Не верь, Не бойся, Не проси

      Ступеньки закончились, и ноги медленно ступили на твёрдую поверхность серого асфальта. Поднялся лёгкий вечерний ветерок и ударил в сморённые свинцовой усталостью глаза, пытающиеся найти среди стоящих на парковке машин знакомую.       Я тяжело вздохнула, так ничего и не найдя и только подумала развернуться и немедля уйти прочь со двора, как вдалеке резко сверкнули яркие фары, стремясь, по видимому, привлечь моё внимание. Слепящий свет потух, и вскоре я разглядела в темноте черного внедорожника, за лобовым стеклом мужское лицо, что по мере сокращения дистанции приобретало хмурую сосредоточенность.       В тёмно-сером салоне стоял необычный запах, — то ли кожи, то пластика, — с примесью недавно выкуренных сигарет из пачки песочного цвета. Из магнитолы доносились тихие аккорды и еле различимые обрывки голоса певца.       — Это что за белобрысая была? Подруга твоя?       — Знакомая, — мигом ответила я и, оторвавшись от своего отражения в боковом стекле, медленно повернула голову к нему. — Ты хотел о ней поговорить?       — Да взбесила просто, — произнёс Пчёлкин. — А так я хотел поговорить, знаешь о чём? — мазнул большим пальцем по гладкому рулю. — Так понимаю, ты насовсем прописалась у своего дружка?       Я сначала не поняла, о чём идёт речь, но мелькнула догадка и стёрла морщинку недопонимания меж моих бровей. Вероятно, под «дружком» имелся в виду Смирнов, а «прописалась», следовательно, в его квартире.       — Пока живу там. Он всё равно уехал.       — Я в курсе, — кивнул он. Либо Катя рассказала всё как на духу, либо сам выяснил. — А если вернётся?       Миша уже который месяц кормит Катю обещаниями о скором возвращении, что та в порыве обиды часто задумывается купить билеты в Красноярск и навестить этого пустослова, так она его и называла.       — Как накоплю денег, так сразу сниму квартиру. Где-нибудь поближе с работой.       — И когда? Лет так через триста, да?       — Тебе-то что до этого? — с нескрываемой досадой проговорила я. — Это мои проблемы.       — Теперь твои проблемы – моя головная боль. И, видимо, постоянная.       — И что собираешься делать? Снова жить вместе?       — Нет, — тут же ответил Витя. — Квартирку тебе сниму. Неподалёку от моей, а то я манал сюда ездить.       Я заглянула в его бледно-голубые глаза в поисках чего-то искреннего, за что можно было ухватиться для того, чтобы понять, что он чувствует. Но, к сожалению, они оставались бесстрастными, слегка утомлёнными, будто бы разговор давался ему с большим трудом, в них сквозила легкая отчуждённость.       — Да нет, спасибо, обойдусь, — и отвела взгляд.       Вот тут Пчёлкин напрягся и раздражённо дернул плечом, выпрямившись на водительском сидении. Витя дышал медленно и тяжело.       — Ты-то, конечно, обойдёшься. Будешь последний кусок хлеба доедать и слова не скажешь, — выдохнул он и задумчиво облизнул пересохшие губы. — Но справедливо ли, что мой ребёнок будет жить хуже меня?       — Тебя, правда, волнует справедливость и другие обязанности перед обществом? Или ты сам это чувствуешь?       — Я в не настроении мудрить. Я просто хочу помочь тебе, — мои глаза в отчаянии нашли его, — ну и ребёнку.       Повисла тишина, напряжённая, как перетянутая струна, затем последовал глубокий вздох. Каждый вновь задумался о своём.       Я почему-то задумалась о детстве, где не существовало взрослых проблем, что по милости судьбы бездонной трясиной затягивали в себя. Там, в воспоминаниях, солнце светило ярко, под ногами росла мягкая трава, цветы благоухали особенно нежно, сахарные леденцы казались слаще. Всё было прекрасно, ярко и красочно, подобно картинкам в детских книжках.       Так и было до смерти мамы и ухода папы в загул.       Жизнь чудесна до первых бед. После них смотришь на всё по-другому. Оттенки меняются. Вкусы и запахи. Пережив сильный шторм, в свою гавань вернёшься новым человеком. С новыми мыслями, с новыми чувствами и ощущениями.       И вернёшься либо на целом корабле, либо на его обломках. В последнем случае корабль, чтобы вновь рассекать волны жизни, придётся строить заново. Да, трудно, но порадуйся за себя. Ты выжил.       Всё-таки человек подобен стеклянному сосуду, после падения либо остаётся паутинка трещин, либо многочисленные осколки, рассыпанные на полу. Но жизненные невзгоды закаляют, делают крепче. В следующий раз не разобьёшь, если, конечно, предварительно заклеил все трещины.       Мы с Пчёлкиным виноваты в том, что наш ребёнок был зачат неожиданно и в дальнейшем родится вне брака. Ошиблись. И я попытаюсь все ошибки сгладить, подточить и сделать менее острыми.       — Ладно, — прервал тишину Пчёлкин. — Что я должен сделать, чтобы ты наконец приняла моё предложение?       — Я очень ценю, что ты вызвался помочь, но, — я сглотнула слюну, — пожалуйста, не надо настаивать.       — С тобой по-другому нельзя.       Несмотря на эмоции, который он во мне вызывал, я нашла в себе силы ответить:       — А ты пробовал? — сорвалось с губ. Я взяла себя в руки. — Дай мне самой справиться. У меня медленно, но всё получается.       — Ань, под «получается» ты имеешь в виду работу уборщицей с маленькой зарплатой?       Как иронично. У нас двоих была грязная работа. Только у меня в буквальном смысле, а у него − в переносном. Я отмываю грязь, а он её наводит и тонет в ней, низменной и бесчестной.       И он ещё смеет осуждать мою работу. Да, с маленькой зарплатой, зато всё честно.       — Правильно понимаешь.       Витя поджал губы.       — Это хоть не вредит? — его взгляд спустился с лица на мои руки, сложенные в районе живота.       — Нет.       — Я всё равно против, чтобы ты работала там.       — Вить, ты же понимаешь, что, если меня вдруг уволят по невероятной случайности, то я сразу подумаю на тебя?       — Хах, — усмехнулся Пчёлкин. — Ты накосячишь, а я первый в списке подозреваемых?       Единственный в списке подозреваемых.       — Накосячу – это уже другое дело, — сказала я.       — Я ведь хотел, как лучше. И лучше для тебя.       — Я сама решу, что для меня лучше, и всё сделаю сама. Не мешай мне, пожалуйста.       — Пожалуйста, значит, — вновь усмехнулся, но как-то устало. — А мне что делать? Оставаться в стороне?       И внезапно я вспомнила Катины слова.       «Это совместная работа, а не самостоятельная, так что забудь про гордость и скажи ему, что надеешься на него. Возможно, до него быстрее дойдёт».       — Нет, не в стороне, а рядом, — набравшись смелости, произнесла я и встретила озадаченный взгляд голубых глаз. — То есть не пропадай, будь неподалёку, чтобы я знала, что не забыл про нас.       Целую вечность он всматривался в моё спокойное лицо, затем отвёл взгляд вперёд и смиренно кивнул.

***

      Газовая конфорка ровно гудела, синими язычками грея алюминиевый чайник, доверху наполненный водой для будущего чаепития и серьёзной беседы.       — Так ты серьёзно купила билеты в Красноярск? — спросила я, когда передо мной поставили чашку с горячим чаем.       — Серьёзно, — улыбнулась Катя и присела рядом с Олей, что резко погрустнела. — Сделаю Мише приятный сюрприз.       — И как мы теперь без тебя?       — Руки, ноги есть? Есть. Значит справитесь, — она игриво щёлкнула Олю по носу, вследствие чего она немного повеселела. — Не грусти, я, как Карлсон, улечу, но обещаю вернуться. До одного значительного события точно успею вернуться, — Катя подмигнула мне и отпила чаю.       — Какого события? — полюбопытствовала младшая сестра.       — А вот потом узнаешь, — загадочно проговорила подруга. — Месяцев через шесть.