**I**
Они тянули так долго, как только это было возможно. Продляли проживание сутки за сутками, чуть позже съехав в более бюджетную категорию номера, чтобы хватило еще на чуть-чуть побольше. Но у денег есть свойство заканчиваться, так что романтический уикенд продолжительностью чуть больше недели все равно пришлось завершить. Автобус Бостон-Манхэттен стал завершающей точкой в этом прекрасном периоде. И нет, они растратили не настолько, чтобы им не хватило денег на поезд, по крайней мере, у Сяо Чжаня уж точно было немного в запасе. Но автобус ползет значительно дольше, а значит, он подарит им пять дополнительных часов вдвоем, откладывая возвращение в жизнь в которой снова будет все сложно. В которой опять придется что-то придумывать, придерживаться хитрых схем и сюжетов, и в которой в любой момент может пойти что-то не так. Этот постоянный напряг, вместе с ожиданием разоблачения, изнуряет, но без этого у них не будет вообще ничего. Полупустой автобус с ночным мраком в салоне нагоняет тоски, заставляя ощущать очень остро, как скоро всему хорошему приходит конец, тем более в моменты, когда сильнее всего хочется в нем задержаться. Манхэттен встретил их сыростью и туманом, когда стрелка часов была почти на шести. Город уже раздражал суетой, хотя утро едва наступило. Отправляться домой не хотелось до скрипа зубов и потяжелевших ног, в чем Ван Ибо был абсолютно с Чжанем солидарен. — Слушай, может, останемся вместе до завтра? — младший обращается к Сяо Чжаню, когда тот уже вызвал такси. По правде ему даже не надо стараться, чтобы услышать «давай». Чжань ответил мгновенно, едва позволив договорить, хотя ему все же хотелось быть в чужих глазах чуть сдержанней и терпеливей. — Хорошо, только есть одно «но», — Ибо мнется, опустив взгляд, в нерешительности что-то сказать, — в углу сейчас Чэн, возможно, с Цзыи, а мне бы хотелось пока оставаться вдвоем, так что… если ты не сильно брезгуешь, то мы можем побыть у меня. Там однозначно не уровень люкса, но мы хотя бы будем одни. — Ван Ибо! Боже! Больше так не смей говорить! — Сяо Чжань возмущенно вздыхает, ткнув пальцем в его грудь. — Прекращай считать меня каким-то брезгливым мажором. Уже пора бы понять, что я совсем не такой и пойду за тобой хоть в палатку в лесу! Ибо на это корчит пораженное словами лицо, а после, хватаясь за палец, все еще тычущий в его грудь, подносит чужую руку к губам и коротко чмокнув, тянет вслед за собой, направляясь в обратную сторону. Им обоим прекрасно известно, что временить вечно не выйдет, что отец уже ждет возвращения сына домой, что учеба начнется уже совсем скоро, но пусть у них будет еще хотя бы сегодня. Еще один общий день, необходимый для акклиматизации в Манхэттене. А вдвоем перенести это получится лучше. Днем Бауэри выглядит в разы безопасней, чем ночью, но все еще хуже улиц Мидлтауна. Неприглядное ответвление с рынком знакомо, но сейчас не ощущается таким чужеродным, как в тот вечер, когда Сяо Чжань был тут впервые. Ибо здесь, очевидно, многие знают, причем как с лучших, так и с худших сторон, потому реакции у всех достаточно разные. Кто-то презрительно косится, бдительно наблюдая за товаром на прилавке, а кто-то, наоборот, по-дружески кивает, стараясь всучить ему что-то из фруктов. А вот Сяо Чжаня оглядывают с интересом, наверно, впечатленные пусть не вызывающе броскими, но все же брендовыми вещами. Ибо советует держать кошелек и карты в кармане, при этом сжимая их крепко рукой. Похоже, соблазн обчистить мажора здесь слишком велик. Они покупают кое-что из продуктов, так как вероятно, дома есть совсем нечего, а Чжань сразу решает, что будет интересно самим приготовить еду. — Ну, ты типа, приготовься, — предупреждает младший, когда они останавливаются перед подъездом. — Зажми нос, задержи дыхание, можешь даже закрыть глаза, я тебя сам проведу. Картины там будут не очень. Сяо Чжань заметил: с тех пор как они перешли на другой уровень отношений, Ибо стало важно, что он о нем думает. Раньше, скорее всего, парень завел бы его в самое убогое место этого дома, сказав: «Да, я так живу. Тебе, наверное, стремно, но мне как-то насрать». А вот теперь все по-другому. — Напоминаю: лес и палатка. И я вырос в местах не то чтобы лучше. — А, тогда без базара, — Ибо выставляет ладони перед собой, наигранно уступая, — иди вперед смело, может, удастся поностальгировать. Первый этаж Чжань, в общем-то, видел: все плохо, но не смертельно, если глубоко не вдыхать. А вот ступеньки второго встречают потеками рвоты, с площадкой заваленной кучей смердящих пакетов. Таблички с указателем «местная мусорка» как-то не видно, но все почему-то дружно решили, что свалка будет именно здесь. На этаж выше — горы разных бутылок и пробитая насквозь стена, затянутая полиэтиленовой пленкой в пару слоев. Из-за одной из дверей слышен ор музыки, ругань с приглушенным громыханием чего-то внутри. Возможно, потенциальных виновников пробитой стены было бы несложно найти, если кого-то вообще заботили подобного рода поиски. Четвертый этаж малость лучше, если стать великим слепым и не видеть спящего на полу старика. Похоже, попасть в квартиру у деда не вышло, так как отключка настигла быстрее, но он явно пытался, все еще сжимая связку ключей. Ибо этот человек явно не безразличен, судя по тяжелому вздоху, вырвавшемуся из него от вида этой картины. — Фил? — он толкает тело ногой, но реакции нет, словно оно совсем не живое. Младший опускается рядом и, сжав пальцами сморщенное лицо, недовольно констатирует, что старик в очко набухался. — Фил, однажды ты сдохнешь от синьки, а тебя даже некому похоронить. Неопределенные чувства заставляют внутренности шевелиться, ведь алкозависимые – это один из немногих видов людей, которых Сяо Чжань сторонится. Он их брезгует и, откровенно признаться, боится — ведь от них банально не знаешь чего ожидать. Хочется дернуть Ибо за плечо, сказать: «Отойди и не трогай», особенно, когда парень, отомкнув чужую квартиру, сжимает руки этого пьяницы, стараясь втащить его внутрь. — Ибо, ты уверен, что стоит? — ему правда стыдно это произносить, словно он, вопреки своим прежним словам, все же гнушается такой жизни. — Определенно. Этот старик участвовал в моем воспитании почаще родного папаши, так что я очень обязан ему. — Ладно, давай тогда я… — Нет! Просто жди, — Ибо пресекает его попытки помочь, даже раньше, чем Чжань успевает хотя бы сдвинуться с места или договорить. Приходится действительно просто стоять в ожидании, пока из глубин чужой квартиры раздаются ворчание и возня. Появляется чувство сожаления, тяжести в сердце, ведь младший видит в этом обыденность, окружающую его каждый день. Он приходит сюда после учебы, уставший, измученный или больной, плетется по лестнице через всю эту убогую сварку, курит ночами в подъезде, сидя на грязных ступеньках, или слушает философский пьяный бубнеж старика. Но, несмотря на то, что это место беспросветное днище, поганое, пригодное лишь для того, чтобы в нем выживать, Ибо все равно зовет его — домом, а все окружающее и происходящее - его самые привычные, рутинные дни. Сяо Чжань отчетливо видит эти картины, от которых душевная боль превращается в тошноту. — Ну че, не украли? — Ибо появляется неожиданно, прервав поток сюжетов в чужой голове. — Сам навязывался, но не взяли. Даже обидно, — Чжань дергает уголки губ вниз, а ему отвечают рефлекторной усмешкой, захлопывая дверь за спиной. Они проходят еще немного в темноту коридора, прежде чем тормозят напротив одной из квартир. Отомкнув дверь на жесткой пружине, младший придерживает ее, чтобы Сяо Чжань мог войти, а тот, сделав шаг внутрь, вдруг утыкается во что-то лицом. От неожиданности и испуга, руки начинают панически отбиваться, пока до мозга доходит: перед глазами всего лишь черная ткань, из-за которой очень реалистично казалось, что впереди темнота. — Так, спокойно, это работает так, — Ибо, суетливо шагнув вперед, двигает штору, а отпущенная дверь, чуть не сбивает Чжаня с ног, ударив в плечо. Ибо ее с силой толкает, затем снова упирается в металлический корпус рукой, чтобы старший смог наконец-то войти. — Извини, тут все сложно. Свет включается справа. Щелкнувший выключатель позволяет увидеть, что гостей в этой квартире встречает отнюдь не прихожая, а, неожиданно, кухня, от чего приходится сделать над собой небольшое усилие, чтобы скрыть возникшего удивления. — В подъезде, как ты заметил, ужасно воняет, — войдя внутрь, младший задвигает штору обратно, расправляя края по бокам и внизу, — это помогает хоть как-то спастись. Сяо Чжань не отвечает, занятый изучением того, что он видит, проходя немного вперед. Удивительно, но тут довольно уютно, даже несмотря на, казалось бы, некомфортную тесноту. Здесь нет напольных шкафов, но есть подвесные, ниже которых по всему периметру комнаты вдоль стены тянется узкая стойка, напоминающая барную, только в довольно простом исполнении. На ее поверхности разместились электрическая конфорка, всякие мелочи, присущие каждой кухне, и пара стульев под ней. Самое громоздкое здесь — холодильник, хотя он тоже не выпячивается в этом пространстве. Здесь, как и в гараже на Чайнатауне отсутствует кран, но под стойкой нагромождены бутылки с водой. Мебель по виду, конечно, не очень, но все аккуратно и чисто, что даже слегка поражает. Почему-то казалось, что тут обязательно будет бедлам. — Ну да, как-то так, — Ибо разворачивается к Сяо Чжаню, после того как составляет пакеты с покупками на столе, подперев его край. — Не кухня мечты, безусловно, но мы подумали, что иметь отдельные комнаты гораздо важнее, вот и обустроили прихожую под столовую, освободив прошлое помещение для меня. Тут теперь не очень удобно, но делить одну комнату со своей матерью во много раз неудобней. Тут ощущается приятный уют. Вокруг пахнет домом: готовившейся когда-то едой, порошком и запахом, который не описать. Он, наверное, зависит от присутствующих в квартире людей, ведь каждом доме — он разный. Вилла, к примеру, пахнет ничем. Пустотой и свежим пространством, будто там никто не живет. — Сменную одежду найти? — Ибо обходит его, скрываясь за одной из дверей, пока Чжань все еще погружен в изучение деталей вокруг. Все здесь для него интересно, вплоть до затертых наклеек на посудном шкафу. Это как в детстве, когда ты впервые оказываешься в доме у друга, ощущая в тот момент волнение и какой-то особый восторг. — Слушай, а твоя мама? — он повышает голос, словно младший слишком далеко, чтобы услышать, пока сам зависает глазами на выгоревшем фото женщины, которую обнимает подросток Ибо. — До вечера мы тут одни, — тот, высунув голову из-за косяка, вызывающе дергает краешком губ. Футболка еще не успела скрыть его тело, повиснув горловиной на шее, а Сяо Чжань слишком слаб, для того чтобы удержаться и не скользнуть глазами от плеч до резинки штанов. — Ну а потом либо закроемся в моей комнате, либо завалимся в угол, как вариант. — Как думаешь, она меня знает? Возникнут проблемы, если мы с ней пересечемся? — Да ну, сомневаюсь. Вряд ли у нее был интерес в том, чтобы хоть однажды взглянуть на тебя. Ну же, — парень подходит к нему и, взявшись за кисти рук, тянет к себе, — расслабься. Иначе нет смысла в том, что я тебя сюда притащил. Сменив одежду, они снова выходят на кухню, заранее распределив спектр задач. Чжаню достается 90% работы, а Ибо предстоит справиться с овощами, что получается у него, мягко скажем, не очень. Нарезка выходит из кусочков непредсказуемых форм и размеров, хотя старший на это совсем не ворчит. Разве он сможет что-то сказать, когда этот «дерзкий колючка» вот так запросто и с таким усердием помогает с готовкой, по серьезному вытянув губы вперед? Он «казнит» овощ так неуклюже, но очевидно гордясь, оценивая результат. Сяо Чжань не может не улыбаться, буквально поймав «серотониновый передоз», из-за которого потом приходится резко смутиться, начав суету, придумывая, что бы такого сказать, потому что Ибо заметил эту по глупому мечтательную улыбку и до одури очарованный взгляд. — Слушай, мне всегда было интересно узнать, — щелкнув конфорку, Чжань растерянно смотрит по сторонам, разыскивая сковороду, спустя пару секунд понимая, что посуду логичнее искать в посудных шкафах, а не вокруг себя в воздухе, — как появился ваш угол? — Мы привыкли считать, что это Джей подогнал, — младший кивает на полку над своей головой, прерывая его суетливые поиски. — Ему предложили по блату, практически даром, а он, не раздумывая, решил его взять, как раз перед тем, как окончательно переехать домой. До этого мы зависали на его съемной квартире, с такими же целями, как и в углу: отлежаться, оклематься, ну и все прочее… В общем, ты знаешь, — Ибо легко отклоняется, чтобы не мешать доставать из шкафа посуду, при этом ни на секунду не отвлекаясь от нарезки моркови, он каким-то образом умудряется чмокнуть Чжаня в лицо. — Было понятно, что когда Джей уедет — нам некуда будет бежать и придется очень хреново, потому он расщедрился на подобный подгон. Мы скинулись тоже немного, но это фигня в сравнении с тем, насколько пришлось вложиться ему. — Вам с ним повезло, — заключает Сяо Чжань, а Ибо в ответ согласно кивает, закидывая в рот треугольно покромсанную морковь. Ее вкус едва ли зависел от того, что нарезал ее именно он, но судя по довольному виду, парень точно уверен в обратном. Происходящее кажется немного иллюзорным, изъедая мурашками с ног до головы. Они вместе готовят, естественно, без напряжения, словно этот сценарий проигран не раз. Ибо с полувзгляда понимает, что Чжаню нужно подать, не упуская возможности, дурачась, толкнуть его в бок. Хочется, чтобы однажды это стало их обычными буднями, в которых они так же будут вдвоем, но уже на своей личной кухне. Завтракать в спешке, покусав бутерброды, а перед уходом прощание с обязательным поцелуем. Ужинать медленно и лениво, обедать под звуки ТВ. Ибо, вероятно, будет ворчать на коллег, пока Сяо Чжань, возможно, доделывать очередной рабочий проект. В животе Чжаня сжимается так, что немножко даже мутит. Фантазия получилась непозволительно яркой, заставив поверить, словно он действительно там, отмотав годы вперед. Его руки, с зажатой в ней деревянной лопаткой, касается чужая ладонь и только это возвращает в реальность. Ибо стоит сзади, перемешивая шипящее мясо, следуя за движением его рук. К спине прижимается твердая грудь, поэтому нет ни единой возможности удержаться, не подавшись назад. — Если мы будем жить вместе, ты так же будешь готовить? — Ибо произносит в макушку, волшебным образом преобразовав в мурашки слова. — Или это лишь разовая акция, чтобы сильнее очаровать? — его ладони касаются плеч весьма ощутимо, намекая красноречиво на характер желаний, и Сяо Чжаню, как минимум, нужно воздвигнуть немаленький памятник, если ему удастся этому противостоять. — Не «если будем жить вместе», а «когда», но продолжишь делать то, что сейчас делаешь, и моя готовка закончится безрезультатно. — Я, знаешь, не сильно расстроюсь, — Ибо шумно вдыхает, уткнувшись носом в основание шеи, невесомо целует, от чего словно разряды ползут по спине. «Нет, им надо уметь тормозить, не идти у влечения на поводу», — с такими мыслями Чжань от него уворачивается, не позволяя опять повторить, а потом ускользает совсем, широко шагнув в сторону. Ибо смотрит на эти выходки непонимающе и удивленно, от этого желание просто от него отвертеться трансформируется в желание подразнить. — Ван Ибо, притормози! — Такая функция не предусмотрена. Двинувшись резко вперед, Ибо успевает схватить за лопатку, с помощью которой Чжань, похоже, решил ему противостоять, но потянув на себя, так и остается с нею в руках, так как старший, отпустив, отходит еще. Деревяшка летит к грязной посуде, а он мгновенно входит в азарт. Ему удается схватиться за низ огромной футболки, дернув до треснувших швов, наконец, сумев поймать Чжаня. Приперев его жестко к столу, Ибо смотрит в лицо с вызывающим вопросом типа: «И что теперь?», но этой требовательной грубости более чем достаточно, чтобы Сяо Чжань передумал с ним дальше играть, мгновенно вспыхнув, подобно спичке, упавшей в бензин. Атмосфера оседает тяжестью в животе, в голове начинает шуметь, но им нравится затягивать эти моменты. Смотреть в глаза с откровенным желанием, касаться друг друга едва, несмотря на то, как хочется сорваться, уйдя в самую животную страсть с головой. Ибо сдается чуть раньше, целуя до непристойно ослабленных ног, до дико долбящего сердца и легких молящих дать кислород. Чжань проходится ногтями по шее, сжав его волосы на затылке, на что он отзывается рыком, осевшим на горящих губах. Стол неожиданно появляется под задницей, от чего Сяо Чжань едва не сносит шкафы головой. Футболка резко взлетает к плечам, оголив напряженный живот, по которому тут же проходятся влажные губы, а за ними бесстыдный язык оставляет мокрую дорожку к груди. Сяо Чжаню мало Ибо на своем теле, нужно под кожей, внутри, губам его мало, у рук дефицит, так что он тянет парня кверху, теряя голову, продолжив его целовать. Лишние звуки пробиваются к ним из реальности, которую хочется игнорировать, но Чжань все же раскрывает на мгновенье глаза, к несчастью, заметив, что они уже не одни. — Этот стол такого не выдержит. — Господи! Мам?! Ибо отлипает от Сяо Чжаня мгновенно, а он сам неудачно спрыгнув со стойки, бьется копчиком об ее край. Ему так неловко, что хочется зарыться под землю, пробив своим телом необходимое число этажей, но женщине на увиденное, кажется, все равно. Не похоже, что ей неприятно, или она как-то сильно удивлена, злится или готова скандалить, скорее ей совершенно плевать. Весь ее вид показывает большую усталость и безразличие, причём в каком-то очень холодном его выражении. Она неожиданно носит очень короткую стрижку, в одежде у нее какой-то больше тинейджерский стиль, и это очень диссонирует с уже отнюдь не подростковым лицом. — Почему ты так рано? Мне казалось, сегодня ты на дневной смене, — Ибо с подозрением смотрит на мать, скрестив руки у себя на груди. Его, видимо, тоже не очень заботит неловкость ситуации, и только Чжань горит от стыда, похожий на что-то очень красное внутри яркого красного. — А ты бы дольше болтался хрен знает где, — Миссис Ван останавливается сбоку от старшего и, достав из шкафа стакан, наливает попить. У Сяо Чжаня тут же напрягается тело, даже приходится подавлять желание от нее отойти, хотя она едва ли чем-то ему угрожает. — У меня бы не только график сменился, но, возможно, и место работы. Боже, — она, пройдясь взглядом по сыну, поправляет волосы, взлохмаченные в страстных порывах, пробормотав осуждающе: «Ну и пошлятина». В ее прикосновениях отсутствует присущая матери нежность и теплота, хотя сказать, что делает она это с грубостью — тоже нельзя. Вероятно, в ее поведении, жестах нет ничего из того, что смог разглядеть Сяо Чжань. Виной подобного отторжения то, как началась эта встреча, или их семейные сложности, или до этого выстроенный неположительный образ этой женщины у него в голове. Но радует то, что представления о ней, как о наркоманке, не оправдались, значит, Ибо не врал, с целью его успокаивать, убеждая, что она теперь ни на чем не сидит. — Кстати, у вас, кажется, что-то горит, — женщина говорит безразлично, не пытается как-то помочь, хотя Чжань всегда думал, что у всех мам функция «лезть с помощью в готовку еды» работает по умолчанию. Но это ему даже на руку, так хотя бы есть повод от нее отойти, чтобы спохватившись, выключить конфорку и то, что жарилось перемешать удачно попавшейся под руку ложкой. Буквально вся сторона его тела, рядом с которой стояла она, почти занемела, похоже, попав под влияние ее тяжелой энергии. — Мы готовим ребрышки с овощами. Ты будешь? — Ибо с цоканьем забирает стакан из ее рук, вероятно потому, что она начала барабанить по нему ногтями, а Чжань ждет ее ответ с огромной надеждой услышать отказ. Да, к своему стыду, ему бы этого не хотелось. Он банально не вынесет продолжительный физический и эмоциональный напряг. — Ой, готовят они. Готовит, сто процентов этот мальчишка, а ты просто рядом стоишь, — Миссис Ван, заметив неуклюже порубленные овощи, оставляет им сочувствующий взгляд, а потом продолжает, со вздохом качнув головой, — хотя… вижу, тебе доверили овощи, но и с этим ты не очень-то справился. Парень, ты его к плите не пускай, у него даже вода подгорит. — Д-да, хорошо, — Сяо Чжань старается улыбнуться, но получается нервно, от чего очевидно фальшиво, но она на это не реагирует, хотя, возможно, стоит с недоумевающим лицом, вскинув брови. Проверять эту догадку он не хочет, так как придется повернуть голову в ее сторону. Молчание повисает на какое-то время, на протяжении которого он делает вид, что выискивает подгоревшее мясо, до тех пор, пока тишину не нарушает звучный подзатыльник в адрес Ибо. — Ты нас представить не хочешь? Украдкой взглянув на младшего, Чжань замечает так же брошенный на него растерянный взгляд, в котором виден подбор вариантов, как удачно провернуть это знакомство. Решив облегчить парню задачу, Сяо Чжань представляется сам, шагнув к ней навстречу, на нервах протягивая для мужского рукопожатия руку. — Я Шон, — о фамилии на всякий случай приходится умолчать, — мы с Ибо… ну…типа-а-а, — в словах он все же теряется. Можно ли сказать, что они пара, или это слишком неожиданная для нее информация? Хотя, в принципе, она застала их за занятием красноречиво обо всем говорящем, потому тут уже поздно что-то скрывать. — Друзья сказать уже не получится. Я видела больше, чем мне бы хотелось, — женщина насмешливо улыбается, словно считав его мысли, и все же ответно сжимает ладонь. — Так, мам, прекращай! — Ибо решительно вмешивается, заметив опять покрасневшее лицо Сяо Чжаня и, заняв его сторону, слегка отгораживает его своим костлявым плечом. — Если есть будешь — мы потом позовем, а сейчас не отвлекай. — Да какой же серьезный. Хорошо, одолжи сигарет и меня тут больше не будет. — Ты мне еще прошлую пачку должна. — Я помню. Позже отдам. — Вот специально брошу курить, что будешь делать тогда? — Наконец перестану прятать свои от тебя. Ибо шумно вздохнув, показательно состроив лицо, идет в свою комнату, и миссис Ван, цокнув уже с раздражением, уходит следом за ним. Сяо Чжань, наконец, может перевести дух, что он, в общем, и делает, уперевшись руками в столешницу, отпуская весь груз с одеревеневшей спины. Эти от силы десять минут были тем еще испытанием. И, конечно, знакомство он совсем не так представлял. Точнее не представлял никак, однако, хотелось бы, чтобы оно случилось уж точно не таким образом. Миссис Ван оказалась не такой плохой, как он иногда представлял, но все же она не такая хорошая мать, какую он бы желал для младшего. Теперь у Чжаня есть объяснение, откуда идут все проблемы с выражением и проявлением чувств у Ибо. — Так, предупреждаю, — Миссис Ван появляется снова, переходя в свою комнату уже с сигаретой во рту, хотя та еще не горит, — усталой и замученной женщине вечером снова работать, так что надеюсь, что она не проснется от звуков, которые ей слышать не следует, — договаривая последнее, она вызывающе дергает краем губ, как частенько делает это Ибо, адресуя этот намек Сяо Чжаню, прежде чем закрыть за собой дверь, но тот все равно успевает продемонстрировать, как быстро умеет краснеть. — Она тебя заценила, а еще сказала, что ты слишком хорош для меня, — Ибо подойдя к конфорке, оценивающе смотрит на остывшие ребрышки в сковороде. Он выглядит так обычно, словно не случилось вообще ничего. — Мы сегодня хоть с чем-то закончим из того, что успели начать? — Ван Ибо, ты бесстыдник! — Чжань возмущается, поражаясь настолько, что пробирает на смех, — твоя мама… — Да ладно. Думаешь то, что она увидела, смогло ее удивить? Старший задумавшись, почти забирается на столешницу, но лишь на секунду задерживает на ней зад, вспомнив, что тяжести этому предмету мебели противопоказаны. — Получается, она знает о… твоих предпочтениях? — Мы это не обсуждали. И я не считаю, что должен ей сообщать. Но догадаться не сложно, учитывая то, сколько раз она приходила с работы не вовремя. Чжаню не особо приятно вспоминать тот факт, что Ибо в подобных вещах себе не отказывал, хотя он тоже «себя не берег». Эта ревность включается рефлекторно, заставит скрипнуть зубами, а жадность до этого парня ее жестко усугубляет, подбросив в мозг неприятных картинок, как тот хотел всех тех, кто был до него, как целовал и касался. Может с кем-то допускал что-то большее, чем одноразовый секс, только они предпочитали плохишей лишь в постели, выбирая в пару других. Как Сяо Чжань вообще вырвал шанс оказаться замеченным? Чем смог добиться внимания ничего при этом не делая, даже банально не находясь с ним в одном городе? Он ведь отличается от него совершенно, для Ибо он не больше чем фрик. — И среди множества своих вариантов ты додумался выбрать кого-то вроде меня. А мы ведь даже ни разу не виделись и плюс ко всему, по официальной версии я был твой брат, которого ты должен был нехило так ненавидеть. — А ты думаешь, я тебя сразу начал любить? Ты не представляешь, как сильно я хотел тебя отметелить. — Вау, так романтично! Звучит как именно то, что могло со мной произойти. — Да-а, очень трогательная история, узнаешь подробности — вообще на слезу прошибет.***
Жизнь Ибо поменялась мгновенно, очень круто и без предупреждения. Еще пару дней назад он уезжал в летний лагерь из невероятнейшего особняка на Карнеги-Хилл, а вернулся в убогого вида квартиру, в небезопасном районе, где их приютила какая-то женщина по имени Мэл, которая просила называть ее сестренка и пугающим образом кашляла. Ибо ее раньше не видел, но слышал, как она с матерью вспоминала «детдом». Он по-детски засыпал их кучей вопросов, а по ответам узнал значение этого нового слова и что знакомство этих двух взрослых состоялось именно там. Ибо, как ребенок, не воспринимал перемены всерьез, ему казалось, они просто в гостях. Мама с папой поссорились, но это скоро пройдет, их отсюда вот-вот заберут и все станет, пусть не так как ему бы хотелось, потому что отец на него постоянно сердился, но хотя бы как раньше. Только прошло уже достаточно времени, а их никто до сих пор не забрал. Попытка добраться домой самому не увенчалась успехом. Он почти заблудился, но каким-то чудом все же нашел знакомо огражденную территорию. Однако внутрь его не пустили, сделав вид, будто не слышат, как за воротами кто-то кричит. В лучшую сторону ничего не менялось, как бы сильно Ибо этого не ожидал, наоборот, ситуация становилась все хуже. Мать начала походить на безликую тень, механически передвигающуюся в пространстве, и сестренка Мэл настояла на том, чтобы та обратилась к врачу. Она даже отдала ей часть своих денег, хотя на самом деле в лечении нуждалась сама. Женщина умерла года через два их совместного быта, и как бы цинично не прозвучало, но без нее им должно было чуть полегчать, ведь вдвоем жить намного удобней, не нужно ютиться друг у друга на головах. Да только стало хуже еще в несколько раз. Из плюсов — им осталась эта покрытая пятнами плесени, сырая квартира, из минусов — Ибо пришлось очень резко взрослеть. Это Мэл любила сюсюкаться и целовать его в зад, теперь же придется как-то жить без нее. Наличие матери так и осталось под огромным вопросом, она все так же была словно где-то не здесь. Ему никто не сказал, когда это кончится, почему они все не едут домой. Не объяснили хоть что-нибудь, наверно посчитав, что он еще маленький, все равно не поймет. Единственный ответ, который все же получилось услышать, было истеричное: «Отстань! Мы в тот дом никогда не вернемся! И забудь про отца, мы ему не нужны!» А потом Ибо достаточно вырос, чтобы понимать смысл сплетен, шуршащих у него за спиной: — Пацан непутевый, хотя взгляните на его мать… Как говорится: Яблоко от яблони… Не стоит чего-то хорошего от него ожидать… — Действительно. Уйти от такого мужчины, разрушить семью. И все ради кого? Кто-нибудь вообще слышал что-то о человеке, к которому она решилась уйти? — Да какая разница к кому она решила уйти? Он явно не лучше. Только взгляните на них, они живут в нищите… — Вот уж действительно идиотка. Иначе ее не назвать… Люди часто болтали такое, осуждающе обсуждали, не скрывая своих слов от детей, а от тех Ибо потом слышал, что они семья неудачников и бомжей, только вот от своих малолетних ровесников подобное слышать было намного больнее. Некоторые вокруг не скупились на более грубое: — Она потаскуха и шлюха, а парень урод. — Убогие нищеброды. — Я вообще не хочу, чтобы моя дочь с ним училась. Он однозначно не только морально больной, скорее всего еще чем-то заразный. Зато вот про отца говорили совершенно другое. Он, наоборот, чуть ли не вознесся в глазах окружающих, приобретя светящийся нимб над головой. — Ван Линг все же благородный мужчина. — Не оставил сына, несмотря на то, что он проблематик. Устроил в хорошую школу, продолжает ему помогать. — Да эти двое загнулись бы, если б не он. Сгнили в своем вонючем клоповнике. Жаль эта дура, с большой вероятностью, просаживает его деньги на бухло и гулянки вместо того, чтобы вкладывать в сына. Ибо был подростком, когда терпеть, делая ничего не понимающий вид, стало совсем невозможно, обидных шептаний было достаточно, чтобы он, как и другие, всю вину повесил на мать. Он злился до слез за то, на какую жизнь она их обрекала, как все разворотила, постепенно превращая злость в ненависть к ней. Агрессию усугублял пубертатный период, и, видимо однажды, женщине стало невыносимо такое терпеть, так что она открыла всю правду для сына, четко по полочкам все разложив. Может быть грубо и по-взрослому откровенно, но честно, от самого начала и до конца. Как отец закрутил интрижку где-то в Китае, как заставил ее с ним развестись, как шантажировал, угрожал отнять сына, чтобы воспитывать не лучше, чем скот . Мать ясно для него обозначила, что их заменили, предпочли им — более любимую женщину с их незаконным ребенком. Таких сильных эмоций Ибо до этого дня не ощущал: желчную обиду, несправедливость и злость, которые даже физически делали больно. Он был всего лишь шестилетний мальчишка, когда его словно вещь заменили, чем же он был так плох? Чем мог быть лучше другой, совершенно такой же? Чем больше него заслужил такую любовь? Деструктивные эмоции становились сильнее, вырывались наружу, не помещаясь внутри. Ибо затевал драки, как в школе, так и на улице, был конфликтно-агрессивен к одноклассникам и учителям, провоцировал большую часть покупателей магазина, где работала его мать. Однажды словесная стычка закончилась дракой с разбитой витриной и диким чувством стыда, когда Ибо слушал, как женщине пришлось унижаться, выпрашивая прощение у руководства. В его глазах в тот момент все горело от неожиданных, но сдерживаемых слез, пока в ладонь впивался осколок стекла. Он сжимал его до тех пор, пока в нем ничего не осталось: ни страха, ни сожаления, ни чувства вины. Ничего, кроме ощущения физической боли в руке разрезанной, наверно, до самой кости. Процедура кровопускания оказалось для него действенным методом, остановившим внутреннее разложение. Извинения матери не сработали, ее уволили сразу, игнорируя мольбы дать второй шанс. Ибо в тот же вечер закрепил успех физического насилия над собой, создавая гвоздем глубокие борозды на ребрах, выцарапывая из себя чувство вины. Проблемы убывать не хотели, скорее наоборот — прибавлялись с пугающей скоростью. В школе его устали терпеть, решив вопрос отчислением, из-за чего Ван Линг снизошел чтобы «порадовать» своим отцовским участием. Его процесс воспитания состоял из ударов деревянной тростью по хрупкой спине и унизительных слов о том, что Ибо не имеет никого права усложнять его жизнь, потому что он гораздо незначительнее, чем просто «ничто». Разговор состоялся за закрытыми дверьми кабинета, в доме бывшем когда-то родным. Вот при каких обстоятельствах он снова в нем побывал. В тот день-то впервые и всплыл «более любимый» ребенок. Отец сделал паузу в избиении, приостановив потоки ругательств, для того, чтобы принять телефонный звонок, а в происходящее дальше было невозможно поверить. Голос Вана старшего, настроение и лицо стали совершенно другими, приобретая приторно-сладкий подтон, вслух проскользнуло несвойственное ему слово «сынок». Оно как солью осело на полученных ранах, ведь Ибо даже в воспоминаниях не отыщет подобных слов по отношению к себе. В считанное мгновение от происходящего становится тошно. Он здесь и сейчас на коленях перед отцом, который его недавно лупил, в то время как тот сделался воплощением самой любви и любезности, разговаривая с тем другим сыном, который по неизвестным причинам лучше него. На рабочем столе мужчины появились портреты в рамке, Ибо стал их рассматривать сразу, как только отец отошел, чтобы раздать указания домашней прислуге. На фото он с женщиной и мальчишкой, а отдельно еще одна — на ней только этот пацан. Естественно это зрелище вывело, задев очень сильно, так что фоторамки были разбиты и злобно втоптаны в пол. Ибо после этого не задержался, "выйдя" в окно, прихватив с собой чужой телефон. И не то чтобы он в нем нуждался, но лишь с его помощью можно узнать контакты маленького гаденыша, может даже соцсети, а там уже детали того, каким образом и где его разыскать. И сделать это необходимо как можно быстрее, потому что от нетерпения он буквально сгорал. Нужно перехватить в повороте, глядя в глаза диким зверем, чтобы тот испытал перед ним жуткий страх, просил прощенье, рыдая, а он бы ответил презрением и показательным превосходством над ним. Ему дико хотелось бы сжать его горло, до тех пор, пока капилляры, взорвавшись, не окрасят красным глаза, после чего избивать, избивать, избивать… Но только вот пацан оказался в Гонконге. За тысячи миль от него. Ибо Китай доступен лишь в формате картинок, иногда в передачах про путешествия на экране ТВ, от этого он почувствовал себя еще хуже, поняв: варианта выплеснуть ненависть — нет. Единственное, что Ибо может сделать — это отправить гневное смс, но даже не знает, что надо в нем напечатать из слов. Внутри бушует настоящее бешенство, за которым скрыта обида и зависть, взбудораженные такой огромнейшей разницей в отношении отца к ним двоим. «Умри!» «Ненавижу!» «Ебаная мразь!» «Пидор!» «Уебок!» «Я тебя однажды убью!» Он писал и стирал раз за разом, подбирая как можно хуже слова, но это все было не то, ему недостаточно. От подобной беспомощности вспыхнула ярость, толкнувшая разбить об пол телефон. Его зовут Сяо Чжань. И Ибо от Сяо Чжаня в прямом смысле трясет. Он разыскал каждый его активный аккаунт, абсолютно на каждой платформе, создал кучу собственных фэйков, чтобы на все подписаться, а после следить. Мониторить каждую публикацию, чтобы знать, где она сделана, просматривать все истории, с целью знать передвижения из страны. Ибо его, несомненно, поймает. Не упустит момента, когда тот явится в Штаты, где он и устроит ему «братский прием». В какой-то момент поток постов прекращается, с чем останавливается хотя бы какое-то обновление страниц. Похоже, Сяо Чжань слишком занят, а Ибо чувствует, словно ему отказали все органы чувств. Его ломает из-за отсутствия знаний о том, чем парень так занят, и уж тем более где, потому приходит решение - зайти еще дальше, нажав на иконку «эфир». Пиксели на экране складываются в уже заученное лицо, а ему становится не по себе. Его обуревает странное возмущение и непринятие вот этого шевелящегося и говорящего парня, который больше не был статичной картинкой. А еще ему стало казаться, что он будто подглядывает. Ему не разрешали, а он все равно втайне смотрит, расковыряв незаметную щель. Ибо не планировал делать это всегда, не хотел лицезреть его лицо каждый день, но, к несчастью, других способов оставаться в курсе событий теперь совсем нет, а еще, может так будет понятней и очевидней — почему он? Что такого особенного скрывается в нем, из-за чего отец так им восхищен, что даже называет слащаво «сынок». Этот Сяо Чжань должен быть как минимум небожителем, раз заслужил такое отношение, хотя, если честно, он самый обычный. Ботанские свитера с принтами оленей, скорее всего из бутиков США, толстовки с героями западных комиксов, болтающиеся огромным мешком на худощавых плечах. Он сидит каждый день в лайвах, порою в пледе со стаканчиком кофе, иногда ведет эфиры, гуляя по улице, или светит пижамой, перед тем как отправиться спать. Этот парень из того рода подростков, которые торчат в трансляциях 24/7 и выкладывают в профили кучи всяких картинок, называя эстетикой изображенный там бред. Ибо сложно его понимать, так как Чжань говорит на китайском, а он в китайском практически ноль. Неуверенно знает начальную базу, что-то на уровне интуиции может понять, но этого просто катастрофически мало, так что в какой-то момент он решает улучшить язык. И все лишь потому, что ему до чертиков интересно, о чем вообще, с таким придурошным видом, этот Сяо Чжань говорит. От него все еще триггерит, все так же кипит возмущение, но Ибо уже просто не может за ним не следить. Не потому что у него появились иные причины, кроме всё еще присутствующего желания его однажды избить, а потому что это стало его способом убивать свободное время. Наблюдение длится уже более года. Ибо смотрит многие фильмы, о которых Сяо Чжань говорит, слушает музыку, звучащую в его лайвах. На его глазах Чжань постепенно вливается в культуру 2д, поначалу показав одну мангу, потом посмотрев первое аниме, и далее еще и еще. Он рассказывает о том, как умудрился записаться на факультатив по восточной мифологии в женской гимназии, демонстрирует первый купленный мерч, а затем его становится до ненормального много. Чжань говорит, что слишком часто стал рисовать 2д мир, забросив практиковаться в изображении пейзажей и портретных картин. А Ибо зачем-то это слушает и запоминает. — Вот ты придурок, — младший бормочет в ответ на шуточку Сяо Чжаня, смотря лайв уже в три часа ночи. Их разница во времени имеет его режим жестким способом, но Ибо к этому факту привык. Привык точно так же как и к китайскому, с которым у него отношения стали на «ты», спустя некоторое время работы над ним. — И чувство юмора у тебя придурошное, — он добавляет, откусив намазанный джемом хлеб. Утром придется обходиться без завтрака, потому что ничего другого в его доме нет. Сяо Чжань придурок и чувство юмора у него такое же, но Ибо все равно смеется, пусть скупо и тихо, что, собственно, не отменяет этого факта. Со временем у него, похоже, появляется на старшего аллергия, потому что под ребрами постоянно зудит. Это донимает его все время, и отпускает, только когда он погружается в сон. А бонусом к аллергии — больная зависимость. Его морально и физически жестко ломает, когда Чжань исчезает, перестав делать контент. Словно что-то очень сильно идет не так, если он не смотрит на Ибо с экрана смартфона, запустив привычный эфир. Спустя время парень, конечно же, возвращается, рассказывая о том, что у него получилось попасть на ролевую за городом, где было супер-классно, вот только: «Я такой лох — заболел. Потому сегодня — я страшный, с краснеющим от соплей носом и вытекающими наружу глазами» — Предупреждать же надо, придурок, — бубнит Ибо, сидя на земле в безлюдном переулке. Он подрался каких-то пять минут назад, от чего руки до сих пор напряженно дрожат, а через скулу по лицу и шее стекает кровь из-за рассеченной у виска головы. Но ему значительно легче от того, что Сяо Чжань снова есть. — И теплее одеваться, идиотина. Пальцы сами прошлись по экрану, наобум приведя в вэйбо, даже когда, казалось бы, не до интернета и социальных сетей. Возможно, инстинктивно он искал облегчения, только вот проблема в том, что этот человек не должен быть для него таковым. Он не милый с этим отрастающим торчащим на макушке хвостиком, не смешной, а Ибо совершенно не интересно, как он провел время на этой своей ролевой и насколько плохо себя чувствует из-за простуды. Он следит за ним не за тем, чтобы проводить с ним свободное время, не для того, чтобы быть в курсе как его настроение и дела. Этого не было в плане. Ему просто надо было выследить подходящий момент. Момент, когда он смог бы поймать и избить, вымещая обиду, но почему-то все вышло наперекосяк. И пусть Ибо плох в анализе чувств, особенно своих собственных, но надо быть полностью имбецилом, чтобы не понять, что сидеть избитым в заблеванном закоулке, когда адреналин еще играет в крови, и чувствовать необходимость смотреть на этого парня — совсем не нормально. Это пиздец, если уж быть честным с собой. Осознание приходит как-то замедлено, словно кто-то растянул время, Ибо отчетливо чувствует, как искажается в гримасе лицо, как дыхание становится до боли в легких глубоким, и очень сильно хочется выть. Размозжить свою голову вдребезги, может тогда не придется испытывать эту ненависть к себе от одновременного желания хранить образ Сяо Чжаня в памяти, возвращаясь к нему практически ежесекундно, и желания сломать ему шею, после пиная ногами в грудь, выкрикивая гневно «умри». Ибо не может позволить так над собой издеваться: сначала отнять дом, отца, а теперь замахнуться на него самого. Только он сам может быть так жесток по отношению к себе. Достаточным извергом для того, чтобы проходиться по коже раскаленным куском жестяной банки, который теперь покоится в заброшенной книге под его кроватью, и стабильно пару раз в неделю применяется по назначению. Больно до трясучки во всем теле, но цель оправдывает средства. Он верит. Главное не сдаваться. Главное выгравировать в себе знание, что Сяо Чжань равно боль во всех ее проявлениях. «Манхэттен, я скоро». Короткий заголовок публикации вспыхивает оповещением, оказавшись очень информативным для Ибо. И это похоже на говенную шутку. Натуральную насмешку над его существованием. Он провел столько времени, ожидая этой новости каждый день, испортил жизнь, помешался на этом парне, хотя оказывается, можно было не делать вообще ничего, а результат был бы тем же — кричащий заголовок о визите в Манхэттен, сам бросившийся в глаза. С разницей только в том, что у Ибо не появилось бы столько уродливых шрамов и их первопричины. Теперь, конечно, сетовать нету смысла, но вот Сяо Чжаню вернуть это можно. В троекратном размере. И Ибо безусловно вернет. Устроит сногсшибательный прием. Отвал башки гарантирован, причем не в фигуральном смысле. Вот только чем ближе знакомый коттедж, предполагаемое место их встречи, тем больше дрожат его нервы, а смятение обуревает сильней. Забор вообще вдруг оказался непреодолимой преградой, где он потерял управление над телом и, запутавшись в виноградной лозе, загремел вниз. На глухой стук об землю с возней в винограднике пришли сразу. Незнакомая женщина с болезненным видом, но приятная и красивая, больше похожая на ангела, чем на человека. Ибо видел ее на фото. Это его мать. Мать Сяо Чжаня. Женщина, отнявшая у него дом. — Ты в порядке, милый? Ушибся? Что-то болит? — ее улыбка такая добрая и от нее словно исходят потоки заботы, какой-то даже материнской, хотя она и не бросилась к нему сломя голову, а придерживается дистанции. — Если все хорошо, то может какао? Ты же Ибо, верно? Я ведь не ошибаюсь? Не ошибается. Его сложно не узнать. Вероятно, она знает его с рассказов Ван Линга лучше, чем собственного сына, но все равно почему-то добра к нему, чего Ибо не может принять. Им нужно пренебрегать, презирая, ему это привычней, он этого ожидал, а теперь, столкнувшись с другим — чувствует себя совершенно обезоруженным, поэтому смутившись, и надувшись от досады, он сбегает обратно на улицу, выскочив теперь в удачно открытую дверь. Сяо Чжаня достать так и не вышло, так что все было напрасным от начала и до конца. Вся его злость при нем же осталась, хотя Ибо уже сомневается, что смог бы выплеснуть ее старшего. Возможно, ему не удалось бы и пальцем его тронуть, как бы свято он ни верил в обратное, и причина вовсе не в том, что кто-то мог ему помешать. Об этом твердила всего лишь одна клетка головного мозга, но зато очень настойчиво, настолько настойчиво, что не заткнуть. С поганым чувством беспомощности, Ибо вернулся домой вымотанный, запутавшийся и злой на все, что с ним происходит. Весь этот спектр тяжести, гнетущий его изнутри, грозил вылиться в саморазрушающий приступ, если хотя бы кто-нибудь банально не скажет ему, что все нормально. Но кто-то вряд ли скажет. У него нет личной «миссис Сяо», а его мать совсем другая. Он встречает ее дома, сидящую над счетами с лежащими рядом помятыми долларами, пока та прикидывает, как протянуть этот месяц и закрыть квартплату, чтобы не остаться без электричества. У них не было заведено обниматься, говорить что-то типа «люблю тебя, горжусь тобой», обращаться словами «милый, дорогой» и целовать на ночь или что-то из таких вещей, которые были совсем обычными для других. Ибо даже не знает, как к ней подступиться, но ощутить поддержку и что-то похожее на ту теплоту, которую излучала чужая мама, непреодолимо хочется, поэтому он просто садится рядом, положив свою голову на ее плечо, надеясь, что, может, она поймет и почувствует необходимость ее внимания. Ему всего шестнадцать, ему необходимо участие хотя бы одного родителя. — Ты тяжелый и жаркий, Ибо, — она отклоняет голову от него, следом отводит плечо, вынудив отстраниться. — Не липни ко мне, я и без того ничего не соображаю. Другого не остается, кроме как просто сидеть рядом, положив подбородок на свои руки, смотря молча на женщину, пока та хмуро сверяет числа и пытается дозвониться кому-то насчет займа. Она неплохая мать в рамках своих возможностей и реалиях их жизни. Не поднимает на Ибо руку, не забывает следить за опрятностью его вещей, не оставляет его голодным, собирая что-то поесть на обед, если он не сбегает раньше из дома, чтобы она не тратила продукты на подобные глупости. Ланч можно у одноклассников одолжить, не великая проблема. Она уважает его, воспринимает как взрослого, равного, относится к нему так же, но и требует таких же взрослых решений и поступков, несмотря на то, что ему только шестнадцать. Ее разговоры с ним тоже взрослые, как и советы, совсем не подходящие ребенку. Может, она просто не умеет по-другому, ведь примера того, как следует быть хорошим родителем, у нее не было. Но плохой она тоже не была. Даже депрессивные эпизоды не выбивали из нее сознательное отношение к сыну, и как бы плохо ей ни было, она всегда делала то, что от нее требовалось. Единственное, где она точно не даст ему даже скупого взрослого совета, это его болезнь с именем Сяо Чжань. Ибо понимает — для нее будет ударом услышать, что он немного сходит с ума. Что парень, для которого в последнее время стучит его сердце, не кто иной, как сын женщины, разрушившей всю их прежнюю жизнь. Поэтому этот факт ей лучше не знать. Что ему делать со всем этим? Забить, вероятно, так как вариантов получше не имеется. Хотя есть несколько уж совсем крайних мер, но он не суицидник. Ибо взрослеет параллельно с Сяо Чжанем, который становится невероятно красивым со своими этими длинными волосами, периодами следит за его жизнью, хотя спустя время делает это все реже и реже. Он теперь слишком занят, потому что его учебное заведение — неплохой универ, доставляющий уйму проблем. Там же Ибо обзаводится парой друзей, но это для него больше минус, чем плюс, потому что с ними приходится нянчится. К Сяо Чжаню появляется отношение чем-то схожее с фанатской привязанностью. Он словно медиа личность, контент которой Ибо поглощает. Очень далекая, недоступная, и шансов с ней быть никаких. Впрочем, абсолютно у всех нет ни единого шанса, и это дарит спокойствие, исключая романтический интерес. Парень погружен лишь в свои увлечения, от чего ни о каких отношениях с кем-либо не может быть и речи. Этот факт придает Ибо ровное безразличие с неким удовлетворением. Сяо Чжань, с таким образом жизни, тоже едва ли оправдывает ожидания отца и его стремления воспитать идеального наследника. Сам младший так же заводить отношения совсем не торопится, ощущая, будто это как-то противоестественно и вопреки самому себе, хотя никаких хобби, заглушающих подобную потребность, у него нет и держать целибат он не обязывался. Просто кажется правильным то, что он тоже один. А потом Ван Ибо получает внезапную пощечину. «Предупреждаю, этот красавчик теперь занят», — заявляет миниатюрная незнакомка, огорошивая Ибо, как только он заходит на трансляцию Сяо Чжаня, — «и его девушка знает парочку приемов из айкидо. Так что глазеть в его сторону не советую.» Ибо буквально застывает, пока в груди бьёт так, что отдает по черепу, а мир сужается до размеров экрана его телефона. Сяо Чжань приземляется рядом с подружкой в такой же толстовке как у нее, мерзкого морковного цвета, который ему совершенно не идет, собственно, как и эта девчонка рядом. Ибо ждет, что парень фыркнет, скажет: «Это шутка! Она прикалывается, а толстовки это так — реклама городского магазина» — или еще чего, неважно. Сойдет любой бред, доказывающий, что старший все также одинок, но он ничего не говорит, смущенно улыбаясь. Хочется свернуть себе шею, содрать кожу с костей, может, вбить себе в сердце гвоздь раскаленный, впрочем, кажется, там и без того жжет что-то, пропекая насквозь. Вот оно что оказывается — Сяо Чжань-то вполне себе может оправдать все надежды Вана старшего, может, к двадцати и свои глупые увлечения бросит, а к тридцати уже в его компанию устроится, в отличие от все такого же безнадежного Ибо. — Бо, прости, что поздно, но тут, короче, Кит под кайфом, и кажется с ним че-то не то. Звонит и канючит забрать его, а я не настолько смелая, чтобы ворваться в какой-то притон. Цзыи набрала уже в середине ночи, но Ибо вовсе не спал. У него еще пекло на коже, а осколок жестяной банки все еще был раскален. Он прошелся снова по всем старым жжено-резаным шрамам, хотя уже и забыл, когда в последний раз их обновлял, но сегодня это вдруг не работало. — Хорошо, — звучит безразлично, но не потому что ему плевать на друзей. Для этих суток он слишком «начувствовался», продолжать дальше — сил просто нет. — На Купер сквер подберешь меня. Я разнесу его в хлам. И разносит, но не только его. Они приезжают не то чтобы к притону, скорее на загородную вписку со студентами, сексом, запрещенкой и алкоголем. Цзыи еще хоть как-то по-человечески старается спрашивать у присутствующих, знают ли они Китогаву, и где его можно найти, Ибо же, не церемонясь, дергает к себе любого, кто кажется ему хоть отдаленно похожим, даже если для того, чтобы разглядеть лицо, нужно вмешаться в процесс совокупления у стены туалета. Вообще, эта движуха ему нахер не всралась. Он не собирался заводить друзей, учитывая весь прошлый опыт, двинутого Виктора, да и одного Джея ему было вполне достаточно. Но Цзыи пристала к нему намертво, да так, что ничего поделать с ней он не смог. Чжочэн затусил с ними скорее из-за Цзыи, весь такой хороший, вежливый и галантный. Ибо его игнорировал довольно длительный срок, но подруга продолжала таскать парня за ними, а потом опять же деваться стало некуда. Кит как-то непонятно то появлялся, то исчезал, зависал с ними, но особой привязанности не испытывал, а Цзыи снова старалась сделать все, чтобы он к ним прикипел. Вообще вся их компания только ее стараниями и держалась, но зато их проблемы разгребать приходилось Ибо, держа позицию непровозглашенного лидера, хотя это ему никуда не уперлось. Дерьма вокруг хватало своего собственного, а быть мамочкой, защищать и таскаться за пьяными или «торчащими» друзьями он не нанимался. Но все же делал это, как бы ни пыхтел и ни орал, раздражаясь в процессе. Китогава, по словам одной полутрезвой девушки, зависал в какой-то из комнат на втором этаже, но когда Ибо и Цзыи распахнули единственную дверь, за которой происходил какой-то движ и невыносимо разило травой, его там не было, зато пару, трахающуюся прямо в присутствии еще человек восьми в полутемной комнате, было видно отлично. Впрочем, все здесь были больше похожи на подмороженных мух, исключая одного с чего-то ржущего индивидуума и заинтересованной в процессе сношения и явно желающей присоединиться барышни. Хотя парочка более-менее вменяемых человек там все же присутствовала, и один из них очень резко отреагировал на посторонних, направившись к гостям с зажатым в зубах косяком. — Че надо? — перегородив проход, он выступил перед Ибо. Его рост впечатлял, хотя Ибо было похер. Он все с тем же презрением смотрел на него, пусть и слегка задрав голову. — Японец с дредами где? — В душе не ебу. Что происходит с этими нариками под кайфом — меня мало волнует. Ибо ощущает почти удовольствие, когда получает вполне весомую причину, чтобы всадить этому типу под дых, вынудив согнуться, а потом двинуть по роже и не единожды. Цзыи проходит вперед, щелкнув выключателем, от чего недовольно вопит и натягивает на себя простынь девица на кровати. К потасовке подтягивается еще один парень. Ибо мог бы спокойно пнуть его, сбив с ног, а потом разбить лицо об пол, но он выбирает лупить кулаками, ломать нос, выбивать зубы, даже несмотря на то, как саднят его костяшки с лопнувшей на них кожей. Внутри вспыхивает рвущаяся наружу ярость, напоминая о цвете морковной толстовки и смущенной улыбке Сяо Чжаня. Жаль, что эти придурки полуживые. Ему нужны противники посерьезней. Ну или хотя бы в большем количестве, но остальные каким-то чудом просочились наружу из комнаты. Вернувшись к поднимающемуся по стеночке долговязому, Ибо с остервенением и диким удовольствием направляет кулак в его челюсть, а затем, придерживая за ворот, чтобы тот не упал, продолжает превращать его лицо в раздавленный помидор. Сяо Чжань был так мил, когда тормошил волосы подружки на голове, прикрывал лицо ладонями, стесняясь и издавая странные звуки, что от него такого просто тошнит. Даже нет. Разрывает в клочья внутренности, заполняя обжигающей кислотой. Приходится глушить это жжение злым ударом, от которого парень уже не может даже стоять. Удерживать его становится сложно, поэтому отпустив, Ибо наседает поверх. Он подцепив все еще дымящий окурок и, надавив на окровавленную челюсть, заставляет разжать рот, заталкивая его как можно глубже, обжигая при этом язык. — Мои друзья не нарики — это первое, и говорить со мной, как с дерьмом не советую — это второе, но я бы забил, только к твоему несчастью у меня слишком поганое настроение, чтобы хавать подобные высеры от тебя. Так что… — Ибо, Кит нашелся, — Цзыи отвлекает его, распахнув шкаф, где в отмороженном состоянии ловит приходы японец. Ибо, стиснув зубы, в пару шагов оказывается около тупо улыбающегося друга, и, рванув его за рукав, скидывает на пол. — Эй, Бо, тише, — пытается отгородить его от Китогавы подруга, но он толкает ее с такой силой, что она, запнувшись об руку парня, валится вниз, ударяясь позвоночником об деревяшку кровати, явно содрав себе кожу. — Ты че, сука, сдохнуть торопишься? — Ибо, поднимает на ноги вялого друга и, прижав к стене, отвешивает тяжелую оплеуху. — Зажился на этом свете, пидор? А? — в голове так ярко пульсирует смех Сяо Чжаня, когда он подколол свою девушку, что топит желчью внутри по самое горло, а Ибо пытается куда-то деть все эти эмоции, засадив японцу в грудь, выбивая кашель. — Ибо! Хватит! — Цзыи вопит, отталкивая его, но парень только чуть отшатывается, не ощущая сильного неудобства от ее действий. — Где это дерьмо, которое ты жрешь? — он, свалив Китогаву на пол, обшаривает его карманы, а разыскав цветные колеса в небольшом зип пакете, высыпает все себе на ладонь. — Стремишься однажды сдохнуть от этого говна? Не будем оттягивать момент! Я тебе сейчас же устрою мгновенный передоз! — Ибо запихивает все химические плюшки в рот японца, зажав его, лишая возможности сплюнуть. Хотел бы он точно так же зажать рот себе и захлебнуться в едкой злости, чтобы не видеть этот мерзкий морковный цвет под веками. — Ты что делаешь?! Отпусти! — Цзыи толкает его, ударившись в истерику. Молотит по спине, но это не вызывает реакции. — Ибо!!! — действовать надо быстрее и серьезнее, иначе закончится все очень плохо, так что она, вооружившись высокой увесистой вазой, направляет ее в лицо друга. — Я вырублю тебя, если ты не отпустишь. И брошу здесь. — Цзыи резко пихает его в скулу, поторапливая. — Отпускай, говорю! Это не то, что пугает, но Ибо отпускает. Со злостью, налетом ненависти и отчаяния, наблюдая, как Кит сплевывает слюну, смешавшуюся с растаявшими таблетками. — Поднимайся с него, — Цзыи продолжает угрожать, все так же тыкая в скулу, а он подчиняется. — Вали. И пока не станешь нормальным, я не хочу тебя видеть. Ибо перегнул в этот вечер. Понял проеб почти сразу, в момент, когда видел, как Кит пытается выплюнуть и откашлять растаявшие во рту колеса. У него нет ответа, что это было, но Сяо Чжань точно был триггером, потому с того дня он поклялся больше за ним не следить. Его чуть не посадили за умышленное причинение вреда здоровью, по заявлению долговязого. Отец орал до лопнувших капилляров в глазах, потому что пришлось бросить свою горячо любимую семью, во время празднования дня рождения, скорее всего миссис Сяо, так как дату рождения Сяо Чжаня Ибо помнил наизусть, и она была уж точно не в мае. Перед друзьями пришлось извиняться долго и искренне. С переполняющим чувством вины. Чуть ли не с мокрыми глазами перед Цзыи, немного скромнее и сдержаннее перед Китогавой. Казалось, тот будет презирать одну только мысль о том, чтобы продолжить общаться с Ибо, но спустя время он продолжил. То ли простил, то ли рассмотрел в этом ненормальный жест волнения и заботы. Профили из всех соцсетей прекратили свое существование, так же как и девственность Ван Ибо. Вступать с ним в отношения смельчаков не было, но просто перепихнуться хотели многие. Сложно устоять перед откровенным "бэд боем", с дерзким взглядом и, вероятно, с очень интересными предпочтениями в постели, а Ибо в количестве партнеров ограничивать себя не пытался. Немного саднило внутри от неопределенных ощущений неудовлетворенности и выжженности, но слишком долго переживать на этот счет — не было времени. Тем более с такой жизнью, в которой надо очень потрудиться, чтобы продолжать хотя бы барахтаться, если не держаться на плаву. Очередная встреча с копами снова нарушила покой мистера Вана, за что блюстители закона искренне извинялись, но между тем приняли небольшую «благодарность» за свободу Ибо в виде шуршащих бумажек. Мужчина снова по заезженному сценарию орал на сына в стенах своего кабинета, тот огрызался в ответ и в итоге получил по носу тяжелой тростью. Ничего нового, кроме того, что выйдя в гостиную, он едва смог устоять на ногах. Сердце, кажется, попыталось сломать ребра, а потом долбануло под горло, и то ли пол стал каким-то вязким, то ли ноги разучились держать, но со всем миром явно что-то пошло не так. Может он даже немного поехал мозгом или отравился чем, теперь словив галлюцинации, но перед ним в гостиной стоял Сяо Чжань, абсолютно как настоящий. В натуральную величину. И будь бы он сотню раз проклят, потому что в реальной жизни он ещё красивее.