем говорить. — Могу сказать то же самое, — Ланцов придаёт голосу нотки лёгкой весёлости, которая свойственна ему в здоровом состоянии. Но парень понимает, что это не сработает, когда слова уже произнесены. Никто не был бы весёлым в сложившейся ситуации. Но Николаю остаётся только продолжать спектакль уверенности и спокойствия. — Я не в первый раз работаю по ночам, а это совещание достаточно важное, там соберутся все от Триумвиата до непосредствен- — Всё, прекращай, — Зоя фырчит и презрительно машет на него рукой. — Ты не работаешь по ночам, ты просто не спишь. Я знаю, как это бывает, когда закрываешь глаза и видишь чужие страдания, слышишь их крики… Николай снова сжимает пальцами сначала глазницы, а потом переносицу, тяжело вздыхает и опирается головой о ладонь. Конечно, она права, кошмары мучают его не первый день. Но правда в том, что не только они. И Анастасия, лучшая целительница во дворце на данный момент, понятия не имеет, что с ним происходит. Это пугает Николая до дрожи. Молчание короля Назяленская понимает по своему, двигаясь на диване ближе к нему и тяжело вздыхая. Даже с непрекращающимися ударами наковальни в голове, Николай слышит, как она собирается с мыслями, подбирая каждое слово. — Ты можешь со мной поговорить, если хочешь, — шквальная пристально наблюдает за парнем, ожидая, когда тот наконец поднимет на неё взгляд. Когда Ланцов это делает, он замечает слишком много эмоций в её глазах, констрастирующих с напряжённой и даже жёсткой позой. — Ложись спать, это приказ генерала. Николай фырчит от смеха и с усилием трёт глаза после этих слов. — Генерал подчиняется королю, насколько мне помнится. — Не стоит доверять своей памяти в таком состоянии. Тем более, ты не особенно похож на короля сейчас, скорее на побитого пса. — Тогда уж на побитого лиса, — нервные посмеивания становятся чем-то истеричным, но Николай не может больше спорить с генералессой. Не тогда, когда собственное дыхание отдаётся шумом в ушах. С лёгким кряхтением Ланцов поднимается с твёрдого стула и, потягиваясь, отправляется в спальню. Дверь находится немного в отдалении от основной наполненности комнаты, а всё для лучшей звукоизоляции. С одной стороны это прекрасно обеспечивает конфиденциальность и спокойный сон, но с другой, Николай может не услышать тихо пробирающегося вора или убийцу до тех пор, пока не станет слишком поздно. Тревожные мысли касались не только личных покоев, но в итоге все рассуждения приводили его к надеждам на то, что никто из охраны не спит в свою смену. — Плетёшься как улитка, — в голосе Зои снова слышатся насмешливые нотки, но Ланцов знает её достаточно, чтобы понять, что ей правда есть дело до его состояния. — Может, мне позвать кого-нибудь? Не смотри на меня так, я имела ввиду кого-то из корпориалов, чтобы помогли тебе уснуть. — Сама сказала, что там все заняты по горло. — Ты забыл про Толю с Тамарой. Так что? — шквальная сейчас выглядит больше как генералесса, чем Зоя. Левая рука упирается в бок, подбородок поднят, а взгляд готов проделать дыру при малейшей ошибке. — Спасибо за заботу, но нет, — не стесняясь присутствия Назяленской, Николай начинает готовиться ко сну. Умывания занимают не так много времени, как откисание в ванной, но на полноценные водные процедуры нет сил. Пока он чщательно вспенивает средство, которое ему советовала Женя, задаёт вопрос: — А ты почему пришла, кстати? Только для того, чтобы отчитать меня или есть что рассказать? — Есть немного, по правде говоря, но это может подождать, — Зоя наблюдает за ним, опираясь на дверной косяк со скрещенными на груди руками. Николай не хочет спорить, и следующие пять минут они проводят в тишине. Он не понимает, почему шквальная всё ещё здесь. В голову приходят только два варианта: либо Назяленская не верит, что Ланцов и правда уснёт, либо не решается что-то сказать. Но прежде, чем он успевает спросить, замечает на письменном столе коробку, о которой за всеми событиями успел забыть. При её виде Николай так и застывает: с полотенцем на шее, полурастёгнутой рубашкой и неморгающим взглядом. Конечно, Зоя замечает его состояние и отслеживает причину. С нахмуренными бровями подходит к коробке, открывает, и её взгляд становится ещё более недоумевающим. — Что за книга? — беспокойство Назяленской становится очевиднее, когда она не понимает из-за чего собственно нужно беспокоиться. Проходит с десяток секунд, прежде, чем Николай находит силы отогнать воспоминания и заговорить. — Помнишь, что завтра за день? — он не хочет, не может произнести это вслух. Горечь жжётся в глотке, а тревога снова заполняет голову. Зоя молчит пару минут, усердно вспоминая то, что имеет ввиду Ланцов. А когда она понимает, он видит это по её глазам и слышит изменившееся дыхание. Но не сочувствие заполняет голубизну очей, а яростная уверенность в следующих словах. — Мы найдём их, — шквальная подходит почти вплотную и кладёт руку на плечо, чтобы он посмотрел ей в глаза. — Мы найдём её. «Но не факт, что живой…» Зоя ещё несколько минут твёрдо сжимает кисть, удерживая Николая на месте и пытаясь передать ему свою уверенность одним взглядом. А потом похлопывает рукой в жесте поддержки и говорит значительно тише обычного: — Спи крепко. Не дожидаясь ответа, Назяленская разворачивается и довольно быстро уходит. Гул в голове, немного успокоившийся за последние минут пятнадцать, теперь вновь оглушает. Не ясно, удастся ли ему избавиться от писка, шороха и дребыжания, или придётся всё-таки тревожить целителей. Потому что дела обстоят гораздо хуже, чем предположила Зоя. В сумме за всю неделю с той злосчастной битвы на границе Ланцов спал чуть больше восьми часов. Практически ни разу ему не удавалось найти либо тихое место, либо время. Либо собственные благоразумные рассуждения уходили в неведомые дебри. Но хуже всего — сопровождающий повсюду гул и писк. Если раньше это можно было объяснить напряжённой обстановкой или резкой сменой погоды, то теперь это начинает по-настоящему пугать. А помочь может либо таблетка с концентрированным успокоительным, либо пуля в голову. Пока что он выбирает первое. Но это не лекарство, а лишь отсрочка удручающих симптомов. Рекомендовано использовать по половине таблетки за раз, не более одной целой за день. Но сейчас Николай не хочет дожидаться действия, хочется просто уснуть так крепко, чтобы не видеть снов и забыть кто он есть. Поэтому Ланцов берёт сразу три половинки и щедро запивает водой. Конечно, как отец Равки, он должен оберегать народ и вселять надежду на лучшее. Но сейчас, когда с последней битвы только-только прошла неделя, когда армия и казна насчитывают серьёзные потери, чего не изменить даже за месяц усердной работы, немного хочется побыть эгоистичным и проспать весь завтрашний день. Вряд ли ему это удастся, но редко выдаётся возможность воспользоваться отсрочкой обязанностей. Мы найдём пропавших. Не завтра, так через неделю-другую. Либо их, либо свидетельство их смерти. А сейчас остаёся только дышать. Отбросить всё и погружаться в сон без сновидений.***
Кожу насквозь пронзают ледяные иглы, а в глотку, кажется, выливают раскалённую сталь. Девушке больно, её бьёт в лихорадке, но при этом она не может пошевелить и пальцем сквозь сон. А точнее сквозь кошмар, перемалывающий события последнего дня: крики, погоня и страх. Открывать глаза тяжело, будто на них сверху кладут по стопке чистых золотых монет. Но когда девушка распахивает очи и делает первый вдох — тут же закашливается и кое-как переворачивается на бок, чтобы не захлебнуться. На это уходит слишком много сил, чтобы продолжать находиться в полувертикальном положении, поэтому она снова падает на спину, прикрывая глаза. Игнорировать влажность почвы сейчас проще простого, но скоро, вероятно, в ней проснётся прежняя брезгливость. Медленно, будто разливающийся по кружкам чай на послеобеденном застолье, её организм просыпается, и она вспоминает, что произошло, и понимает, в каком она теперь положении. Когда девушка вновь взирает на предрассветное небо — начинает слышать множественные звуки природы вокруг. Разливающееся пение птиц, шелест травы и журчание реки совсем рядом. Это даже успокаивает, если не думать о том, через что ей придётся пройти, чтобы выпутаться из этой ситуации. Но для начала нужно встать. Найти ночлег или соорудить его. Затем добыть еды и высушить промокшую насквозь одежду. Ладно, может здесь нужен немного другой порядок, но какой смысл об этом думать, если мышцы сводит от одной мысли, что нужно шевелиться. Громкий вздох девушки оказывается таким шумным, что даже начинает немного звенеть в ушах. Тем не менее, она слышит чьё-то ойканье буквально в паре метров и не на шутку пугается, поэтому через силу поднимает корпус и пытается слиться с окружением из высокой травы и камышей. — Ох, неужто здесь кто-то есть? — доносится до неё голос женщины средних лет. Та делает несколько шажков навстречу, аккуратно выглядывая неожиданных гостей. — Поди напугала тебя, девица? Ты уж прости меня, не внемлю я детали, покуда Солнце не взошло ещё. Женщина продолжает причитать что-то себе под нос, не решаясь раздвинуть заросли, а девушка моргает несколько раз от такого изобилия дивных словечек и оборотов. «Да уж, равкианский по истине богатый язык…» Сельский говор женщины отчего-то добавляет немного доверия, но не только из-за этого она решает-таки показаться. Скорее всего, любопытство этой дамы бы не иссякло даже после выдуманной истории, объясняющей почему её не стоит трогать. К тому же, у сельчанки может оказаться всё, что ей сейчас нужно: ночлег, еда и сухая одежда. Мышцы сводит судорогой, когда девушка пытается подняться. Но со второго раза она берёт себя в руки и выпрямляется, возвышаясь над зарослями камышей. Женщина напротив снова охает и начитает причитать, осматривая её. — Ох, Святые успасите, что же с тобою приключилося, девка? Али не девка ты вовсе, коль одежды такие богатые? Вот только разве что грязные, аки чума, тьфу! — девушка хочет вставить хоть слово объяснений, которые почти успевает придумать на ходу, но визави не прерывается даже чтобы сделать вдох. — Чего же ты молчишь, барышня? Хоть имя своё назови, молодая. «Эри». Имя проскальзывает у неё в мыслях, будто хорошо промасленная рыба. Девушка чертыхается, коря своё состояние за несдержанность. «Забыть давно пора! Быстро, выдумай что-нибудь, пока не вызвала слишком много подозрений!» — Д-джу, — выдавливает из себя, хрипя голосом. «Хризантема» — самое распространённое шуханское имя. — Вот я диву даюсь, чужеземная барышня в наших краях, да ещё в тине вся, аки со дна морского выплыла, — женщина цокает, осматривает её с головы до ног таким взглядом, будто она — провинившийся ребёнок, и вздыхает. — Ну, коли встретила тебя, помогу. Только от тебя, дорогуша, жду того же, добро? Я тебя накормлю, а ты подсобишь с огородом. Сельчанка кивает несколько раз и возвращается к брошенному у кромки берега коромыслу, маша Джу рукой и подзывая её следовать за собой.***
Пробуждение становится резким, но Николай не различает никаких преследующих разум кошмаров. В комнате так темно, что сложно различить очертания шкафа у противоположной стены. Создаётся впечатление, что он проснулся спустя, может, полчаса после ухода Зои, но состояние его организма говорит об обратном. Общая туманная тяжесть тела и внезапное отсутствие головной боли заставляют сильно засомневаться в только что сделанных выводах. Николай промаргивается, и ему кажется, что миг, когда глаза были закрыты, превратился в часы. Сложно понять, насколько эти ощущения правдивы. Ланцов решительно встаёт с кровати, желая развеять сонную дымку перед глазами, но только усиливает её из-за резких движений. Нахлынувшее головокружение заставляет схватиться за прикроватную тумбу, но парень определённо не хочет и дальше находиться в настолько шатком положении, поэтому зажмуривается, усмиряя недомогание, и продолжает двигаться. Удивительно, но это работает. Не особо думая о чём-либо, Николай обходит широкую кровать с балдахином, кресло с небольшим столиком у самого окна и спотыкается о собственные ноги, устало чертыхаясь. С тяжёлым вздохом он приближается к плотным шторам, распахивает их резким движением и тут же жалеет об этом. Ланцов всегда был благодарен за то, что королевская спальня выходит на северо-западную сторону, и даже если случается, что с вечера окна остаются незанавешены, утром его ни разу не будил особенно назойливый лучик Солнца. Поэтому сейчас, когда слева его внезапно ослепляет поток света, он оказывается дезориентирован вдвойне. Несмотря на лёгкий шок, парню всё равно удаётся полюбоваться пейзажем, окутанным персиковой дымкой закатного часа. Но вместе с лёгкой головной болью возникает резонный вопрос: сколько же он всё-таки проспал? Очевидно, что на порядок больше, чем планировал. Николай оставляет шторы распахнутыми и двигается к двери, как замечает ту самую коробку. Внутри нарастает злость. На пресловутый подарок, на мерзкую головную боль, на шуханцев, на свой статус и обязанности, которые наваливаются будто снежный ком. Он скучает по временам, когда Каньон был для всех ужасом во плоти, а у него находились силы смеяться. Но смотря на уголок книги, выглядывающей из-под незакрытой крышки, остаются силы только на злость. Превозмогая смешанные эмоции, Николай медленно подходит к столу и берёт подарок в руки. Рассматривает цветную обложку в твёрдом переплёте, поглаживает край букв в названии. «Острые клювы реки Друмбельд» — продолжение истории, которая заиграла новыми красками в ответ на огонь в глазах визави цвета светло зелёного моря. Ему не впервой хоронить товарищей, и таких случаев будет ещё множество, войны не заканчиваются так быстро, но отчего-то именно сейчас в груди что-то скрипит и ноет от тоски. Раздумывая над этим, Николай аккуратно укладывает книгу и кладёт коробку с ней в узкий крайний ящик шкафа, отставляя её в тень к дальней стенке. Пару секунд смотрит вслед и резким движением захлопывает дверцу. Прошла ровно неделя с первомайской битвы, а он уже теряет надежду найти пропавших без вести гришей. Проще заранее смириться с их смертью, чем мучить себя сомнениями. Потому что как ответственный правитель он должен думать не только об уже попавших в беду людях, но и о том, чтобы не навлечь очередное ненастье на мирных жителей. И лучшая тактика для этого — направить злость в правильное русло, а не пытаться искоренить это чувство. Найти баланс между ней и спокойной расчётливостью. Проще сжечь в огне ярости все остальные чувства, но привести Равку в лучший мир. В ответ на эти мысли головная боль отдаётся тихим, но мерзким гудением, и Николай широкими шагами двигается к выходу из спальни. Как только открывает дверь, в него почти влетает немного взволнованная служанка. Её зовут Марфа, кажется. В запоминании лиц Николай мало кому может уступить, но он не успевает и буквы её имени произнести, как девушка начинает лепетать. — Ох, в-ваше величество… п-прошу простить… — служанка запинается, путается в словах, и Ланцов решает прервать это. — Спокойно, Марфа, всё хорошо. Отдышись и говори, — произносит не очень громко, но достаточно чётко, чтобы немного отрезвить девушку. Та слушается, приводит мысли в порядок, но после продолжает молчать, будто не зная, с чего начать. Николай приходит на помощь, задавая наводящий вопрос: — Почему ты бежала? — Ваше величество, дело в том, что произошло небольшое неоразумение, — замолкает на пару мгновений, подбирая слова. От прежней неразборчивости речи не осталось и следа. — Ещё с вечера сударыня Назяленская велела не будить вас с утра, дать отоспаться, сколько будет необходимо. Но позднее… полагаю ближе к ужину, сударыня Яковлева интересовалась вашим здоровьем, — голову простреливает новой болью, когда Николай пытается вспомнить, чья была упомянута фамилия. Вариантов немного, а самый вероятный — целительница Анастасия, единственная, кто знает о его странном недуге. Парень решает более не вдумываться, а слушать визави. — А когда ей стало известно, что вы, вероятно, ещё не вставали, немедля послала кого-нибудь узнать о вашем состоянии. Прошу простить за задержку, ведь мне сообщили об этом во время ужина, но, собственно, потому я и заспешила в ваши покои. Ланцов внимательно слушает, параллельно осознавая, что проспал около двадцати часов, что вряд ли хорошо скажется на его организме. Несмотря на взволнованный вид служанки, отвечать на незаданные вопросы Николай не собирается, обдумывая план ближайшей недели. Он кивает на фразы, дополняющие рассказ, но уже находится далеко в своих мыслях. Планировать что-либо практически на ночь глядя не очень хорошо, но Николай считает, что это не имеет значения в вопросах государственной важности. Нет ничего невозможного и не может быть, когда дело касается благосостояния его страны. Равка требует проявлять к себе максимум внимания. И теперь Николай всецело готов его предоставить.***
Рассвет разливается буйством красок, оставляющим след на всём в пределах достигаемости света. Весенние поля только-только засеяных культур пахнут сыростью и чем-то отдалённо сладковатым. Молодые листья на кустарниках и деревьях настолько нежные, что кажется, будто они рассыпятся от одного прикосновения. Если не знать, можно и не подозревать об их потенциале. Внезапно в голове возникает проекция этого сравнения на саму себя. За это утро она чаще думает о доме, чем за все недели вдали от него. Но теперь, пока они идут к жилищу женщины, которая за всеми разговорами так и не называет своё имя, нужно придумывать себе легенду, а не предаваться тоске об упущенных возможностях. Играть скромную и молчаливую девушку легко, когда собеседница не замолкает ни на секунду. Слушать запутанную болтовню женщины всё же стоит, чтобы в случае чего узнавать важные детали вроде названий населённых пунктов и каких-нибудь маршрутов. Но Джу, она старается называть себя так даже в голове, спустя минут пять этого безостановочного монолога понимает — он содержит только мелкие детали будней самой женщины и историй её знакомых. Наблюдая за такими прекрасными и непривычными равкианскими пейзажами и слушая подробности чьих-то споров, создаётся ощущение, что она — невольная свидетельница чьего-то прекрасного сна. Кажется ей так до того момента, пока она не наступает в небольшую, но довольно глубокую лужу, не следя за дорогой от слова совсем. — Ха-ха не расстраивайся, девочка, тебе ещё повезло, что это не чьи-то испражнения, — хохот женщины доносится, будто издеваясь, ещё пару минут. А после она внезапно шумно вздыхает, ловко перенося коромысло на другое плечо. — Ну, вот и добралися мы. Перед ними раскидывается прекрасный пейзаж с небольшого холма, на который они поднимались эти десять минут ходьбы от илистого берега. Теперь ощущение сказочности происходящего вновь усиливается, потому что растянувшиеся вдоль реки просторы степей и недавно позеленевшие леса вдалеке вкупе с довольно крупным домом на пригорке выглядят, будто ожившая картина. Джу вновь неконтролируемо вздыхает, замирая перед красотой природы, что быстро замечает её спутница. — Да-а, настоящая лепота куда ни глянь, — женщина тоже было начинает разглядывать пейзаж, но тут же спохватывается. — Но не время вздыхать. Лучше пораньше закончить со всеми работами, покуда Солнце не распалилось, так что ты любуйся на здоровье, только пошевеливайся, барышня. Теперь Джу за ней еле поспевает и не понимает, откуда у женщины столько сил, чтобы быстро идти, тащить коромысло с наполненными вёдрами и продолжать что-то рассказывать. Когда девушка догоняет сельчанку, та вовсю вещает уже не про пространных дальних родственников, а про то, чем они будут заниматься до обеда. — Участочек у меня приличный — пятьдесят соток, но ты не переживай, нужно будет только пару прополоть, да с сорняками повнимательнее и пожёстче. Джу не то чтобы много понимает в сельских измерениях угодий, но определить границы владений помогает прерывистая изгородь и разномассность кустарных в местах пересечения с соседскими землями. Около трети всей территории занимает сад, в котором издалека крайне сложно определить породу только начавших цвести деревьев. Довольно много земли уставлено различными постройками: классическим равкианским двухэтажным домом и несколькими сараями разных размеров. Из уже увиденного и услышанного в этой стране она делает вывод, что тот, что побольше — хлев для коров, свиней или кого-нибудь ещё, тот, что чуть меньше, очевидно, курятник, парочку птиц видно даже отсюда, а остальные, скорее всего, обычные склады для огородных инструментов и ещё каких-нибудь приспособлений, про которые хозяева давно позабыли. — Нынче, конечно, урожай не такой пышный, как при временах, когда здесь всем мой братец заправлял, — женщина вздыхает, переносясь в другие времена, отчего Джу почти было закатывает глаза, теряя терпение в выслушивании её историй, но визави будто отмахивается от воспоминаний, заталкивая их как можно глубже. Задёргивает штору перед самым носом искренних эмоций, натягивая маску задорной доброй сельчанки. А может, Джу слишком драматизирует изменения мимики женщины напротив. Сложно сказать из-за повышающейся с каждым шагом усталости и желания укутаться в дюжину одеял разом, мгновенно засыпая. За попытками устоять на своих двоих, пока они проходят последние метры до дома, становящегося только красивее при приближении, девушка теряет счёт времени. Солнце, по мнению Джу, начинает слишком быстро подниматься над горизонтом, хотя по ощущениям проходит всего несколько минут, когда она переодевается, съедает предложенный кусок морковного пирога и снова выходит на улицу под сопровождением сельчанки и её подробных указаний. Оказывается, что прополка — гораздо более сложное и длительное занятие, чем она когда-либо могла предположить. Хлопчато-бумажное платье и рубаха начинают липнуть к коже уже через минут сорок активной работы, хотя они и сидят лучше, чем все шикарные наряды из дорогого шёлка. С каждой минутой спину жжёт солнечным теплом всё сильнее, а мотыга становится всё тяжелее. Женщина, чьего имени она так и не узнаёт, хотя не то чтобы сильно рвётся спросить, в самых мелких подробностях рассказывает ей, как именно необходимо держать орудие труда, под каким углом земля разрыхлится быстрее и так далее. Но вот уже спустя несколько часов Джу напрочь забывает все предписания и просто бьёт инструментом в случайных местах, теряя всякие силы. Полдень неумолимо приближается, а Солнце выжигает кожу на её спине и затылке по ощущениям насквозь. Воображения на сравнение ощущений не хватает, потому что Джу кажется, что если она сию же секунду не уйдёт в дом, то свалится посреди поля мешком с грудой костей. Осматривая напоследок прогресс нескольких часов работы, девушка в целом остаётся довольна промежуточным результатом своих трудов. Хотя, она не уверена, что после отдыха вновь сможет приступить к прополке. В доме тоже жарко, но хотя бы не так душно. Первое, что делает Джу, когда осматривает гостиную и столовую — задвигает шторы, которые не слишком спасают от полуденного разгоряченного светила. Разумеется, она не впервые сталкивается с жарой, несмотря на все трудности, девушка всё ещё шуханка. Но на родине, даже в самый пик летней знойности, не дышалось так трудно. Казалось бы, она не так далеко от границы, по собственным предположениям и воспоминаниям о расположении населённых пунктов и речных систем Равки, но климат здесь уже настолько различается. Вопреки всему, Джу надеется привыкнуть к этому и, возможно, найти в этой стране новый дом. Девушка так глубоко погружается в раздумья о будущем, в бесконечный сравнительный анализ своего я, что пропускает, как хозяйка прибывает на территорию своих угодий и отводит коня в стойло. Джу выныривает из мыслей, только когда входная дверь от внезапно поднявшегося ветра не открывается спокойно от рук женщины, а стукается о стену. И она сразу же понимает, что за время недолгого прибывания женщины в городе что-то определённо изменилось. Та стала одновременно и тише, и громче. Это проявляется и улавливается не сразу, но некоторые вещи очевидны. Например, что женщина сразу при входе в дом несколько раз спотыкается и врезается в углы, при том, что раньше маневрировала между ними по-кошачьи ловко. При каждом столкновении она отчего-то нервно посмеивается, но не произносит ни слова. А потом она выходит в гостиную, замечает Джу, словно забыв о гостье, и выглядит при этом так, будто либо накричит на неё, либо расплачется. — У вас… э-э что-то случилось? М-может я могу как-то помочь? — девушка спрашивает аккуратно, специально состраивая слегка испуганный и смущённый вид, подходящий под её образ. Женщина, до этого и так застывшая в дверях, теперь сверлит Джу взглядом, что-то раздумывая. А может, её взор задерживается не на гостье, а на потрёпанной вазе рядом или шторах, не полностью закрывающих окно. Сложно сказать, когда глаза женщины будто заволакивает туманом не самых приятных мыслей. — Да нечего рассказывать, поехала отправлять письмо и считай тут же получила ответ, ха, — женщина начинает двигаться и говорить нарочито спокойно и даже резко. Она садится на соседний табурет, тут же начиная поправлять льняные кружевные салфетки на столе, выравнивая их по параллелям. После этого женщина принимается за немногочисленные предметы на столе: пустую вазу, маслёнку, сахарницу и небольшую тарелку с печеньем. За растянувшиеся минуты молчания кухонная утварь расставляется в один момент подобно разномассному солдатскому взводу, а в другой будто принимается вальсировать над тканевым кружевом. Джу эти манёвры даже гипнотизируют ненадолго, но девушка останавливает и себя и женщину, быстрым движением кладя руку на баночку сахара, меняющую положение в десятый раз. — Поделитесь, я же вижу — вас что-то гложет, — девушка делает небольшую паузу, наблюдая за изменяющимся лицом женщины. Тревожная неуверенность превращается в открытое недоверие и обратно за доли секунды. Впитанные с раннего детства правила этикета и многолетний опыт общения с людьми разных сословий стукают в голову мыслью: «Нужно назвать её по имени, чтобы вызвать больше доверия». Джу усмехается тому, насколько обстоятельства не сходятся с внезапно возникнувшей идеей. Но девушка впервые от отсутствия информации не сжимается внутренне, а наоборот позволяет себе расслабиться и начать говорить ещё более вкрадчиво, чем до этого. — Если вы боитесь, что я выдам ваши секреты, то будьте уверены, что, скорее всего, я унесу всё, что вы можете сказать, в могилу, ведь даже не знаю вашего имени. Теперь лёгкая ухмылка прыгает и на лицо хозяйки дома. Несмотря на сомнения, всё ещё одолевающие женщину, Джу уверена, что желание выпустить эмоции, снять этот груз с души победит толику недоверия к гостье. Разнообразные истории незнакомцев, не относящиеся к светским сплетням, в своё время были для неё своеобразным источником вдохновения. Так что теперь, с нетерпением ожидая подробного рассказа, девушка вновь окунается в ностальгию о родине. Женщина начинает сухо, таким тоном, будто читает научную статью. Но вскоре по капле добавляются подробности, смешки и всхлипы то тут, то там, и вот она снова возвращает себе прежний облик эмоциональной женщины с интересной судьбой. История, начавшаяся с недавней поездки и получения письма из Большого Дворца, в какой-то момент перетекает в воспоминания женщины о детстве, в то, как история жизни большой семьи превратилась в одиночество в большом доме. То, о чём Джу, нет уж, пожалуй, стоит отбросить это имя; то, о чём Эри ни разу не думала будучи ребёнком королевской семьи, одной из претенденток на трон — это голод. И девушка долгое время не понимала масштабы этого бедствия во всём мире. И вот, теперь она сидит напротив человека, чья семья почти полностью сгинула из-за голода и болезней желудка. Представлять это — страшно, но слушать из уст очевидца — ужасающе. А в особенности то, каким стеклянным становится взор женщины, когда она, хоть и мельком, упоминает трагическую судьбу своих родственников. Члены семьи умирали поочерёдно, в особенно суровые зимы или вспыхнувшие болезни культурных растений. Вирус, погубивший множество урожаев, у людей проявлялся в виде тяжёлых отравлений. Через несколько лет старшая сестра достаточно повзрослела, чтобы уйти из отчего дома и родить сына мужу-купцу. Тогда голод вспыхнул вновь, и их с братом покинула уже и так ослабевающая матушка. И вскоре они жили уже вчетвером на слишком большом количестве земли для такой разношёрстной компании. — Егорушка, братец младшенький, всегда чутким и добрым был, даже во времена тёмные, — говорит хозяйка, старательно сдерживая эмоции. — И с огородом при нём у нас всегда было лучше, чем у других. Так хорошо матушка обучила его всему, что вплоть до второй крепкой зимы он нас кормил. — Всю семью кормил мальчишка в период больших вспышек вируса культурных растений? — Он не просто мальчишка, — женщина делает паузу, прицокивая, будто что-то вспоминая. — Егор у нас из этих… г-гр… — Гришей? — заканчивает Эри. Женщина кивает и задумывается о чём-то, смотря на пейзаж, немного скрытый за полупрозрачными занавесками. В голову девушке стукает догадка: парень-гриш, что хорошо обращается с растениями… должно быть… — Он проливной? — Д-да, — женщина кивает несколько раз, по ней видно, что за этими движениями скрывает выступившие слёзы. — Муженьку моему всё это очень не нравилось: крики нашего голодающего маленького сына, скудный урожай брата и ещё множество вещей. И как-то среди ночи он решил сбежать то ли в Керчию, то ли куда-то ещё по старым связям. Но присутствие Каньона мало что могло ему позволить без значительных денежных вложений. Ну, а умер он вскоре от пьянства, ничего удивительного. — Так, а что с… — Эри указывает на конверт со сломанной королевской печатью, лежащий так близко к краю стола, что женщина практически любым движением может столкнуть его на пол. Достала она его в самом начале, но после фразы «У нас же как в семье было…» речь о нём больше не заходила. — Ах, точно, — хозяйка чуть было не роняет письмо взмахом руки, но вовремя ловит и начинает разглядывать, будто ища потаённые смыслы в текстуре бумаги. А после она откладывает его в другую сторону, случайно кладя на то место, где раньше стояла ваза, оставившая мокрый след. Но замечая, как влага впитывается в бумагу, и чернила письма слегка подпывают, не пытается убрать его, а просто наблюдает, начиная, наконец, говорить. — Всё здесь про братца моего. Они с сыном рядышком там где-то у столицы служат, хоть и в разных войсках. Так вот, там же битва была не так давно… почти уж три недели прошло ведь, точно. Ну и после этого, сыночка отправили на границу, кажется, а теперь уж совсем не знаю куда подевался, на письма не отвечает… Женщина всхлипывает, потирает глаза, наливает себе воду и залпом её выпивает, более-менее приходя в себя и продолжая: — Вот, а в письме этом сообщают… как же там, а точно «…королевский двор с искренними сожалениями сообщает Вам, что Ваш родственник, Егор Емельянов, проливной, майор 13 полка Второй армии Равки, числится в списках пропавших без вести на границе с Шуханом. Ведутся активные поиски». Вот черти. И неясно ведь, пропал он сейчас или полмесяца назад. Про битву Эри знает крайне мало и сейчас просто надеется, что у визави не разовьётся ненависть к вероятным убийцам родного брата, и она не станет упрекать её за разрез глаз. «Пропавший без вести на границе…» Мысли перекручиваются, не давая спокойно размышлять насчёт только что поступившей информации. В воспоминаниях о начале месяца только грязные закоулки Кеттердама, где она скрывалась от ассасинов сестры. Разумеется, девушка понимала, что надолго задерживаться нельзя, и при первой же возможности сбежала в Равку. Из соображений, что в условиях накалившегося конфликта шуханцам будет труднее выследить кого-либо, не попадаясь самим. Ко всему прочему, принцесса Табан путешествовала не одна, она никогда не смогла бы сбежать от сестры и Тавгарадцев, собирающихся её убить, самостоятельно. Периодически к ним присоединялись люди на непродолжительный срок, но только из-за приличной платы. Основных компаньонов, сопровождающих Эри, было немного: Вей и Минж — метисы среднего телосложения и Линг — девушка с очень похожей внешностью, чтобы запутывать следы. Это не их настоящие имена, но так проще. Всецело Эри им не доверяла, но в её ситуации это слишком громкое слово. Но вчера вечером они разделились. А девушка хоть и не была абсолютно беспомощной, но в довольно пышном платье и с сумкой с продуктами даже кому-то из Святых тяжело было бы противостоять троим взрослым мужчинам. Конечно, они решили, что она — дочь какого-нибудь купца, и что в сумке ни что иное, как украшения или ещё какая-нибудь чепуха. Суть в том, что Эри оказалась далеко не обычной богатенькой девчонкой. За пару недель она повидала больше, чем хотела бы, и поняла, что самые безумные идеи в опасной ситуации — самые лучшие. Поэтому, как только осознала положение дел, принцесса спрыгнула в реку, немного жалея об этом решении уже в полёте. Сначала она надеялась, что течение унесёт её подальше, чтобы точно скрыться от глаз преследователей и выплыть где-нибудь за городом. Но Эри оказалась не таким уж хорошим пловцом, а вода не такой уж тёплой. В итоге все попытки выплыть на берег закончились переохлаждением и потерей сознания. Вспоминая эту погоню, девушка раздумывает над тем, как добраться до города, чтобы уже оттуда начинать выяснять местоположение товарищей. Самый простой вариант во многом — попросить женщину, чтобы она её довезла, но для этого нужно придумать не слишком подозрительную причину. Вероятно, визави только-только забыла, что Эри вылезла из реки подобно фольклорным мавкам, и вся надежда на то, чтобы не вызывать новых оснований для недоверия. Эри с неким трудом возвращает свои мысли к настоящему, к недавнему рассказу. «Что же она… а, да, брат-проливной пропал на границе с Шуханом неизвестно когда. Вероятно это произошло уже после первомайской битвы, а значит… а что это собственно значит? — девушка вспоминает все свои не такие обширные знания насчёт политики, планирования битв и… остального. — Вряд ли там была ещё одна битва, значит какая-нибудь разведка? Звучит разумно. Если так, то отряд не должен быть большим, верно? Но если бы их, к примеру, убили прямо на границе, точно нашли бы трупы и не осталось бы никаких вопросов. Соответственно, отряд мог зайти глубже на территорию чужой страны и…» — пазл складывается в голове, когда Эри осознаёт, куда именно вероятнее всего могли пропасть гриши на территории Шухана. Девушка чувствует себя двойным предателем, во-первых, из-за того, что располагает этой информацией и ни разу, за период обладания ей, не пытается ничего изменить, а во-вторых, из-за того, что собирается с ней сделать сейчас. Но чем больше она размышляет, тем больше убеждается в том, что продать сведения государственной тайны — лучший выбор для её собственного благополучия. Улыбка расползается по лицу, когда план предстаёт перед глазами так ярко. — У вас не найдётся бумаги, пера и чернил?***
Нежданно-негаданно наступает лето. Первые дни июня облачные, дарящие последние мгновения приятной погоды перед надвижением жары. Но они всё ещё не находят практически никакой информации о местоположении нескольких десятков гришей, пропавших после битвы и обвала месяц назад. Всё меньше и меньше отрядов отправляются на поиски в уже сотню раз исхоженную местность. Всё меньше данных поступает из николаевских шуханских источников. Но отсутствие информации тоже информация. Если никто не может найти ни трупы, ни кости, значит вероятность выживания большей части гришей повышается. Но если в некоторых местах и присутствуют следы исчезновения, то чаще всего они прерываются из-за близости более твёрдых пород. В ближайших городах не находится ни одного хотя бы приблизительно похожего новоприбывшего, достаточно подозрительного, чтобы считаться скрывающимся гришом, особенно равкианским. Несмотря на то, что список пропавших без вести потихоньку уменьшается из-за найденных трупов, данных всё ещё очень мало, а вопросов только больше. Не только у самого Николая, но и у армии к нему. По прошествии большого количества времени у простых солдат появляется всё больше сомнений на счёт того, чем они занимаются. К тому же, Фьерда не дремлет. Прошло несколько лет с последней битвы на северной границе. Спасители нанесли тогда огромный ущерб ближайшим к Неморю городам и посёлкам. Расширенный Каньон был близок к лесам в нескольких милях от Джерхольма, поэтому столицу также достиг удар выплеснувшейся силы Спасителей. Была разрушена почти вся фьеранская армия и большая часть равкианской. Фьерда скрылась с радаров бесчинств, многие предполагали, что северная противница готовит новые силы для внезапного и очень мощного удара. Но проходили годы, а угрожающих донесений всё не было. Пока о спорной битве Равки и Шухана не начали говорить всё чаще по всему миру. Тогда-то акулы и почувствовали кровь в воде. А точнее волки в лесу. Пока основные силы были брошены на поиск пропавших, пересчёт выживших и разработку нового плана, с севера снова начались набеги на ближайшие к границе равкианские деревеньки. Но для их ликвидации оказалось достаточно нескольких дней оттеснения и последующего усиленного контроля границ. У многих проскользнула мысль, что всё закончилось чересчур быстро и легко, но подозрения не развились без должных подтверждений, а помимо Фьерды осталось множество нерешённых вопросов с южной противницей. Несмотря на кажущийся откровенно неудачным для Равки исход майской битвы, под завалами также погибло множество шуханцев, что, несомненно, замедлило восстановление страны и общее течение войны. Тем не менее, защиту границы заметно укрепили не только пешими и конными войсками, но и артиллерией, как наземной, так и воздушной. Но несмотря на старания Второй армии, крайне остро в этот месяц после битвы ощущается отсутствие пропавших фабрикаторов из-за их общего сравнительно малого количества и до сражения. Но смысла продолжать поиски с каждым днём становится всё меньше, как и способов пробраться на территорию Шухана и вернуться с хоть сколько-нибудь полезной информацией. Николай теряет всякое терпение. Общее напряжение во дворце нарастает, прибавляя причин для беспокойства. Но гораздо острее руководителей армий поражает не оно, а злость. Король и генералесса выражают её схоже, но каждый по-своему. В то время, как Зоя чаще повышат голос и пристальнее следит за тренировками бойцов, Николай начинает раздавать приказы, почти ни с кем не советуясь и выходя из себя каждый раз, когда какой-нибудь офицер сомневается в тщательно обдуманном решении. Слишком долго он был приветливым в ситуациях, требующих максимум жёсткости. Головная боль изводит его, но за прошедшие недели к ней удаётся привыкнуть настолько, что это будто уже и не так сильно влияет на настроение. Тем не менее, иногда в особенно спорных и напряжённых ситуациях в короля будто вселяется другой человек. Таких было всего две, а вопросы от Зои и вовсе вызвала только одна из них, поэтому Николай не особенно переживает о чужих предположениях на счёт своего состояния. Но в конце концов он не знает, что выводит из себя сильнее: сама боль или реакция на неё. Но всё это неважно, пока Равка в целости и относительной сохранности. Вновь засомневаться в этом заставляет необычное письмо, поступившее в королевскую канцелярию. Ланцов вряд ли бы сам обратил на него внимание, ему вдоволь хватает неподтверждённой информации, если бы только не… — Ты даже не прочёл его! — С чего бы я должен был? Ты знаешь сколько писем ежедневно прихо- — Это неважно! Здесь нет пространных рассуждений, я думаю этот человек действительно знает, о чём говорит! — Назяленская выглядит крайне устало с удручающими мешками под глазами, но в то же время она продолжает активно жестикулировать со злосчастной бумажкой в руке. — Не застилай взор чувствами, переживания о смертях не да- — Но мы обязаны продолжать поиски! Это ведь не пр- — Прекрати перебивать меня! — Николай серьёзно вскипает, но не обращает на это должного внимания. — Что… но подожди… — Зоя тем временем выглядит шокированной. Она бегает глазами по лицу короля и его позе, будто не узнавая того, кто стоит перед ней. Впрочем, она понимает, что сложно всецело оставаться собой, сутками напролёт решая вопросы государственной важности. — Я сказал нет! Слишком много людей было отправлено на верную смерть, некоторым повезло, что они вернулись и смогли хоть что-то узнать. И я… Мы не станем рисковать ими снова! — Нам не нужно никого посылать на границу! Только выслушать одного человека! — Ты думаешь, нам так просто дастся эта информация? Вряд ли этот человек писал бы анонимно, если был готов отдать ценные данные только ради блага страны. — Никто не говорит, что мы должны тут же соглашаться. Лучше увидеть, с кем имеем дело, использовать все шансы. — Во-первых, это могут быть шпионы Шу, которые, конечно, владеют важной информацией, но за её предоставление отсекут мне голову. Во-вторых, — Ланцов вытягивает указательный палец перед лицом генералессы, останавливая её неначавшееся высказывание, — судя по всему, отправитель хочет видеть на переговорах важную шишку, чтобы удостовериться, что увиливание не в моих интересах, а если мы отправим кого-то случайного, это так же может стоит кому-нибудь жизни. Так что моя позиция такова — рисковать ни к чему, когда накону судьба всей страны. — Что ж, а моя позиция в том, что ты слишком остро реагируешь, уж не знаю с чем конкретно это связано, — Зоя складывает руки на груди, осматривает такого же уставшего, как и она, человека перед собой и кивает собственным мыслям. — Нужно созвать Триумвиат для тщательного обсуждения этого вопроса. Включить туда ещё близнецов и нескольких чиновников, выбери сам, кого именно, нам нужно много мнений. Предопределяя всё, что Николай может сказать против, Назяленская, уже выходя из комнаты, произносит фразу, заставляющую короля застыть от осознания слишком многих вещей: — Надо рисковать ради того, что важно.