V. Исповедь

      Александр принял Максима в личных покоях, не смотря на полуденный час, одетый в домашний шлафрок. Когда Эттингер признался, что не вполне справился с освоением техники гипноза, он ответил: –Не беспокойтесь. В независимости от результата я подпишу ваши документы на выезд. Я не жду от вас чуда. Я вам благодарен за многое. Лучше жить с истиной о себе. Возможно, я цепляюсь за ниточку... Я хочу найти в моём прошлом что-то такое, что бы дало мне основание жить. Мои чувства подсказывают мне, что не всё так безнадёжно...Я искал в своём будущем искупление грехов, но может быть, я смогу найти что-нибудь в моём прошлом..? Некоторое время они смотрели друг на друга, потом Максим попросил его сесть поудобнее в кресло и закрыть глаза. Он намеревался использовать метод обратного отсчёта цифр. Сперва положил левую руку на лоб Александра и велел слушать свой голос, который надо сказать, немного дрожал. Максимилиан поискал глазами любой предмет, за который мог тут сам зацепиться и нашёл большие настенные часы. Сосредоточив взгляд на стрелках, он велел Александру слушать его голос и медленно,монотонно стал считать до двадцати. «Когда я произнесу "двадцать", вы заснете... » Он начал считать, на десяти почувствовав, как собственный рот раздирает зевота. –Вы засыпаете... Семнадцать... Ваш сон спокоен...глубок... Восемнадцать... Вы погружаетесь в сон всё глубже...Девятнадцать.... Вы слышите только мой голос... Двадцать... Вы спите.... Он очень медленно убрал руку от лба и заглянул в лицо. Император сидел с закрытыми глазами, чуть склонив голову. Сомнений не было.. Он спал! Получилось! Радость Максима была,впрочем,недолгой. Он тренировал введение в транс, но он не думал, не планировал, что будет спрашивать и говорить потом. –Ваше Величество... Тишина в ответ. Максим слегка тронул Александра за плечо. Император определенно спал, но при этом сохранял осанку сидя в кресле, лишь слегка склонив голову на грудь. –Ваше Величество...если сейчас вы что-то видите, то вы обязаны сказать мне! Глупее ничего нельзя было и представить. Максим был страшно зол на себя за то, что не подумал о том, что будет делать и говорить, если у него получится ввести Александра в транс! Никакого, черт возьми плана! Ну что он за дурак! В полном упадке чувств, он коснулся вновь плеча императора и ощутимее уже потряс. Александр внезапно странно дёрнул плечом и тихо произнес что-то. Максим прислушался. Слова напоминали бормотание спящего ночью во сне. –Говорите! Говорите громче, я вас не слышу! - неожиданно для себя чётко и резко произнёс Максим. - Вы слышите меня? – Оставьте меня в покое...Оставьте...- раздался неожиданный по тону, слабый, испуганный голос. Максим глубоко вздохнул. Он господин сейчас. Он должен говорить с ним не как с императором, а как если бы тот полностью был в подчинении! Так всегда поступали и Месмер и Фариа. –Говорите правду! Я хочу знать всю правду о вас! Неожиданно император странно хихикнул,и через мгновение изо рта его посыпался такой шквал ругательств, что Максимилиан растерялся. Речь, похожая на глупые и злобные излияния подростка сперва была совершенно бессвязной. Он явно выражался нецензурно и такими русскими словами, смысл которых Максим лишь примерно мог себе представлять. Далее речь его мешать начала английские,французские и русские выражения настолько пошлые, что Максим невольно покраснел и пытался заставить его замолчать. Лицо императора раскраснелось, он чаще задышал и как-то странно и неестественно запрокинул голову назад. –Александр, Вы слышите меня? - Максим интуитивно совершенно обратился к нему по имени и как можно более строго. - Я досчитаю от двадцати до одного и вы проснетесь! Максим положил вновь ладонь ему на лоб и чётко и отрывисто начал считать обратно. Едва он сказал «один... Проснись! »Александр открыл глаза. Он был весь мокрый и несколько секунд как будто бы не узнавал Максима, моргая часто, как после сна. Эттингер молча налил и подал ему стакан воды, спросив, как он себя чувствует. Он думал, что лучше бы и вовсе не удался эксперимент, чем получилось вот такое... – Мне кажется, я на секунду только задремал.. Голова тяжёлая такая... - он поморщился. - Мне кажется, я что-то говорил... –Вы говорили, Ваше Величество. Но боюсь, такое, вслух воспроизводить нельзя. Я далеко не всё здесь понял. Вы ругались... –Я? Ругался? - изумлению Александра не было предела. - На вас? –Нет. На какого-то Анри. Ещё вы говорили всякое... О вашей... Интимной сфере.. Простите, я не всё здесь понял. Он видел, как Александр густо покраснел и вид у него стал совершенно, как у нашкодившего ребёнка. –Вы говорили, что-то о том, что рай у женщин между ног.. И повторяли всё, что "не хотите",как будто вас кто-то к чему-то принуждал. И ещё вы повторяли....Il a séché...Признаться, я не понял, зачем вы захотели это вот всё сказать.. - после некоторого молчания сказал Максим. - Я совсем не об этом вас спрашивал. Александр сидел некоторое время потрясённый, а потом медленно, как будто с удивлением произнёс: –Мне было пять лет. Я сам в комнате и слышу в открытое окно на первом этаже, как лакей, Серёжа, на улице говорит с кухаркой. Он говорит,что хочет попасть к ней в рай. Я спрашиваю у него: где же вход в рай у женщин ? - А он мне отвечает: «между ног. Оттуда вышел, туда зайдешь обратно, как хозяин.» Я не понял ничего. А после я об этом же спросил кого-то из моих нянек. Она отругала меня и сказала: как вам не стыдно такое говорить! Я очень расстроился тогда. А после... мой гувернер... Протасов..Он застал меня за... Вы поняли, за чем. Он сказал: «будете его трогать, он засохнет и отвалится». Il va sécher... Он всё повторял это.. Я испугался и долго плакал. Я,помню, как всё время проверял..все ли в порядке? Меня преследовал так долго этот страх. Вы знаете... - Александр потрясенно глянул на Максима. - У меня это было и потом.. Когда я иногда бывал с женщиной, возникало вот это чувство напряжения, но я никак не мог понять из-за чего оно. Я вспомнил! Я сейчас совершенно понял, что это тот самый страх! Возможно я как-то связал эти два случая и решил... –Что орган ваш отвалится и вы не попадете в рай? - Максим невольно улыбнулся. –Невероятно! Гипноз действительно всё это мне сейчас открыл! Он глянул на Максима, как будто ждал в ответ какой-то истины. –Я думаю, на сегодня достаточно, Ваше Величество. Первым, кого Максим встретил, выйдя из покоев Александра, был Виллие. Лейб-медик императора окликнул его сам,и надо сказать эта встреча была для Максима не самым приятным событием в такой момент. Виллие ему не нравился. Своим упрямством, костностью суждений, высокомерием. В конце концов Эттингер считал его посредственным врачом по той одной лишь причине, что Виллие, как врач,не развивался. Усвоив хорошо догматы и принципы лечения тридцатилетней давности в деле военной хирургии, он вообразил, что знает и понимает в медицине всё. –Эттингер! ( Тот звал его упорно, по фамилии) Погодите... - мужчина, чуть запыхавшись, нагнал его. Он улыбался и выглядел очень дружелюбным. - Вы теперь от Его Величества? –Здравствуйте. Да. - Сухо ответил Максим. –Мне б с вами переговорить, дорогой коллега.. Как врач с врачом. У вас полчаса найдётся? Пройдемте ко мне в комнату...- с этими словами Виллие почти что любовно взял его под локоток. У Виллие во дворце были собственные покои, включавшие спальню, кабинет, гостиную, с прекрасным видом на Неву. Максима особенно впечатлил небесно-голубого цвета ковёр с вышитыми золотыми нитями цветами. Кофейный столик, пуфики, комодик, подушечки - одним словом всё, что раздражать могло Максима в окружающей его обстановке. –Желаете чаю? Или кофе? У меня здесь, знаете ли свой.. -с довольным видом произнёс он. - Прости господи... Но тут такую подают бурду... Максим из вежливости согласился выпить чай и сел на стул. В его голове почему-то упорно засела мысль, что врач не должен жить, как вельможа. А Виллие, несомненно, так живёт. Его медицина давно не интересует.. –Доктор Эттингер! - начал он, когда оба они сделали по глотку напитка, который по вкусу действительно чрезвычайно был хорош. –Я буду с вами говорить открыто. Меня Александр Павлович не желает слушать. Упрям он..такими же были его бабка и отец.. Павел Петрович, к примеру, манеру имел выплевывать пилюли, которые я назначал и... - Виллие с важным и трагическим одновременно видом, положил ему руку на колено. - Меня глубоко беспокоит душевное здоровье государя. И, вы уж простите меня, доктор, беспокоить меня оно так начало с того момента, как в жизни Александра повстречались вы! Он был совершенно здоровым человеком! А после встречи с вами его захватила меланхолия, он чаще стал сердиться..Вы, вашим методом, растравили в нём переживания! Зачем вы это сделали? Кто вас послал?       –Он вам угрожал? Максим и Сперанский, этим же вечером сидели у Михаила Михайловича в кабинете и пили чай. Максим, у которого Сперанский слишком уж допытывался, как прошёл сеанс гипноза с Александром, переключился на последовавший за этим странный эпизод. –Он обвинил меня едва не в шпионаже. Заявил, что я Александра решил свести с ума! - добавил недовольно Максимилиан. Сперанский некоторое время задумчиво смотрел, как в затухающем медленно камине, мерцает огонь. Когда он бывало так замолкал посреди их разговора, и начинал мерно покачивать ногой, Максиму казалось, будто Михаил Михайлович и сам впадает в транс. В этот раз пауза длилась особенно долго. –Вы знаете, что Виллие был тем, кто подписал свидетельство о смерти Павла Первого от апоплексического удара? - внезапно сказал он. - Нет-нет, я не хочу сказать, что он здесь был причастен.. Я говорю, скорее, о честолюбии. Не подпиши он, как личный медик Павла такой отчёт.. Его карьера была бы окончена. –Вы знаете, что он шотландец? –Что? - Сперанский встрепенулся, с удивлением взглянув на него. –Виллие. Я всё никак понять не мог,что у него за акцент такой своеобразный.. Но у него на комоде часы стояли с дарственной гравировкой. Сиру Джеймсу Уайли.. Это ведь он? Виллие - Уайли? Сперанский улыбнулся. –Яков Васильевич в России так давно живёт, что для всех нас и для себя он давно уже стал совершенно русский. –Вы знаете.. - Максим поставил свою чашку на стол. - У вас с ним одинаковый по вкусу чай. Очень вкусный. Я больше здесь в Петербурге нигде такой не пил. Вы заказываете его из Англии? –Вы так и не увиделись с Чаадаевым? - Сперанский будто бы не слышал его вопрос. –Увы.. –Тогда сегодня едем в клуб. Его найти там будет проще. Пари держу, Пётр Яковлевич попросту о вас забыл. С ним такое бывает. –Я не уверен... - Максим смутился. - Что нам с гипнозом стоит продолжать. Я ведь говорил вам, что вышла ерунда. –Вы этим процессом просто не научились управлять. Вы допили чай? Так едем! - он улыбнулся. На этот раз Максим настоял, чтобы Сперанский не завязывал ему глаза. Он подчеркнул, что будучи врачом приучен не выдавать чужых тайн. «Всё это я делал больше для вашей безопасности! Но мне бы не хотелось, чтобы вы подозревали меня в каких-то дурных делах. Наш клуб объединяет людей разных взглядов. Но общность наша в том, что все мы желаем лучшего будущего для России, и каждый по мере своих сил, работает на её благополучие. По вашему взгляду я вижу, что вы подумали о чём-то противозаконном. Это,уверяю вас, не так! Наше взаимодействие не сводится к политике. Свободомыслие, увы, теперь карается... Максим действительно мало что понял из этой пространной речи. Однако он был рад, что его не везут теперь «вслепую». Как он и подозревал по первым ощущениям, квартира,куда они приехали, располагалась в подвальном помещении большого нежилого дома на окраине в северной части города. Фасад здания как будто обгорел, и пустые глазницы чёрных окон смотрелись жутко на фоне других домов вокруг. Сюда, пожалуй, по доброй воли и так никто не сунется.. Прекрасное место для любых тайных сборищ. В этот раз в комнатах было значительно больше народу и шумно.Сперанский,к его неудовольствию,куда-то испарился, бросив "О вас знают. Спросите здесь Чаадаева, а мне нужно отлучится ненадолго". Максим продсел за столик к небольшой компании молодых людей. Один из них, средних лет, с завитыми в букли каштановыми волосами и бакенбардами, в фиолетовом жилете, с зелёным шейным платком сидел с недовольным видом и лениво потягивал вино. Его спутник был существенно моложе, с некрасивым, но довольно выразительным лицом. Смуглый, кудрявый, черноволосый, он сидел и что-то сосредоточенно писал в блокнот, грызя перо. Он как будто даже не заметил, что Максим к ним на диван подсел, зато второй окинул тут же его оценивающим, хотя и немного как будто высокомерным взглядом. –Добрый вечер. А я вас знаю. Вы - тот австрийский врач. –Да.. Я врач.Максим Эттингер.. - сказав это, Максим тут же пожалел. Ну к чему же называть сразу своё имя? –О вас много говорили в свете. Вы лечите истеричек. Вы приходили к Чаадаеву в тот раз. –Простите, - Максиму сразу не понравился этот субъект. - А я вот вас не знаю. –И слава Богу! - фыркнул тот. - Ведь я не лезу в гении, привлекая к себе внимание. - Тем не менее он протянул ему руку. - Филипп Вигель. Максим машинально пожал эту тёплую, влажную руку, испытывая желание тут же вытереть о штаны свои ладонь. –Я.. Собственно... И в этот раз ищу его. Мне сказали, что я могу здесь его найти. –О, вероятно. Есть много мест, где может обнаружить себя наш "мастер". Однако, как всякий, кто считает себя лучше других, он держится в обособлении. Я его сегодня тут не видел. А ты видел, Саша? Второй очнулся и как будто бы только что увидел всё вокруг себя. У него были красивые карие глаза и полные, чувственные губы, которые расплылись в улыбке. –Я видел. Он должен был где-то здесь. Не завидуй, Филя,что всё ищут Петра Яковлевича, а не тебя. Ты никому не нужен, язва! - он произнёс это весело, беззлобно и тут же радостно указал Максиму за спину. - А вот и он! Обернувшись, Максим увидел Чаадаева, который выходил из другой комнаты в компании молодого человека, который с возбуждённым видом ему что-то говорил. –Пётр Яковлевич! - Максим вскочил и быстро направился им наперерез. Чаадаев обернулся и глаза его чуть расширились от удивления. –Здравствуйте.. Я приходил к вам.. Как вы просили.. Вас не было.. –Доктор! Ради Бога простите! Я забыл! - молодой человек с видом самого искреннего сожаления приложил руку к груди. - Мне очень, право, стыдно. Нехорошо как получилось. –Пётр Яковлевич! Я требую немедленно мне дать ответ! - спутник Чаадаева, молодой офицер с маленькими, влажными усиками, был, судя по виду, пьян. Его расфокусированный взгляд хотел бы быть угрожающе суровым, но выглядел скорей смешным. Он вцепился в руку Чаадаева. - Что вы имели ввиду, когда сказали, что я мошка? Во взгляде, который бросил на молодого человека Чаадаев,была даже не столько снисходительная ирония, сколько усталость. –Я не называл ВАС мошкой. Я сказал, что русский либерал, как мошка, толкущаяся на солнечном луче Запада. Зрелище и грустное и смешное. –Пётр Яковлевич! - воскликнул офицер, взметнув в негодовании рукой. - Я могу стерпеть что вы оскорбляете меня, но не Россию! – Я нахожу, что человек может быть полезен своей родине только если ясно видит её. Единственное, чем мы ей обязаны - это истиной. У России же, как вы сказали десять минут назад, и правда есть великое предназначение.. - он сделал паузу. - Показать всему миру, как не надо жить и чего не надо делать. Молодой человек смотрел на него одновременно с возмущением, тяжело дыша, но несколько растерянно. Чаадаев отцепил его руку от своего рукава. –Попробуйте не возмущаться, а спокойно обдумать мои слова. Впрочем я вижу... Что думать, не ваш конёк... - последнюю фразу он произнёс тише, отвернувшись, как будто бы не сдержавшись. Офицер услышал и с возмущённым воплем замахнулся на Чаадаева рукой. К нему тут же подоспел один из посетителей, встал между ними и,обхватив товарища, оттащил в сторону, под смех и восторженные крики остальных. Чаадаев бросил взгляд на Максима, как будто бы увидел его только что. –Идёмте. В том, как он сказал это "идёмте" было что-то очень естественное и простое. Максим позже часто обдумывал, что же так заворожило его в этом странном человеке, который вызывал изумление и своим своим внешним видом и своими словами, но сам, кажется, не удивлялся ничему? –Вы ужинали? Заедем, здесь, рядом в ресторан, - сказал он, едва они сели в принадлежавшую ему лично карету. В ресторане, куда отвёл его новый знакомый,Максим слегка даже стушевался, глядя на белую залу с колоннами, люстры, картины и ковры. Чаадаева здесь, по всей видимости, хорошо знали, потому что лакей в гардеробе буквально бросился снимать с него шубу и щёткой прошёлся по рукавам и спине бархатного чёрного сюртука. Они сели за стол. Сам Максим, ужаснувшись про себя ценам, заказал самую простую еду - салат и мясное жаркое в горшочке. Чаадаев же взял осетрину, икру, перепела, расстегаи, медальоны из телятины. Ко всей этой роскоши он едва притронулся, зато выпил три полных бокала вина. Он был молчалив и погружён в себя, но и молчание это было естественным и не смущало. Говорили ли они? Как будто бы да. Но слова в памяти не оставались. После странного такого ужина Максим хотел сам заплатить за себя, но Чаадаев рукой накрыл его руку с бумажником, произнеся своим мягким голосом: «Ах, прошу.. Я же вас пригласил сюда». Когда они вышли на улицу, где бушевать начала метель, Чаадаев спросил: –Если вы сегодня ночью не заняты, мы можем поехать сейчас ко мне домой и обсудить вопрос, который вас так волнует. Максим занят не был и упускать возможность на этот раз не хотел. Холодный, рассеянный свет уличных фонарей бросал отблески на бледное лицо с тонкими чертами. В лице этом было что-то не от мира сего. Что-то неземное. Максиму казалось, что он едет в одной карете с призраком. Он чувствовал ещё запах духов, аромат которых соответсвовал очень владельцу - густой, несколько пряный, обволакивающий. Почему-то в голове у Максима мелькнул цветущий миндаль и марципан.. Кажется, этот запах и вкус есть у известного яда.. Чаадаев,оказвается, жил на верхнем этаже пятиэтажного белокаменного дома на Литейном, в двух улицах от места, где недавно ещё жил сам Максим. В съёмной квартире, занимавшей пол этажа, дверь им открыл старый слуга, который ласково побранил хозяина в ответ на слова, что ужин им не нужен. –Опять в ресторациях ели, Пётр Яковлевич? И с вашим желудком! Эх.. Нехорошо! –Со мной гость, Андрон. Как раз доктор.. - весело произнёс мужчина, скидывая ему на руки верхний свой гардероб. - Проходите и чувствуйте себя, как дома. Квартира показалась Максиму огромной. Холл, длинный коридор, который уходил вглубь, подразумевая множество комнат,был слабо освещен, но Чаадаев просил "не нести света", так что детальней разглядеть обстановки было нельзя. Они прошли в одну из комнат, и Максим невольно ахнул вслух. Книги. Они были везде. Широкие стеллажи были плотно заставлены изданиями в разноцветных переплетах. Книги лежали на полу, на подоконнике, на письменном столе. Бардак, однако, царил здесь колласальный. Глядя, как Чаадаев снял и небрежно швырнул куда-то в угол свой сюртук, он подумал, что человек этот в жизни должно быть за собой не убрал чашки. И всё же... Книги! Книги! Максим завороженно подошёл и стал рассматривать корешки. Гете, Кант, Шопенгауэр, Гегель.. –Когда я был ребёнком, они были лучшие мои друзья... - Чаадаев подошёл к столу и стал выдвигать ящики, доставая что-то. - Я перед вами виноват, поэтому я сегодня в вашем распоряжении. Итак, гипноз. Вы хотите его освоить. Читали, должно быть Месмера? Фариа? Расскажите, какой метод вы применяли? Максим начал рассказывать, при этом попутно наблюдая, как Чаадаев на столе раскладывает странные предметы - трубку, миску, масляную лампу и наполненный чем маленький шёлковый мешок. Он догадался не сразу, что видит перед собой прибор для курения.. –Простите, мне мой вопрос... - произнёс он, наблюдая за Чаадаевым, который наполнив трубку, опустился в кресло и медленно, со вкусом закурил. - Чем обусловлен ваш интерес к гипнозу? Ведь вы не врач. –Боль.- Тот на несколько секунд прикрыл глаза и вновь открыл их, с трагической несколько улыбкой глянув на Максима. - С ранней юности меня мучают чудовищные головные боли. Причину их врачи, к сожалению, не нашли. Я изучал гипноз из-за его анестезирующих свойств. Я полагал, что боль можно будет убрать через внушение. Увы. Мне этот метод не помог.. –Вы знаете, что опиум вызывает привыкание? –Он снимает мою боль. И голоса становятся потише.. –Голоса? - Максим медленно присел напротив, на диван, не сводя взгляда С прекрасного лица. –Да. Вот здесь.. - Чаадаев трубкой указал на высокий лоб. - Но прежде чем в вас проснётся врач, я вам отвечу: я не сумасшедший. Я сознаю вполне, что голос это мой. Мысли,порой, знаете..шумят так сильно... Это они мне причиняют боль. Его голос, этот дым и запах, эта ночная тишина...Максиму казалось, что он спит и видит сон. А может быть клубы прозрачного наркотического дыма влияли так на помутненный от усталости мозг? –Вы мне расскажите, в чем была моя ошибка? –Я вам лучше покажу.. - Чаадаев отложил трубку и встав, медленно направился к нему. Последнее, что Максим помнил, были широко смотрящие сузившимся чёрным зрачоком глаза. Из записок Максимилиана Эттингера Я пересмотрел свой подход к гипнозу. Месмер воздействовал на мозг, заставляя человека закрыть глаза,и этим снизив ощущения. Метод его был директивен. Ему особенно хорошо поддавались истерики, с их склонностью к внушению. Но этот подход не имел лечебного воздействия. Он подавлял волю и внушал слабой психике мысли гипнотизера. Чаадаев же шёл иным путём. Он не просит человека закрывать глаза и,напротив, поддерживает с их помощью зрительный контакт. Тон его мягок и пациент чувствует доверие и безопасность. В сеансе гипноза он использует метод фокусировки. Пациенту нужно следить взглядом за предметом в руке, например, раскачивающимся медальоном. Когда пациент впадает в транс, он задает ему вопросы или просит что-то сделать. Всё это испытал я на себе. Чаадаев в первый же вечер ввёл меня в глубокий сон всего на четверть часа,и я проснулся обновлённым и отдохнувшим, каким давно не чувствовал себя. Мы проговорили до утра. Помимо обширных знаний в разных областях этот человек обладает невероятной нравственной силой. В его присутствии как будто бы и сам стремишься быть лучше. Я уходил от него в семь утра, практически в него влюблённый. Подобное трепетное чувство испытывал я прежде лишь к Наполеону. Но в Чаадаеве есть хрупкость, благодаря которой хочешь оберегать её носителя. Встретивший меня с утра, такого окрыленного, Сперанский добродушно посмеялся, сказав что виноват, что не познакомил меня с Петром Яковлевичем раньше. Он сказал, что тот интересен мне и как учитель и может быть, как пациент... Что в обществе Чаадаева считают странным. Да, если бы не говорил с ним лично, сглазу на глаз, не видел невероятной ясности этого ума, то исходя из прочих странностей - головных болей, галлюцинаций, употребления морфия, я заключил бы что человек этот душевнобольной. Я видел умалишённых, и должен сказать, что многие из них не были ничуть глупы. Здесь грань тонкая между гениальностью и безумием. Чаадаева, я, определенно, отношу к первым. Проснувшись утром, Максим увидел, что весь город - дома,фонари и улицы сплошь в снегу. Искрящеяся,белоснежная волшебная картина на фоне кристально голубого неба! Мороз сказочными узорами покрывал стекло, и было что-то радостное и светлое в этой погоде. В Вене редко надолго выпадал снег, и Максим в России особенно полюбил зиму. Сперанский уже ушел на службу,и Максим завтракал в одиночестве, великолепными блинами. За время проживания у Михаил Михайловича он поднабрал даже вес, настолько вкусной была у того в доме кухня. Вкуснее готовили только у Чаадаева, который, сам практически не ел. Максим посещал его дважды в неделю, всегда предвкушая не только интересный разговор, но и прекрасный ужин. После завтрака Максим отправился в больницу, где до обеда просидел, попросту валяя дурака. Как заведующий отделением он гораздо меньше занимался теперь практикой и получал при этом такое жалование, что начал беспокоиться. Эдак можно вконец облениться и начать вести праздный образ жизни. Он видел много таких людей вокруг.Хорошее материальное состояние и положение делало их ленивыми и вялыми. Работу, если та была, делали они спустя рукава и это их совершенно не смущало. Строгость начальства, к который с юности привык Максим, здесь почиталась за самый ужасающий порок. Чаадаев часто говорил, что русскому человеку как никому другому необходима вера в Бога и строгое соблюдение всех правил и постов. «Взгляните на ребёнка. Почему воспитание так важно в юном возрасте? Не потому что ребёнок плох. Но у него нет воли и понимания, что есть добро и зло. Дай ребёнку волю, лиши его надзора, он натворит дел и виноват будет тут родитель. Русский человек,как ребёнок и он обязан воспитывать себя и тогда совершить может великие дела!" Чаадаев всё это утверждал и применительно к гипнозу. Он считал, что каждый может закалить волю, "внушив себе" стойкость и силу, которыми от природы не обладал. Он продемонстрировал это на глазах Максима,поднеся руку к горящей свечи и держа её над пламенем. Когда Максим с криком "обожжетесь!" бросился к нему, Чаадаев показал ему совершенно чистую кожу без малейшего ожога. «Тело подчиняется уму. Тело относительно разума - ребёнок. » «Тогда зачем вам морфий? »- не выдержал Максим. «Эту боль обуздать я пока не могу... »- с грустью сказал он. Из больницы Максим сразу же направился к нему. В конце недели (он почему-то так предчувствовал) его мог вызвать к себе вновь Александр. Несколько раз тот назначал ему встречу, но каждый раз она отменялась в последний момент под различным предлогом. В этот раз он застал у Петра Яковлевича двух молодых людей. Когда он вошёл в комнату, то вся компания, ещё секунду назад ведшая себя весьма шумно, притихла. –Мои университетские братья, -представил их Чаадаев и указал на сидевшего за клавесином брюнета в очках. У него было умное, но носившее как будто оттенок постоянной скорби лицо. - Александр Сергеевич Грибоедов.... И... Он хотел представить второго - невысокого, крепко сбитого, некрасивого молодого человека с ястребиным взглядом, но тот опередил его, встал и первым протянул Максиму руку. –Якушкин. Иван. –Я рассказывал о вас и наших занятиях гипнозом... - Максим обратил внимание, что Пётр Яковлевич выглядел крайне взволнованным и лицо его, обычно бледное, покрывал румянец, а голос немного дрожал. –Доктор Эттингер, скажите ему, как врач, что женитьба благотворно влияет на состояние здоровья. - Усмехнулся Якушкин. - Мы говорили о том, что Петро надо жениться. А то с ним сделается что-нибудь скверное... –Неправда, мы говорили совсем не об этом... - слабо улыбнулся Чаадаев. Максим ощущал, что прервал, очевидно, какой-то эмоциональный и вероятно напряжённый для всех разговор. Некоторое время все в комнате сидели в неловком молчании, после чего Иван обратился к смотрящему куда-то в угол Грибоедову: –Саша, может, почитаешь нам заключительный вариант пьесы? - и добавил, глядя на Максима. - Доктор, вам повезло. Вы знаете, Саша написал невероятную вещь. Гениальную. Пока ещё её не опубликовали, но когда опубликуют, она произведёт фурор! Грибоедов смутился, пробормотал что-то, но всё же взял лежавшую на столе немного смятую рукопись. –Ну послушай, может быть быть господину Эттингеру это совсем не интересно слушать.. –Это всем интересно! Потому что это гениально! - безапелляционно заявил Якушкин. Из записок Максимилиана Эттингера Это были странные два часа. Я действительно был несколько раздосадован тем, что мне придется слушать литературные опусы вместо обсуждения более интересных тем с Чаадаевым. Грибоедов начал читать - тихим, немного надрывным голосом и вскоре повествование меня увлекло. Я не особенно люблю пьесы, но диалоги и сцены были написаны до того образно, остроумно и живо, что нельзя было не восхититься. Талант автора был очевиден. Я определил бы этот жанр, как социальная сатира и вспомнил Мольера. Некоторые моменты были ужасно смешны и господин Якушкин громко смеялся, а вот Чаадаев сидел, погрузившись как будто в раздумья и вид имел серьёзный и грустный.Когда автор окончил читать, мы все трое абсолютно искренне зааплодировали. –Вот, а говорят ещё, что в России нет настоящей литературы! Саша, и всё же я хочу, чтобы ты нам признался.. Мы ведь все понимаем... С кого ты писал Чацкого..- Якушкин многозначительно взглянул на Чаадаева. –Петро, тебе не понравилось? - Грибоедов снял очки и устало потер,обведенные тёмными кругами глаза. –Очень понравилось. Это превосходно написано и очень остроумно.. Только... Разве уж твой Чацкий так похож на меня? - он говорил как будто бы с удивлением и даже с обидой. –Чем-то похож, но я его не люблю, -задумчиво ответил молодой человек. - А тебя люблю. –Вашим главным героем легко восхищаться, но его действительно трудно любить. Прежде всего потому, что ставит себя превыше других и сам никого как будто не любит...только снисходит..- неожиданно для самого себя сказал Максим. Все посмотрели на него с любопытством. –И у тебя нет невесты, в которой ты мог бы разочароваться. Я как раз и говорю об этом вот упущении... -Якушкин встал со своего места, подошёл к Чаадаеву и, встав, за его креслом, положил руки ему на плечи. - Саша, написал своего Чацкого таким, каким общество видит тебя, Петро. Но мы-то знаем, что ты не такой. Ты лучше их всех, а людям нашим это не нравится...они чувствуют, знаете ли, когда кто-то умнее их и не умеет и не считает нужным это скрывать.. И их это злит. –Люди не любят не умных, а тех, кто заставляет их чувствовать себя дураками, - добавил Грибоедов. –Петро... Помнишь, как ты говорил.. Вот про то, что русский человек не желает смотреть на себя в зеркало? Вот оно, зеркало, Саша... Только настоящая свинья, взглянув в зеркало не узнаёт, что она свинья, а человек начнёт ругать то зеркало, а не своё изображение. –И моё в том числе.. Я не думал, что веду себя на столько противно.. - Чаадаев улыбнулся, хотя глаза его оставались грустными. –Ну,ты определённо не из тех людей, которые не смотрят на себя в зеркало.. - Якушкин расхохотался–Мы ведь всю отечественную войну прошли вместе. Рука об руку.. Вы знаете, что у этого господина три шкафа одежды, а ещё три награды за храбрость? Удивительный человек. Пуль и штыков не боялся, а вот грязных сапог не может терпеть.. Мы некоторое время ещё сидели и говорили, как будто ни о чем. Меня не покидало ощущение, что в комнате каждый хотел сказать что важное другому, но почему-то не мог. Внезапно Якушкин встал и преувеличенно бодрым голосом сказал «ну, а мне пора, пожалуй... Засиделся.. Рад был знакомству, доктор». Чаадаев встрепенулся и выскочил за ним из комнаты со словами «Нет, Ваня, погоди!» Я и Грибоедов оставались сидеть на своих местах. Я слышал, как из коридора доносились голоса на повышенных тонах. Говорили по-русски,и я смог разобрать отрывки. –... Не надо, Петя, не удерживай. Бог даст, свидимся с тобой ещё.. –Нет! Я прошу тебя! Не делай этого... Остановись. Ещё не поздно. Есть ещё время... У меня есть план... знаю, как уговорить его. –У тебя была возможность. Хватит защищать его и выгораживать! Он подлец! –Не в нём же дело, Ваня! В тебе! Неужели ты не понимаешь, так нельзя! Вас обязательно поймают!Тебя повесят! –Лучше гнить в тюрьме или висеть на виселице, чем вечно быть безмолвным на свободе. На несколько секунд всё стихло. Хлопнула входная дверь, и Чаадаев вернулся в комнату. Он был бледен и как будто бы даже слегка дрожал. Грибоедов тут же встал со словами «ну, и мне пора идти» и Пётр Яковлевич посмотрел на меня тогда с мучительной улыбкой. «Но вы-то, Максим, надеюсь, со мной останетесь?» Я заверил, что буду рад ещё немного с ним побыть. Он проводил своего второго друга и вернувшись, с неестественной немного бодростью пригласил меня поужинать. За ужином он много пил вина, ни капли при этом не пьянея. Только взгляд его нездорово так блестел и тонкие, изящные пальцы с перстнями теребили постоянно свою салфетку. Желая отвлечь его, я рассказал ему о своей учебе в Венском университете, стажировки во Франции, увлечении политикой и любви к Наполеону. Поведал о своём знакомстве с Александром в Вене и о том, как был приглашён императрицей-матерью в Россию. Мне кажется, я даже слишком много говорил, но Чаадаев умел слушать. В один момент, Пётр Яковлевич, вдруг, так странно глянул на меня и сказал: «Я знаю, кто ваш пациент, для которого вы обучаетесь гипнозу.» Произнеся это, он вдруг, ещё сильнее побледнел, у него носом пошла кровь и он лишился чувств. Я страшно испугался. Уложив его на диван, я бросился звать слугу и с ним заговорил по-русски, попросив принести скорее полотенце и воды, чем страшно удивил его. Все забегали, засуетились, но хозяин, к счастью, быстро пришёл в себя и стал успокаивать меня, сказав, что такое с ним бывало с детства. Я, вынужден был теперь с ним говорить действительно, как врач. Головные боли, кровотечения, обмороки - всё это беспокоило меня. У меня не было с собой инструментов, но приложив его к его груди я нашёл, что и сердечный ритм у Чаадаева был слаб и прерывист. «Простите меня за непрошенный совет. Но с вашим состоянием здоровья, вам необходимо изменить образ жизни...сиденья допоздна, вино, морфий,волнения вас убьют..И, наконец, прекратите жечь руки на свечах..»- последнюю фразу я добавил уже с улыбкой, и он это оценил. «Возможно мне стоит изменить всю жизнь...но есть ли в этом смысл,если сам я едва ли смогу измениться. Однако... Иной раз хочется так верить, что я могу что-то изменить вокруг.. »- какой печалью был проникнут его голос! Изможденный обмороком, с горящими каким-то лихорадочным огнем глазами, он был возвышен и прекрасен. Обеспокоенный, я остался на ночь, чтобы проследить за состоянием его здоровья. Максим не спал почти всю ночь, ворочаясь на узком диване в гостиной. Его разбудил рано утром настойчиво звонящий дверной колокольчик. Сквозь полусон он слышал шум и разговор в прихожей, и в комнату вошёл испуганный слуга в сопровождении офицера царской гвардии. «Доктор... Тут... Спрашивают вас... »- с удивлением произнёс слуга. Максим поднялся. Неужели....? –Доктор Эттингер, за вами посылали ещё вчера и не нашли вас. Его Величество вас теперь срочно ожидает у себя. Соблаговолите быстрее собраться и пойти с нами. - спокойно произнёс гвардеец. Значит, всё свершиться должно сегодня.Их встреча с Александром. Максим чувствовал: теперь у него будет последний шанс.