***
Вилла. Перед глазами дом, который с каждым днем становится для Чжаня все менее уютным и все более похожим на тюрьму. Ярко-розовые рододендроны — единственное, что выглядит знакомым и родным, напоминая о матери. Отец специально высадил их для нее, а она их так и не успела увидеть. Тогда Ван Линг был еще отец, а сейчас — чужой человек, которого Сяо Чжань не знал до этого. Он решил вернуться как можно скорее, отлежавшись в углу всего два дня, хотя Чэн усиленно настаивал остаться на более продолжительный срок. Чжань очень признателен за это, но оттягивать не хотелось вообще. У его поступка будут последствия, ответные действия от Ван Линга, и гадать какие именно, мучая себя, ему хотелось меньше всего. Хватает и других мыслей, свалившихся на голову. Он возвращается ближе к вечеру, в сумерках, чтобы сразу застать мужчину дома, не подвергая себя лишнему ожиданию и накручиванию нервов в стенах виллы. И все складывается еще даже лучше, чем Чжань ожидал, ведь он не успевает даже шагнуть во двор, как машина отца останавливается у ворот, спустя пару мгновений выпуская его наружу. Ван Линг окидывает его то ли разочарованным, то ли сожалеющим взглядом, а может и одно с примесью другого. Сяо Чжань перед ним явно не в том виде, в каком старший привык его видеть. В его глазах сейчас он больше похож на Ибо, чем на самого себя: с побитым телом, непривычной прической, в чужой мешковатой одежде, недостойно дешевой, чтобы кто-то вроде таких как Чжань носил ее. — Ну? Давай! Среагируй! — А-Чжань… — Тебе же хочется?! Наорать? Ори. Ударить? Я готов. Давай покончим с этим сразу, и я пойду к себе. — А-Чжань! — мужчина говорит резко, словно пытаясь отрезвить и привлечь внимание, — я просто хочу с тобой поговорить. Как раньше. По-нормальному. С тем Сяо Чжанем, который умел слушать и понимать, без этого приобретенного грубого, хамского тона. Как только станешь тем, кто похож на прежнего себя, приходи на патио, я буду ждать. Буду ждать столько, сколько потребуется, чтобы увидеть перед собой обычного тебя. Да уж, тут он, пожалуй, согласится. Ему тоже хотелось бы стать похожим на прежнего себя. Быть тем наивным дурачком было легче. Не нужно было испытывать разочарование буквально во всем, что связанно с его семьей, не нужно было думать о том, что теперь у них будет с Ибо, о том ненормальном порыве, и словах, которые нужно сложить в какую-нибудь хотя бы полуправду, чтобы им обоим стало легче после произошедшего, хотя едва ли станет. Это он тоже понимает. Обо всем этом, прежнему ему, не нужно было думать. Сяо Чжань выходит на патио уже к ночи, часам к десяти, несмотря на то, что хотел покончить со всем как можно раньше. Долгожданный горячий душ, смена пластырей, повязок и попытка поймать дзен — отобрали времени больше, чем он рассчитывал. Отец ждет, как и обещал, за чашкой зеленого чая, вероятно, уже холодного, без каких-либо посторонних предметов, в виде излюбленной трости, которую парень ожидал увидеть. Стоит только ему появиться в назначенном месте, как Бриска сменяет остывший стеклянный чайник на новый и подает на стол теплые, ароматные вафли, перед уходом оставляя на плече Чжаня приободряющее касание. Они некоторое время молчат, разглядывая кружки с зеленоватой жидкостью, пока один из голосов не решается прервать тишину. — Теперь я, наверно, и для тебя стал худшим человеком из ныне живущих, хотя мне меньше всего на свете хотелось когда-либо обидеть тебя. Просто, когда дело хоть отдаленно касается Ибо, все начинает выходить из-под контроля, — мужчина смолкает, смотря в деревянную поверхность стола, но Сяо Чжань не собирается вмешиваться в это молчание. — В своей жизни я совершал достаточное количество ошибок, а встреча с матерью Ибо оказалась самой огромной из всех. Я тогда даже не подозревал на какие манипуляции была способна та хрупкая девушка, ослепленная возможностью хорошей жизни. Я хотел уйти от нее дважды, когда судьба сводила меня с Лифен, но и в первый раз, и во второй, она смогла удержать меня. Она предугадала мою первую попытку разрыва, среагировав наперед и промыв мозги всем, кто хотя бы отдаленно меня знал, о нашей грядущей свадьбе. Так что я не успел даже вернуться из Китая с серьезным разговором, а мой телефон уже разрывался от поздравлений о заключении брака. Тогда я боялся сделать любое неверное движение, из-за только-только начинающей становление карьеры. Любая ошибка, любое пятно на личности могли все перечеркнуть, и Минджу, зная это, умело пользовалась этим обстоятельством. Потом судьба свела нас второй раз с твоей мамой. У нее уже был муж и ребенок, но мне было все равно, и с ее согласия я был готов на развод, которому снова не позволили случиться. У матери Ибо была удивительная способность чувствовать неладное, так что мою новость о нашем с ней разводе, она опережает новостью, о том, что у нас будет ребенок, которого не должно было быть. Мы оба остановились на том, что никогда не заведем детей, но для нее, похоже, все средства были хороши, лишь бы оставить меня около себя. И вот так у нас появился Ибо, а моя жизнь снова пошла по кривой. Сяо Чжань молчит и не знает как бы усидеть за этим столом, потому что все стало в разы неудобнее. Как бы смягчиться и выглядеть не таким холодно настроенным и безразличным? Ведь получается судьба отца не такая уж и завидная. Он — человек, которого недолюбили, которого использовали, и не только госпожа Минджу. Его собственная мать отнюдь не побрезговала сделать тоже самое в сложной ситуации. — Я пытался быть для Ибо отцом, пытался любить, быть хорошим, но выходило так себе. Очень сложно любить ребенка, которого никогда не хотел, который не был нужен, еще и от женщины, которая со временем стала вызывать только чувство ненависти и раздражения. А потом у ребенка появился характер. Неуправляемый, проблемный, слишком не похожий на остальных детей… — И любить его стало еще сложнее, — договаривает за отца Сяо Чжань. — Терпеть, — поправляет мужчина, кивая головой, подтверждая то, что именно это слово будет вернее. — Даже терпеть его было нелегко. Наверно, если бы не трагедия в вашей семье, не просьба твоей мамы хоть как-то помочь, мы бы так и не развелись с Минджу. Жили бы в жалком подобии семьи, про которых сериалы показывают, где оба супруга крутят интрижки на стороне, лишь бы заглушить болезненную неудовлетворенность семейной жизнью и ненависть к этому всему. Ибо рос бы тем самым отморозком, который разбрасывается деньгами, пытаясь утвердиться в обществе, и употребляя все, что можно употребить, чтобы забыть о том, что обоим его родителям на него плевать. Хотя с ним случилось практически то же самое. — С разницей в том, что он далеко не отморозок, и ему едва хватает денег на фаст фуд. — А-Чжань, не идеализируй его. Ты выбрал совсем не верную позицию. Спокойствие сохранить получается едва-едва. Все в груди вспыхивает как спичка. Кажется Ван Линг и правда прав — когда дело касается Ибо, все начинает выходить из-под контроля. — Ты даже не знаешь, какой он человек, — Чжаню с трудом удается не прорычать сквозь зубы, и не отправить испепеляющий взгляд в лицо отца. — Даже не пытаешься узнать, застряв в своих убеждениях. А он замечательный, но очень раненый. Тобой. Ненавистью твоей. Так что не нужно теперь винить его в том, что ты сам в нем вырастил. Мужчина молчит, постукивая пальцами по кружке. Чжань знает, что он не согласится с ним никогда наверное, просто сейчас не говорит этого вслух. Парень тоже ничего не говорит, осмысляя информацию. Он не узнал ничего нового. И нет какой-то супер весомой причины, из-за которой можно было оправдать нелюбовь отца, потому что оправдать его все-таки хотелось. Но получилось так, как получилось. Ибо просто жертва бессмысленной ненависти, которая не такая уж и редкая в этой жизни; он — способ манипуляции со стороны матери, хотя и хочется верить, что та его все же любит, ведь не зря же пошла на все условия, лишь бы сын после развода остался с ней, а не при папаше, с которым ему ничего хорошего не обещали. — Я так понимаю, разговор окончен, — Ван Линг нарушает тишину первым, поднявшись и пройдя по патио чуть вперед, смотря в черный горизонт за оградой. — Да. Пожалуй, — Сяо Чжань тоже встаёт, но задерживается, ощущая нужду обозначить свою позицию. — Мне плевать, что ты сделаешь, но я не перестану с ним общаться. — А я не перестану тебя ограждать от него. — Что ж, тогда давай просто каждый займется своим делом.***
На улице разгорается пекло первых чисел лета. Вот-вот и со дня на день начнутся итоговые экзамены, подготовиться к которым Сяо Чжань, как и любой другой учащийся, надеется каким-то чудом, положившись на все студенческие ритуалы, типа поспать на конспектах или не мыть голову перед сдачей. Он уже и к причёске новой привык, и лицо вполне себе заживает, так что, в принципе, все не так уж и плохо, тем более Джей сказал, что шрам будет не уродливый, а если прибегнуть к череде косметологических процедур, то его и вовсе можно сделать практически незаметным, ну и без волос, оказывается, жить в разы легче. Все, в общем-то, сносно, плохо лишь то, что с Ибо после того «инцидента» он так и не виделся. Около недели ему пришлось отлеживаться дома, лишенным телефона и сети интернет, потому что отец делает свое дело хорошо, ограничивая даже мысли о том, чтобы Чжань и Ибо могли связаться. Сяо Чжаню так и подмывает ядовито усмехнуться, сказав: «Не волнуйся, отец, он и так едва ли хочет со мной общаться», и даже его самого поражает та токсичность, на которую он теперь способен. Походы в универ так же сопровождаются двумя молчаливыми шкафами за его плечами, которые теперь стали еще более назойливыми. Друзей удалось увидеть только издали в университетском коридоре, без присутствия Ибо, но зато с Сюань Лу они проговорили весь перерыв между парами, а после договорились о мини-пикнике в Центральном парке. Именно поэтому Сяо Чжань сидит сейчас на последних рядах актового зала, хотя учебный день на сегодня окончен. Он дожидается конца репетиции, чтобы, забрав подругу, отправиться на запланированный отдых в парк, со всеми вытекающими прогулками, кормлением уток и созерцанием рыб в искусственных прудах. Ждать предстоит еще как минимум час, на что он, собственно, и настроен, наблюдая за репетицией совершенно не замечая ничего вокруг, потому реагирует испуганным вздрагиванием на неожиданный голос: — Студент Чжань, как же вовремя вы попались мне под руку, — директор Янг опирается на спинку соседнего кресла, но как-то сложно верится, что Сяо Чжань попался ему уж совсем случайно в таком неожиданном для обоих месте. — Вставайте, мне кое в чем нужна ваша помощь. Чжань успевает только взволнованно взглянуть в сторону сцены, чего Лу, конечно же, не может увидеть, а предупредить подругу у него возможности другой не будет. Но Энтони Янг подталкивает сзади в плечо, поторапливая, поэтому остается только покорно следовать за ним. Две вечно присутствующие рядом тени тоже вышагивают следом, на что директор обращает внимание, кинув короткий взгляд. — Вы не переживайте, ничего сложного, просто придется посидеть немного в библиотеке, занимаясь кое-какой учебной волокитой. Только и всего. — Ладно, — Сяо Чжань согласно кивает, хотя большого желания не испытывает, в смысле совсем, но раз так надо, то что поделать. Они располагаются в новой библиотеке за общими ноутбуками, в шуршании листов книг и бубнеж читающих и зубрящих. Пусть это и студенческая библиотека, но Сяо Чжань находит ее чертовски уютной, даже подумывает, что однажды не прочь бы взять огромный стакан кофе и засесть здесь за чтением манги, если сюда вообще пускают с напитками и своим чтивом. — Итак, в чем задача, — директор Янг опускается на мягкий стул, придвигаясь к столу и откладывая в сторону все мешающее, — нам нужно сформировать списки необходимых книг для каждого студента на следующий год. Не удивляйтесь, работа очень объемная, так что привлечены не только вы. Как, справитесь? — Что-то мне подсказывает, что отказаться я не могу. — У вас поразительно хорошее чутье. — Тогда перейдем сразу к делу. — Отлично, и кстати, — Энтони Янг суетливо перекладывает кипы бумаг с места на место, словно создавая вид занятости и важность предстоящей работы. Сяо Чжань не понимает, что с ним происходит, но это явно что-то не совсем похожее на мужчину, — если вашим ребятам очень сильно нечем заняться, я с радостью позволю им присоединиться, — он говорит это громче, чем нужно для того чтобы его услышал только Сяо Чжань, очевидно, привлекая внимание этих двоих, но те реагируют безразличным молчанием, так и продолжая сидеть, вращая глазами по сторонам. — Почему-то мне кажется, что ответ отрицательный, — Чжань отвечает мистеру Янгу за них, на что тот, не сильно расстроившись, пожимает плечами. — Что ж, не могу принуждать. Так, а вас, для начала, прошу зайти в архив буквально в паре шагов от нас, и взять у мадам Глосс обновленные списки студентов, — договорив, директор снова косится на охранников, и наблюдает как за Чжанем, так и за ними, вплоть до тех пор, пока парень не скрывается за дверью архива, вызывая все то же чувство непонимания своего поведения. В тусклом освещении тесной комнаты, заставленной стеллажами старых, списанных книг, Сяо Чжань никого не находит, начиная самостоятельно просматривать содержимое рабочего стола, надеясь найти то, что ему необходимо. — Нужна подсказка? — Господи! — Чжань поворачивает голову на слова так резко, что в шее что-то щелкает, и он так и оседает испуганно на стол. За его спиной, привалившись к полкам, стоит Ибо с довольной ухмылкой на лице. — Вредно быть таким нервным, братишка. Лысеть начнешь раньше времени и морщины появятся. — Черт! Ибо?! Ты как здесь? — Так Черт или Господи? — младший шагает ближе, с изучающим прищуром глядя в чужое лицо. — Искусство телепортации, слышал? — расстояние между ними сокращается до размеров полушага. В запахе книжной пыли и слабом свете настольной лампы Сяо Чжань как никогда прежде чувствует близость к Ибо, будто невидимые магнитные линии идут от его кожи к коже парня напротив. Он очень много думал, как пройдет их первая встреча после того случая. Как поведет себя Ибо, а как он сам? Что почувствует? Захочет исчезнуть, сбежать, не в силах побороть чувство неловкости и стыда. Или Ибо перед ним окажется в таком состоянии, что ему ничего не останется, кроме как отстраивать и без того хлипкие мосты обратно, уверяя, что все в порядке, боясь рассказать, на чем именно основывается это «все в порядке». Но на деле Ибо кажется таким же, как и всегда, а ему самому волнительно, но в каком-то приятном смысле. Немного радостно его вновь увидеть и даже легкие немного подводят. Особенно, когда тот наклоняется очень близко к лицу, смотря немигающим взглядом, и Чжань едва удерживается, чтобы не отклониться. Парень скашивает глаза на скулу и коснувшись чужого подбородка, заставляет чуть повернуть голову. — Заживает неплохо. — Да, спасибо. Ибо по-прежнему продолжает держать лицо Сяо Чжаня пальцами, и тот, несмотря на это, поворачивается к нему, смотря в глаза. Он тоже оправился не до конца, кое-где сверкая пятнами синяков и корочками ссадин. — Я передам Джею, — Ибо произносит заторможено, не отводя взгляда, пока его палец очерчивает подбородок старшего будто задумчиво и случайно, но этого короткого движения достаточно, чтобы воздух для Сяо Чжаня стал слишком тяжелым. — Твой шов тоже неплох. Это грозит закончиться тем же, чем закончилось в душевой тогда, и Чжань почти готов, но Ибо растерянно отступает назад к полкам и прочищает горло. — Не расскажешь, почему тебя так сложно выловить? В Роланде не появляешься, в соцсетях тоже нет, на телефонные звонки не отвечаешь. Персона минимальной досягаемости, даже личная охрана за плечами. — Отец лишил меня телефона и вайфая, как и свободы передвижения. — О-о-о, смотрю он совсем плох в своей шизанутости. А с Бриской дружить ты так и не научился? Был бы умнее, уже давно сидел бы с телефоном, благодаря ей. Так что настоятельно советую, будь внимательнее к этой женщине и однажды это сыграет тебе на руку. Чжань и сам прекрасно знает, чувствует поддержку и ее готовность помочь, буквально в каждом взгляде, но это уже вопрос умения пользоваться людьми, а таким навыком он никогда не обладал. — Ты сам вообще как? — старший решает не развивать этот разговор, свернув на другую тему. — Что с отчислением? Да и вообще? — под «да и вообще» подразумевается слишком много того, что сложно произнести вслух и в основном это, конечно, касается того, что между ними происходит. — Энтони говорит, что все стихло и, похоже, обошлось. Скорее всего, потому что Вик присел на жопу ровно. — Ясно, — Чжань кивает и нервно дергает уголками губ в улыбке, понимая, что сам он следующий год начнет в другом учебном заведении. Но оно будет, по крайней мере, в Манхэттене, так что это в общем-то не смертельно. Возможно, при правильном поведении, отец не будет таким Цербером и оставит его свободу в покое, и у него даже получится общаться с Ибо и ребятами. — Я приду к тебе сегодня…. — Ибо прерывает образовавшуюся тишину, но неуверенно и так неопределенно, что совсем не понятно: это вопрос или утверждение. — Ты спрашиваешь разрешения? — Чжань с интересом заглядывает в чужое лицо, пока младший, опустив голову и нахмурившись, наматывает нитку от рубашки на палец. — Нет, ставлю перед фактом, — он наконец возвращается к своему привычно самоуверенному тону, от этого Сяо Чжаню хочется даже ухмыльнуться в ответ, ведь такой Ибо в сто раз привычней, ведь пока именно такого Ибо ему довелось знать. — Если, конечно, эти два сторожевых пса не спят на коврике у твоей кровати. — Пока нет, но кто знает. — Вот и порешали, — младший снова подходит очень близко к Сяо Чжаню и наклоняется вперед, потянувшись к чему-то за его спиной. От этих действий, сильно сокращающих между ними дистанцию, Чжань еле сдерживается, чтобы не сжать край стола пальцами, задержав дыхание. — А теперь вали отсюда, пока твое отсутствие не стало слишком подозрительным. В руки старшего суют бумаги, и после этого до него доходит, что именно за ними тянулся Ибо, но это вовсе не отменяет факта того, что расстояние между ними тот срезал нарочно и отходить от него вовсе не торопится. — Ты же понимаешь, что в нашем доме тебе не все будут рады, а тайком попасть туда не так просто? — Чжань поворачивает голову к все еще близко стоящему парню, уперевшись взглядом в скулу. — Это уже мое дело, как решать эту проблему. В карман брюк попадает что-то ощутимо увесистое, от чего Чжань непонимающе хмурится, а Ибо сразу же отступает. Запустив свободную руку в карман, старший достает телефон, который точно принадлежит Ибо, такой же побитый, и кое-где с уже потекшими пикселями на экране. — Мне нужно, чтобы ты был на связи, — Сяо Чжань сразу же получает ответ на свой недоумевающий взгляд и тут же задает вопрос следом: — А как тогда ты? — Это тебя не должно волновать, — Ибо отмахивается, скривившись. — Все, давай вали. Надоел. Серьезно. Сяо Чжань хмыкает, не сдержав улыбку, и качает головой. — Все такой же грубиян, — он перехватывает поудобнее бумаги, сунутые ему в руки, и только на полпути к двери, взглянув в них, понимает, что это те самые списки студентов, хотя об этом он и словом не обмолвился. — Постой, а как ты…? Нет, подожди, — Чжань на секунду задумывается, пока пазлы в его голове складываются один к одному. — Вы что… Директор Янг и ты… все это… — Вау, соображаешь, когда хочешь, — Ибо наигранно удивляется, расширив глаза и бесшумно аплодирует. — То-то он ведет себя как-то странно. — Так и передам, что ты не оценил его актерские навыки. Сяо Чжань совсем не ожидал этого от мужчины, но бесконечно благодарен, сказав Энтони только им двоим понятное «спасибо». Вообще он заметил, что, при всей скверности своего поведения, Ибо умудряется собирать около себя на удивление хороших людей. Директор Янг уходит почти сразу же по возвращении Чжаня, тихо сообщив, что тот может бросить его поручение в любой момент, сделав вид, что он как самый нерадивый студент сбегает, забив на задание. Собственно так Сяо Чжань и поступает, но, конечно, не сразу, все же сохраняя хотя бы какую-то правдоподобность происходящего. Мир вдруг стал в десятки раз ярче и воздух легче. Шутки Сюань Лу до ужаса смешные, а она сама до жути родная и милая, что хочется заобнимать в каком-то порыве эйфории. Подруга недоумевает и даже пристает с вопросами — не появилась ли у Чжаня девушка. Но нет. Причина совсем не в этом. И вовсе не в Ибо, не в тяжести его телефона в кармане Сяо Чжаня, не в тайной встрече сегодня вечером. Потому что, ну правда, это тут совсем не причем. Ибо для Чжаня только Ибо, которого он никогда не рассматривал как-то неправильно, пусть и думал в последнее время об этом слишком много. Придя домой после прогулки, он убирает комнату, потом находит этот порядок слишком неестественным и наводит искусственный бардак. Это будет тот самый момент из фантазий Чжаня, когда Ибо останется у него, и он сможет показать ему что-то заполняющее будни его жизни, пусть это и не та стопроцентно сбывшаяся мечта о примирившейся семье, но уже лучше, чем ничего. Хотя… Нет, Господи! Он совершенно не знает, о чем можно будет поговорить с младшим! Ему едва ли будет интересно смотреть тысячи его видео и фото с ролевых фестивалей, слушать какой-нибудь треп об универе, переживаниях Сюань Лу насчет отсутствия личной жизни. От одной только мысли ладони начинают потеть, периодически становясь непривычно холодными. Сяо Чжань думает попросить Бриску приготовить какие-нибудь закуски, потом решает, что это как-то слишком торжественно, снова думает и снова отменяет свое решение, заходя и выходя на кухню, в итоге делает сам пару неуклюжих и разваливающихся бутербродов. За окном уже несколько часов как темно, и ждать какого-нибудь смс на телефон Ибо он не перестает, но тот молчит, хотя это даже лучше, чем получить сообщение о том, что младший не придет. Сяо Чжань таким нервным не чувствовал себя никогда, живот так и крутит, а ноги наворачивают круги по комнате. «Так, постой. Остановись», — он хочет сделать перерыв, успокаивая себя. Это только Ибо, все эти эмоции не должны с ним происходить. Он расслабленно вдыхает воздух, упав на кровать, раскинув руки. Улыбка так и растягивает губы в стороны, когда ему вспоминается сегодняшняя встреча в архиве, а еще представляется, как младший придет к нему. Ему хочется вернуться в норму, отбиться от этого тревожного предвкушения, но что бы он ни делал — это не работает. Чжань одевается по-домашнему, потом в более приличные вещи, а затем снова в домашнее, съедает уже заветрившиеся бутерброды, испачкавшись кетчупом, из-за чего снова переодевается. В такой круговерти проходит время до полуночи, и чем чаще Сяо Чжань смотрит на часы, тем больше разочарования начинает испытывать. Уже начало первого, ему что-то подсказывает, что все сегодня было напрасно, ждать уже больше нечего. Он почти засыпает, когда резкая тишина и темнота заставляют тревожно открыть глаза. Тихо игравшая музыка вдруг замолкает и неоновый светильник гаснет. В доме, похоже, какие-то проблемы с электричеством, из-за чего Сяо Чжань практически выходит из комнаты, чтобы узнать в чем дело, когда какой-то скребущийся звук раздается за его окном. Вернувшись обратно и откинув штору, он видит смутный силуэт знакомого лица. — Я думал ты догадаешься оставить его открытым, — Ибо бормочет напряженным от физической нагрузки голосом, заваливаясь внутрь комнаты. — Я по-твоему через стену должен был пройти? — Вообще мне привычнее встречать гостей через дверь, — Сяо Чжань отодвигает занавеси, помогая выпутаться из них парню. — О да, тогда давай, я выйду и зайду нормально. Уверен, папаша оценит, — он откидывает почему-то мокрые волосы с лица и встряхивает головой. — Мы тут с Бриской весь ваш замок от электричества отрубили, чтобы я смог тайком пробраться мимо дракона, а принцесска мне предлагает войти через парадный вход, — неоновый светильник загорается, как только Ибо заканчивает говорить, и он тут же отмечает хорошую работу Бриски. В фиолетовом свете комнаты теперь видно, что у него точно мокрые волосы, как и одежда, так что Чжаню это совсем не показалось. Младший проходится по комнате с интересом разглядывая стены и содержимое полок, стараясь просушить волосы рукой, пока Сяо Чжань наблюдает за ним, ощущая как внутри взрываются маленькие фейерверки. Кажется, будто бы то, что Ибо здесь — не может быть правдой, даже дыхание перехватывает. — Ого… — отзывается тот, обернувшись на него. — И каково это — жить в Акихабаре? — Моей комнате до этого далеко, но я удивлен, что ты знаешь что это. — Готовился, — ответ звучит с усмешкой, в сопровождении кривой ухмылочки. — Хотелось произвести впечатление. — Это сработало. Ибо хмыкает, состроив лицо, говорящее, что это было очевидно и продолжает оглядывать все вокруг. — Почему ты мокрый? — Чжань все так же неотрывно наблюдает за каждым чужим шагом, стараясь сокращать моменты молчания между ними, потому что иначе его слишком сплющивает. — Потому что ты предусмотрительно «подготовился» и «выключил» всю вашу систему полива садов и газонов, чтобы я мог спокойненько себе пройти. Черт, Сяо Чжань действительно вообще никак не подготовился, даже не додумался отключить полив. Но зато он наворачивал круги по комнате и занимался неважной суетой в ожидании. Класс. Жизненно необходимо. Мысленно ругая себя, Чжань залезает в шкаф, отыскивая сменную футболку и шорты, чтобы предложить их Ибо. — Извини, я не подумал. Ко мне обычно никто не пробирается тайно по ночам, — подойдя к парню, он тычет рукой с одеждой в чужой бок, привлекая внимание. — А теперь буду пробираться я, — Ибо сокращает расстояние, точно так же, как и в архиве. Видимо, у него неконтролируемая необходимость заставлять Сяо Чжаня чувствовать напряжение. Их разделяет слегка вытянутая рука с предложенными вещами, но и это расстояние становится меньше, когда парень упирается в нее животом. — Нервничаешь? — Немного. — Потому что я могу сделать «что-то»? — Ибо сжимает стопку вещей так, что захватывает чужую ладонь и дергает ещё ближе к себе. — Что-то такое, как в прошлый раз? — Потому что мне это может понравиться. Чжань смотрит в лицо напротив в наступившем молчании, выдерживая испытующий взгляд до самого конца, пока у него не забирают одежду, выпустив его руку. Он отходит и даже отворачивается, когда Ибо стягивает с себя футболку, хотя и сам не понимает зачем, и ждет реакции на свои последние слова, но тот предпочитает молчать. Хотя Сяо Чжань и сам не знает, чего хотел ими добиться, каких действий и реакций. Или же знает, но хочет не замечать этих мыслей. Ведь это Ибо, человек, с которым он хотел абсолютно обычных братских отношений всю свою жизнь, а все остальное — это слишком резко и быстро, как снег на голову, спровоцированное случившимся между ними. — Как твои порезы? Зажили? — Чжань пробует начать говорить, чтобы отвлечься от размышлений, да и с Ибо нужно уже начать общение хотя бы о чем-то, но к нему все же не поворачивается. — Как на собаке, — бодро отвечает тот, словно это самая обыденная вещь в его жизни. — А могу я…— Сяо Чжань делает паузу, побаиваясь спросить, и получить отказ, — взглянуть еще раз? Ответа нет достаточно долго, так что только остается мозолить глаза, смотря на неоновый светильник на стене в форме китайского иероглифа. — Смотря, что я получу взамен, — слова звучат чуть ли не над ухом, так что Чжань понимает, насколько близко стал за его спиной Ибо, ощущая нервный холод, хлынувший в ладони. — Я, знаешь, как-то не привык раздеваться ради того, чтобы меня кто-то разглядывал. Все нотки чужого голоса оставляют волнение в теле. Младший либо издевается и играет специально, либо действует и говорит, следуя на поводу своих реальных ощущений, но Сяо Чжань совершенно точно хочет поддержать происходящее, чем бы оно в итоге не оказалось. Он поворачивается к парню, точно зная, что его лицо будет вызывающим, взгляд провокационным, к этому он вполне готов и, вздернув подбородок, отвечает таким же взглядом, стянув с себя футболку. — Что если сделаем так? Окажемся в равных условиях. Устроит? Ибо молчит, не показывая никаких эмоций, и только дрогнувший вниз уголок губ выдает удивление. Он не опускает глаз, оглядывая чужой торс, все так же смотря только в глаза, но спустя время стягивает с себя футболку в ответ. Освещение светильника не очень яркое, но этого в принципе достаточно, чтобы разглядеть черточки на чужих рёбрах. Нет уже такой болезненной обиды за младшего, за то, что он с собой делает, и что вынужден проходить через это, не видя других решений и способов подавить свои эмоции. Теперь для Сяо Чжаня это просто факт, пусть и неприятный. — Это связанно с твоим расстройством? — старший проходится взглядом по всем многочисленным полосочкам, отмечая то, насколько некоторые из них видимые и серьезные. — Сначала — спровоцировало его, а теперь — стало сопутствующим. — И как это работает? Как ты позволяешь этому работать, делая этот ужас с собой? Это же необъяснимо настолько, что почти фантастика. Ибо усмехается с неким сожалением. Наверно, ему очень даже хотелось бы, чтобы это все было только фантастикой, не пересекающейся с его реальностью. — Когда у тебя в при́нципе отсутствует инстинкт самосохранения на рефлекторном уровне, это вполне себе реально. Ты — знаешь по умолчанию, что затевать драку с толпой отмороженных неформалов — практически смертельная затея; а я — только после того, как покопаюсь в мозге, вспомнив, есть ли эта затея в списках жизнеопасных. Я понимаю угрозу только на уровне памяти, постоянно прикидывая, будут ли плачевные последствия после того или иного действия. Но даже с этим можно было бы вполне себе нормально жить, если бы характер моей жизни, да и мой собственный и все остальные факторы не были бы такими, как есть. Сохранять светлую голову, которая четко выдает информацию о том, что можно и что нельзя — очень сложно в таких условиях, так что обычно я слишком поздно понимаю, что уже́ делаю то, что закончится в итоге разбитым лицом и телом, трещинами в костях и долгим болезненным скулежом в углу. Спасибо есть хотя бы Джей, иначе без денег на полноценную помощь, я бы уже давно откинулся от какого-нибудь воспаления или инфекции. Звучит складно и понятно, но Чжаню все равно неведомо, как можно не чувствовать опасность и страх за себя. Ну это ведь само собой разумеющееся — знать, что спрыгнув с крыши, ты скорее всего умрешь, а не приземлишься на ноги. Но все верно, не просто же так это расстройство. Нормальный человек едва ли сможет понять, каково это. — Допустим, но, а с этим что? — он кивает головой на шрамы. — Это просто можно перестать делать. — Если бы я перестал, уже давно разлагался бы под землей. Мне нужно это, чтобы отвлечься, сосредоточиться на боли, глубине, самом процессе. Это только поначалу было агрессией к себе и способом наказать, сейчас же это панацея от чего-то более серьезного. Даже Джей считает, что это лучше, чем если я сбегу искать проблемы в очередном импульсивном припадке. Сяо Чжань молчит, касаясь кончиками пальцев чужих шрамов. Их слишком много для такого молодого тела. Одни наслаиваются на другие, как боль, которая раньше была очень острой и важной, а потом стала пустяком, перекрывшись другой, более волнующей. — Не драматизируй уж очень сильно, — голос Ибо звучит неожиданно глубже, Чжань даже взгляд на него поднимает, но касаться не перестает, двигая ладонью на автомате. — Я не такой уж конченый мазохист. Некоторые из них — это последствия драк или другой неосторожности. Старший ничего не отвечает на это, и в повисшем молчании ощущает, как сильно поменялась атмосфера и слишком ярко для себя акцентирует свою руку на чужом теле, слабо припоминая, как она там оказалась. — Ничего, что я трогаю? Ибо не торопится ответить, изучая лицо Сяо Чжаня вдоль и поперек, слишком говорящим взглядом. — Ничего, но я предпочел бы находиться на равных условиях. Чжань медлит, пока все в его теле стремится ускориться, запрашивая больше и больше недостающего кислорода. Ибо обычно очень грубый, резкий и непредсказуемый, так что проявляемый им интерес, граничащий с желанием, кружит голову, потому что представление о том, каким он может быть, переступив черту их «родственных» отношений — вызывает слишком сильное желание узнать его и с этой стороны. Такое сильное, что Сяо Чжань, взяв его руку, кладет ладонь на свою, все так же оголенную талию. — Так устроит? — А ты смелее, чем можешь показаться. — А ты наоборот. Они так и стоят, смотря друг на друга. Чжань сегодня был слишком решительный для себя, его лимит исчерпан, так что остается надеяться на Ибо. На то, что он сделает что-то сам, что-то — что очень сильно сократит между ними пространство и заставит легкие гореть. Но тот бездействует, даже руку на его талии держит очень скромно, едва касаясь кожи. — Так и что? — старший дергает бровью, будто бы спрашивая, почему тот медлит, но озвучивает другое, непристойно томным голосом. — И ты помнишь, какой из них с чем связан? Самый первый, самый болезненный, самый значимый? — В общих чертах. — Да? — Чжань проводит по коже медленно и ощутимо, уже просто потому что ему нравится, нравится ощущение чужого тела под пальцами, нравится видеть, как меняется Ибо, наблюдать за каждым его движением, нравится ощущать, как сжалась чужая рука на его талии, где-то даже на грани боли. — И? — На уровне твоих пальцев были первые, — в голосе, кажется, проскакивает дрожь, или ее просто очень хочется услышать, пока Ибо делает обзор по отметкам на своих ребрах, — это была разбитая витрина на маминой работе и ее увольнение по моей вине. Чуть ниже… — Сяо Чжань пристально смотрит в глаза напротив, предчувствуя, что рассказ не дойдет до конца, оборвавшись примерно сейчас каким-нибудь взрывом необузданных чувств, но младший сдержаннее, чем может показаться, и после заминки просто продолжает проговаривать слова, хоть и немного заторможено. — Чуть ниже — первое отчисление из школы, потом разочарование в казалось бы друге, угроза колонии, депрессия мамы, издевательства над Цзыи, Чэном и Китогавой. Огромный на шее — плохая вредная привычка дергать цепочку во время нервов, очень долго и очень сильно. — А эти? — Сяо Чжань оставляет касание на самых выпирающих и страшных, чем-то похожих как на порезы, так и на ожоги, о которых Ибо предпочел умолчать при рассказе. Тот отвечать не спешит и, кажется, хочет совсем с этим закончить, опустив глаза, поджав чуть заметно губы. Ничего хорошего это не означает, как и то, что все сексуальное напряжение сменилось в нем просто напряжением, вызвав тревогу в Сяо Чжане. — Ибо? Что значат эти? — Ты не хочешь этого знать, — почти неслышно оседает на слух, после чего младший неожиданно отступает, вынудив схватить его за руку, останавливая. — Я же спрошу об этом позже, если ты не ответишь, и еще много раз после. Так будет до тех пор, пока ты не расскажешь, так что давай покончим с этим сейчас. — По-моему ты сегодня слишком смелый для того Сяо Чжаня, которого я привык видеть, — Ибо перехватывает его руку, угрожающе сжав, мгновенно показывая раздражение. — От тебя нахватался, — парирует тот, подхватив чужой тон, выдерживая долгий молчаливый взгляд. — Я не отстану, Ибо. Что они значат? — но младший не отвечает, и чем больше он молчит, тем хуже догадки Чжаня. — Они старые. Ведь не может же быть что… — он запинается, боясь озвучить, потому что если предположения окажутся верными, будет очень больно. — Они ведь не могут быть связанными… ну…с… — С тобой? — Ибо совсем не спрашивает, а абсолютно точно утверждает. От этого в голову что-то сильно бьет и взгляд на чужом лице фокусируется слишком резко, вызвав боль в глазах. — А ты думаешь то дерьмо, которое я чувствую, пришло ко мне только вчера? Тогда в углу? А? — младший усмехается так горько, что Чжань и сам чувствует, как все внутри сводит горечью, — Не будь таким наивным. Если бы я осознал это только тогда в душевой, я бы к тебе и близко не подошел. Да ты бы и сам не захотел, потому что, скорее всего, я бы избил тебя сразу после того, как нас прервала Цзыи, выплеснув все свое непонимание происходящего, гнев и досаду. Но, как видишь, этого не произошло, потому что эта херня со мной уже очень давно. — Но ведь мы знакомы всего лишь… — Ой, Сяо Чжань! — Ибо раздраженно обрывает его и резко отходит в сторону, нервно мотнув головой. — Давай я не буду рассказывать тебе об интернете и напоминать о том, как сильно ты любишь сидеть буквально во всех существующих соцсетях. Я наблюдал за твоей жизнью, когда тебе еще было шестнадцать, настолько много и одержимо, что было ощущение, будто мы взрослеем вместе. И если сначала это было лишь для того, чтобы понять, что в тебе есть такого, что отец так слепо любит тебя, то потом я сам стал как он, с разницей в том, что чувства у нас с ним немного разного плана. Я был так зол и потерян, так отчаянно хотел отучить себя от этих чувств, что причинял себе более чем ощутимую боль, вырабатывая рефлекс: мысли о тебе равно мучения. Но это как-то не сработало. Это совсем не значит, что ты мне что-то должен или обязан и принуждать тебя я ни к чему не собираюсь. «Ты не принуждаешь» — Сяо Чжань только думает про себя, не произнося, потому что если Ибо уже вбил себе это в голову, то переубедить его вряд ли выйдет, только выбесить, а Чжань и так ходит сегодня по краю со своим на удивление смелым поведением. Оставив эту тему, он включает рандомную документалку, чтобы заглушить их бубнеж, если им удастся найти о чем еще поговорить, и приносит свежеиспеченный морковный бисквит, нагло сворованный с кухни. Они растягиваются на креслах-мешках перед окном, хотя за ним нет какого-то совершенного вида, просто так гораздо интересней, чем лежать на кровати. Сяо Чжань все же рассказывает про свои ролевые, о том, как однажды в школьной поездке его забыли на одной из остановок; как он пошел на выпускной с парнем, знакомым из параллели, которому не с кем было идти; как в первый раз напившись, узнал, что у него непереносимость и как потом было стыдно перед преподавателем по истории, которой он названивал, признаваясь в своей влюбленности. Ибо с удивительным вниманием и интересом слушает, даже иногда комментируя и улыбаясь, потом рассказывая истории о своей жизни, которые далеко не такие радостные, иногда даже жестокие и жутковатые для Сяо Чжаня, но младший вспоминает их с улыбкой, так что тот его поддерживает. Они неожиданно обнаруживают, что росли на одних и тех же передачах и детских играх, и спорят о незначительной мелочи так, что и Ибо и сам Чжань начинают не на шутку заводиться, пиная друг друга ногами. А через несколько таких пинков и несогласия во мнениях, старший сваливает на младшего мешковатое кресло, навалившись сверху, потому что неощутимой тяжести своеобразной мебели не хватает, чтобы проучить парня. Он решил не сдерживаться и вести себя обычно, как ведет себя Джей с Ибо, не придерживаясь дистанции, потому что иначе сам Ибо не станет дурачиться, даже если ему захочется, а так у него есть повод и он его не игнорирует, отвечая на ребячество, хоть и довольно сдержано и неумело. Понимая, что еще немного и младший начнет раздражаться уже не по-шуточному, Чжань отступает, свалившись на пол, распластавшись всем телом. Он наблюдает за тем, как Ибо, ерзая на месте, поправляет вещи на себе и растрепавшуюся торчащую челку, и думает, что еще в марте он не знал как к нему подступиться, а теперь они дурачатся в одной комнате, в которую Ибо проник, потому что хотел побыть с ним. — Получается, ты больше меня не ненавидишь? Своей этой высокомерно показательной ненавистью. — Ну-у-у, Вик до тебя добрался, ты от меня так и не отвалил, а я все же не смог сдержать себя, так что все то, от чего тебя должна была уберечь эта ненависть — уже случилось, и теперь в ней больше нет смысла. Хотя ты все еще, по привычке, бесишь, — Ибо хмыкнув, тычет ногой в колено старшего, в доказательство своему периодическому раздражению. — Это хорошо, потому что мне, по привычке, нравится это в тебе. Ибо смотрит на Чжаня молча, пока тот тупо улыбается в ответ, а затем пренебрежительно усмехнувшись отворачивается, закрыв лицо руками. — Сяо Чжа-а-а-ань, Господи, ты хотя бы понимаешь, что и как говоришь? — он снова бросает взгляд на Чжаня и усмехается, словно старший самое глупое создание, которое он знает. — Хотеть сблизиться со мной просто чтобы стать семьей и все «это» — не тоже самое. Не надо флиртовать просто потому что в прикол. Для меня это абсолютно серьезная херня, которая называется инцестом в современном обществе, отклонение от нормы, нуждающееся в лечении, так что пусть из нас двоих только я буду абсолютно ненормален. — Ты не ненормален, — голоса хватило, чтобы выжать чуть слышно, а улыбка с лица сползла еще на начале чужих слов. Чжань пялится сквозь стену, понимая, что со стороны наверно так и выглядит, будто бы он просто дурачок, не понимающий происходящего, потому что иначе никак не объяснить его абсолютное принятие их изменившихся отношений. Если только здесь и сейчас не выложить всю правду, которая подробно объяснит, почему и́менно он так спокойно реагирует, а Ибо не является ненормальным, и скорее всего это разрушит тот небольшой прогресс в отношениях между ними. Но младший имеет право знать. Имел еще тогда, когда начал резать уродливые борозды на своем теле, наказывая себя за постыдные чувства — Знаешь, мне так не хочется портить то, что между нами есть, — Сяо Чжань принимает сидячее положение на полу, потому что это не та тема, о которой можно говорить, лайтово развалившись, — но будет лучше, если ты узнаешь. Я хочу, чтобы ты выслушал не перебивая, так будет проще, а вопросы сможешь задашь потом, если, конечно, все еще захочешь со мной разговаривать, — Чжань не видит Ибо, находящегося чуть сбоку за спиной, но ощущает напряженно смотрящий взгляд в свою макушку. — Наши родители, конечно, натворили всякого, из-за чего у нас теперь все так, но осуждая их, уже ничего не исправишь. Наверно, стоит начать с детства, оставив подробности, как наш отец и моя мать пытались связать свои судьбы дважды. Моя жизнь до семи лет была не такой радужной, как тебе могло показаться. Я, брат, мама и папа, за которого она вышла, когда с Лингом у них не получилось, существовали в режиме выживания. Не новая одежда, не самая качественная еда, одна комната на всех в общежитии, максимальная экономия на всем, из-за необходимости покупать матери не самые лучшие, но все равно недешевые лекарства. Но знаешь, даже живя вот так, мы не были несчастной семьей, скорее наоборот, нам удавалось ловить моменты радости в пустяковых мелочах, — Чжань смолкает, смотря на кончики своих пальцев, ощущая жесткую ностальгию и нехватку тех пустяковых радостей, что даже приходится сморгнуть пелену с горящих глаз. — Но один день решает сломать абсолютно все. Мы с отцом и братом попали в жуткую аварию. Настолько серьезную, что не понятно, как я выжил. Отец сразу насмерть, брат в тяжелом состоянии в коме, а мама в больничном коридоре в горьких рыданиях и непонимании, как нас с братом вообще вытаскивать. В той сложной ситуации она смогла найти только один выход, обратившись к Ван Лингу за помощью, ведь его ребенок прямо сейчас умирает, — Сяо Чжань делает паузы, готовясь к самой неприятной части, набираясь смелости, чтобы просто не срезать историю. — Мама поставила буквально все на эту небольшую надежду найти спасение, перестраховавшись и продумав «от» и «до» все на будущее. Так что вот так однажды проснувшись, я обнаружил у своей постели незнакомого мне тогда мужчину, с результатом теста на отцовство вероятностью 98%. Но знаешь в чем самая грязная сторона поступка моей матери? Никто и никогда не брал мой биоматериал на анализ, потому что он никогда не показал бы и пары процентов вероятности. Это результаты родства Ван Линга и нашего старшего брата, который лежал в коме в палате другого отделения, а я просто родился в подходящее время, удачно вписавшись в даты интрижки между матерью и Лингом. Сяо Чжань замолкает, ощущая будто бы сейчас Ибо не сдержится, задав первые вопросы, а ему самому нужно подышать, потому что голос начал дрожать еще несколько минут назад. Но Ибо молчит, даже когда это молчание становится неудобным, поэтому Чжань заканчивает, озвучивая то, что не хотел бы, надеясь, что младший додумает сам, избавив его от надобности говорить. — В тот год наши жизни и начали меняться, перестроившись на другие маршруты. Я потерял и родного отца и брата, который не выбрался, а ты свою, хоть и не совсем удачную, семью. Надеюсь, теперь ты понимаешь, почему ненормальность отношений между нами не имеет никакого значения, потому что мы друг другу никогда не были роднее просто чужих людей. Ибо все так же молчит. Даже становится страшно до такой степени, что спина немеет под чужим взглядом. Но спустя время он встает, шагнув мимо Сяо Чжаня к окну и уперевшись в него лбом. Едва различимый смех начинает заполнять комнату, но отнюдь не предвещающий чего-то хорошего. — Сяо Чжань, Сяо Чжань, Сяо Чжань… Что за хуйню ты сейчас выдал? А? — Ибо бросает леденящий взгляд на парня, с пугающей улыбкой на губах и снова отворачивается к окну, упираясь кулаком. — Что! За! Ебаная! Хрень? А?! — он отбивает каждое слово тыльной стороной кулака, поднимая шум. — Ибо, тише, пожалуйста! — старший вскакивает, но не подходит ближе. — То есть ты хочешь сказать, что этот ебаный мудак растил чужого ребенка? Так получается?! — Ибо, отец услышит. Прошу, пожалуйста… — Услышит кто, прости? Отец?! — Ибо наступает на Чжаня, вцепившись в горло рукой и напирает, пока тот с грохотом не впечатывается позвоночником в стену рядом с полками, с которых падает пара коллекционных фигурок. — Ибо, прошу… — Ты имеешь право меня о чем-то просить? После того, как жил на моем месте в самых сказочных условиях, тратя деньги на это дерьмо, — он, не выпуская Чжаня, отступает вбок, увлекая его за собой, затем снова шарахнув его тело об стеллаж так, что на голову начинает сыпаться все его тщательно расставленное содержимое. — Я воровал ланчи у своих одноклассников, пока ты думал на какую именно всратую мангу потратить деньги, и подыхал от воспаления легких, потому что платить за отопление в нашей комнате было нечем, пока ты не задумываясь тратился на эти тряпки, — он взмахивает рукой в сторону висящего на стене костюма. — Прежде чем просить у меня что-то — подумай, имеешь ли ты право. — Сяо Чжань! — дверь в комнату распахивается вполне ожидаемо, после такого-то шума, включенный свет бьет в глаза, и теперь всё далее происходящее не может быть предсказано даже отдаленно. — Ты? Как ты вообще посмел заявиться в мой дом?! — О-о-о, а вот и наш любимый па-а-а-па, — Ибо отпускает Сяо Чжаня, обращаясь к мужчине с едким пренебрежением. — Скажи-ка мне, родной мой человек, каково это — воспитывать чужого ребенка? М? Земля уходит из-под ног Чжаня, и он может только предположить с каким испуганным и умоляющим взглядом смотрит на отца сейчас. Ему вовсе не так важно жить в достатке, с этим человеком, но ему страшно от чужой реакции, которую нельзя даже предсказать. Ван Линга дурачили на протяжении тринадцати лет, а это совсем не шуточная ситуация. Но несмотря на весь этот страх, Чжань видит на лице мужчины скорее сочувствие и беспокойство, пока Ибо продолжает атаковать: — А-а-а! Ты ж не в курсе! Поздравляю! Ты выиграл себе роль дебила в этой жизни, которого наебали и использовали, когда это было необходимо, — младший явно упивается каждым словом, выбирая самые насмешливые выражения лица. — Ты бросил свою жену и родного сына ради левой бабы и чужого ребенка, и я бы на твоем месте очень сильно задумался, видела ли она в тебе хотя бы человека, а не ходячий мешок с деньгами. Ван Линг мгновенно багровеет в лице, стремительно пересекая комнату. Громкая пощечина такая сильная, что заставляет Ибо пятиться, и споткнувшись об кресло-мешок свалиться на пол. — Отец, не надо! — Сяо Чжань пугается до тошноты, когда отец яростно сжимает чужое лицо пальцами, нависнув над младшим, и успевает только дернуться в его сторону, когда тот окидывает его свирепым взглядом, пригвождая на месте. — Даже не смей приближаться, или я изобью его еще и за то, что ты меня не слушаешь. Прием из разряда низких, но рабочих, так что как бы Сяо Чжаню не хотелось вмешаться, ему остается только смотреть, впадая в паническое оцепенение. — А ты закрой свой рот! — Ван Линг сжимая чужое лицо, затыкает парня и ударяет головой об пол, раз за разом на каждое слово. — Закрой свой поганый рот! — Пап! — Только попробуй еще что-то сказать про нее! И я тебя убью прямо здесь! — мужчина поднимается с Ибо, очевидно не зная, что едва ли тот еще помнит, что нужно бояться за свою жизнь. Спящий инстинкт самосохранения позволяет младшему, приподнявшись на локтях и растянув кривую улыбку на треснувших губах, продолжить насмехаться, распаляя чужую злость. — А что так? Не хочешь принимать то, что тебя просто использовали, тупорылый мудозвон?! — Ибо! Чжань успевает только вскрикнуть, едва удержавшись на месте, когда Ван Линг, перекосившись от ярости, дёргает парня за футболку, швы которой трещат, разрываясь. Он поднимает Ибо на ноги, притягивая как можно ближе к себе. — Повтори-ка? Использовали, говоришь? Использовали? — мужчина практически рычит в лицо напротив, полный ненависти, преувеличенной насмешки, брезгливости и пренебрежения. — Ты действительно думаешь, что меня кто-то способен использовать? А? — он, шагнув на Ибо, пригвождает его к стене так сильно, что воздух со свистом вылетает из его легких, а на лице отражается мимолетная гримаса боли. — Хотел удивить меня, решив, что я ничего не знаю? А? Напомню: я — лучший адвокат любого округа Нью-Йорка, сопляк. Мне была известна правда еще до того, как на мои уши навесили лапшу. Так что… — на лице отца разрастается выражение самодовольства и безумное предвкушение реакции на последующие его слова, и он даже не брезгует придвинуться к Ибо настолько, чтобы говорить практически на ухо шепотом. — Я просто хоте́л воспитывать этого ребенка и видеть в нем сына, которым ты быть не смог, так же как и хоте́л жить с любимой женщиной, каковой твоя мать никогда не являлась. И я жил более чем счастливо, зная как ты со своей мамашей барахтаетесь по горло в дерьме. Жаль только, что вы совсем не загнулись, лишив бы меня необходимости разгребать твои проблемы. Повисает пауза, во время которой взгляд Ибо меняется на абсолютно обескураженный и заполненный болючей обидой. Сяо Чжаня и самого, словно ударило сказанным, слишком жестоким и бесчеловечным. Младший отводит взгляд, а потом и вовсе опускает голову, а когда вновь смотрит на отца, с ресниц капает на лицо, хотя он все же старается держать мужественный вид и это самое болезненное, что когда либо видел Чжань. — Какой же ты конченый… даже не человек, а… — Ибо не может найти слов, втягивая воздух через нос и жёстко срывая чужие руки со своего ворота. Он шагает к выходу, толкнув плечом отца, стоящего перед ним, но останавливается чуть-чуть не дойдя до двери. — Жалко только, что я не могу тебя размазать, потому что к ебаному несчастью ты один из немногих людей, на которых я не могу поднять руку, неосознанно и против своей же воли считая тебя отцом. Паскудным и конченым, но все же. Мужчина ничего не отвечает, пока Чжань готов выть, понимая, что это правда. Это Ибо и будь на месте Ван Линга кто-то другой, младший вероятно свернул бы ему шею. — За что ты только меня так ненавидишь? Он не дожидается ответа, да и отец не то чтобы собирался, и просто выходит, а Сяо Чжань уже знает, что едва ли они снова хотя бы взглядом пересекутся, не говоря уже о чём-то еще. — Ну? — отец обращается к нему, вопросительно кивнув головой, — И как? Наигрался в семью? Ну, слава Богу, теперь эта херня наконец закончилась. Парень молчит, сжав зубы и дрожащие пальцы в кулаки. Все сказанное, сделанное, осуждающе высокомерный тон отца вызывает злость и отвращение. Сегодня между ними все разрушилось до уровня не восстановления, и речь не только про Ибо.