Наш Момо

Узумаки младший лежал в своей комнате, уставившись в потолок. Свет выключен, лишь слабое мерцание включенного монитора едва пробивалось сквозь темноту. Боруто мерещились тени, тянущие к нему хищные когтистые лапы, но в последний момент, отступающие. В воздухе витала ночная прохлада, щекочущая ноздри подростка, проникающая глубоко в легкие. Он повернул голову в сторону монитора, с замиранием сердца ожидая сообщения от того самого, кого он жестоко обманул. До сих пор перед глазами стояли полные разочарования глаза Шикадая, кричавшего ему: -Ты ведь...ты ведь не использовал это в нашем бою? Он извинялся, как мог. Друг вроде даже простил его. Но видно было, как их общение заметно сократилось. Если раньше они могли каждый день по полночи зависать в мессенджерах, шкерясь от строгих матерей, не одобряющих ночные посиделки за компьютером, то сейчас они перебрасывались парой-тройкой сообщений, дежурными вопросами «как дела» и «что сегодня было», и на этом все стихало. Боруто понимал, что Шикадаю нужно время, чтобы былое доверие вернулось, но подросток не отличался терпением. Муки совести грызли до сих пор, не смотря на то, что результаты экзамена были аннулированы из-за нападения Ооцуцуки. Кстати о них. Блондин прижал руку к груди. Это существо...Настолько же опасное, насколько и несчастное. Нет, он не простит его за посягательство на жизнь отца и сенсея, но от чего-то после того разговора у него неприятно засосало под ложечкой. Надо любыми методами вытянуть из него, что тот имел ввиду, когда сказал ему о глазах. Доселе глаз Боруто не видел никто, даже дедушка сказал, что бьякуган не пробужен. Тогда что это? То, чем он видел страшную ауру Нуэ, то, что мельком обнаружил в зеркале, то, чем смог увидеть Момошики перед его смертью. Или это была не смерть? Он должен допросить эту тварь. А поскольку он сидит внутри, зацепить его за болевые точки становится более чем реальным. Младший Узумаки никогда не отличался жестокостью. Напротив, по подобию отца всегда пытался достучаться до противника, либо закончить бой по-быстрому, не издеваясь. Но сладкий садизм по отношению к инопланетному отродью странной истомой разлился по телу, концентрируясь в чувствительных точках. «Сволочь...твоя зараза перекинулась на меня», – в сердцах сказал он внутреннему «гостю». Его легонько потряхивало от мысли, что он может ментально раздавить Ооцуцуки, медленно обнажая его черную душу. Лоскут за лоскутом, словно отделяя кожу от мышц, ласково поглаживая кровоточащие раны, причиняя нестерпимую боль. «Помогите мне – вдруг его передернуло от собственных мыслей, – это не я...не я». Темнота вокруг него сгустилась еще плотнее и стала почти осязаемой. Непривычные чувства ненависти и жажды причинения боли окутывали его скользкими щупальцами. Боруто почувствовал, как пульсируют виски, а кислорода становится меньше. Вдруг его взору предстал Ооцуцуки. Тот сидел, вжавшись в стену и смотрел в никуда отрешенным взглядом. Прекрасные густые волосы струились по плечам, невероятной красоты глаза, обрамленные пушистыми ресницами были полуприкрыты. Узумаки хищно оскалился. Пустив во врага тоненькую нить чакры, он попытался на мгновение слиться с ним, дабы ощутить его эмоции. Конечно же, тот почувствовал. Что и следовало ожидать от представителя бессмертных. Даже полностью лишенный сил, к нему было невозможно подобраться незамеченным. Блондин раздраженно выдохнул, но не почувствовал никакого сопротивления. Казалось, Момошики и не думал защищаться. Нить чакры прицепилась к его сердцу и на Боруто хлынул поток эмоций. Гамма разнилась от гнева до смирения, от страха до стойкой уверенности, от воодушевления до полного отчаяния. Вдруг поток ослаб и пришел в равновесие. «Взял себя в руки?» – мысленно усмехнулся Узумаки. Да, воли этому существу не занимать. Сконцентрировавшись на своих ощущениях, он начал передавать бессмертному свои, пуская их по чакре, как ток по проводу. Глаз закололо, как в случаях проявления странной силы, но Боруто не обращал на это внимания. Ооцуцуки вдруг резко перевел взгляд в сторону предположительного нахождения носителя, но тот почти полностью скрывался в темноте. Шиноби листа чуть не задохнулся от восторга, когда понял, что передал тому. Его садистские мысли так и лились жгучим потоком, заставляя чужака морщиться от неприязни. Однако, попытки самозащиты так и не произошло. Вдруг Боруто почувствовал, как что-то странное начало разливаться в паху. Немало удивившись, он прислушался к этим неожиданным, но сладким ощущениям. Становилось все теплее, внизу все будто наливалось свинцом, извращенные образы обрели еще более яркие краски. Теперь он уже представлял во всю, как подходит к альбиносу и силой бьет того по губам. Кровавые капельки оседают на идеально белом личике, словно кровь на снегу. Он впускает ладонь в идеальные гладкие волосы и с силой рвет их назад, заставляя Ооцуцуки стонать от боли. Боруто не нужно было даже дотрагиваться до себя, чтобы усилить удовольствие, которое само острыми иглами вонзалось в кожу. «Ах ты извращенец, значит вот что ты мне передал от своей гаденькой личности», – подумал шиноби, всматриваясь в лицо тому. Однако, увидев смятение и помесь страха с отвращением, юнец понял, что ошибся. Момошики широко раскрыл глаза и часто задышал. От омерзения его трясло. Он попытался вырвать нить чакры из груди, но она въелась слишком прочно, а образы, переходившие ему от сосуда были до боли яркими, и в тоже время сливались в неразборчивое беспорядочно меняющееся нагромождение образов. Узумаки уже не мог остановиться, и чем сильнее росло возбуждение, тем все более хаотичной была картина в голове. Вдруг его согнуло в кульминационном спазме и наваждение начало проходить само собой. Он все еще подрагивал, приходя в себя после накрывшего безумия. Резко оборвав соединяющую их с Ооцуцуки нить, он с сожалением взглянул на пришельца. Тот, вжавшись в стену, весь подобрался и тяжело дышал. Его мутило и он согнулся, сдерживая рвотные позывы. -Прости! – отчаянно выкрикнул Боруто, – Пожалуйста, прости меня! Я...я не знаю, что это было! Со мной такого никогда не случалось. Альбинос не ответил, лишь устало вытер выделявшуюся слюну с губ. Наконец, он выпрямился и посмотрел на юнца в упор. Боруто рухнул на колени. Теперь волна омерзения накрыла его самого. Трясущимися руками он взъерошил непослушные светлые волосы. -Момошики, выслушай меня – прохрипел он, – это правда был не я. -Но и не я, – ответил Ооцуцуки, – наш клан не склонен к извращениям и похоти. -Помоги мне, – взмолился блондин, – Ты же что-то видишь своими глазами. Ты сказал, что видишь мою судьбу, и что я потеряю все. -Так и есть, – Момошики устало поднялся на ноги и приблизился к решетке, – После того, что я сейчас увидел, я не знаю, чем помочь тебе, человеческое дитя. Столько боли, столько невысказанности, столько злобы. С этими словами он сквозь прутья просунул руку и схватил стоящего по ту сторону Боруто. -Мы с тобой и похожи и нет, – он с силой стискивал запястье сосуда, – Нам обоим придется многое пересмотреть в этой жизни. Боюсь, выводы будут крайне печальны. На этих словах Боруто вышел из транса. Он так же лежал в комнате, под тусклое мерцание монитора. Ничего не изменилось, только тени исчезли и глаз перестал беспокоить. Он мигом проверил белье, но оно оказалось на удивление сухое. Откинувшись на подушку, генин попытался успокоиться и уснуть, но только что произошедшие события не лезли из головы. Неужели, он чудовище? Чудовище, куда пострашнее того, что сидит в нем. Нет, нет! Он же Узумаки Боруто. Сын своего глупого добродушного старика Хокаге и нежной милой мамы. На секунду ему вспомнилась пришедшая в ярость Химавари, когда он порвал ее любимого медвежонка. Девочка, в жажде отомстить, целилась прямо в тенкецу брата, и если бы не его старик, подставивший себя вместо сына, удар пришелся бы прямо по тенкецу головы, что куда опаснее тех, куда она попала по отцу. Даже этого хватило на то, чтобы вырубить сильнейшего ниндзя в деревне, а то и во всем мире на несколько часов. Боруто же старался не думать о том, что было бы в случая попадания по нему. Но даже это не могло сравниться с той вакханалией, только что творившейся в его душе, напугавшей самого Момошики Ооцуцуки. Ему было невыносимо стыдно перед врагом. Тем более, так он никогда не добьется от него ответов. «Нам с тобой многое придется пересмотреть в этой жизни. Боюсь, выводы будут крайне печальны». – вспомнил он слова бессмертного. - Ну чтоже, – прошептал Узумаки в темноту, – Предлагаешь порефлексировать? Давай порефлексируем. Пока что нам с тобой все равно ничего больше не остается.