**II**
Серость вечера уже пришла на смену дневному свету, когда Ибо проснулся чуть раньше установленного на виброрежим будильника. Ему предстоит выбраться из захвата рук Сяо Чжаня и снять закинутую на себя ногу, умудрившись не разбудить, но прямо до слез не хочется его оставлять. Он позволяет себе чуть задержаться, чтобы еще немного посмотреть на умиротворенное сном лицо. Безумно красивое и невероятное настолько, что внутренности начинают порхать. Ибо на нем так помешан, что была бы возможность — сжал бы его до крошечных размеров в ладони, запихнул в свое сердце буквально физически и прижимал бы постоянно руки к груди, пытаясь еще и так стиснуть сидящего внутри парня. Сколько бы он не касался — ему его все равно не будет хватать; чего бы с ним не творил — этого будет недостаточно; как бы сильно его не любил, хотел, обожал — этого все равно будет ничтожно мало. Если вообще возможно чувствовать что-то еще более сильное, чем то, что он чувствует, то это пугает, потому что это явно что-то за гранью нормальности, явно ближе к определению «сумасшествие». Сделав над собой большое усилие, Ибо все же выскальзывает из кровати, оставив свое «помешательство» в одиночестве, и не будь причина, по которой приходится от него отлучаться, связана с ним же самим, черта с два бы он хоть на секунду от него отошел. Но Сяо Чжань перед сном так мечтал об эклерах, что младший окажется чуть ли не Богом, достав ему этот желанный десерт. Выбравшись из подъезда, застегнув ветровку и поправив волосы на ходу, Ибо вспоминает, что Цзыи завалила диалог сообщениями, так что пока есть свободное время, он погружается в телефон. «Эй, Бо, вы вернулись?» «Отлипни от Сяо Чжаня! Ответь!» «Ну же, придурок!» «Много трахаться — вредно!» «Вот так друзей и проебывают… в прямом значении этого слова!» «Эй, братан, я же не просто так приебалась. Вы палите в сторис твою гоблинскую берлогу. Мне кажется, не стоит так рисковать.» — В каком на хрен сторис? — Ибо, нахмурившись, закусывает ворот ветровки, быстро тыкая пальцами в телефон. Он точно ничего в соцсети не постил, а вот один любитель виртуальной активности вполне себе мог. В профиле Чжаня действительно опубликовано сторис: странное фото оголенного плеча Ибо со спины, но с красиво падающим на него светом, в чем старший, конечно, увидел эстетику. Ну и да, комната там действительно палится, если хотеть ее рассмотреть. — Сяо Чжань, что ж ты нас так подставляешь? — пробубнив, он увеличивает фото, рассматривая с разных сторон, но вряд ли отцу настолько нечего делать, едва ли он будет сидеть и изучать все так досконально. Придя к подобному заключению, Ибо блокирует телефон, стараясь об этом больше не думать, но все же в моменте ощущает вкус крови от прокушенной на нервах губы. До открытой кондитерской идти минут десять, до кондитерской, где продают безопасное для здоровья, практически только из печи — идти еще дольше к большой улице, выбравшись из дешевых кварталов с барахольными рынками. Безусловно, Ван Ибо крут, но не настолько, чтобы помимо того, чтобы принести сладости, еще и самостоятельно их оплатить, так что пришлось прихватить карту Чжаня, но с этим не возникнет проблем. Ибо вышагивает по улице, погрузив руки в карманы и опустив голову, прячась в поднятом воротнике, а когда приходит понимание, что он улыбается совершенно по-глупому, то сжимает бегунок молнии, чтобы хоть как-то спрятать выражение безбожной влюбленности на лице. Сейчас кажется, что все просто прекрасно, но отчего-то внутри ноет тревога, пристало навязчивое чувство волнения и ощущение, словно в чем-то подвох. Ведь так хорошо не бывает, особенно просто так, тем более с ним. Выбравшись из затхлого района рыночных палаток, Ибо вливается в поток движения главных улиц, где, дождавшись зеленого вышагивающего человечка на светофоре, переходит дорогу, заскакивая в магазин. Чая дома остался пакетик, а ему не хочется, чтобы Сяо Чжань давился сладким всухомятку. Хотя к черту чай, он купит какао, хотя бы растворимый, варить самостоятельно полноценный напиток лучше не рисковать. Репутация супермаркета, мягко говоря — не очень: грубое отношение, высокие цены и бардак на полках отталкивают потенциальных покупателей, так что в зале если кто-то и есть, то это подростки, толкущиеся у снеков или уговаривающие кассира продать сигарет. Удивительно, как они до сих пор не закрылись, потому что выручка вряд ли способна их держать на плаву. Ибо бродит от стеллажа к стеллажу, выискивая растворимый какао, а разыскав пару штук, изучает способ приготовления: нужно ли залить порошок кипятком, молоком или сливками, которые тоже в таком случае придется приобрести. В голове уже по привычке мелькнула отработанная последовательность того, как он рассует эту мелочь в карманы и уйдет из маркета, не заплатив. Это происходит частенько, хотя когда есть возможность, Ибо старается хотя бы частично платить. Глаза начинают болеть от слишком мелкого шрифта, и он останавливается посреди торгового ряда, чтобы поднять голову от пакетика с какао и, глядя перед собой, проморгаться. Взгляд едва фокусируется, но этого уже достаточно, чтобы увидеть то, чего совсем не хотелось. — А вот и подвох, — губы кривятся в усмешке, а под ребрами растет ощущение, заставляющее тело оцепенеть. — Старику, все же нехер делать. Но этого следовало ожидать. Ван Линг перед ним на расстоянии считанных метров, от чего с головы до ног пробирает мороз, а рядом два сопровождающих парня, под опекой которых был Сяо Чжань. Дыхание само собой замирает, и Ибо почти отступает назад, прежде чем, стиснув зубы, уверенно упереться ногами в пол. Лицо отца не выражает злобы или агрессии, скорее усталость с презрением, которые достигли возможного предела. По правде это еще хуже нескрываемой ненависти с отвращением или попыток избить, потому что за этой, казалось бы не вызывающей опасения гримасой может скрываться все что угодно: от желания поругаться до четко поставленной цели убить. Мужчина гипнотизирует сына так въедливо, что взгляды охранников рядом кажутся как минимум безразличными, словно им совершенно плевать. Он не наступает, но и не отходит, не нападает физически или словесно, начав диалог, но даже так почти осязаемая угроза заполняет все пространство вокруг. Хочется отступить назад на шаг, на пять, на десять, постепенно сорвавшись на бег. Нет, Ибо не стало вдруг страшно, инстинкт, ответственный за чувство опасности, по-прежнему спит. Все так же плевать на то, что с ним будет, какие последствия эта встреча может с собой принести, что эти люди могут с ним сделать и насколько сильную боль могут ему причинить. Но есть одно обстоятельство, которое разжигает чувство тревоги, одно изменение, требующее как можно скорее удрать. Сяо Чжань спит в его комнате, Ибо очень сильно не хочет его потерять. Он хочет быть рядом, когда тот проснется, удивить его десертом с какао и наблюдать потом как старший этому рад. Ради этого ему абсолютно не стыдно изменить себе, позорно сбегая, но годами отточенный механизм защиты и нападения срабатывает быстрее, чем только-только запускающийся механизм самосохранения. — Ну и? Так и будем стоять, проверяя, кто пафоснее может молчать? — защитившись ухмылкой, Ибо бросает в чужое лицо надменный взгляд, на что, впрочем, отец бурно не реагирует, сверкнув только проснувшейся ненавистью в глазах. — У меня просто нет для тебя ни единого подходящего слова. — Зато у меня есть. Но среди них мало цензурных. Мужчина вздыхает и, не отводя глаз, задумывается, втянув щеки в себя, возможно, действительно не зная, что ему надо сказать. — Ван Ибо, просто ответь мне, — собственное имя откликается дрожью. Отец его с детства по имени не называл. Он, очевидно, на грани отчаяния, ну или же своего самообладания, которое, кажется, теперь, если кончится, то явит перед Ибо действительно ужасающее существо, — что такого мне сделать, чтобы ты не приближался к Сяо Чжаню? На каком языке попросить? Скажи только, я выучу. Произнесу без акцента, лишь бы ты понимал. — М-м-м, — тот, изобразив задумчивость, поднимает глаза в потолок, а затем переводит насмешливый взгляд на мужчину, — видимо, на том же, на каком мне следует сказать тебе, чтобы ты отъебался от нас. А, и кстати! — он снова прищуривается, размышляя. — Напомню два факта. Факт номер раз: Сяо Чжань уже не ребенок, так что ты уже не можешь ему диктовать, с кем ему быть, жить и общаться. Факт номер два: ты ему чужой дядя, исполнявший роль любящего отца. Ван Линг закипает, доходит до грани, забив на впервые сделанную попытку общаться посредством слов, не прибегая к насилию. Лицо меняется до неузнаваемости: раздуваются ноздри, искривляется в бешенстве рот, и в Ибо наконец все же срабатывает защитная опция «бей или беги», которая заставляет рвануть с места раньше, чем мужчина цедит сквозь зубы: — Поймать! «Поймать? А с какой целью?» — на бегу он толкает им в ноги тележку, в которой лежит нерасставленный для продажи товар. Конечно, все возможно, но отец вряд ли совершит преступление, он же еще не настолько больной? «Но тогда поймать для чего?» — Ибо перемахивает через огромную корзину с шоколадом по акции, все отчетливее ощущая, что его просто напросто хотят разорвать. Колесики едут по полу, от чего он чуть ли не падает, разве что чудом устояв на ногах. «Поймать, поймать, поймать», — звучит в голове не смолкая, провоцируя выбросы бешеного объема химии в кровь. Пройти через вход можно и не пытаться, скорее всего он давно перекрыт, а бить витрины, чтобы выйти на улицу, времени нет. На удачу есть еще один выход, который соединяет это помещение с холлом небольшого торгового центра, где теперь расположился фуд-корт. Правда он перекрыт высоким пластиковым турникетом, но не страшно, Ибо перепрыгнет, или, проскользив по зеркальному полу, проскочит внизу. На повороте его сильно заносит, к счастью, удается ухватиться рукой за стеллаж. Персонал очень кстати тут выстроил пирамиду из баночек «Пепси», Ибо очень кстати ее одним махом разбил. Банки с грохотом забились об плитку, и, катаясь по полу, заставили преследователей хотя бы немного притормозить. Это дает преимущество в долю секунды, так что Ибо успевает заскочить одной ногой на железную полку, опасно прогнувшуюся, едва выдерживая такой вес, а после прыгнуть на турникет. Еще одно усилие и он в спасительном пространстве фуд-корта, но ноги продолжают нести его прочь. Сердце колотится до боли в груди, под горлом уже нестерпимо горит. Сотрудник зала роняет поднос, наполненный грязной посудой, хотя Ибо честно старался его не задеть. С чьего-то стола опрокидывается напиток, под визг ребенка и истеричные крики мамаши, летящие ему вслед. «Ну и пошли вы! На всех сейчас похер!» Ему нужно отсюда выбраться. Ему важно как-то спастись. Подбежав к автоматической двери быстрее, чем его успел распознать сенсор, Ибо впечатывается всем телом в нее. Не соображающий, загнанный, словивший адреналиновый передоз, он наваливается на створки, изо всех сил стараясь раздвинуть их с помощью рук. — Блять, ну давай же! Давай! — Ибо молотит ладонью по двери и злобно, истерично кричит. Все перекрыли, лишив любого прохода. — Сука! Сука! Сука! Он орет, когда почти накрывает, но неожиданно механизм приходит в работу, как оказалось, среагировав на подошедших ко входу людей. Вырвавшись в прохладу улицы, его захлестывает облегчение с радостным ликованием, ведь ему удалось уделать отца. Теперь надо лишь затеряться и убираться подальше от периметра этой улицы, для чего Ибо выбирает проход между зданиями, который скроет его своей темнотой. Вот только аппендицит пустого пространства без выхода. В конце его встречает тупик. Стена из бетона с выстроенными в ряд баками с мусором и ржавый, разрисованный граффити автомобиль. — Да вы издеваетесь?! — на языке вместо слов одни маты. Нельзя возвращаться назад, теряя так тяжело полученное им преимущество, так что, не сбавляя скорости, он запрыгивает на капот машины, а после на мусорный бак и цепкими пальцами ухватывает край стены. Ибо втянет себя наверх, как бы это ни было сложно, заберется, даже если будет держаться кончиками ногтей. Стоит подтянуться на руках, как щиколотку сжимают словно тисками, со всей силы дергая вниз, и как бы крепко он не хватался за стену, по итогу все равно летит вниз, стирая в кровь подушечки пальцев. Удар об края мусорных баков пришелся по ребрам, мгновенно заставив забыть, как надо дышать. — Ебанны-ы-ый, боже, — Ибо сопит и скулит, чувствуя непреодолимое желание проблеваться. Боль гудит с такой силой, что искажается сознание в голове. Да, Ибо ее не сильно боится, но это отнюдь не равняется тому, что он к ней привык, и уж тем более не равняется, что ему не так больно, как остальным. Большая тень нависает с ним рядом, отчаянно хочется, чтобы это был глюк, реальность становится каким-то растянутым в бесконечность мученьем, пока в животе пульсирует и горит, но инстинкт к нападению в Ибо работает по умолчанию, какое бы месиво он из себя не представлял. Рука словно действует автономно, обшаривая рядом пространство, в поисках хотя бы чего-то, чем можно себя защитить, а когда, казалось бы, иллюзорная тень становится очень даже реальной, рванув его сзади за воротник, ладонь уже сжимает валявшийся рядом предмет. Им оказывается пивная бутылка, из которой льется какая-то мерзость прямо в рукав. Неизвестная жижа брызгает также в лицо, стоит ему замахнуться, чтобы врезать по чужой коленной чашечке и тут же вскочить, целясь уже по голове. Но только атака не проходит, встретив непробиваемый блок. Попытка другой рукой пробить по трахее проходит без результата, зато как по маслу проходит удар в его многострадальный живот. Ибо тут же сгибается, попятившись задом в сторону баков, едва не завалившись на бок. — Ты глянь, какой прыткий, — голос звучит с самодовольной насмешкой, а Ибо впервые смотрит не на какие-то отдельные части этого незнакомца, а охватывает взглядом целиком. Этот мужчина опасно огромный, он еще его не встречал. — Стоит попросить доплату за такой геморрой. Ответить мешает неожиданно скопившаяся во рту жижа со вкусом металла и соли, а сплюнув и ощупав языком рот изнутри, парень обнаруживает, что прокусил щеку. — О-о-о, ты сможешь просить все, что захочешь, конечно, если сможешь меня для папаши поймать. Бугай ухмыляется, а Ибо ухмыляется следом, обнажая зубы в крови. Уж в этом он точно лучший, хрена с два он тут даст себя победить. Не отводя хищного взгляда, он разбивает бутылку об бак и сразу же нападает, сделав резкий выпад вперед. Мужчина легко уклоняется, без затруднений блокирует удар, тут же успевая перехватить руку с зазубренной стекляшкой, нацеленной в его бок. Ибо, наверное, чудом удается оглушить его оплеухой, в которую вложены все его силы и, не упуская момента, сразу добавляет еще. Пока у него есть преимущество, он напирает, оттесняет верзилу к стене, а высвободив руку с бутылкой, наваливается всем своим весом, чтобы воткнуть её в чужое плечо. Противник не поддается, хотя уже трясется и кривится покрасневшим лицом. Как же злит! Раздражает! Доводит до бешенства неспособность легко победить. — Да сдайся ты, сука! Ибо бьется в мужчину всем корпусом, от чего в ребрах пульсирует жуткая боль, и, наконец, его упорство дает результаты, зазубрины битой бутылки пронзают плечо. Остается дожать, ранить сильнее, вогнав осколки поглубже, чтобы они достигли мышц, а может даже кости. Но неожиданно кольцо рук смыкается поперек его тела до одури больно, легко оттаскивая от мужчины назад. Подмога пришла так некстати. Ибо теперь точно никак не уйти. — Мистер Ван, вы должны мне футболку и доплату за порезанное плечо. Что отвечает Ван Линг, Ибо уже не понимает, бесполезно трепыхаясь в захвате, пока резкий удар по шее не вырубает совсем.***
Знакомый запах. Очень знакомый. Похоже на какие-то отголоски из детства. Словно он снова маленький, сидит на коленях отца, важно схватившись за руль. Мужчина никогда не проявлял родительской теплоты и внимания, но в этот день почему-то разрешил залезть к себе на колени, позволив представить, будто Ибо ведет сам машину, абсолютно как взрослый, пока они заезжают в гараж. Он встречал отца каждый вечер, но тому было больше чем все равно, но этот день стал исключением. Мама наблюдала, замерев со срезанными пионами в руках, почти не веря происходящему, а Ибо вдруг подумал, что теперь так будет всегда. А чуть позже сжег эту машину. Не специально, конечно. Просто ему слишком нравилось играть с зипповской зажигалкой, а потом все слишком быстро произошло. Сейчас Ибо будто снова был там, в том же дне, маленький, мимолетно любимый и за рулем. Даже запахи те же: горьковатый парфюм, кожа, древесный ароматизатор. Ван Линг был постоянен во вкусах и спустя годы все было точно таким же, как и тогда. В воспоминания врывается обжигающий аммиак, из-за которого Ибо дергает вбок головой, прежде чем открывает глаза. Фокус проясняется очень быстро, так же быстро включается мозг, восстанавливая события, начав анализ происходящего прямо сейчас. Громадный мужик с ранением на плече, еле втиснувшись между кресел, сует ему под нос вату, пропитанную нашатырем, в то время как Ван Линг сидит за рулем в безразличном ожидании результата. Боли в теле как таковой пока нет, наверное, лишь от того, что колики онемения значительно сильнее расходятся по всей правой стороне, на которой ему пришлось неизвестно сколько лежать. — Иди пока подыши воздухом, — отец обращается к подчиненному, стоит Ибо едва приподняться, привлекая внимание. Дать деру сейчас нет ни единой возможности. Правая нога попрощалась с ним, отдавшись во власть парестезии, но, дожидаясь возвращения ее дееспособности, можно оценить окрестности за окном. По крайней мере там не пустырь, лес или река, в которых можно спрятать его тело, а вполне себе оживленная трасса, на обочине которой они притормозили. В отдалении расположено здание аэропорта, что подтверждает авиалайнер, идущий на взлет. У Ибо пока нет догадок, с чего бы вдруг организовалась такая экскурсия, но наперед знает, что ему вряд ли понравится, когда он поймет. — У меня закончились снисходительные меры воздействия… Ибо перебивает Ван Линга мгновенно, едва расслышав слова: — Вау, а до этого они были такими? Я просто неебически поражен, — младший изображает насмешливое удивление, на что мужчина делает замученный вздох: — Слушай, может не будем? — А, ну не будем, значит, не будем. Тогда я пойду? — Пойдешь, когда я разрешу, — отец говорит спокойно, но пониженным тоном, что звучит еще хуже, чем если бы он орал, хотя после недолгой, но давящей паузы разговор возвращается к прежнему уровню. — Короче, нам с тобой не ужиться в пределах одного штата и, возможно, на одном материке, так что я решил: ты переселяешься на Филиппины. У меня там есть кое-какая недвижимость и хрен бы с ней, я тебе подарю. Заберешь свою мать и живите себе ради бога, я даже денег понемногу вам буду кидать, оплачу обучение в универе, но при условии, что ты забудешь, кто такой Сяо Чжань. — О-о-о, какая ебейшая щедрость, — Ибо выжимает из себя наигранный смех, стараясь правдоподобно глумиться над старшим, пока здравый смысл подсказывает, что подобный ход дела совсем не к добру. Из всей ситуации надо как-то выкручиваться, и желательно с помощью со стороны. У него есть надежда на одно правило их компании: если все плохо — достаточно скинуть координаты в экстренный чат. Никаких комментариев, пояснений о ситуации, только лишь адрес, по которому обязан хоть кто-то прийти. — А что если я откажусь? — Телефон оказывается в руке незаметно, насколько это возможно, а геолокация отправляется в чат. S.O.S. отправлен успешно, теперь нужно оттягивать время и ждать. — Откажешься? — отец так знакомо, точно так же как Ибо, ухмыляется. — Мне от этого проще. Тогда я просто тебя посажу. Это будет несложно, учитывая то, что в участках ты был чаще, чем у школьной доски. А твоя мать, вероятно, сторчится, я, возможно, буду следить, чтобы это точно произошло, и, может, тебе пару подтверждающих фоток пришлю. Удивляться уже, казалось бы, нечему. Отец уже давно в глазах сына пробил глубочайшее дно, но он все равно каждый раз удивляет, показывая, что это был не предел. — Какой же мудак, — Ибо непроизвольно смеётся, все еще едва веря в то, что услышал. Вероятно, тот факт, что сегодня его не убили, означает, что ему повезло. — Мне плевать, как ты меня называешь. — Сяо Чжань никогда не поверит в то, что я молча куда-то уехал или без твоего участия сел в тюрьму. Он не идиот, поймет, как только узнает. — С А-Чжанем я сам разберусь! — мужчина срывается на крик, — твое дело через три часа сесть на рейс Нью-Йорк—Филиппины, ну или номер телефона полицейского участка у меня всегда под рукой. Тебе тягаться со мной не под силу, я в любом случае изолирую тебя от А-Чжаня, так что советую сделать выбор с умом. И не думай, что у вас получится меня обхитрить: что-то как-то придумать. Уехать из Штатов, но с Сяо Чжанем связь не терять, — взгляд отца, через зеркало заднего вида, проходит словно насквозь, Ибо даже холодный пот прошибает от того, как метко тот подловил эту идею. — Любые подозрительные контакты, звонки, смс, сообщения с фейков, да хоть «Привет» через радио, я все отслежу, и закончится это плачевно. Так что никаких махинаций, если хочешь, чтобы для тебя было все хорошо. И больно, и тошно, и нет подходящих слов на резкий ответ, сплошная опустошающая ненависть, безысходность и злость. Уткнувшись лицом в ладони, Ибо шумно вздыхает, потом, вжавшись пальцами в кожу, проводит вниз к подбородку, едва сдерживаясь, чтобы не расцарапать себя до крови. Какой отец все-таки мерзкий и он прав — с ним не совладать. Точно, не зря же у него репутация лучшего адвоката, размазать каких-то двух сопляков — для него сущий пустяк. — Мне нужны документы, — ему удается едва прохрипеть, задыхаясь от злости. — Я уже собрал на тебя полный пакет. На багажной полке есть вещи — переоденься, придай себе более-менее человеческий вид, — отец приоткрывает двери на выход, но, притормозив, бросает взгляд на сына, при этом на мгновение, буквально на долю секунды, может показаться, будто бы ему жаль. — Конечно, ты думаешь, что я конченый монстр, но я бы мог быть с тобой еще более жесток. Я бы мог не давать тебе вариантов, а просто без предупреждения посадить, шантажом заставить порвать с Сяо Чжанем настолько паршивым образом, что он бы не захотел тебя знать, но… — Ох, ну конечно, блять, конечно! — Ибо срывается, недослушивая этот бред. — Спасибо! Ценю! Твоя доброта до слез прошибает! Серьезно, до глубины души поражен! — слова звучат так ядовито, что воздействуй они на Ван Линга физически, тот получил бы высшую степень интоксикации и отошел в мир иной. Он ничего не отвечает, почти покинув салон, прежде чем парень снова его окликает: — Мне нужны бинты и колеса, иначе до Филиппин я не дотяну. Скажи спасибо своему тупому амбалу за то, что моим ребрам конец. Ответной реплики не приходит, и Ибо наконец остается один. По правде сказать, болящий торс не волнует, так же как и серьезность полученных травм. Бинты — это так, способ продления времени, которое нужно на то, чтобы подыскать какой-нибудь вариант. В чате висит: «Я еду» от Джея; и «Через полчаса примчим» от Цзыи. Он уже не уверен, нужна ли все еще помощь, или его смогли загнать в такой угол, выход из которого только один, но на всякий случай пишет марку машины и номер, уточняя, что проблемы с отцом. Обернувшись назад, тут же стиснув зубы от боли, Ибо находит на багажной полке стопку аккуратно сложенных новых вещей. Рядом толстая пачка влажных салфеток, из которой он вынимает нескромный пучок. Чтобы выглядело правдоподобно, приходится приводить себя хотя бы в какой-то порядок, стирая пыль с кровью с лица. Заметив засохший потек на рукаве, оставшийся от сомнительной жижи, пролившейся из бутылки, Ибо сбрасывает ветровку, в брезгливом приступе протирая пятно на руке. В голову долбят вопросы: «Что теперь делать?», «Как переиграть все в свою пользу?» Душно, тревожно и страшно, дыхание углубляется, ускорившись раза в два, но он этого не замечает, приходя в себя только когда кожа начинает гореть. В салоне слишком громко звучат его вдохи, а рука растерта до кровоподтечных следов. — Блять, не могу, — Ибо едва слышно говорит признание вслух. Ему не хочется терять Сяо Чжаня, но другой выход в голову не идет. Отчаяние заполняет, в глазах все двоится, начиная щипать. — Сука, гандон, как придумал все складно! — хотя отец в паскудстве всегда был хорош. С каждой секундой все в нем закипает, сменная футболка едва не рвется по швам, с такой агрессией он тянет ее на себя. Ноющий живот раздражает, и в какой-то момент безысходность превращается в гнев. Ибо лупит по ребрам, от чего боль тут же сгибает его пополам. Приходится отлеживаться на своих же коленях, но в этом помутнении он неожиданно понимает, что ему тоже есть что противопоставить отцу. Ибо не единственный, кто не хочет терять Сяо Чжаня. Против Ван Линга можно использовать точно такой же шантаж. Нужно занять позицию, в которой любой опрометчивый шаг будет стоить ему сына, и здесь уж явно преимущество будет не на его стороне. Голова начинает кружиться от резко схлынувшего напряжения, хотя, несмотря на спасительную идею, расслабляться нельзя. Открывшаяся сбоку дверь очень кстати отрезвляет, особенно когда в салоне появляется знакомая физиономия в футболке с кровавым пятном. Весь вид мужчины переполнен омерзительным превосходством с высокомерием, которое он демонстрирует, бросив на сидения аптечный пакет. — Мистер Ван слишком добрый, я бы тебе и дешевого пластыря не купил. — О-о-о, я смотрю, ты вдруг поверил в себя? — на самом деле это немного смешно, этот амбал пыхтел и кривился, не в силах с ним совладать, а сейчас ни с чего преисполнился в крутости, очевидно забыв, как ощущаются сколы бутылки в плече. — Не веди себя как победитель. Один на один ты бы не смог победить. Чтобы ты знал, я мог разрезать твою чертову глотку, если бы это не грозило тюрьмой. Мужчина реагирует невеселой усмешкой, не испуганно, но явно чувствуя стыд, хотя пытается не подавать виду, с презрительным взглядом, закрыв дверь за собой. Оставшись один, Ибо тут же хватается за телефон. В чате не прибавилось больше ни слова, хотя и времени прошло всего ничего. «Сяо Чжань в моем доме. Уведите его через подвалы. Ключ там же, где всегда» Он пишет кратко, но все поймут, что имелось в виду. Сообщение мгновенно прочитано всеми и вот теперь действительно началось. Ибо сделал свой ход, свой «правильно-неправильный» выбор, повесив над своей жизнью вопрос. Она либо полностью рухнет, либо ему удастся надеть на отца поводок. С троекратной силой пожирает тревога, страх во всем ошибиться, незнание того, как все дальше пойдет, но нельзя в эти чувства вдаваться, нужно быть отшибленным, так же, как и всегда. Отвлекаясь на купленное в аптеке и вытряхнув содержимое рядом с собой, Ибо обнаруживает: пару бинтов, спрей-заморозку, болеутоляющее, даже бутылку воды. — Как мило, — из него вылетает злая усмешка, — какая забота, чертов мудак. Заглотив пару таблеток и пройдясь спреем по уже фиолетово-красным бокам, Ибо никак не приноровится, чтобы начать бинтовать. Отец очень вовремя заглядывает в машину, как раз на моменте, когда бинтовать не выходит, так что задержка похожа на правду, еще какое-то время вопросов к нему быть не должно. «Я рядом на аварийке», — приходит от Джея на середине второго бинта, и Ибо, озираясь, находит взглядом серый «Ниссан». Автомобиль стоит неприметно на полосе с противоположным движением, из-за чего парень сначала ругается, а потом до него доходит, что это умно. Преследовать их будет проблематично, учитывая то, что придется сначала добраться до подходящего участка дороги, где можно будет сменить полосу, а это им с Джеем даст хорошую фору. Хотя в этом есть высокий риск для него. Придется проскочить через дорогу в потоке машин, после барьерное ограждение, а затем еще миновать обратно едущий транспорт. В общем-то будет не то чтобы сложно, с таким-то опытом небезопасного поведения на дороге, как у Ибо, единственное — движение тут не размеренное, кто-то опаздывающий так и норовит резко рвануться вперед. Сердце удар за ударом начинает биться в бешеном ритме, тело ловит ощутимый нервный мандраж. Адреналин в организме немыслимо возрастает, шкалит до уровня, что сломай Ибо хоть половину костей, физически он, возможно, почувствует лишь небольшой дискомфорт. В ладони уже взмокла ручка дверцы, но он вдумчиво осматривает обстановку, чтобы все оценить. Отец, скрестив руки за поясницей, топчется со стороны водителя в непосредственной близости от него, но он вряд ли бросится следом, тем более на проезжую часть. А вот его цепной пес сможет, но тот занимает не очень выгодную позицию, присев на капот. — Раз, два, три… три, три… — Ибо на взводе так сильно, что не заметил, как надолго застопорился на тройке, забыв, что следует после нее. Состояние доходит до грани отключения самосознания, дышать получается резко и часто настолько, что больно дерет горло. Глубже вдохнув, решительно сжав ручку от двери, он все еще зачем-то пытается вспомнить, что следует после трех. — Три… три, три, два, один, — рванувшись наружу, Ибо отключается, доверившись телу, превратившемуся в один огромный инстинкт. По ушам дает громкий сигнал первой машины, которой он едва не коснулся бедром. За спиной смутно слышатся крики, все происходит будто в каком-то бреду. — Что ты смотришь?! Лови! С противным визгом покрышек перед Ибо застывает автомобиль, от капота которого он рефлекторно успевает оттолкнуться рукой. Водитель в окно орет благим матом, трасса превращается в хаос, начав возмущенно гудеть. Взгляд не успевает улавливать, что куда движется, кто тормозит, а кто едет. Лишь каким-то чудом шаг вбок оказывается удачным, и позволяет проскочить еще дальше в образовавшийся промежуток, еще чуть-чуть и барьерное ограждение окажется перед ним. Резкий рывок за футболку заставляет его оступиться, из-за которого он по инерции отступает назад. — Ты тупей, чем я думал! — выкрик отца удивляет, ведь он ни при каких обстоятельствах не должен быть тут. Ибо даже разворачивается, не в силах поверить, а затем перестает держать над происходящим хоть какой-то контроль. Все происходит пугающе быстро. Мозг на импульсах не успевает хоть что-то понять. — Мистер Ван! — Стой! — Ибо, не медля, толкает отца, ни секунды не думав, реагируя на несущийся в их сторону автомобиль. Мужчина врезается в корпус соседней машины, а его самого сильно бросает вперед. Он не понял, что конкретно случилось, не почувствовал ни то как столкнулся с капотом, ни как ударился об багажник, а потом прочесал собою асфальт. В первые секунды он по-прежнему думал, что нужно быстрей подниматься и как можно быстрей бежать. Вот только тело стало словно чужое: не шевельнуть, не подняться, а потом откуда-то издалека нахлынула боль. В глаза попала ползущая от него лужа крови, следом торчащая кость из руки, нога в неестественном положении, а затем пришло осознание, что легкие не могут дышать. Язык будто прилип к горлу, вынуждая безрезультатно хватать ртом кислород. Вокруг размытыми силуэтами сгущаются люди, касаются, смотрят, куда-то звонят, а Ибо до слез под тяжелыми веками хочет сейчас к Сяо Чжаню, отмотать время обратно и никуда не вставать. Хорошо бы ему про случившееся с ним не сказали, он не хочет, чтобы старший переживал из-за него. Приходит понимание, что на этот раз ему не отделаться так же просто, как бывает обычно, до одури страшно, когда свет начинает меркнуть в глазах. Неожиданно вспоминается аналогия с фениксом, но сегодня, похоже, Ибо в последний раз отгорел.