***
Спустя три недели после наводнения скончался Фёдор Уваров. Кто-то говорил о застарелой чахотке, усугубленной простудой, а кто-то в полголоса сомневался, что генерал-адъютант императора, всегда отличавшийся богатырским здоровьем, ушёл из жизни сам.
Как бы то ни было, но на похоронах, отличавшихся присущей положению покойного пышностью, император шел первый за гробом. Под грохот барабанов офицеры несколько раз выстрелили в воздух, отдавая последнюю честь. Максим вспоминал Уварова с его добродушными шутками, зычным голосом и такой искренней и трогательной привязанностью к Александру и думал, что император за своим другом и адъютантом был, как за стеной. Теперь же стена эта пала… Кто заменит её? Лицо Александра, спокойное, не выражало ни тени скорби ни страха. Иначе совсем смотрел стоящий рядом с ним Аракчеев. Он неотрывно,как ястреб, следил за своим господином, и ненавидев Уварова при его жизни, будто бы даже к мёртвому продолжал ревновать. Покойник в убранстве своем, в парадном мундире, в орденах казался так страшен! Вся эта помпезность бедному Уварову была уж совершенно ни к чему. Максим слышал, как князь Михаил Павлович громким шёпотом старшему брату ругал Аракчеева и возмущался, что в его присутствии должен вставать, хоть даже и Александр такого по отношению к себе и не требует. Что власти такой не получал никто из семьи и можно подумать, по тому, как стоят они, что это Аракчеев брат Александру. Ну конечно… Аракчеев.Вот у кого об аудиенции у императора стоит просить! Императрица Мария Фёдоровна, в ответ на его просьбу отпустить его в Австрию с озадаченным видом сказала, что разрешение на это дать может только лично сам император. Что подавать нужно официально прошение на выезд прямиком в Министерство иностранных дел. «Нынче неспокойно…усилен пограничный контроль. Иных иностранцев в страну и вовсе не пускают. А уж тех, кто выезжает, проверяют по всём фронтам. В городе усилен полицейский надзор..Вчера у двоих знакомых мне людей были обыски… Я сам бы за вас просил. Но Александр мной недоволен, как, впрочем, и всеми… Боюсь навлечь на вас новой беды...- сообщил ему Сперанский. Максим никак не мог понять: если Александр желал, чтобы он скорее уехал, то почему держит его и ничего не подписывает? «Мы все его пленники…» — подумал он, глядя в осунувшееся, серое лицо Аракчеева, чей плащ, как чёрный пиратский парус надувал зимний ветер. Усталость и безвыходность. Свинцово-тяжелым сегодня особенно казался ему величественный Петербург. Уныние, царившее в дворцовых кулуарах переползало в народ, выливаясь пьяными драками в городских кабаках. Несчастной делает страну несчастный правитель… Итак. Аракчеев. Теперь вот вся его надежда. Максим осмелился лично писать ему письмо и был удивлён, когда получил приказ явиться в Зимний уже на следующий день с утра. Ему даже не пришлось ждать — граф принял его сразу. Едва войдя в кабинет, Максим увидел там Сперанского, который, очевидно, как раз уходил. Эттингер услышал, как тот сказал Аракчееву по-русски: «Ты должен теперь определиться: кому ты верно служишь-отечеству или ему?» И тронул за плечо, как мог бы друг тронуть друга. Увидев Максимилиана, он сначала удивлённо приподнял брови, тень недовольства легла на лицо, но его тут же сменила привычная для лица этого улыбка. Он поздоровался и поспешил уходить, на ходу пожелав Максиму доброго утра, хотя они виделись сегодня у него дома, где Эттингер жил последние дни. Аракчеев проводил его хмурым взглядом и указал Максиму на стул. Уж не по тому ли так скоро граф принял, что желал закончить,возможно, неприятный для себя разговор? –Его Величество готов подписать вам разрешение на выезд, но прежде просит посетить его. — Аракчеев внезапно закрыл глаза и опустился в кресло, руку приложив к груди. –Вам плохо, Алексей Андреевич? — Максим встревоженно сделал шаг вперёд, но граф остановил его движением руки, добавив сухо: –В моей болезни вы мне не сможете помочь. Ступайте. Он вас ожидает. И моя личная просьба: используйте этот последний шанс. Уезжайте. У вас есть родина, куда вы можете пока ещё вернуться. Не будьте теперь дураком. Провожавший Максима в покои Александра лакей полушепотом рассказал, что «государь весь день музицирует и мелодии у него до того печальны, что дрожь берёт. Если душа человека может болеть, как и тело, то Его Величество терпит,несомненно, ужасные муки!» –Максимилиан, вы знаете, я полагаю, музыка единственный вид искусства, которое не может нести в себе никакого порока. Музыка чиста… -произнёс Александр, едва он вошёл и с улыбкой показал на лежавшую на столе скрипку. — Она принадлежала моему деду. Говорили, он недурно играл. Я никогда не мог понять, почему покойная императрица не поддерживала мои занятия музыкой. Удивительно… Но возможно, я напоминал ей о нём? Максим не знал, что ответить на это. Он был взволновал и гадал, что потребуется от него в этот раз? И никак не ожидал услышать то, что услышал. –Гипноз. Александр протянул Максимилиану газетную статью, где некто под именем Этьена Феликса д’Энэн де Кувиллера описывал состояние изменения сознания,известное в околомедицинских кругах под термином «животный магнетизм». –Мне рассказала об этом способе вернуть память баронесса Крюденер. Вы знаете, она была знакома лично с аббатом Фариа… Я знаю, знаю, Максим, какого вы о ней мнения..Но я убеждён, что у неё были...способности. Я многое узнавал от неё, что после сбывалось и даже если некие неблагородные люди использовали дар её в своих целях..- Александр нахмурился и прервался. - Не важно. Вам знаком этот метод? Вы сможете помочь мне? Это будет моей последней просьбой. Из письма Леопольду Брейеру Я никак не мог вообразить такого. Император хотел, чтобы я загипнотизировал его. Существует теория, что под воздействием гипноза человек может вспомнить всё то, что он забыл. Александр полагал, что ему становилось лучше от наших с ним разговоров, потому что он освобождал свои воспоминания. И что ему нужно вспомнить всё до конца. И тогда, как он чувствует, его либо ждёт исцеление..либо конец. Я попытался объяснить ему, что этот метод не является строго научным и медицинским,и что аббат Фариа не был врачом и его работы ценны больше с точки зрения литературы и философии, и что самое главное, нет никаких доказательств, что даже если в состоянии гипноза к человеку возвращается память, он способен осознать эти воспоминания. Я признался, что никогда не занимался гипнозом. Что только об этом читал. Я думал, что увидев мою неуверенность, он откажется от этой затеи, но он готов был дать мне время, чтобы я изучил этот метод и попробовал провести процедуру. Я уходил от него с ощущением, хоть он об этом ничего не сказал, что если я откажусь, меня ждёт наказание. Я не знаю, как быть мне теперь, и прошу тебя прислать мне книги Месмера по этой теме. Такого здесь не купить, но ты, я знаю, достать можешь все что угодно.***
–Вы не верите в силу внушения? - с этим вопросом обратился к нему Сперанский за ужином в этот же день, после того как Максим рассказал ему о визите к императору. –Я допускаю такое воздействие, он не встречал примеров, не считая театральных зрелищ, когда бы гипноз кого-то лечил, - удивился Максим. –А если я скажу вам, что такой человек перед вами? - Михаил Михайлович с улыбкой вытер салфеткой рот и отложил ту, постукивая пальцами по столу. Максим обратил невольно внимание, какими аккуратными и ухоженными были его ногти. –Вы!? Вас подвергали гипнозу? –Вы помните, я рассказывал вам, как после смерти моей жены, я некоторое время был в настолько плохом состоянии, что не мог ничего делать и тем более работать? Мой благодетель тогда,князь Куракин, ужасно боялся, что состояние мое не улучшится. И прибег к методу... Который буквально насильно вырвал меня из лап ужаса и отчаянья. Речь идёт как раз о гипнозе. –Князь Куракин гипнотизировал вас? - окончательно запутался Максим. –Не он сам, разумеется. Он отправил ко мне человека, который исходил из того, что болезнь моя есть суть больного сознания. Он... Как бы это сказать... Путём внушения вернул мне витальные потребности. –Меня, признаюсь, волнует этическая сторона данного вопроса. Ведь пациент находится полностью во власти гипнотизёра. –Мы всё в чьей-то власти. Разве ваша судьба не во власти Александра? И не кажется ли вам несправедливым, что судьба всей страны остаётся по закону в руках одного человека? - в голосе Сперанского прозвучало заметное напряжение. Он бросил салфетку и встал из-за стола. Максим подумал о своих записях, что отдал ему на руки и ощутил, вдруг, сомнение: правильно ли он сделал? Пожалуй, их стоит забрать...Каждый раз, когда он подолгу не видел Александра, он испытывал к нему отвращение и тянулся к Сперанскому, который понимал его чувства. Но стоило ему встретиться вновь с императором, и чувства менялись. Он начинал ему сострадать, а его взгляд на своего друга становился более критичен. В конце концов, Сперанский рассказывал о себе порой такие странные вещи, что Максиму казалось, что между ним и венценосным его пациентом вполне много общего. Из письма Леопольда Брейера Я послал тебе пару книг Месмера и аббата Фариа о магнетизме и надеюсь, они дойдут до тебя в целости. Пока я искал, что может тебе быть полезно прочесть о гипнозе, то неожиданно нашёл кое-что интересное. Помнишь, когда-то давно, в одном из своих писем ты рассказал мне про медальон, который носит Сперанский. Ты спрашивал, не знаю ли я, что может обозначать на нем символ. Так вот, я случайно нашел изображение такого вот медальона, как иллюстрацию, в одной попавшейся мне о Месмере книге. Символ этот обозначает принадлежность к одному из тайных братств, известных как масонская ложа. Месмер был масоном и твой новый русский друг вероятней всего является членом этого ордена. На твоём месте я был бы с ним осторожнее. Репутация у масонов неоднозначна, некоторые из лож причисляют едва ли не к еретическим сектам. Удачи тебе с твоим новым экспериментом.Надеюсь на скорую встречу.***
Освоение нового лечебного метода вызвало трудности, едва Максим перешёл от теории к практике. Большинство тех, кому он предлагал поучаствовать в «эксперименте» пугались и отвечали отказом. В конце концов Сперанский, со смехом наблюдая за очередной его попыткой уговорить пациентку, гувернантку, страдавшую головными болями, сказал: «Просто предложите им деньги. Русский человек невероятно может быть храбр за хорошую плату. И я бы вам советовал начинать с проституток.» Максим был вынужден признать, что тот прав, хотя ему была отвратительна мысль использовать зависимое положение несчастных женщин с корыстными целями. Однако едва он достал кошелёк, дело пошло,и за неделю желающих набралось семь человек. Однако энтузиазм Эттингера быстро поутих. Лишь у двоих ему удалось вызвать состояние близкое к трансу и то, есть вероятность, что та бедная многодетная мать просто заснула от усталости на больничной кушетке. –Я сдаюсь... - сказал Максим Сперанскому в пятницу. - Очевидно, у меня нет способностей к гипнотическому воздействию. Я делал всё точно по книге, но только потратил деньги и время. –Не будьте так строги к себе, мой друг. Люди изучают магнетизм годами, а вы упражняетесь только неделю. Вам нужно больше практики и хороший учитель.. - На этой фразе Михаил Михайлович прервался и Максим с надеждой посмотрел на него. –А тот человек... Что вылечил вам с помощью гипноза... Может быть, он даст мне пару уроков? –Увы, это невозможно. Он давно умер... –О... –... Но я знаю человека, который, возможно вам сможет помочь. Однако прежде чем отвести вас к нему, вы должны пообещать мне, что никому не расскажите о том, что увидите. Нервный холодок пробежал по спине-у Максима возникло стойкое чувство, что он вот-вот может зайти на ту территорию, куда заходить слишком опасно. О чём-то таком его предупреждали уже неоднократно... Но взгляд Сперанского, его уверенный, успокаивающий голос усыпили сомнения. В конце концов... Какой у него выбор? Александр не примет отказа. –Я согласен. Надеюсь, этот человек не колдун? - решил пошутить он. –Что вы.. - рассмеялся Сперанский. - Не колдун, но во всех отношениях человек уникальный. Визит к «мастеру», как загадочно называл его Сперанский назначен был на вечер воскресенья. Едва они сели в карету Сперанский с виноватым видом достал шёлковый шарф и вкрадчиво попросил у Максима разрешения завязать ему глаза. –Я сниму повязку, как только мы приедем. Всё это не мои правила, но они необходимы. И снова у Максима мелькнула мысль, что вот всё это идёт к чему-то нехорошему, но идти на попятную теперь было неудобно, не иначе как бы Сперанский стал считать его трусом. Он позволил завязать себе глаза и всю поездку оба проделали в благоговейной тишине, от которой у Максима,откровенно говоря, кровь стыла в жилах. Карета ехала долго, тьма обострила ощущения и можно было почувствовать каждую кочку и ухабу, каждый крутой поворот. Казалось, они то и делали что всё время куда-то сворачивали и петляли по улицам, будто кучер намеренно путал следы. На одной из ям Максим подскочил даже в испуге на сиденье,ударившись головой и Сперанский взял его за руку, крепко сжав. –Не бойтесь. Всё будет хорошо. Я, буду с вами. Карета остановилась наконец. Михаил Михайлович помог ему выйти и, не отпуская его руки, повёл за собой. Максим надеялся, что повязку с него снимут уже на улице, но увы. Осторожно ступая за своим проводником, он вынужден был полностью ему довериться,хотя желание сорвать повязку было велико. Они спустились куда-то вниз по лестнице, (Максим ощущал это по шагам) , сразу с улицы, что указывало на то, что место назначения расположено в подвальном помещении. Очутившись внутри, можно было ощутить странную смесь запахов - сырости, пыли и парфюмерной воды, которыми был наполнен тяжёлый, спертый воздух. Сперанский вёл его за собой, то и дело заботливо произнося «осторожнее, ступенька!» или «вот здесь налево!» В какой-то момент Максим услышал постепенно приближающийся шум голосов и понял, что они почти у цели. «Сейчас я сниму повязку. Следуйте за мной. Ни с кем не вступайте разговор и если вас что-то удивит, то не показывайте виду.» Занавес с глаз пал. Максим обнаружил себя стоящем в темном гардеробе, освещённом тусклым газовым фонарём, где на вешалках плотно висели шубы, накидки и шинели; на небольшом, старом комоде,в углу, в беспорядке лежала гора шляп. Сперанский толкнул дверь,и они вошли в помещение, напоминавшее по своему устройству большую квартиру. Огромный холл, выщербленный паркет, бордово-красные обои на стенах, где висели старые, коптящие светильники. Их тусклый свет, которого хватало для того чтобы видеть, куда бы идешь, но было недостаточно, чтобы подробнее что-то разглядеть, отбрасывал зловещие тени. По центру от входа висело зеркало, где Максим, вздрогнув, увидел своё бледное и испуганное лицо. –Где мы? –В нашем клубе. По двум сторонам лучами расходились двери. Они зашли в одну из них, попав в комнату чуть поменьше, где стояли маленькие столики, потертого вида диваны и кресла. Ощущение обстановки было такое, будто бы сюда с города свозили весь хлам. Здесь сидели несколько мужчин. В воздухе чувствовался сильный запах табака, парфюма и как будто женской пудры. Приглушённый гул голосов в конце концов стал различим и Максим с изумлением отметил, что в зале говорили на иностранном языке. В двух кадках, по углам, росли несколько пожухлые пальмы. На полу - затертый до такой степени ковёр, что рисунок на нём казался каким-то грязным месивом. Максим в комнате насчитал пять человек. Все были одеты достаточно хорошо, чтобы в них предположить людей из света. Всё молоды на вид. Никто из них,к его удивлению,как будто не обратил внимание на их присутствие. Через эту комнату они прошли в следующую, пустую, где в углу стоял один только диван, клавесин и горел большой камин. Было темно и как будто пусто. В этот момент откуда-то из другой двери вышел человек. Сперанский подошёл к нему и спросил на английском: –Пётр Яковлевич здесь? Одни? –В библиотеке. Просил его не беспокоить... Михаил Михайлович на миг обернулся на Максима и,бросив, «ждите здесь» скрылся где-то в третьем помещении. Максим остался так стоять, гадая, что это за место. Здесь было слишком тихо и непрезентабельно для обычного мужского клуба, где выпивают, играют в азартные игры и ведут беседы. Сперанского не было несколько минут. За это время через комнату, где он стоял прошло несколько человек. Все проходили молча, заходили в обе двери и исчезали, как призраки, как будто бы не замечая его. Только один из них, довольно молодой на вид, вдруг, остановился, подошёл к нему и по возбуждённым глазам его, которые за стёклами очков казались чуть навыкате, Максим сделал вывод, что тот нетрезв. –Вы кто? Я вас не знаю! - резко произнёс он на французском. Максим не успел ответить, и на счастье вернулся в этот момент Сперанский и быстро встал между ними со словами: –Кондратий Фёдорович, этот человек доктор. Он со мной. –Ааа... Михаил Михайлович.. Ну это другое дело... - молодой человек заулыбался. –Это доктор Эттингер. К Петру Яковлевичу.. –О...Наш мастер, как обычно, в уединении отдыхает. - он посмотрел на Максимилианна. - Между нами говоря, при всей моей любви к нему, я думаю, доктор ему будет весьма полезен. Максим слушал этот странный разговор, который,впрочем, соответствовал всей странности места. Сперанский провёл его в ту дверь, куда недавно входил (сколько же здесь комнат!) и они оказались в маленькой комнатке, похожей на приёмную, где на заваленном книгами и бумагами столе, стояла одиноко заженная лампа. –Заходите. Я подожду вас здесь... - с этими словами Сперанский сел на единственный стоящий у двери стул, расправив полы сюртука. Максим, с каждой минутой понимая ещё меньше, вошёл в очередную дверь. Он очутился в очередной тёмной комнате, с облезлыми обоями, где стоял один только большой книжный шкаф, письменный стол, кресло и висела к тому же совершенно жуткая на вид картина - какой-то нартюрморт, изображавший груду падали. У стены, на узком диване, лежал, вытянувшись, человек. Рука его прикрывала лицо и лоб, как будто он страдал от головной боли. –Пётр Яковлевич...? - с некоторым сомнением спросил Максим. –Кто вы? -ответил ему по-французки тихий голос. –Я доктор Максимилиан Эттингер... Я от Михаил Михайловича... Я... –Господь всемогущий... - он издал как будто полустон. - Неужели, он понял мои слова буквально, когда Алёша сказал, что мне поможет только врач.. Максимилиан Эттингер! Я о вас наслышан. Вы ведь лечите душевнобольных... –Честно говоря, по своей специальности я принимаю роды.. - не удержался Максим, поняв, что незнакомец по непонятной ему причине решил, что он пришёл его лечить. –Тогда вы опоздали на тридцать лет. –Простите.. Очевидно произошло недоразумение... Меня отправил к вам Сперанский, сообщив, что это ВЫ сможете мне помочь.. Мужчина медленно принял сидячее положение, а следом встал. Когда он подошёл к нему, и на лицо его упал наконец-то свет от лампы, Максим увидел перед собой совсем молодого мужчину. У него было по-женски нежное лицо с тонкими чертами. Большие, выразительные глаза с одного взгляда поражали длинными, загнутыми ресницами. Тёмные,тщательно уложенные волосы оттеняли и усиливали несколько неестественную даже бледность. Он был красив той возвышенной, благородной красотой, при взгляде на которую хочется приложить в почтительном восторге руку к сердцу. Стройный, даже хрупкий стан его при высоком росте вместе с тем хранил в себе ощутимую тревогу и нервозность. Максим подумал невольно,как врач: «вот это же совершенный меланхолик!» –Простите....Вы... Мастер? - смутился он, понимая, что ожидал увидеть скорее какого-то пожилого профессора, но никак не юношу. –Мастер? Допустим.. По вашему взгляду я вижу, что вы удивлены.. - у него был невероятно приятный голос - мягкий, бархатистый, тихий. –Простите. Я представлял вас несколько старше.. –Должен признаться, что в душе мне восемьдесят лет. -Молодой человек улыбнулся,и улыбка его была такой же очаровательной,как и вся его внешность. -Так чем же я могу, доктор, вам помочь? Прошу прощения, я сам Михаила Михайловича, кажется, не до конца понял. У меня сегодня особенно болит голова... –Он дал мне понять, что вы можете обучить меня искусству гипноза. Максим видел, как улыбка вежливой доброжелательности покидает красивое лицо. Сперва в глазах мужчины мелькнуло удивление, а следом - недоверие. Он подошёл и сел за стол, закрыв руками лицо. –Позвольте узнать, с какой целью вы желаете овладеть этим искусством? Максим был раздосадован и даже раздражён. Он не ожидал, что придётся объясняться. И уж никак совсем не ждал, что учителем его должен стать такой молодой человек.Тем не менее он ответил полуправду, сказав, что гипноз желает попробовать его пациент с целью вернуть утраченную память. Молодой человек слушал эту несколько сбивчивую речь, облизывая нервно губы,и в конце концов предложил ему сесть. Максим не выдержал и поинтересовался, откуда он знаком с гипнозом. Было всё ещё трудно поверить, что этот человек может ему помочь. –Я прочитал об этом много книг. Этот ответ, настолько знакомый ему самому, ведь Максим всю жизнь был самоучкой, показался совсем несерьёзным. Он готов был уже встать и уйти, как Петр Яковлевич неожиданно указал на свой стол, и Максимилиан заметил только теперь, что на нём стояли небольшие шахматы. –Доктор, не окажете честь сыграть со мной партию? Он предложил это так просто, что трудно было отказать, тем более что шахматы Максим всегда очень любил, но играть по правде говоря, было не с кем. Взглянув на доску, он догадался, что его новый знакомый играет сам с собой. Это показалось интересным. Он сел, подумав, что от этого человека исходило и правда какое-то гипнотическое воздействие. Он был странным, но при этом приятным. Не смотря на недовольство и неловкость Максиму не хотелось уходить. Он сел, и они молча сыграли партию. Сперва Пётр Яковлевич выиграл. Следом была ничья, которая, его как будто обрадовала. –Доктор Эттингер, мне совсем не трудно поделиться с вами знаниями и навыками в гипнозе. Я не сообщу здесь никаких тайн,- нарушил, наконец, молчание тот. - Однако вы должны дать мне слово, что не станете использовать его влияние с неблагородными целями. –Мне стоит напомнить о данной мною клятве Гиппократа? –Я вижу вас впервые. Но почему-то верю вам...Я слышал,что вы практикуете лечение разговором. Вы,почти как Сократ. Это интересно.Хм...Я полагаю, что гипноз - не ваш метод. Но всё же, если он так вам необходим...Приходите ко мне домой завтра. Часам к семи. Мне всё равно в сущности нечем будет заняться... Максим понял, что пришло время уходить. Машинально направившись к двери, он спохватился и обернулся. –Простите... К кому я должен нанести визит...? Я до сих о вас не знаю вашей фамилии.. –Я не представился! Какая оплошность. - на губах возникла усмешка. -Пётр Яковлевич Чаадаев. –Ну что, как успехи? - Сперанский с явным любопытством встретил его, когда Максим вышел. - Что он сказал? –Обещал мне помочь. И пригласил завтра в гости. - Признался Максим. - Михаил Михайлович... Его мне неловко было спросить... Но кто такой Чаадаев? –Офицер в отставке. –Почему вы называли его "мастер"? –Не я назвал. Так принято.. - туманно ответил Сперанский и перевёл сразу тему. - Каким вы нашли его? –Странным, - признался Максим. - Чем он так знаменит? –Пётр Яковлевич, по моему глубокому убеждению, человек имеющий дар. В нём искра есть Божия. Это более чем просто талант. - Серьёзно ответил Сперанский. - Он позвал вас завтра? Вечером? Хм... Я бы рекомендовал вам прийти к нему раньше. Его вечером бывает трудно застать. Максим надеялся, что Сперанский расскажет ему больше об этом месте, но тот всю обратную дорогу, вновь завязав ему платком глаза, был молчалив, уходя от вопросов. Едва они вернулись домой, Максим попросил вернуть ему его тетради с записками. Он ожидал даже, что Сперанский тут воспротивиться, но тот тот час положил всё бумаги на стол и закрылся в своей комнате. Утром Максим уже его не застал. Промаявшись без дела до вечера (понедельник был его выходным днём), он отправился по оставленному Сперанским домашнему адресу. И каково же было его изумление и разочарование, когда открывший ему дверь лакей, сообщил, что «хозяина нет дома и он не знает, когда тот придет.» Максим вернулся домой, где его ожидало письмо из дворца. Александр ждал его у себя завтра утром.