Право, которое есть

      Он… не сразу заметил, что остановился. В отличие от Лю Цингэ: тот не обогнал ни на шаг. Повернув голову, Шэнь Цинцю увидел его, привычного, с привычно пренебрежительным изгибом губ и разящим насмерть взглядом, ничуть не дрогнувшего.       — Чего застыл?       Верно. Он не слышал.       После их злосчастного первого боя Лю Цингэ стал… константой. Неизбывным явлением жизни, силой природы, как луна или ветер; могли распасться империи, рухнуть города, а леса и степи — обернуться пустынями, но этот мужчина продолжал бы стоять над ними, скрестив руки на груди, недовольный тем, как плохо и жалко всё живое перенесло конец света.       Шэнь Цинцю всматривался в его черты, фигуру, сейчас расслабленную от растерянности, будто впервые видел, но представить упавшее навзничь тело, руки, безвольно разбросанные, закатившиеся глаза… не сумел, и кровь не желала пачкать белых одежд.       — Шэнь Цинцю?       — Я… затерялся в мыслях.       Удивительным образом Лю Цингэ стал хмуриться меньше. Что творилось на его собственном лице, Шэнь Цинцю представления не имел и даже не запомнил тон, которым отвечал.       Лесной полог теперь не прятал их от солнца, а стволы не загораживали вид на город: они только что вышли из леса. Остановка оказалась своевременной. В конце концов, озвученная ранее просьба по-прежнему висела в воздухе, и Лю Цингэ в кои-то веки лишился возможности отмахнуться. Он смерил Шэнь Цинцю нечитаемым взглядом, видимо решая, насколько тот способен «затеряться». Наконец, он буркнул:       — Полезай на меч, если нашёлся. Ждать не буду. — И призвал Чэнлуань.       О припасённой для подобных случаев ухмылке никто не вспомнил.       …Его смерть… Бессмыслица. Зачем Твари понадобилось сообщать об этом? Или лгать, раз на то пошло. Не надеялась же она, что таким образом заставит Шэнь Цинцю смотреть на скотство сквозь пальцы? Из жалости?       — В каком-то роде, но вообще-то я не собиралась поднимать эту тему как минимум пару лет. Ты сам случайно поднял её.       Пару… лет. Далеко идущие планы у Твари, однако.       «И что я должен за эту прелюбопытнейшую информацию?»       Они летели так же, как и шли: справившись с замешательством, Лю Цингэ замотался обратно в свои струны, набычился и кое-как подстроился под чужой темп, не желая подставлять спину. Идиот.       — Ничего не должен, как ни странно.       О. Прелюбопытнейшая информация всё не иссякала.       — Я задала наводящий вопрос и поделилась народной мудростью. Технически, я ничего тебе не рассказывала, Цинцю — ты сам обо всём догадался, а это уже не считается. Разве не круто?       «Ты пытаешься убедить меня, что Надзиратель непроходимо туп?»       — Нет. Я пыталась объяснить про него ещё хрен знает когда, но кто-то — в жизни не догадаешься кто — устроил скандал, и тему пришлось замять.       «Снова я виноват».       — Ну не я же, — передразнила дрянь. — Надзиратель не человек. Не личность, не существо. У него нет… интеллекта как такового. Надзиратель — это алгоритм. Вроде… м-м-мм, воплощённого свода правил, сформулированных определённым образом. Пока то, что я говорю, не нарушает правила буквально, он ничего не может мне сделать.       Это имело смысл. Ни один живой человек не обеспечил бы круглосуточный неусыпный надзор. Что, в таком случае, представляли собой поблажки и наказания?.. Шэнь Цинцю попытался представить такого духа на службе у стражи или заклинательской школы.       — Это не духи, ну да ладно. У нас такие штуки используют, например, чтобы книги проверять, картины, там, постановки и всякое такое на соответствие общественным нормам.       Представил мимо воли, как легко удачная задумка превращается в чистый хаос.       «Отвратительно».       — Зато дёшево.       «…Вдвойне отвратительно».       — Думай о хорошем: обычно от твоих мозгов одна разруха, а теперь они помогают нам плодотворно сотрудничать!                     Когда пролетали над городской стеной, Шэнь Цинцю посетила мысль.       — Если наш разжигатель костров живёт в городе, ему пришлось бы пройти мимо поста у ворот. Или на стене, если он лез через неё.       — Ни одна из смен не видела никого и ничего подозрительного, — ответствовал Лю Цингэ, снижаясь.       Вернув Сюя в ножны, Шэнь Цинцю не удержался от испытующего взгляда в его сторону:       — Они могли забыть или солгать.       На что получил почти снисходительное:       — Я лично их допрашивал.       Прошлый день, да и ночь заодно, у дуболома выдались поистине насыщенными; похоже, тот добросовестно проверил все зацепки, какие откопал, но что проку от его потуг, когда каждый след ведёт к тупику? С Лю Цингэ подобное… случалось, мягко говоря. Деликатные или загадочные дела старались держать от него подальше, ведь ударом кулака и ста восемью кругами они не решались, а работать в команде их божество согласно было только с Юэ Цинъюанем и собственным учителем: оба весьма убедительно размазывали его по земле, не давая отколоться.       Третьим счастливчиком стал Шэнь Цинцю. Их задания, впрочем, трудно назвать совместной работой — Лю Цингэ точно так же исчезал и появлялся, когда хотел, но вертелся поблизости чаще и дольше, чем с другими учениками. «Чтобы позлить», — решил тогда ещё Шэнь Цзю. «Чтоб не упустить из виду трюки подлой змеи», — понял гораздо позже будущий лорд Цинцзин. По крайней мере, так было, пока не грянуло задание с колодцем, полным духов, и он не полез с никому не нужной помощью, а один дикарь не выжил окончательно из ума.       — Ты часто грозился его убить.       «При свидетеле? Мечом, которым духи не владеют?»       — И потом ты удивляешься змеиной репутации.       Приземлились они в квартале от похоронного дома, хотя Лю Цингэ предпочитал спикировать на нужную крышу и спрыгнуть оттуда прямо перед входом, желательно — на глазах перепуганного хозяина. Впрочем, божок фонтанировал странностями с самого утра, и эта выходка наверняка была очередной проверкой или предосторожностью.       — Посмотри, как плохо ты на него влияешь: даже падать людям на головы отучил.       «Если бы».       Улицы успели опустеть за то время, что они валяли дурака в лесу. Редким прохожим не было до них никакого дела. Все свернули работу, разошлись по домам отдыхать и готовиться к вечернему празднеству; то, что два безалаберных заклинателя явились в такой час и не поцеловали запертую дверь, было чистой воды удачей. Нетрудно догадаться, чьей.       Шэнь Цинцю одалживать удачу не стремился: он без труда бы влез через окно. Однако не мог не признать её очевидные достоинства.       Поприветствовал их старик с лицом, сморщенным настолько, что от порыва спрятаться за веером зазудели руки. Никого другого внутри не оказалось. По всей видимости, семьи он лишился или никогда не имел, и только покойники могли составить ему компанию на Чжунцю. К тому же, тело безымянного мужчины, найденное учениками, более походило на головоломку, чем на человека, и старик всё не оставлял попыток достойно подготовить его к погребению.       — Надеюсь, вы не собираетесь ему мешать?       Тварь не горела желанием разглядывать гнилые куски. В другой раз Шэнь Цинцю не отказался бы подразнить её, но сейчас он пришёл не за этим и был не один. Лю Цингэ отмахнулся от старика, глянул угрюмо, повёл знакомым путём к дешёвому гробу, купленному для транспортировки, не похорон. Уже закрытый и облепленный талисманами, он готов был отправиться в путь — ярко украшенный коробо́к с подарком для родителей. Лю Цингэ помедлил, прежде чем открыть его. Снял крышку и уставился на Шэнь Цинцю. Колко.       «Будто я могилу его прадеда просил раскопать».       Юнец в гробу тоже хмурился.       Представить Лю Цингэ на его месте вдруг оказалось так просто.       Щёку пересекал умело зашитый порез; сморгнув наваждение и приглядевшись, Шэнь Цинцю понял, что тот продолжался на скальпе, удачно скрытый волосами. Тем ударом заодно снесло и кончик уха. Мальчишку обрядили в запасной комплект ученической формы, потому завязки нашлись быстро, и сложности создавал только сбившийся в плотную грозовую тучу живой Лю Цингэ. Смотреть на него Шэнь Цинцю избегал.       Бой в овраге не был долгим. Четверо мечников загнали щенка вниз и окружили, не давая выбраться. Они не развлекались, неглубоких игривых ран не оставили. Один удар вгрызся в бок, лишь чудом не выломав рёбра, другой угодил по бедру — менее аккуратный шов прощупывался под тканью штанов, которые Шэнь Цинцю не рискнул стянуть. Рана на голове, должно быть, стала одной из последних: начав уклоняться и не успев из-за предыдущих ранений, юнец повалился на колени, открывая спину, куда пришёлся завершающий удар. Клинок вышел из груди, пронзив сердце.       На руках и спине, несомненно, были другие, но Шэнь Цинцю решил не тревожить тело лишний раз, вместо этого поинтересовавшись, пока подвязывал слои одежд:       — Обычных ран не было? Ни одной?       — Нет, — скорее выдохнул, чем сказал Лю Цингэ.       Он заметно расслабился, наблюдая, как осторожно и тщательно одевают его покойного шиди. И чего только дёргался? Он всерьёз думал, что Шэнь Цинцю оставит того как-нибудь на боку полуголым и закроет гроб, пожелав скорбящему семейству приятных праздников?       — Может, ему казалось, что тебе плевать на такие вещи.       Откровенно говоря, сил злиться уже не было. Доморощенный страж нравственности, сдувшись, выглядел раздосадованным и слегка потрёпанным жизнью. А ведь шёл всего второй день его расследования. Попытайся этот неженка взяться за руководство пиком, как должен был — свалился бы через месяц. Видно, даже боги загибаются от работы с людьми, что уж говорить о самих людях.       Крышка со стуком легла обратно. В опустившейся тишине утонуло дыхание и звуки возни из соседнего зала. Ситуация сложилась до невозможности уродливая, особенно для слишком правильного, слишком честного Лю Цингэ; наверное, стоило сказать что-нибудь, выразить понимание… между ними не бывало понимания. Яростная битва с виновными сработала бы много лучше — её Шэнь Цинцю обеспечить мог.       Те раны выглядели, как простые порезы. За исключением почти незаметной глазу детали: их оставили лезвия, сотканные из ци. Каждую. Словно настоящее оружие не использовалось. Например, убийцы создали копии своих мечей и управляли ими, не желая пылиться в бою с каким-то сопляком. Но за этим следовал ряд вопросов.       — Как ты выяснил число нападавших?       — По следам на земле. — Щелчок раскрывшегося веера — о чудо! — верно воспринятый дикарём, помог выдавить скупое пояснение: — Они натоптали в овраге и вокруг, пока дрались. Откуда они пришли и куда делись потом, я так и не выяснил.       — Ну может же, мерзавец, когда хочет.       Когда хотел, Лю Цингэ бывал неиронично полезен — картина стала чётче. Этим утром он вернулся в лес именно затем, чтоб снова попытаться отследить путь той четвёрки, и, не найдя ничего на земле (где он землю видел — всюду листья!), предположил, что ублюдки передвигались по деревьям. Вероятно, это и подарило идею заодно поискать там, наверху, царапины от камня.       Учитывая странности со следами и прямое участие в бою при столь необычном характере ран на убитом… Шэнь Цинцю догадывался, кем или, скорее, чем были те четверо.       И очень хотел ошибиться.       С отвращением благодаря чужую удачу, он поторопился к старику.       — Не слышал ли ты, чтобы в городе пропадали поминальные таблички? — почти прострекотал, избегая смотреть на месиво, над которым тот корпел.       Старик округлил глаза.       — Не было такого, мастер. Каким это нелюдем надо быть, чтоб таблички красть...       — В таком случае, подскажи, где в вашем городе кладбище.              Лю Цингэ мотался сзади, как большой пушистый хвост. В жизни Шэнь Цинцю реки нечасто меняли направление, и эта месть за утреннюю пробежку грела душу… бы, если бы жизнь не умудрялась портить каждое мгновение.       — Мда. Не поделишься? У него нет веера, чтоб тебе пощёлкать.       Лю Цингэ вопросов задавать не стал: просто двинулся следом, наивно полагая, что всё прояснится как-нибудь само по прибытии. Оно бы даже сработало, заваляйся внутри его черепушки немного мозгов и капля знаний. Увы, Богам Войны ни то, ни другое не нужно. По их же мнению.       — Зато тебе нужны сто восемь кругов. Как уламывать будешь?              …Грёбаное кладбище. Грёбаные души и грёбаный пустоголовый божок, которому все должны.       — Лю-шиди не желает что-нибудь спросить?       Не дождавшись ответа, Шэнь Цинцю коротко обернулся. Встретило его недружелюбное выражение и внимательный взгляд.       — По-моему, он не знает, откуда начать.       «С библиотеки», — но ворчание помогало разве что выпустить пар. Теперь предстояло проглотить возмущение, засунуть претензии поглубже и сыграть в третий — лучше бы последний — раз. Причин не поверить у Лю Цингэ не было, однако ничто не мешало их найти, если захочется.       — Лю-шиди известно о янь мэй?       — Что-то про подчинение призраков. — «Кто бы мог подумать». — Ты хочешь сказать… те четверо — призраки?       — Это вероятно. Искусство янь мэй позволяет тёмному заклинателю подчинять злых духов, — Шэнь Цинцю обернулся снова, запечатлеть момент осознания. На удивление, до бревна дошло! — а также души живых и мёртвых существ. Нам следовало бы расспросить местных о случаях безумия в городе, но едва ли эти олухи способны отличить потерю души от обычного сумасшествия.       — Поэтому мы ищем пропавшие души мёртвых. — Лю Цингэ удовлетворённо кивнул. Ещё бы, его только что накормили с ложки.       — Цинцю, он сказал «мы»!       «Лучше бы он сказал «спасибо». Оно хотя бы что-то значит».       На кладбище их встретили аккуратные надгробия, ухоженные холмики могил и подношения, скупые или щедрые, на каждой — их, похоже, не разворовывали… слишком уж; о людях можно многое сказать по виду их кладбища, и местные жители производили впечатление отвратительно приятное. Если гнили не видать снаружи, значит, её усердно прячут внутри. Разве найдутся на столь примерном кладбище потревоженные могилы, правда?       Оба заклинателя знали, что ищут, и потому, едва взглянув друг на друга, разошлись. Шэнь Цинцю погрузился в монотонную, почти медитативную проверку могил духовным чувством. Совать нос в каждую миску и корзину при этом было вовсе не обязательно, конечно, да только их содержимое оказалось куда разнообразней состояния мертвецов.       Зачем бы Шэнь Цинцю ни посещал кладбища, его внимание во все времена привлекали исключительно подношения. В какой-то момент Ци-гэ бросил выпытывать о происхождении еды и только жевал с этой его укоризненной я-знаю-что-ты-сделал физиономией. Как ему кусок поперёк горла не становился? Чудеса.       — А до того?       Фраза наподобие «коль покойникам жаль пары груш, мне не жаль у них красть» обычно пресекала поток нотаций. Шэнь Цинцю, однако, поражался способности внятно читать их с полным ртом ворованной выпечки.       …Сам Юэ Ци до воровства не опускался, что вы — мог позволить. Он напяливал обезоруживающе скорбную маску, и подачки сыпались на него дождём; от Шэнь Цзю требовалось лишь выглядеть полумёртвым да жалобно постанывать из-под дырявого ханьфу, служившего одеялом. У кого ж не защемит сердце от вида отчаявшегося юноши с больным братиком на руках? Но потом в юноше взыграло благородство, разводить людей на деньги ему стало не с руки, поэтому юноша взялся оттачивать лидерские навыки на вновь прибывших «братиках и сестричках», а Шэнь Цзю остался с носом. Разыгрывать спектакль долго ему не хватало терпения, и некому больше было трепать его по волосам, чтоб отвлечь.       Юэ Ци не одобрял его кладбищенские рейды, не одобрял он и методы, какими Шэнь Цзю ставил на место зарвавшихся новичков. Зато наслаждаться едой и покоем всегда был горазд.       — Цинцю, ты бил детей ногами по голове?!       «Головами они всё равно не пользовались».       — Пусто.       …Уже?       Лю Цингэ, помрачневший, тропинку перегородил. Разумеется. Как бы споро ни двигался Шэнь Цинцю, Бог Войны и титулованный нарезатель кругов справится в сотню раз лучше! Он походил на слишком энергичного пса: кинь палку через реку, и не успеешь обернуться, как это вшивое животное выплюнет деревяшку тебе под ноги со скучающим видом, умудрившись даже обсохнуть за те считанные мгновенья, что не барахталось в воде. Прирождённый, мать его, талант.       — Талант, а потревоженные трупы не нашёл.       Верно, работа. Проглотить, утрамбовать поглубже: Шэнь Цинцю не Бог Войны, его негодование от праведности бесконечно далеко и права на существование не имеет. Глотнуть, загнать в дальний угол и жить как ни в чём не бывало — что ж ещё с ним делать.        А Лю Цингэ пускай грешит на провальный поиск.       — Аналогично. Тем не менее, эту версию рано списывать со счетов. Души для подчинения можно взять где угодно, привязать к куклам и провезти через всю страну в рукаве. Тёмные заклинатели редко задерживаются на одном месте. И живо уносят ноги, когда пахнет жареным. Наш мог уйти из города ещё до твоего прибытия.       — Ты много знаешь о них.       Неужели. Намёк? Намеренный? Попавший в точку — случайно. Как всегда, случайно. Лю Цингэ специализировался на зверье и демонах, а не тёмных заклинателях, и это дело во всей красе демонстрировало дыру, зиявшую на месте его знаний. Ни за что на свете он не вычислил бы мелкие шероховатости совершенствования и боевого стиля Шэнь Цинцю, указывавшие на связь с У Янцзы. Лю Цингэ предположил её просто потому, что Шэнь Цинцю — бесчестный мусор. И, конечно, оказался прав.       — Лю-шиди позабыл, какой пик я возглавляю, если находит мою осведомлённость подозрительной.       В Бездну и́гры.       — Только не кричи, что убьёшь его.       «А Тварь позабыла, что мне не двадцать».       — Ну да, тебе двадцать семь, которые ты считаешь за тридцать.       …В Бездну. Веер скрыл поджатые губы, стремительный шаг заставил дикаря посторониться; всё равно не захочет идти первым, повернуться спиной. Как можно.       — Куда ты собрался?       — Отрабатывать свою версию, — бросил, не оборачиваясь.       — Но у тебя нет плана…       — У тебя есть план?       Шэнь Цинцю всё-таки обернулся.       Размозжить себе череп могильным камнем было бы чудесно. Но частокол серых плит по обе стороны дорожки выглядел до дрожи непривлекательно.       — Быть может, он есть у тебя? — Почему он? Почему всегда Шэнь Цинцю? — Вчера ты, помнится, хотел раскрыть это дело в одиночку. Я до сих пор не услышал твоей версии.       Ему тоже хотелось бездумно ходить хвостиком и не нести ответственности, он прямо жаждал наставлений от добродетельного Лю Цингэ — которому уж точно можно доверять! Единственная ночь беспокойного сна скорее ухудшила его состояние, чем поправила, он устал, запутался и почти ничего не соображал; обязанности лорда тянули последние соки, в его голове хозяйничала нечисть, на горизонте маячила бойня с Царством Демонов, мироздание в целом полнилось неведомыми угрозами, а судьба взаправду, как вещали многомудрые старцы, обладала собственной волей и делала всё, чтобы каждый мерзкий жучок корчился в паутине без шанса на спасение и неизбежно сдох в муках, уж простите великодушно, этот Шэнь замешкался с ПЛАНАМИ!..       В последний миг проглоченная, бессвязная тирада взвихрилась и опала, не достигнув языка.              — Мы можем вернуться в гостиницу и подождать отчёта из архивов.       — Он опять сказал «мы»!              Серьёзно? Лю Цингэ предложил посидеть ничего не делая. Вместе.       Вероятно, чтобы не потерять бесчестный мусор из виду, а то, гляди, ещё с преступником споётся. Какие ужасы должен был рисовать в своём воображении божок, чтобы идти на столь противные его природе жертвы?       Но Шэнь Цинцю не помешала бы передышка.       — И обед.       И всё же размозжить себе череп.                     — Раньше я не улучил момента спросить, почему адепты сами разбирают записи. Вы не рискнули довериться служащим? — поинтересовался Шэнь Цинцю две палочки благовоний спустя, успокоившись и сидя теперь на первом этаже «Счастливой звезды».       — Там нет никаких служащих. Праздник.       Лю Цингэ развалился через стол от него и выглядел… незыблемо, как всегда, однако мелочи выдавали усталость. Тревожность? Как светолюбивый цветок в тёмном углу, он по-прежнему казался не в своей тарелке. Удручающе смертным — слишком давно этот Шэнь не видел своего бестолкового бога вблизи.       — Думаю, ты ищешь слово «подавленный». Кстати, раз «пельмешек» тебе не нравится, будет «цветочком». — Шэнь Цинцю почти поперхнулся. — Не похож?       — Поразительно. От Лю-шиди так просто отмахнуться. Возможно, стоило избить их.       Пусть ломает голову, издёвка это, шутка или серьёзная ремарка.       Праздник, впрочем, был и у гостиничной прислуги, разошедшейся по домам, и у семьи хозяина, хлопотавшей сейчас над всевозможной снедью, распространяя дивные ароматы. Сам хозяин повторить подвиг служащих не посмел, потому лично обхаживал гостей, хотя они не были его постояльцами. Даже предлагал османтусовое вино — двум непьющим заклинателям. Если бы не всё это, не пустые улицы и гора неудобств, Шэнь Цинцю и не вспомнил бы о Чжунцю.       Он не праздновал. Не жёг благовоний Чанъэ, не ловил отражение полной луны в своей чашке и уж тем более не посещал общее празднество на Цюндин. Юаньцзяо не был таким уж бедным городом, но школа наряжалась в разы роскошнее, укутываясь светом фонарей, как плотной накидкой. Бездельники точно так же готовились к вечеру, чтобы затем собраться и болтать без умолку, есть, пить, передавать друг другу пряники, расплывшись в глупых улыбках; на Цюндин играли в загадки, на Сяньшу устраивали гадания, бездари на Аньдин отчего-то страстно любили запускать в небо фонарики, ничуть не заботясь качеством каракулей на них. На Цинцзин мальчишки дурачились «Нисхождением Восьми Бессмертных», пока «одержимый» духом воина не начинал открыто пародировать байчжаньцев и всё не превращалось в фарс. Какой бы властью Шэнь Цинцю ни обладал у себя на пике, он не мог взять и запретить празднование; по счастью, дом лорда Цинцзин располагался чуть в стороне от прочих и никто не смел туда входить, так что более не приходилось забиваться в самую глубь бамбуковой рощи ради капли спокойствия, как оно бывало в ученичестве.       На этот раз он проводил семейный праздник в дешёвой гостинице, за плохо вымытым столом, в компании самого несносного человека-       — И меня.       …в компании двух самых несносных людей-       — Ты признал меня человеком!       …у Шэнь Цинцю не было ни дома, ни семьи, но иногда на Чжунцю судьба превращала простое ничего во что-нибудь похуже.       У Лю Цингэ, напротив, было всё, о чём можно мечтать. Но иногда на Чжунцю он оставался в школе. Его младшая сестра поступила в прошлом году, а он не удосужился явиться на отборочные, он её даже не навещал, по крайней мере об этом не было слышно. Жалел ли он сейчас, что не сидит в поместье Лю, окружённый родственниками, или компания ненавистного шисюна — единственное, что портило ему вечер? Он безо всякого интереса поглощал куриную грудку, с сомнением поглядывая на пресный рис, который клевал Шэнь Цинцю, а тот, в свою очередь, косился на пиалу шариков с бобовой пастой, вызывая назойливые смешки в голове. Ситуация настолько противоестественная, что неясно, откуда начинать в неё верить.       Могло быть хуже.       Сюда хотя бы не явился глава Юэ со своими дурацкими пряниками и никому не нужными беседами по душам.              Стемнело рано, в окна ударил серебристый свет. Шарики на вид оказались куда лучше, чем на вкус; Шэнь Цинцю продолжал тащить их в рот, подобно ребёнку, и не успевал поймать самого себя прежде, чем раскусит эту гадость, а Тварь ожидаемо отказывалась помочь, приговаривая: «Кушай, Цинцю, кушай», — самым глумливым тоном. Что ж, ей не было скучно, по всей видимости. Какая приятная перемена. Сам он так и эдак раскладывал в уме известную информацию о трёх убийствах, отчего и не замечал шарик в собственной руке. Скучать приходилось одному только Лю Цингэ: несчастный бог изнывал от безделья, безуспешно пытался медитировать и, в целом, невыносимо страдал. Шэнь Цинцю не хватало слов, чтобы выразить сочувствие.       — Думай вслух, — вдруг буркнутое с закрытыми глазами из позы лотоса, имело бы застать врасплох.       Но этого мастера слишком разморило от еды и немного вело после конфет. Ворвись сюда противник, Шэнь Цинцю помер бы глупой, ленивой смертью, потешив фантазии Лю Цингэ, и в нынешнем состоянии почти не возражал. Его разум окутало приятное благодушное безразличие. Даже злиться не хотелось.       — Событиям в овраге я не вижу другого объяснения. Костёр остаётся загадкой. Логично было бы предположить, исходя из моей теории, что тёмный заклинатель хотел уничтожить улики и столкнулся с твоим мальчишкой, но не ясно, от чего именно он мог избавляться. Все странности в поведении дяоцзингуя также легко объяснить подчинением. Тот безымянный покойник мог стать его добычей, а мог пойти на обед ему и оголодавшим призракам. Сомневаюсь, что хоть один хозяин стал бы подпитывать их собственной ци. Меня заботит другое… — Лю Цингэ больше не притворялся. Оперевшись локтями на по-прежнему сложенные для медитации ноги, он подался вперёд и смотрел с самым спокойным выражением, какое Шэнь Цинцю когда-либо видел на его лице. Они… сидели в гостинице… обсуждали работу. Просто сидели и просто обсуждали, пускай говорил лишь один. Это нелепое обстоятельство ещё предстояло осознать. — Дух висельника появился несколько лет назад. Как давно он угодил в подчинение? Тёмные заклинатели не задерживаются на одном месте надолго, чтобы не выдать себя, однако есть вероятность, что этот — задержался. Почему?       Риторический вопрос, не обращённый к кому-либо, заставил Лю Цингэ снова нахмуриться. Посверлив собеседника взглядом, он всё же додумался до озадаченного:       — Осмелел?       Шэнь Цинцю не сдержался от неизящного фырканья.       — Лю-шиди перепутал его с оленем? Наглость — первый и единственный друг плута. Скорее всего, он обнаружил здесь выгоду, которая перевесила риски. Она-то меня и сбивает с толку. Чем этот непримечательный городишко мог заинтересовать подобного ему?..              Вскоре ввалились дикарята. Бледные до нездоровой зелени — к перелопачиванию чжанов текста их никто не готовил — и растерявшие последнюю способность связно изъясняться. Выуживать из них доклад Шэнь Цинцю доверил их предводителю, к удивлению последнего, и, выдержав недоверчивый взгляд, он обнаружил… весьма характерное отсутствие улик: ни странных болезней, ни подозрительных смертей, и никто подходящий не пропадал в последнее время. В этом городе решительно ничего не происходило — просто трупы возникали из воздуха сами собой.       Отчитавшись, сопляки исчезли на втором этаже, пока дашисюн не нашёл их гудящим головам ещё какое применение. Наблюдать за тем, как байчжаньцы страдают от нехватки мозгов, которой гордились — бесценно. Не отзови Шэнь Цинцю своих бездельников, вышло бы проще, но разве на Байчжань не любят испытаний? Главный дикарь сморщил лоб, не то спросив, не то признав:       — Тупик.       — Ошибаешься, шиди. — Шэнь Цинцю ухмыльнулся ему, подстёгнутый предательской лёгкостью в голове. — Если они ничего не упустили, добытая ими информация оставляет нам один-единственный вариант.       — …       — Путешественники тоже не пропадали.       Усмешка стала шире. Заставлять болвана думать так занятно!       — Если человек уже разделался с делами, выселился из постоялого двора, не задолжал никому в городе встречу и вышел за ворота, его исчезновение попросту не заметят, а у заклинателей и вовсе есть дурная привычка улетать на ме-       …че. Небеса, это же очевидно.       — В чём дело?       Заклинатели. Их перемещения трудно отследить. Откуда бы у подчинённых призраков взялись мечи и боевые навыки? Каждая деталь обретала смысл.       — Шэнь Цинцю!       Лю Цингэ выскочил из гостиницы вслед за ним, оба затерялись в шумном море людей. Те волокли ноги в храм, заглядывались на звёздное небо и цепляли друг друга корзинами, полными фруктов-подношений. Раздражённо цыкнув, Шэнь Цинцю нырнул в переулки. Белая фигура смахнула с крыши прямо перед ним.       — Объяснись!       — Он за тобой не успевает.       Бестолочь. Тупица. Ладно! И он объяснил, уводя Лю Цингэ к знакомой до тошноты нищей окраине.       Юаньцзяо, подобно паразиту присосавшийся к соседнему городу, жил на деньги путников, ехавших через эту местность во все концы. Среди них хватало совершенствующихся любого пошиба — беспечных раззяв-совершенствующихся, плескавших очищенной ци, как кувшины — вином. Богатый выбор. Слишком богатый, чтобы пропажи привлекли внимание.       Дом с духом висельника отлично сошёл за погреб. Разумеется, ни пыли, ни паутины, ни тёмной энергии там не задерживалось: он регулярно использовался. Доставить туда бессознательное тело, обходя ночные патрули — и любые странности, какие прорвутся сквозь заслон талисманов, спишут на злого духа, давно отловленного и послушного. Красть чужую ци с помощью запрещённых техник намного эффективнее, чем накапливать собственную, остатками удобно кормить своих ручных призраков, а души — подчинять, чтобы делать новых.       Оставались тела. Но несколько демонических фокусов, и те уже разлагаются быстрее, чем прибывают следующие.       Всё рухнуло, когда новый управитель решил очистить дом. Свернуть процесс и спрятать улики было проще лёгкого… если бы только по запросу властей не явились ученики именитой школы, неприкосновенные, хорошо обученные. Адепты Цинцзин не клюнули на отданного им на откуп дяоцзингуя и нашли недогнившее тело, наспех спрятанное в бочке мясника. Они отписали старшим, а на растяпство последних надеяться уже не приходилось. Всё, что использовалось в ритуалах, носило характерную ци; её можно было скрыть, спрятав вещи в предмет цянькунь, но сильный заклинатель мог учуять и его при обыске. Преступнику нужно было сжечь всё, что выдавало в нём заклинателя. До прибытия старейшин.       Поэтому в ночь после обнаружения останков он пробрался за стену, в лес. Тогда-то его и заметил патрулировавший окраину адепт Байчжань. От мальчишки пришлось избавиться. Это неизбежно привлекло бы сильнейших мастеров Цанцюн, а побег означал объявление в розыск. И раскрытие личности готовым пойти по его следу заклинателям. Одна промашка загнала в капкан. Оставалось лишь залечь на дно и ждать, что буря пройдёт мимо.              Хоть в тени переулка Лю Цингэ не удавалось толком разглядеть, тот явно поверил, двигаясь теперь наравне с Шэнь Цинцю, но и не обгоняя. Долго это будет продолжаться?       — Мы не знаем, кого ищем, — очередной вопрос-утверждение.       — Мы знаем где.       Поближе к опечатанному дому. Их непревзойдённый нарезатель кругов уже прочёсывал улицы и проверял дома своим заоблачной силы духовным чувством, он был здесь. Он ничего не нашёл. Всё сгорело в том грёбаном костре… всё, да не всё. Мечи, например, не горят. Их должна была скопиться целая коллекция, а сбыть духовное оружие не так-то просто. Чтоб отыскать их, пришлось бы претворить неудачные шутки Шэнь Цинцю в жизнь и лично обыскивать каждый дом в округе, проверять каждого жителя, выбить на это разрешение властей, если потребуется… это займёт время и зажмёт ублюдка в угол. Он не станет сидеть в пылающем сарае — побежит, наконец. И тогда они, возможно, его поймают.       Или нагрянуть прямо сейчас, под покровом праздничной суеты, плетя местным убедительную чушь и рискуя посеять панику, пока божок будет блистать талантами. Если согласится.       — Цинцю, не распыляйся. Этот-       «У меня нет ни времени, ни настроения слушать твои сказки».       — Так найди!       Шэнь Цинцю нехотя замедлился под непонимающим взглядом Лю Цингэ. Они были почти на месте.       — Ваш заклинатель — это кто-то, с кем ты встречался сегодня. Скорее всего, говорил.       «А ты говорила, что ничего не знаешь о деле».       — Мне посчастливилось знать о вещах поинтересней. С кем из этого квартала ты общался?       Только с торговцами…       Шэнь Цинцю остановился и, не имея возможности видеть Тварь, уставился на божка.       Кто-то, кто успешно скрывал свои зверства годами, потому что никто и ни за что не подумал бы о нём плохого. Кто-то, кто вроде бы всегда на виду. Кто-то, кто может естественным образом заинтересовать заклинателя и увести с людной улицы.       Кто-то, кто изучал бы окутанный суевериями лес, не вызывая подозрений.       — Травник.       — Я очень глупая и абсолютно бесполезная, — пропела Тварь, мешаясь с вереницами мыслей.       Был третий вариант. Ублюдок наверняка изображал добропорядочность в храме, и обыскать его жилище сейчас ничего не стоило. Но он мог по-настоящему испугаться, и тогда их ждали сигнальные талисманы, которые мгновенно сообщат, что его личность раскрыта. Об этом Шэнь Цинцю прошипел, выглядывая из переулка на крохотную торговую площадь, где ворковал с потенциальным убийцей не далее как сегодня, мать его, утром.       — Ты уверен? — Гениальный вопрос.       — Я уверен, что это хорошая догадка. У Лю-шиди есть лучше?       Тот и взглядом не удостоил.       — Устроим засаду?       Взгляда удостоился сам Лю Цингэ.       — Трудно бить морду тому, с кем ты в разных местах. Он охотник.       Охотник-одиночка. Он смыслил в засадах больше самого Шэнь Цинцю и нередко прибегал к ним, но сидеть в засаде со змеёй? Предложить это? Отказываясь, тем не менее, подставить спину…              — Где Лю-шиди планирует разместиться?              Они полностью скрыли свою энергию и притаились в многократно осмотренной за эти дни лачуге висельника. Будто в насмешку, прямо напротив расположился домик с очаровательным садом лекарственных трав. Шэнь Цинцю догадывался, чем их удобряли.       Время тянулось. Он чувствовал, как понемногу возвращается неуместная лёгкость, сметённая было вспышкой открытия. Слышал, как менее чем в двух чи от него нетерпеливо сопит Лю Цингэ. И не мог не думать.       «Тварь».       — Ты на мозгу мозоль натрёшь.       «Это я способен предсказать сам. Не согласись я на всю эту авантюру… что было бы? Не отрицай, ты знаешь больше, чем рассказала».       Он был всецело готов к новой порции страдальческих вздохов. Но их не последовало.       — Я не наврала и, правда, ничего толком не знаю. По обрывкам информации и общим закономерностям предположу, что Лю Цингэ, как всегда, выкрутился бы за счёт нечеловеческого везения и наткнулся бы на вашего маньяка случайно. И ему бы, конечно, ничего не было, а вот за жизни его разгильдяев ручаться я бы не стала.       Она предупредила ещё тогда, в кабинете главы школы. Теперь сопляки лежали лицами в подушки, а преступник не имел причин их искать. Лю Цингэ, по словам Твари, суждено прожить «как минимум пару лет», а сам Шэнь Цинцю ещё не сыграл свою роль.       — Эм… Цинцю. Я не хочу тебя пугать… — Что ж, в этом она облажалась. — Судьба запросто передаст твою роль кому-нибудь другому, если нужно. Она не защищает от смерти.              …Ему стоило привыкнуть. Давным-давно. Он искренне не понимал склонности своего разума ваять бессмысленные мелкие надежды по поводу и без. Говорят, рождение и смерть человека предрешены и не зависят от него. Ожидаемо, очередной вздор. С чего судьбе спасать тебя от летящей стрелы, когда ты, идиот, подставился раньше срока.       Если ты не Лю Цингэ. Этого сукина сына ничто не брало.       — Кс-стати насчёт него... — Шэнь Цинцю очень, очень не понравился тон.       Скользнувшая в дом травника тень выбила мысль.       Люди, пользуясь случаем, держались районов покраше — начнись тут стычка, жертв не будет слишком много. Даже если ублюдок решит использовать их для отвлечения, что маловероятно: любой, кто видел Шэнь Цинцю хотя бы мельком, оценил бы безнадёжность затеи. Перспектива сражаться одному против двоих горных лордов выглядела такой же несостоятельной. Ублюдок, вероятнее всего, захочет сбежать. Он готовился к этому.       — Встреть его за стеной, — шепнул Шэнь Цинцю, поднимаясь.       Лю Цингэ качнул головой и зашептал в ответ:       — Нападём вместе, я не упущу.       Ничто не мешало им говорить в полный голос, ведь они установили заглушающие талисманы и прекрасно помнили об этом… Ничто также не мешало Лю Цингэ принять предложение шисюна, кроме убеждения, что его шисюн — потенциальный предатель. Спорить было некогда и незачем.       «Заканчивай, Тварь».       Они беззвучно вышли на улицу.       — Я не уверена, но факторы сложились так-       Длинно. Едва подошли, взрывные талисманы вынесли переднюю стену им в лицо. За пылью и щепками юркнул в окно силуэт, сквозь грохот донёсся лязг — трое с мечами наизготовку закружили их в вихре ци. Отмахнувшись мощной вспышкой, Лю Цингэ рванул в погоню, лишь белое ханьфу мелькнуло над провалившейся крышей.       Призраки, сильные — почти материальные, в цветах разных кланов. Они обрушили шквал ударов со всех сторон. Дервишем завертевшись меж ними, Шэнь Цинцю заставил Сюя и веер порхать вокруг, отражая атаки, и выпрыгнул из окружения. В момент, когда призраки разом бросились на него опять, лоб каждого встретился с талисманом. Демонстративный хлопок в ладоши — и жёлтая бумага вспыхнула, тут же обернувшись трухой. На месте призраков остались погоняемые ветром куклы.       Будто уносимый вместе с ними, Шэнь Цинцю невесомо двинулся навстречу оружию, в едином пируэте подхватив и веер, и меч, и развернувшись в сторону, где скрылась главная добыча, спиной к немногочисленным вопящим зрителям.       — Пиздец.       «Привыкай», — хмыкнул, и поманил бумажных человечков пальцем, другой рукой вынимая томик «И Цзин». Магические формулы на куклах были впечатляюще точны, но и книжица, укреплённая заклинаниями, сама по себе сошла бы за оружие. Три человечка затерялись среди страниц и исчезли в рукаве.       — Не хочу прерывать твой триумфальный спектакль, но у нас может быть проблема.       «Твоё многословие?»       Пролетая над стеной, Шэнь Цинцю вырвал у стражи пару окриков.       — И оно тоже. Факторы сложились так, что Лю Цингэ может исполнить свою судьбу прямо здесь.       Чт- В каком смысле?       — В прямом. Его существование, по правде, стоит очень мало. Судьба может убить его сейчас, чтоб перестраховаться.       За взрытой землёй и обломанными кронами, туда, где в клубок сцепились несколько отголосков ци. Видимо, тёмный заклинатель спустил на Лю Цингэ оставшихся призраков, но тот не позволял себя задержать.       — …Это не точно, если что.       «…»       Схватка шла в самой чаще, на территории «травника». Где негде развернуться. Вековые деревья там, напитавшись ци, должны были неплохо держать духовные удары. Даже удары бога.       — Божка.       «Умолкни».       Шэнь Цинцю нашёл прогалину и нырнул в неё, спрыгивая с меча. Он всё ещё держал энергию полностью скрытой, поэтому рассчитывал взять врага внезапностью, пошёл по веткам, чтоб не шуршать опавшей листвой, и, приближаясь, комкая в груди тревогу, начал понимать.       Ублюдок осознал, что от него не отвяжутся. Лю Цингэ бил больно, если нужно — долго, однако его выносливость имела границы, и кто-то не менее выносливый, с охапкой призраков на подмоге, со временем вымотал бы его. С четырьмя, подсчитал Шэнь Цинцю, призраками, и видение другой похожей битвы захлестнуло его на мгновение. Лю Цингэ был идиотом и не пользовался талисманами, полагаясь на ручные техники.       «Травник» идиотом не был.       Звуки битвы: треск и звон, и крик — уже закладывали уши. Близко. В лесу царила почти непроглядная темень, разрезаемая лишь сполохами атак и лунными лучами, путавшими больше темноты. Двух призраков не стало. Шэнь Цинцю замер, скрытый листьями, поджидая момента, пока внизу танцевали живые и мёртвые. Призраки уклонялись любой ценой, их задача была отвлечь, а не убить; тёмный заклинатель держал дистанцию, ограничиваясь простыми духовными ударами. Он тоже выжидал: в свободной от меча руке он, без сомнения, сжимал жёлтые полоски. Очередная волна ци откинула призраков к Шэнь Цинцю — шанс! — и тот метнулся вниз, посылая талисманы.       Не успели призраки развеяться, как духовные атаки прекратились, а последний противник исчез. Окончательно скрыл энергию. Шэнь Цинцю же отпустил собственную и не удержал вздоха: после сегодняшних нагрузок ему придётся медитировать всю ночь — ах да, он не сможет. Едва различимый белый силуэт иногда появлялся на самом краю зрения. Оба заклинателя брели с мечами наизготовку, полагаясь лишь на слух и предательски затихшее духовное чувство.       Что ж, ублюдок мог уйти. Пока. Пара десятков писем, и заклинатели со всех краёв тотчас же станут на уши в погоне за славой и безопасностью. Он более нигде не осядет, не в этой стране. Однако интуиция подсказывала, что этот конкретный выродок из породы азартных игроков. Он вложил слишком много, чтобы не попытаться отбить — хотя бы их жизнями. Это даст ему едва ощутимую фору.       — Смертный богу не друг? — раздался отовсюду смешливый голос.       Всё-то он, сволочь, знает.       — Покажись!       Бессмысленное требование Лю Цингэ утонуло в ночи.       Стоп. Что можно делать в темноте, не ввязываясь в бой, чтобы уничтожить малочисленного противника? Что-то с использованием тех талисманов, не иначе.       «Я идиот».       — Ты в дрова.       Им следовало убраться, хотя бы с земли. А вслух не скажешь. Прыгая через корни и про себя матерясь на чём свет стоит, Шэнь Цинцю рванул за дуболомом, меч к полёту подготовил на бегу; Сюя расчищал путь с тревожным гулом, дёрганый и непослушный. Впереди тускло блеснул Чэнлуань.       — Шэнь Цин-       Поздно.       Потоки демонической ци хлынули со всех сторон — тёмные ледяные воды, не выплыть. Подумать не успев, он поймал свой меч, вогнал в землю и щедро влил энергии в купол-барьер. Тот ожил слабым мерцанием, вспыхнул ярче, когда рядом вгрызся в лесную почву второй клинок. При свете и вблизи Шэнь Цинцю наконец разглядел божка: менее растрёпанный, чем можно было ожидать, но его левая рука висела плетью, а лицо, в призрачном свете барьера изрезанное густыми тенями, отдавало болезненностью. Не из-за руки. Ублюдок получил-таки окно для настоящего удара и не промахнулся; он вогнал в тело Лю Цингэ убийственную дозу тёмной энергии, сейчас поедавшей меридианы. Другой бы умер на месте или впал бы в искажение, однако педантичный контроль Лю Цингэ над собственной ци и её обилие позволяли тому сражаться. При этом не выглядя жалко.       Да кто поверит, что он не любимец судьбы?       — Делать-то что?       Ничего! Они заперты в демоническом поле, без понимания его структуры прорывать придётся грубой силой. Шэнь Цинцю чувствовал, что скоро выдохнется: не с его кривыми меридианами и дыркой вместо золотого ядра такое вытворять!       — Поле выйдет разорвать отсюда?       «Как же я вас всех ненавижу».       — Нет, делай по-своему!       — А ты?       А Шэнь Цинцю жить надоело, он спасу не знал от желающих вытащить из искажения ци, в которое он как пить дать свалится, а что, его совершенствование уже ничем не испортишь!       Едва ли у него был выбор.       С таким методом совершенствования, выродок не мог поддерживать поле долго, оно держалось на проклятых бумажках.       Барьер сумел побороть основную массу враждебной ци и взорвался, перенаправленная энергия двух мастеров рассекла темноту. Прежде чем холодная волна ударила в них, талисманы, где бы они ни были, сгорели.       Всё плыло. Перегрузка вскрыла внутренности, к горлу подкатила кровь. От атаки Шэнь Цинцю ушёл на голых инстинктах, и от второй, и от остальных, увиливая, как призрак, только отвлечь врага при всём желании не смог бы. Тот был свеж, силён и невредим — противник в самый раз для Бога Войны, сражайся он честно. Он петлял среди вековых деревьев, будто знал их расположение наизусть; его клинок и Чэнлуань высекали искры, встречаясь, круша случайные ветки и кусты.       — Правду говорят, лорд Цинцзин избегает веселья. — Ему хватало времени язвить!       — С кем… имею честь? — пробулькал Шэнь Цинцю.       Он тут же пропустил над головой разрушительный талисман и заодно отплевался от крови. Гуй подери, любая драка с участием Лю Цингэ заканчивалась для него одинаково.       — Последние три года меня звали Чжо Шэнли.       …Тщеславный мудак. И он слишком хорошо подготовился. В таком темпе они, раненые, до полуночи не допляшут — допляшутся.       Шэнь Цинцю не мог использовать духовные техники, его ноги дрожали. Не впервой. Случись им проиграть, он всяко не жилец, так и терять нечего, и боль забылась в смертоносной круговерти, пока он, шарахаясь от духовных ударов, шаг за шагом сокращал дистанцию. И кристальная ясность ударила в голову, когда позволил атаке задеть его, когда упал дразнящее близко, и юноша с блестящим взглядом улыбнулся ему, взмахом меча отшвырнув другого. Он знал этот жадный блеск, и улыбку эту знал. И что клинок не успеет коснуться его горла. Тщеславный мудаков подводит иллюзия превосходства.       Клинок со звоном ушёл в сторону.       Сюя вспорол белую ткань.       — Он сдурел?!       Лю Цингэ отшатнулся. Голова Чжо Шэнли вдруг оказалась нанизана на Чэнлуань, а из его груди торчал Сюя. Шэнь Цинцю не заметил: он смотрел, как на белоснежном когда-то ханьфу растёт алое пятно. Металлический запах ударил в нос отрезвляюще.       — Ты рехнулся?! Зачем подставился? — «Я же чуть!..»       Но Лю Цингэ пинком снял тело с меча и прожёг Шэнь Цинцю диким взглядом.       — Не ври, что меня не видел!       Не... видел? Он вообще ничего не видел, кроме противника.       — С чего мне было на тебя смотреть?!       Лю Цингэ не ответил. Скривился только и зашагал куда-то прочь.       Он же… Это же… немыслимо! Нелепо! Это так…       Глупо.       — Да. А ещё натянуто и напоминает безвкусную драму. Вы оба здесь ни при чём.       Горячка боя словно вытекла сквозь поры, оставив по себе туман и перемалывающую боль. Со второй попытки Шэнь Цинцю встал на ноги. Пошатнулся. Перевернул ублюдка и чуть не растоптал его удивлённую рожу. Сдержался — опять упал бы.       Нелепо.       …Нечестно.       «Судьбе нужно, чтобы мы враждовали?»       — Да.       Выдернул меч.       «И тогда, у колодца, Сюя дрогнул не оттого, что я криворукий идиот?»       — Ты не криворукий.       В тумане он добрёл до города. От стражи, выдернутых с праздника чинуш отговорился сквозь туман, столкнулся с сопляками у гостиницы и за туманом не разглядывал их лица. Перепуганный хозяин нашёлся сам.       — Шиди мастера изволил улететь. — «Как славно, он ещё может летать». — Не желает ли мастер-       — Останусь. — В руку тому шлёпнулись монеты. — Не беспокоить, пока сам не спущусь.       Слушать сбивчивые заверения Шэнь Цинцю не пытался. Взял воду, прошёл до комнаты.       — Счастья и благополучия твоей семье, — бросил, закрывая дверь.       Из рукава полетели склянки, на ладонь — пилюли, вода была слишком холодной, одеяла — слишком тонкими. Он не умылся. Зачем, в этом-то клоповнике?       — Ты же должен медитировать, Цинцю?       Святая наивность — считать, что у него получится.       «Мы сможем поговорить?»       — Во сне? — Тварь замешкалась. — Да. Думаю, да.       «Значит, я тебя найду».       Он ищет. На путаных улицах, в непроходимой толпе. Все оглядываются на него, и Шэнь Цзю не может понять, в чём дело. Он потерял молодую госпожу в человеческом потоке, вот и всё. Молодой господин, конечно, скажет, что он пытался убежать. Как прошлый раз. У него до сих пор болит каждая косточка. Надо найти госпожу раньше, чем она найдёт брата.       — Она уже его нашла.       Толпа позади возмущённо галдит: кто-то пробирается сюда!       — Так беги.       Бежать? Этот голос не сулит ничего хорошего. И сбегать нельзя.       — А если к Ци-гэ, в школу?       …Ему нужно найти Ци-гэ?       Он бежит, расталкивая зевак. Они все смотрят и не расходятся, и Шэнь Цзю злится. Он не любит злиться, но злость прибавляет сил.       Он бежит быстрее.              Злости мало.              Всё болит, он так устал. Крики ближе, улицы длиннее, руки едва поднимаются — кого он растолкает.       Он подпрыгивает: чья-то ледяная рука схватила его за плечо.       — Заблудился, Цинцю?       Огневолосая женщина, демоница! А все вокруг как ослепли. Держит крепко, холодно, тянет на себя.       — Он мой теперь, так и передайте, — говорит слугам господина.       И они уходят! Лучше б избили… никто не знает, никто не поможет... И Ци-гэ он не нашёл.       — Ты рад, Цинцю?       Шэнь Цзю сжал немеющие кулаки.       — Почему она зовёт тебя «Цинцю»?              Потому что его так зовут?       — А почему тебя так зовут?       Потому что его учитель — блаженный мудак!       У Шэнь Цинцю есть меч и нет времени, поэтому рука отлетает от его плеча, равно как от плеча женщины, разбрызгивая на прохожих кровь, но им плевать, и ей плевать, а уж ему плевать глубже всех, и пускай эта рыжая тварь глазеет на него из каждого окна хоть до посинения.       Ему нужно вернуться в школу. И найти Юэ Цинъюаня.       Всем приспичило перейти ему дорогу: монстрам, грабителям — даже какой-то придурковатый заклинатель наставлял на него меч, но у Шэнь Цинцю есть свой. И нет времени. Он поднимается по этой сраной бесконечной лестнице, но выходит отчего-то на центральную площадку пика Цинцзин.       И учителя нет. Никого нет.       — Это же хорошо?       Лучше не бывает: теперь Шэнь Цинцю может медитировать в бамбуковой роще, и никто его не отвлечёт.       …Он же должен кого-то найти?       Однако бамбук приветливо машет верхушками. Пусть будут прокляты все остальные.       — Цинцю.       Да что ещё?! Он просто хочет покоя!       — А работы учеников ты проверил?       Блядь.       Снова эти мелкие живоглоты со своими каракулями — да, проверил! Задания раздал. Передал все уроки, проинструктировал Мин Фаня, попрощался с Инъин…       Шэнь Цинцю уставился на окружившую его рощу. Он же… уехал?       — Цинцю.       Он обернулся. У края дорожки, прислонившись спиной к стеблям, стояла огневолосая женщина.       Тварь.       — Нашёл. Поздравляю. Ты так задолбался, что на кошмары сил нет, представляешь?       Осознание приходило понемногу, с ним просачивались воспоминания о деле. О Лю Цингэ и судьбе.       — Мг. Ты хотел поговорить.       Тварь не размыкала губ. Даже во сне её речь была лишь частью его сознания.       — Могу поразмыкать, — исправилась она. — Я просто забываю. Отвыкла иметь губы: ты очень редко спишь.       Её лицо было круглым, как маньтоу, а вздёрнутый нос и губы, от природы чуть надутые в обиде, делали его очаровательно невинным. Только огромные глаза, такие же круглые, портили впечатление. На первый взгляд они могли показаться печальными или холодными.       На самом же деле, в них попросту отсутствовала всякая жизнь.       — Ты сам шутил про дохлую рыбу, Цинцю, — отозвалась Тварь, не меняя мертвенно спокойного выражения.       И поджала губы.       — Спрашивай.