V. Исповедь

Нарышкина с недоумением глядела на стоящую перед ней женщину. Сняв накидку, императрица неуверенно огляделась. Несколько слуг и сам хозяин дома стояли в смущении и лёгком испуге,не зная, как вести себя. Законная жена в доме у бывшей любовницы! –Император...не смог покинуть дворец в такую минуту… Его бы не поняли. Но, верьте мне, он из-за этого очень страдал... -произнесла,наконец,Елизавета. –Вы пришли… Передать это… От него? –Нет, я пришла не за этим… -Елизавета опустила глаза. Как она постарела с тех пор, что Мария её последний раз видела! Кажется, едва ли не в Вене? Она всегда поражалась её красоте и вместе с тем думала, что императрица совершенна холодна. Она даже не воспринимала её как соперницу. И Александр никогда не говорил с ней о жене. Мария знала только, что не была разлучницей и ей было горько, что общество осуждало её, всегда превознося императрицу, с её «жертвенным саном». Но, несомненно, Елизавета презирала её…презирала не из ревности. Она слишком возвышенна для этого чувства. Презирала просто за то, что, должно быть, считала себя лучше неё. –Где же Софи? Я могла бы увидеть её? — она поправила тронутые уже значительной сединой пепельно-русые волосы. –Ваше Величество… Вы пришли посмотреть, как умрёт моя дочь? — эти слова сорвались с губ невольно. Императрицу бросило в краску. Тонкие губы её задрожали, она вся переменилась в лице. –Господи… Нет! Не будьте жестоки! Неужели вы думаете, что я бы могла...? Незаметно из комнаты все испарились. Мария, вдруг, поняла, что всё дело в ней. Она чувствует себя виноватой перед этой несчастнейшей, одинокой, не смотря на прежнюю свою красоту, женщиной. Вот Елизавета пришла, поправ приличие и гордость… Пришла к ней. Для чего? –Если вы хотите видеть её… Что же. Пойдёмте. Они молча поднялись на второй этаж, так же молча зашли в эту страшную комнату. Мария видела, как на лице императрицы отразилось страдание, когда та увидела лежавшую на кровати девушку. Соня молчала, хотя была в полном сознании. И никак не прореагировала на появлении гостьи. Три женщины, соединенных мужчиной, который должен был быть среди них. Да, будь здесь Александр, чтобы он сказал? Что он виноват перед каждой? Елизавета присела на край кровати и, взяв руку Сони, поднесла ту к губам. –Милое… Милое дитя… -и повернулась к Марии. -Она на него так похожа! Его волосы.. Его глаза! Так вот в чем всё дело… Неужто… О чем императрица скорбит? У них нет детей с Александром. Обе дочери умерли и последняя, Мария знала это прекрасно, была от другого мужчины. Елизавета ведь понимает её…Эта во всех смыслах безупречная женщина была так же грешна. Она пришла попрощаться. Мария с ужасом поняла, что думает о своей дочери, как будто бы её уже не было в комнате. Как будто Соня уже умерла. Кто способен понять отчаяние матери, как не та, что не раз хоронила своё дитя? –Вы меня… Осуждаете? — тихо спросила она, потому что сама себя осуждала. –Нет. Я не имею на это морального права, - мягко произнесла Елизавета, и будто желая утешить и слова свои доказать, протянула ей руку. Княгиня взяла эту сухую холодную руку с тонкими пальцами и в волнении прижала к груди. Они так сидели вдвоем. Иногда ей казалось, что Соня уже умерла и всё существо её в эти мгновения так же рвалось к смерти. Нет, она виновата. Она очень грешна. И грешила она всегда так уверенно, так высокомерно, не сомневаясь в своей правоте. Вот эта женщина рядом пришла к многолетней любовнице мужа. И пусть не Мария их развела, пусть не она отняла Александра у законной супруги, она бывала так часто жестока по отношению к ней! Зачем? Зачем она, зная прекрасно, что императрица в курсе их связи, щеголяла очередной беременностью перед ней? Наплевав на приличия,приезжала к Александру во дворец на свидания и однажды едва ли не заставила его заняться любовью у него в спальне, зная прекрасно, что та смежна с половиной жены. И её заводила так мысль, что их даже могло бы быть слышно…чем она, глупая, так упивалась? Она ведь даже его не любила… Теперь Бог наказал её. Когда он карает, то забирает детей. –Мама…- Соня произнесла это едва слышно. — Холодно, мама. Елизавета встала,взяла с кресла шерстяной плед и подала ей. Княгиня набросила его поверх одеяла и легла рядом с дочерью, обнимая её. –Я согрею тебя, дорогая… — прошептала она. От сквозняка, прорвавшегося сквозь оконные щели погасла свеча. *** Александр не помнил, сколько часов длилось стихийное бедствие. Всё в его сознании сплелось в один бесконечный, мистический ужас,в котором над Петербургом как будто бы нависал сам Сатана. Никогда ещё не видели здесь такого страшного неба, никогда ещё не уплывала, буквально, у жителей из под ног земля. Александр же отбывал своё "наказание"- он мог лишь бессиленно наблюдать, как наводнение уничтожает город. Его город...столицу страны. Его проклятие нависло над всеми...? Или же сам он превратился в отравляющий вокруг себя всё сосуд, наполненный болью и яростью? Казалось, что вот-вот развернуться под ногами может земля и он провалится в ад. Там ему место...Вот она живая картина возмездия. Его страшный суд. Он даже, кажется, что-то делал. Отдавал распоряжения. В бессмысленной суете ходил по дворцу, который, как остров в океане,отрезан был ото всех- ни одному императору не подвластно править стихией. Как слепой в комнате с потерянной дверью, Александр пытался искать любое решение. Он знал, что оно должно быть и обязан найти..Но не видел его. Буря к вечеру стихла, отступила постепенно вода. Затопленный город погрузился во мрак и разорение. Кругом царила страшная тишина, и сам дворец под опустившийся ночью,напоминал жуткий склеп. К полуночи ударил мороз. Своими трескучими пальцами он превращал воду в лёд, грозя сковать город ледяным панцырем смерти. Александр видел страх в глазах остававшихся во дворце с ним придворных,которые с ужасом ждали завтрашний день, не зная ведь даже: наступит ли он? Печи топили всю ночь, но никто так и не смог согреться. Там, в городе, есть еще люди? Такая мёртвая была тишина, что Александру казалось: может быть, мир уничтожен? Остался только этот дворец. Покрывшийся инеем, его леденая могила. Один, в темной спальне, он смотрел в жалко горевший камин, который не согревал его. Не сомкнув глаз всю ночь, он задремал только под утро. Утром солнце,как чудо, появилось над горизонтом,возвещая, что быть новому дню. Казавшийся мёртвым Санкт-Петербург ожил под дневными лучами. Хоть наводнение и превратило в руины небольшие постройки, размыло дороги-город был ещё жив. Если Москва возродилась из пепла пожара, Санкт-Петербург поднимется из-под воды. «Ваше Величество... От Нарышкиных. Срочно...» . Молодой человек, почти мальчик, одетый в забрызганную грязью плащевину, лицо которого император не узнавал, стоял с испуганным видом на середине лестницы, соединявшей теперь местами затопленный первый этаж и жилые помещения сверху. Он как будто боялся к нему подойти.. Курьера привезшего плохие новости убивали когда-то... Александр спустился на пару ступенек и с ласковой улыбкой положил руку ему на плечо, ободряя и с удивлением видя, как по лицу юноши катятся слезы. Он добирался к нему и так срочно, чтобы сообщить одну только весть. «Софья Александровна.. Ваше Величество..» Александр закрыл глаза. «...сегодня ночью... Скончалась... » Софья...Александровна, он сказал? Или послышалось? Курьер, уже не сдержав себя, горько заплакал, как будто бы всю дорогу вместе с известием он нес эти слезы. И Александру было жалко его и хотелось обнять и утешить. К ужасу, глядя как будто бы изнутри себя, он видел, что он улыбается. Кто-то, кажется, это был Виллие, подбежал к ним. Там были люди ещё.. Они толпились вокруг, он, наверное, его утешали. Он обошёл их всех, поднялся и направился к себе в кабинет. Какой долгой показалась дорога! Закрыв дверь и, подойдя к окнам, раздвинул шторы. На голубом, чистом ноябрьском небе сияло самое весеннее солнце. Александр распахнул ставни и ровно в эту минуту, пошёл неожиданно снег. Его белые хлопья возникли словно из воздуха и нежно, красиво кружа, словно крохотные хрустальные феи, опускались на землю. Александр провёл рукой по лицу, с удивлением обнаружив, что плачет. Но кто плакал? Плакал не он. Его Соня. Его любимая девочка. Его дочь. Его светлый ангел...она умерла. Её нет больше. Он опоздал... Она умерла, а его не было рядом. Но хуже этого было то, что он ничего, совершенно ничего не чувствовал в этот момент. *** Соня умерла ближе к ночи, у матери на руках. Умерла очень тихо, легко. Можно сказать, что жизнь в ней как будто незаметно расстаяла,и душа её вознеслась, обретая покой и свободу. Проведя всю ночь в комнате вместе с покойницей, княгиня лишь под утро сообщила о её смерти, как будто бы даже в смерти не желая её никому отдавать. Ближе к полудню, как только опустилась вода, дом тихо покинула императрица. Максимилиан,который ни чем уже не мог больше помочь и как врач был нужнее другим пострадавшим, оставался в их погруженном в траур доме тем не менее весь следующий день. Он словно чувствовал вину за собственное бессилие и почти всё время сидел в кабинете у хозяина дома. Плакали слуги, горько плакал и сам князь Нарышкин, любивший Соню, как дочь. Мария больше не плакала. Из шестерых рождённых ею детей, она похоронила четвёртую дочь. Бог забрал всех детей Александра. Со странным, охватившим её равнодушием, убирая в волосы Сони цветы, она думала, что не уверена даже, были ли его это дети. Наказал ли её Всевышний за связь с женатым мужчиной или за измены ему - теперь было не важно. Елизавета простила её, преподнеся урок милосердия. Сможет ли она сама теперь быть столь же милосердной... К нему? Ожидалось, что из-за наводнения с похоронами будет труднее. Про те дни говорили, что было много погибших и пропавших без вести жертв. Говорили о людях, кого наводнением унесло прямо в Неву. Мария не знала, было ли специальное распоряжение из дворца, но похороны Сони состоялись на третий день, как и было положено, не смотря на всё трудности. Траурный кортеж сопровождали присланные гвардейцы, которые переправили гроб по реке.Хоронили в Стрельне, в Сергиевой пустыни. Не смотря на то, что никто не был зван, приехало много,в том числе незнакомых Марии людей. Гроб и могила усыпаны были цветами. Кто-то сказал «как же.. государя не будет?» и в ответ раздалось «вот же выпало горя ему!» И Нарышкиной захотелось подойти и ударить дурака, сказавшего это. Всё они пришли не проститься с Соней, а в надежде узреть императора! Ему, равнодушному, готовы сочувствовать! Вернулись домой уже затемно. В холодном и пропитанном сыростью доме, было тихо и холодно. Не горел в окнах привычный для прохожих на набережной яркий свет. Дворец князя Нарышкина, некогда центр всей роскоши городской жизни печально темнел, как заброшенный, на фоне реки. На улице вновь пошёл снег. Мария сидела одна в своей комнате, где каждый предмет как будто не принадлежал больше ей. Чужая всему, она не понимала, ни кто она, ни ради чего живёт свою жизнь. Может быть,её бедные, умершие дети были продолжением её бессмысленных и грешных страстей. Кто она? Ни жена, ни мать, ни любовница.. Она была вещь. Никому не нужная вещь. Дверь в комнату приоткрылась тихонько, и Александр вошёл, молча, ничего не сказав. Княгиня не повела даже бровью и не удивилась, как не удивилась тому, что не пришёл он на похороны. Он вошёл для неё, как войти бы мог любой чужой человек. Как незнакомец... О, как бы хотела она его никогда не встречать! Александр всё так же молча присел с ней рядом на кровать. Он выглядел плохо и был мало похож на себя...Но ведь и она так давно не смотрела по-настоящему в зеркало. Молчать было легко. Если бы Alex заплакал или начал утешать бы её, она бы его презирала. К чему теперь эта ложь? –Маша, если ты захочешь уехать теперь.. Уехать с ним.. То поезжай. Теперь она удивилась. Не столько смыслу сказанных слов, сколько тому, что он назвал её так вот, по имени. Он Обычно обращался к ней либо на французский манер «Mary,»либо дурацкими уменьшительно-ласкательными прозвищами, какими называл может быть всех своих женщин. Она сказала Елизавете, когда та уходила: «а знаете, я думаю, что он меня никогда не любил». Но в нелюбви,быть может, ещё большее было их преступление? –Я перед тобой и перед Соней так виноват. Клянусь тебе, если бы было возможно... Я бы вместо неё умер. Я бы не задумываясь, отдал свою жизнь. На удивление, она почувствовала, что ему верит. Нужно было что-то сказать, но голова была совершенно пуста. –Скажи, что мне сделать? Что мне сделать теперь... Для тебя? - он неожиданно встал перед ней на колени и она знала, что ему перед женщиной это сделать легко. Сколько раз он вот так же, дурачась, склонялся пред ней, изображая из себя галатного кавалера. В молодости это было очаровательно и так ему шло.. Теперь же, она это чувствовала, он был серьёзен, но поступок этот теперь не вызвал в ней ничего кроме жалости и отвращения. Она, не вставая, твёрдо и произнесла, положив руки ему на плечо: –Уйти. *** Первый этаж двухэтажного дома, в котором Максим снимал квартиру, был частично затоплен, кроме того на крышу постройки рухнула массивная ветка от дерева, пробив стекла на втором этаже. Он вернулся туда на третий день, после похорон Сони, потому что оставаться и дальше в доме Нарышкиных он не мог. Невозможно ему было видеть теперь её окаменевшее от горя лицо. Он не спас Соню. Не спас. Он никого не может спасти...он не смог даже помочь Александру. Пройдя кое-как через мусор и грязь на лестнице, Максим поднялся к себе на второй этаж. Ещё только на подходе к квартире он понял, что дверь там открыта. Он точно её запирал... Вступив в полутемную прихожую, мужчина ощутил хруст под ногами. Стекло? Через секунду войдя в комнату, Максим застыл в ужасе. В гостиной с пробитой веткой стеклом царил хаос, который никак устроен не мог быть ураганом. Всё вещи вывалены, шкаф открыт, перевернуты стулья. В квартире за время его отсутствия,несомненно, был обыск, и Максим, потрясённый, некоторое время продолжал стоять и смотреть на разбросанные по комнате вещи, всё ещё не веря глазам. Придя в себя, он бросился в спальню, где был такой же бардак. В углу, под кроватью, которую почему-то не тронули, он нащупал с облегчением то, что здесь возможно искали. Его дневник и личные письма. Заметки, которые он делал об Александре. Это было чудо, что их не нашли. Впрочем, о существовании их и не знали и потому, наверное, не были уверены, что должны были искать. Он вновь вспомнил графа Аракчеева и их разговор три дня назад. «Он знал... Он знал, что у меня будет обыск! И пытался предупредить.. » Через четверть часа Максим был снова на улице, прижимая к груди портфель с драгоценными бумагами. У него мелькнула мысль всё уничтожить, но пролистав их , он почувствовал, что записи эти представляют особую ценность теперь. В этом дневнике была вся его жизнь за эти семь лет в Петербурге. Однако оставлять их в квартире и тем более носить с собой, конечно, нельзя. В Вене у него был Леопольд, который однажды уже помог ему с этим, человек, которому он доверял. Здесь же, в Петербурге, к кому он может теперь обратиться? У кого искать совета, защиты и помощи? Максим отчаянно сжал портфель. В городе был только один такой человек... –Боже мой, друг мой, что случилось? - Сперанский к невероятному счастью Максима был дома, болея простудой. Эттингер сбивчиво пересказал ему всё произошедшее за эти дни. Когда он упомянул о перевёрнутой вверх дном квартире, мужчина переменился в лице, и заходил нервно по комнате. –Я надеялся, что вы этого избежите! Какой ужас... Но вы уверены, что.. Что это не обычные мародёры? Максим в сомнении покачал головой. Ему не пришло в голову, что погром в квартире могли устроить грабители. Он даже не проверил толком, пропало ли что-то... –Михаил Михайлович, я не вижу более смысла мне оставаться в Санкт-Петербурге. Я буду просить у её Величества императрицы Марии Фёдоровны дозволения уехать обратно в Австрию. Я нахожу, и вынужден это признать с прискорбием, что мои беседы с императором не принесли ему пользы. Напротив, возможно, принесли даже вред. Сперанский тяжело вздохнул, как бы с сожалением,а Максим протянул ему свой портфель. –Пока я буду решать свои дела перед отъездом я хочу сохранить это у вас. Здесь мои записи..я не могу хранить это теперь у себя. Но выбросить их у меня рука не поднимается. Сперанский взял папку и с чувством и волнением произнёс: –Ваше доверие так ценно, мой друг! Ваша квартира непригодна теперь для жилья. Вы можете остаться пока у меня. Здесь есть свободная комната. Максим готов был обнять его, преисполненный благодарности. Что ж, решено. Завтра же он подаст прошение об увольнении. Он покинет Санкт-Петербург, вернётся в Вену к своей привычной, серой, но такой понятной и предсказуемой жизни. *** Гатчина. Сколько же лет он здесь не был? Чем ближе Александр подъезжал к резиденции покойного отца, тем больше казалось, что время здесь замерло на всё эти годы. Запертый, затерянный в мрачном прошлом дворец всё так же возвышался над прекрасным, но пустынным и по-зимнему печальным парком и прудом. Удивительно,но в этом месте, которое он никогда не ощущал своим домом, каждая веточка, вмерзлая в почву, напоминала ему об отце. Карета с лёгким шорохом остановилась у главного входа. Александр несколько мгновений сидел, закрыв глаза. Звук шагов офицеров по гравию, отдалённый звук голоса коменданта, крик ворон...Помнится, у них гнездо было где-то рядом, на дубе... Когда кто-нибудь приезжал, вороны первые каркали, то ли приветствуя, то ли желая отогнать гостя. Александр вышел из кареты и взглянул в холодное, серое, осеннее небо. Никаких птиц, шагов,голосов. Тишина. Только скрипел под ногами перемешанный со снегом песок. Ещё пара минут... Вверх по ступенькам.. Он сжал по-прежнему ледяной ключ в руке. Массивный замок проржавел от влаги и не с первой попытки Александр смог открыть его, путаясь в связке ключей. Ступив в тёмный,со спущенными потретьерами холл, он невольно вздрогнул, ощутив запах пыли и сырости. Медленно пройдя по вестибюлю до лестницы, он остановился и посмотрел вверх. –Алексаша! - знакомый, чуть высоковатый на верхних нотах голос зовёт его сверху. Отец в прусском мундире, стоит на верхней ступеньке, положив ладонь на перила. Он улыбается. Теперь можно подняться выше...быстро взбегая вверх по ступеням за этой улыбкой. Александр посмотрел на пустой пролёт лестницы и посеревший, пыльный ковёр. Пустынные залы отзывались эхом шагов. Везде было холодно, не смотря на закрытые окна. Картины, мебель, ковры и фигуры мраморных статуй - все такое знакомое и одновременно чужое. Первый этаж. Пройдя в маленький зал,туалетную, перед кабинетом отца, Александр остановился и взглянул в висевшее на стене замутнённое зеркало.На миг ему почудилось, что он не видит там отражения. Нет..через секунду мелькнуло бледное лицо. Он всматривался в это лицо, хмурясь,и как будто надеясь разглядеть что-то в нем. Кто этот мрачный, с расплывшимися чертами лица странный мужчина? Император, муж, сын... Ни в одной из этих ролей он не состоялся. Его отцу было столько же сколько ему сейчас, когда тот умер. Все правильно. Все сошлось. Впереди лучами расходились два кабинета -Башенный и Овальный, в первом отец любил отдыхать и читать, во втором обычно работал. Зайдя в Овальный,Александр в волнении огляделся. Да, здесь всё было как прежде. Широкий письменный стол у окна, тяжёлое зелёное кресло, книжный шкаф, напольная вешалка, на которую отец вешал свою вечно потертую, простую шинель. С большого полотна на стене равнодушно-иронично на него смотрело изображение деда - Петра III. Александр, вдруг, понял, что, не смотря на то, что картина эта висела здесь как будто всегда, он ранее не замечал её. И сейчас, подойдя, с любопытством рассматривал лицо своего предка. На этом гладком, вытянутом лице как будто не имеющем возраста, красивыми казались только глаза - большие, выразительные, печальные. Они смотрели на Александра живым взглядом, как будто бы сквозь времена. Сколько было деду, когда тот умер? Тридцать пять? Тридцать шесть? Он представил, как отец, сидя за столом, время от времени поднимал голову и смотрел в эти глаза напротив, представляя, как отец, которого он не знал, мог бы смотреть на него. Сам же он убрал всё портреты, потому вынести не мог даже мимолетного ощущения, что отец на него смотрит, пусть даже с картины. Обойдя стол, Александр сёл в кресло и закрыл глаза. Какой страшной может быть тишина во дворце, когда одиночество и ветер гуляют в анфиладах комнат. Эти комнаты слышали смех и голоса тех, кого уж нет... Александра, Элен, Катиш и Ольга... Теперь вы только призраки воспоминаний. Но память о милых младших сёстрах не сможет залечить ту рану, которую нанёс он сам себе... Отцеубийца. Он проклял свою память. Он не смеет о нём даже думать, вспоминать... Но от правды не скрыться. Он тот, кто он есть и прочь уже маски. Пора вынести уже приговор. Император несколько минут сидел так, положив ладони на гладкую, ровную поверхность стола,будто ища в нём опору. Потом достал висевший в кобуре на поясе тяжёлый револьвер. Его именное оружие, вечный спутник. Что сказали бы всё они узнав, что " их ангел" с ним ходит и спит? Что в левом сапоге его всегда припрятан нож. В кармане -верёвка. Невозможно жить в вечном страхе...убийца обрекает себя на мучение. На преследование. Но нельзя убежать от себя. Как бы он не старался... Александр взглянул на небольшие деревянные часики с застывшими стрелками. Они показывали четыре часа. Кажется, сейчас должно быть именно это время... За окнами смеркалось. Пора... Пора навечно прекратить страдания. Перестать мучить и себя и других. Он должен был давно бы это сделать... Александр взял револьвер. Он показался ему таким тяжёлым... От ощущения этого рука его будто бы уже наполнилась свинцом. Мелькнула мысль детская «будет ли больно?» Как глупо бояться боли тому, кто проснулся сегодня утром, чтобы к вечеру умереть. Вдруг понял: ведь он не выбрал, куда стрелять? Лучше всего в сердце...но коли промажет? Ранить себя и истечь тут кровью.. А ещё хуже быть обнаруженным другими живым... А после выжить... Нет-нет. Надо чтобы наверняка. Александр поднёс на удивление маленькое и тёплое дуло к левому виску. Поднял глаза к портрету. Прадед улыбался. Мужчина закрыл глаза и спустил курок. Лёгкий и тихий щелчок. Осечка! Александр с удивлением открыл и проверил карабин - два патрона. Нет... Плохо в висок. Пуля может промазать. Надёжнее в рот. Ощутив металлический привкус он так смешно теперь вспомнил их «забавы» с Алексеем. Вот была его со смертью игра. Он заставлял его засовывать дуло незаряженного револьвера глубоко себе в рот, одновременно давая ласкать себя, и это непередаваемое было чувство - слушать за мгновение перед оргазмом тихий щелчок. Каждый раз, когда они занимались этим развратом, он ловил мысль: а что если.. сегодня револьвер будет заряжен? Их двоих связывало,оказывается, столько хороших минут...неужели он уйдёт, не попрощавшись? Может быть, написать ему письмо? Алексею? А остальным? Александр, вдруг, понял, что не написал никакой даже предсмертной записки. Не объяснил...он не может убить себя, не сняв с них груз вины за это решение. Он отложил пистолет, с лёгким презрением со стороны за собой наблюдая. Отсрочка! Хочешь потянуть время... Ну-ну. Писать... Нет чернил и бумаги! Он начал машинально открывать ящики у стола. Первые два были пустыми, а в третьем и самом нижнем лежала перевязанная бечевками папка. Достав,он её развернул,с изумлением обнаружив в ней пожелтевшие, старые, рисунки. Отец рисовал? Нет.. Нет, это рука как будто ребенка... Перебирая листки, на которых с детской наивностью были изображены самые незамысловатые сюжеты, он ощутил странный трепет...Раз они лежат здесь, значит, это рисовал кто-то из его братьев или сестёр. Из папки, вдруг, выпал оторванный на половину листик бумаги. Письмо! В комнате всё больше темнело, было так трудно читать... И все-таки он смог разобрать несколько строчек, написанных знакомым почерком. «Ты спрашивал меня про своих сыновей. Боишься, я вижу, ты важное в их развитии пропустить. Александр наш просто чудо. Он любопытен и как раз в том возрасте, когда дитя познает со всей радостью мир. Очень ласковый он и болтает без умолку, нянькам своим не даёт совсем отдыху. Подарки, что вы посылали, я все им вручила. Особенно Саше полюбилась шкатулка с музыкальным механизмом, которую вы прислали из Вены. Ты все просишь меня написать, что он особенно любит и не веришь, когда я говорю, что любить готов он буквально что всё! Вот тебе сообщаю, что сын твой ныне более всего любит музыку. Всё, что звенит и бренчит. Любит ещё он очень возиться на свежем воздухе, вчерась до ужина мы лопаточкой копались в песке и всё сосредоточенно что-то там строили. Всё говорят, что у него чувствуется уже тут особая любовь к красоте. Саше надобно, чтобы и всё вокруг было не только чисто,но и красиво и сам он весь чистенький и аккуратный, в отличие от брата. Костя... » На этом письмо обрывалось. Александр продолжал так долго стоять, держа в руках обрывок бумаги. Он вспомнил...Ведь это его рисунки. Это всё он рисовал. Упав в кресло, он уронил лицо на руки и оглушительно разрыдался.