V. Исповедь

      –Я хотел бы продолжить то, на чем мы остановились в прошлый раз...может быть сегодня нам удастся узнать что-то более важное. Александр расстегнул мундир, который обтягивал массивный торс его излишне плотно и с облегчением вздохнул. Сев в кресло,он улыбнулся Максимилиану той обаятельной улыбкой, которая особенно смотрелась странно на фоне серьёзного, внимательного взгляда холодных голубых глаз. Максим, вдруг, ощутил страх.Чем всё это теперь кончится? Если не получится... –Сегодня всё будет немного по-другому. Новый метод. - Максим достал из кармана сюртука серебрянные часы на цепочке и присел напротив, так чтобы лица их были почти совсем рядом друг с другом. -Вам нужно будет просто наблюдать за ними, как за маятником... Он стал раскачивать часы, смотря в глаза напротив, сосредоточив взгляд на голубой радужке. Маятник качался,и взгляд Александра постепенно стекленел. Сознание его теряло волю, и монотонный,спокойный голос приказывал смотреть лишь внутрь самого себя. Они сидели,как Максиму показалось очень долго. Слышно было, как шумел отдалённо где-то ветер.На улице поднялась метель. Круглый циферблат застыл, останавливая время. Стрелка его крутилась назад, отсчитывая месяцы, года, десятилетия...       Максим вышел от императора с гудящей головой, почти в прострации. Хотя прошло всего лишь два часа, он ощущал себя, как будто бы напряжённо работал сутки. О том, чтобы ехать в больницу не могло быть и речи, и, взяв экипаж, он отправился к Сперанскому, чья квартира служила ему теперь временным домом. Зайдя в прихожую, куда заходил он уже столько раз, Максим впервые невероятно остро ощутил отчуждение всей обстановке. Он был не дома. А где же дом его? Отчаянное чувство пустоты и одиночества, не беспокоившее его всё эти годы, обрушилось внезапно и жестоко, придавив как будто бы каменной плитой. Остановившись возле зеркала, взглянув на отражение, Максим подумал:«Я проник так глубоко Алексаедру в мозг и в душу, что будто даже и чувствую все, как он...» Дойдя до своей спальни, Максим спросил воды, умылся, сменил всю одежду и бельё и рухнув на кровать, уснул. Проснулся он уже под вечер. Часы на тумбочке показывали шесть. Вспомнив, что ничего не ел с утра, Максимилиан решил выйти куда-нибудь поесть и выпить чаю. Потом он думал отправиться к Чаадаеву.Необходимо было с кем-то говорить...Михаил Михайлович последние недели возвращался домой поздно, не раньше девяти и потому Максим был удивлен, застав его сидящим в гостиной. На столе стоял стаканчик с любимым бренди, что было необычно, так как спиртное Сперанский употреблял строго по выходным и праздничным дням. Увидев Максима, он встал ему навстречу и тот заметил, что глаза его были увлажнены, как будто бы он плакал несколько минут назад. –Михаил Михайлович! Вы сегодня рано... Я уж думал ужинать без вас.. - и добавил в невольном страхе. - Что-то случилось? –Случилось, дорогой мой друг... -он говорил тихо, глядя в сторону. - Я рад, что вас здесь застал. Мне нужно поговорить с вами об одном серьёзном деле. Мне нужно было это сделать ещё давно... Но я, признаться, трусил..Пожалуйста, присядьте. Максим присел, ощущая в ногах слабость. Сперанский налил ему выпить и он взял стакан, ощущая себя пациентом, которому дают лекарство. –Прежде всего я хочу сознаться вам в плохом своём поступке. Я прочитал те записи и тот дневник, который вы мне давали на хранение. Максим сидел, не шевелясь и глядя в одну точку, лишь ощущая, как что-то разорвалось и вниз рухнуло внутри. –Поверьте, я знаю, как недостойно это. Но поступить иначе я не мог. С тех пор, как я узнал, что вы лечите Александра.. Что вы вошли в доверие к нему.. Я думал.. Но не решался.. Я не хотел вас подвергать опасности... Я... - он нервничал и запинался и голос его дрожал. - Я лишь хотел сам убедиться в правильности своих предположений. Ваши записки мне разъяснили всё. Я надеялся, что всё же мне удасться избежать такой вот просьбы..но увы.. События последних дней..и даже месяцев... Максим! Я должен вас просить... Максим знал уже, какая последует за этими словами просьба. Он поднял взгляд и посмотрел в глаза Сперанского, который тут же их отвёл. –Вы хотите, чтобы я, используя гипноз, внушил Александру ... Некоторые мысли? Касательно государственного управления... Политики.. –Вы... Выразились радикально. - Сперанский был удивлён, но кажется, вздохнул с облегчением. - Но в общем и целом, да. Вы - наш последний шанс. Максим обратил внимание на слово "наш", но это было не так и важно. –Михаил Михайлович, то, о чем вы просите меня невозможно с точки зрения не только врачебной этики, но и человеческой морали. Когда я взялся изучать гипноз я дал слово своему учителю, что никогда не буду использовать его как инструмент насилия над волей. К тому же навязанное психике таким путём будет всё равно ей чуждо. Даже если человек и изменит своё поведение под руководством гипнотизёра,нет вообще никаких гарантий, что этот эффект будет сохраняться долго. И какие у него будут последствия. –Максим, я понимаю все ваши аргументы. Но вы даже не представляете себе... Что может вскоре быть! Я никогда не выбрал бы подобный путь, существуй другой. Всё что вы говорите, относится к познанию здорового человека. Но мы оба с вами,.. - он сел напротив него и взял за руки, крепко их сжав. - Мы оба знаем... Александр болен. Не разумом... Хотя и разум его находится в помутнение теперь.. Он болен глубоко душой. Судьба целой огромной страны в руках больного человека. И пусть сердцем я готов ему бесконечно сострадать, мой ум и разум и здравый смысл говорят мне... –Вы лжёте. - Максим и сам не ожидал, что произнесёт это вслух. - Вы ненавидите его. Несколько секунд царила тишина. Сперанский нервно сглотнул и нечто, что было в широко распахнутых глазах, как будто сжалось, сузилось и спряталось куда-то в глубину. Он встал, чтобы налить себе ещё выпить. –Ненависть есть то, что Александр испытывает к России. Он ненавидит свою страну. Он ненавидит русский народ. Себя он, безусловно, как часть его, ненавидит тоже...он здесь - заложник. И он мстит. Возможно и сам того не сознавая.. Он мстит здесь всем.. Навеки эта страна и люди связали его с гибелью его отца, в которой он виновен. Не в силах этого снести, он уничтожает сам себя и тянет на дно Россию. Своими всеми действитвиями он приближает катастрофу. Я... - Сперанский повернулся к нему с почти торжественным, зловещим видом. - Я не хочу опять всех этих жертв. Есть путь остановить его. И он в гипнозе. Александр должен принять ряд законов, включая Конституцию, которую он, как мне известно, пишет... –Если это так, то я уверен, нет необходимости внушать ему всё это против воли. –Я знаю императора много лет. Ему никогда не хватит смелости. При всей своей трагичности и рассуждениях о жертвенности, Александр трус. Он понимает риски, которые его ждут и на истинную жертву он не способен. Даже в набожности своей он лицемерен.. –Боюсь, что прочитав мои записки, вы могли сделать неверный вывод. Я считаю, Александр совсем не так дурен,как может показаться даже из этих записей. Он глубоко несчастен,и его ум в смятении. Да, он развращен, но в этом не его вина. В нём есть и хорошее... –В России зреет революция, - перебил его Сперанский. - Есть заговор. Александр о нём почти что наверняка теперь осведомлён. Последует расправа. Аресты, пытки, возможно даже казни! Все это приведёт к ещё более страшным последствиям. Есть только один способ избежать пролития крови. Император должен принять верные решения. Сперанский уже протягивал ему сложенный листок бумаги, который, очевидно, лежал в кармане его халата. –Здесь то, что вы должны ему сказать. Я понимаю, что судьба России вам безразлична, как иностранцу. Но то, что здесь произойдёт оказать влияние может и на другие страны. У вас есть шанс, Максим! Есть шанс исполнить миссию, к которой всегда лежало ваше сердце! Ваша судьба была оказаться здесь! - Сперанский говорил с волнением и так вдохновенно, что слова его звучали словно мистическая проповедь. В них была сила, магнетизм, прекрасный дар оратора. Слова эти звучали убедительно и были тем не менее в этой убедительности особенно страшны. Максим взял лист бумаги, развернул и пробежался взглядом по тексту. –Простите, Михаил Михайлович.Но я ни чем не смогу вам тут помочь. Некоторое время, Сперанский на него глядел, как будто бы не веря, изумленный. Какое разочарование он,должно быть,испытал! Максим теперь совершенно чётко понял, что всё... Всё что было.. Их разговоры, встречи в клубе, знакомство с Чаадаевым.. Всё было подчинено лишь этой цели. –Очень жаль это слышать, Максимилиан. Что ж... Прошу меня простить... Я бы хотел остаться теперь один... - после долгой паузы произнёс он и взгляд его стал спокоен и холоден. Он мог уйти из комнаты в свой кабинет, но этими словами выразил вполне, что хочет, чтобы это Максим покинул помещение. Доктор Эттингер вернулся к себе в комнату и сразу же нашёл глазами чемодан. Оставаться в доме Сперанского он теперь не считал возможным. И пусть тот его пока не выгонял, очевидно, что дружба их окончена. Пытаясь проглотить застрявший в горле ком, Максим стал аккуратно паковать вещи. Он думал уйти прямо сейчас, но рассудил, что рациональней будет это сделать утром. Утром он отправит письмо во дворец. Он выполнил свою часть договора. Теперь Александр должен дать ему разрешение на выезд. Не раздеваясь, Максим лёг на кровать и пролежав так в совершеннейшем бессилии, уснул. Из записей доктора Эттингера: За мной пришли в больницу. Было около одиннадцати утра. Двое полисменов. Помня о своём нелепом побеге от полиции в Вене, я решил не делать глупостей и покорно последовал за ними. Странно, но страха я не чувствовал. Утром я с вещами покинул квартиру Сперанского, оставив на обеденном столе короткое письмо с благодарностью за приют и гостеприимство. С чемоданом отправился на службу, думая, после заселиться в гостиницу. Я не подозревал тогда, что место пребывания для меня уже было подготовлено совершенно в другом месте. Мне доводилось быть уже под следствием и общаться с полицейскими. Но оказалось, что юношеский запал и возбуждение от риска давно прошли. Впрочем, тогда я знал, за ЧТО меня арестовали и был этим даже горд. Я считал себя мученником в борьбе за правую идею. Теперь же, сидя в узеньком пространстве жёлтой комнаты с облезлыми обоями, я чувствовал себя загнанным в ловушку дураком. Голос внутри меня издевательски шептал: «неужто ты не понимал, чем это всё закончится? Тебя предупреждали... » Следователь был личностью совсем не угрожающего вида, - худощавый, с усталым,землистым,гладко выбритым лицом засидевшегося на должности чиновника средних лет. Он спрашивал меня сперва совершенно формальные вопросы,- о возрасте, месте рождения, роде деятельности, образовании, работе. Потом просил меня рассказать о распорядке последних дней. Когда я сказал, что был у государя, он посмотрел как будто с неверием на меня. Проблема была в том, что я не имел понятия, что можно и что нельзя мне говорить, чтобы не навлечь беды на других людей. Я не знал, по какому здесь сам я делу. Я отвечал, как мог формально. Он нервничал, хмурился и наконец, начал называть фамилии. Он спрашивал меня о знакомстве с этими людьми. На все имена я честно отвечал, что с ними не знаком. Тогда он прямо мне сказал, что я лгу и что меня видели в "известном клубе". Я тут же понял, о каком месте идёт речь. Значит, нас выследили и место это, как я и думал, тайный политический кружок. Если мне говорить было теперь правду, я должен был подставить Михаил Михайловича да и Петра Яковлевича, а об этом не могло и речи быть. Что оставалось мне, как отрицать всё? Я говорил, что много где бываю вот и всё. Конечно, мой ответ его не удовлетворил. К моему удивлению, он достал довольно увесистую папку, которой оказалось моё дело и стал зачитывать известные мне факты моей же биографии. –Вы уже были под следствием по делу о революционных движениях в Австрии. Вы, к тому же, бонапартист. –Это было в пору моей юности и дело было в Австрии. Я выступал, как гражданин своей страны... В дела других стран я не вмешиваюсь и к политике ныне отношения не имею. В таком ключе проходил весь наш разговор. Я повторял одно и то же прекрасно понимая, что его не интересуют мои ответы. Я был заочно обвинён. Но кем? В конце концов, я использовал последний рычаг влияния. Я сказал, что так как состою Его Величества императора Александра личным врачом, то буду искать его защиты от тех наговоров, которые кто-то сделал на меня. В ответ на это следователь расхохотался и достатав из папки лист бумаги, положил тот передо мной. –А вы наглец, доктор. Постановление о вашем аресте подписано сегодня утром лично государем. Я долго смотрел на подпись, пока та не начала расплываться в моих глазах. Так странно, но в эту минуту я совершенно отвлеченно как бы думал, что у Александра роспись странная. Резкая, витиеватая, сложная и нелепая даже в своей искуственной причудливости. Я вспомнил, что во время обучения в Венском университете один профессор нам рассказывал, что по почерку определить можно характер человека. Его бы вне всякого сомнения заинтересовала подпись Александра. Она - мой приговор. Мне совсем не хочется описывать здесь все детали. Я так до конца не понял, в чем я обвинен да никто и не старался особо ничего здесь разьяснить. Мне только лишь сказали, что будет следствие и пока идёт оно я проведу «приятнейшее время» в крепости. «Крепость»- звучало так... средневеково. Неужто в наше время людей держат в крепостях? Мой чемодан с вещами оказался кстати. На удивление мне разрешили его взять, съехидничав, что однако меня ожидает «скромный номер». Ныне эти строки я пишу в Петропавловской тюрьме Васильевского острова. Разве это не горькая ирония, что я, некогда австрийский революционер, дни свои окончу политическим преступником в России? *** Сегодня третий день, как я в тюрьме. Тот кто будет читать эти строки, возможно, удивиться их равнодушной сухости. Но ужасы заключения пока обходят стороной меня. Я давно переборол в себе страх смерти. Я одинок, привык обходиться самым малым, у меня нет семьи и нет высокой цели. Я в сущности не знаю,зачем же я живу и жизнью своей не слишком дорожу. Одиночество осознаешь вполне в такие вот минуты, когда лёжа на постеленном поверх холодных досок сенном тюфяке, ты думаешь, что о судьбе твоей едва ли вспомнят. Условия мои здесь не так страшны. Меня определили в маленькую, но отдельную камеру. Здесь есть оконце с видом на Неву, так что по тюремным меркам можно сказать,что у меня элитный номер. Здесь есть подобие кровати и стола и самым неприятным является, пожалуй, сырость. Я опасался крыс. Когда я несколько дней провёл в Вене тогда в тюрьме,то имел несчастье быть с ними коротко знакомым. Однако пока они меня не навещали и это искреннее радует меня. Меня не пытали и не били, никто со мной вообще не говорил, и я сделал вывод, что я преступник по их меркам не опасный. Ко мне один раз только зашёл здешний комендант, который,уточнив, что я доктор поинтересовался, готов ли я при необходимости поработать и здесь врачом. В качестве оплаты он пообещал обеды со своего стола. Я ответил, что как врач оказываю помощь любому человеку, где она будет нужна. Откровенно говоря, я предпочёл бы делать хотя бы что-то, к тому же, как это не цинично, я знаю, чего стоит в заключении хорошая еда. *** Сегодня пятница. Спустя неделю я вспомнил, что ко мне ни разу не пришёл мой адвокат. Я напомнил об этом охраннику, который посмотрел на меня с явным удивлением, но сказал, что начальству мою просьбу передаст. Смешно называть просьбой то что тебе полагается по праву. Впрочем, я ничего не знаю о юридической системе в России. Может быть, адвокатов себе могут позволить лишь за большие деньги? Сегодня ночью мне показалось,что я слышал стоны где-то в соседнем помещении, но днём всё было тихо. Мне кажется я нахожусь в какой-то особенной части крепости, отделанной от других частей. Я ни разу за неделю не видел других заключённых. Ни разу не выходил гулять. *** Понедельник. Ко мне пришел комендант в сопровождении человека, который назвался моим адвокатом. Он мне показался очень молодым и испуганным поболее меня всей обстановкой. Я заподозрил даже, что это дело его первое. Я его спросил о причинах моего ареста и предъявленных мне обвинениях. Он,немного запинаясь тут сказал, что меня подозревают в иностранном шпионаже, действиях направленных на подрыв самодержавной власти, а ещё нарушении медицинской этики, мошенничестве и участии в революционных организациях. Весь этот каламбур звучал безумно и в то же время я понимал, что стоит за каждым обвинением. Я не был поражён, что Александр так поступил со мной. Я думал лишь о том, пришел ли он к этим выводам самостоятельно или под влиянием извне? И в утро нашей последней встречи знал ли, что сделает со мной потом? Я не считаю, что полностью постиг его противоречивую натуру, но всё же человек этот при всех своих пороках, как подсказывало мне чутье, вовсе не подлец.Дойти до высшей степени цинизма, нарушив своё слово и обещание отпустить... Для этого должна быть причина. –Меня казнят? –В России никого не казнили со времён Емельяна Пугачёва... - потер он прыщавый нос. -Вас не казнят, но с такими обвинениями,говоря по правде, хорошего исхода для вас мало...пока будет следствие... И суд... Пройти может немало времени. Он стал что-то говорить о сложности всей процедуры. Я перебил его. –Вы ни разу не спросили, признаю ли я себя виновным. –Да! - оживился он. - Вам надобно подписать полное признание и сердечное раскаяние. Во всём. Это смягчит наказание. –Но я ни в чем не виноват. Его ответ был поразителен. –Так не бывает! - изрёк он почти с философской глубиной. - Отказ от признания вины лишь усугубит дело. Я отказался писать чистосердечное признание, чем его очень огорчил. И хотя он обещал что-то разузнать ещё по моему делу, я настроился вполне, что лучше адвокатом быть самому себе, чем иметь такого. *** Вчера ночью я проснулся от шума открывающейся железной двери. Первые секунды меня обуял страх, я решил, что пришли за мной, а ночные визиты охранников не сулят добра. Однако через мгновение я понял, что в мою камеру привели другого заключенного. Впрочем, вернее сказать будет «принесли». Мужчину в изорванной рубахе швырнули прямо на пол камеры. Не знаю, то ли забыли о моём присутствии то ли некуда было его девать? Едва стража ушла, я бросился к нему, помог подняться и положил на свою постель. Беглого лишь взгляда мне хватило, чтобы понять, что несчастный подвергался жестоким пыткам. Он был ещё не стар, но волосы его и борода тронуты были сединой. Я дал ему выпить воды и спросил его имя, назвав своё. –Иван.Симонов Иван... - сказав это, он потерял сознание. Я постарался позаботиться о бедняге так, как мог. Годы врачебной практики сделали меня сдержанным в проявлении чувств, но я никогда не умел оставаться бессердечным к человеческим страданиям. Под утро мой сокамерник пришёл в себя. Он говорил на немецком языке довольно бегло,и я сделал вывод, что он человек образованный. Я представился и спросил его, за что терпит он такие здесь мучения? –Дорогой коллега, я врач, так же как и вы. Имел частную практику и посещал знатные петербургские дома. –За что же вы оказались здесь? –Я имел неосторожность стать поверенным в делах одного из пациентов. Он человек очень знатный и непростой. Имени его я называть не буду. Скажу лишь, что принимает он участие в неком опасном деле.. За человеком этим ведётся вот уж с полгода государственная слежка. Так вышли на меня. Им от меня нужны показания и подтверждения подозрениям. Я их отказываюсь им давать, мотивируя всё тем, что я раб врачебной тайны...Отчаянность моего положения в том, что если я и дам нужные им показания, меня настигнет другая кара. Это могущественные люди и руки у них длинные.. Лучше сидеть в тюрьме, чем быть мёртвым...но как вы, врач императора, здесь оказались? Я в ответ кратко рассказал ему свою историю и события последних дней. В подобные минуты незнакомый, но ставший близким по несчастью человек, всегда может вызвать в нас расположение. К тому же я более всего страдал от невозможности хоть с кем-то говорить. –Вы иностранец. Вам повезло. Против вас едва ли применят пытки. Честно вам скажу... Каждый раз они изобретают нечто оригинальное в умении мучить. У меня нет возможности покончить с собой. Но я хотел бы умереть скорее.. Несчастный! Мне было так жаль его. Надо сказать он так на меня смотрел, что я опасался, что он меня попросит помочь ему уйти из жизни. Но не успел я начать тревожиться на этот счёт, как разговор наш повернул в другое русло. –Вы пали жертвой тех же людей, что я... - мрачно произнес он. - Вот что я вам скажу. Верить мне или нет, решайте сами. Вы рассказали, что жили у Сперанского... А теперь вы здесь. Вы отказали ему в некой просьбе и он выгнал вас? –Нет, я сам ушёл. И здесь я, потому что не мог предать его доверие и скомпрометировать ни в чем. Я ему обязан. – Доктор Эттингер, боюсь, что вы глубоко заблуждаетесь... Относительно и его доверия и его.. Прекрасных качества. Эти слова изумили и встревожили меня. Конечно, иной раз в голове моей за эти дни возникали подозрения, но я гнал их от себя. Тот факт, что он прочитал мои записи и ещё.. Некоторые другие странности его характера, которые я наблюдал. –Вас известно, что его биография отнюдь не так благочестива, как он стремится это показать? Вы знаете, что он бывал в опале? Что репутация его при дворе... Совсем не хороша. –Конечно, знаю. –Но вам, конечно, неизвестно, по какой причине он ДВАЖДЫ был отстранён от дел? –Дважды? Об этом я не слышал. –Боюсь, что вы оказались здесь теперь из-за него. Не смотрите с таким негодованием, доктор. Это опаснейший человек. Духовно и нравственно безумный... Это не эвфемизм. Я знаю это, потому что много лет назад проходил практику в больнице, куда он был на некоторое время помещен в отделение для умалишённых. Это случилось с ним после смерти его жены. –Я знаю эту ужасную историю, - перебил я. - Он рассказал её. Он переживал тяжёлый нервный срыв. –Нет-нет! С нервным срывом и меланхолией туда, где я работал, не попадают, уж поверьте. Михаил Сперанский лежал в отделении для буйнопомешанных. И попал туда за то, что в состоянии умопомрачения пытался покончить с собой... Едва не убив при этом свою родную дочь. Мне трудно передать здесь величину шока, который я испытал. Между тем мой собеседник рассказал мне, что в тот год работал ассистентом врача, который лечил Сперанского и историю эту знает от него. Он рассказал, что после гибели молодой своей супруги, Михаил Михайлович впал в такое отчаянье, что как он и говорил, ушёл из дома и в полной прострации бродил по улицам. Его искали, а он вернулся лишь в день похорон. По воспоминаниям очевидцев он сперва вошёл в комнату покойной, ходил вокруг гроба, что-то бормотал и выглядел очень странно. Не реагировал на обращенные к нему слова. Потом зашёл он в комнату, где с кормилицей спал его младенец. Он взял ребёнка на руки и глупая девка, не заподозрив ничего, ребёнка отдала. Он вышел с ним из комнаты и все хватились дитя только через полчаса. Бросились на поиски и только чудо смогло предотвратить страшную беду. Сперанского нашли на берегу Невы, где он пытался утопиться вместе с младенцем на руках. Несчастного безумца отправили тот час в жёлтый дом, девочку забрали. Скандал же тот при участии государя Императора замяли. –Он всем говорил потом, что сам отдал её на воспитание из-за своей службы. Но это чушь. Он избежал наказания, потому что признан был больным, но его лишили прав опеки. Позже,спустя годы он его восстановил. Но я видел его в отделении тогда. Это был абсолютно сумасшедший человек. Он вёл себя, как одержимый дьяволом... –Послушайте, но вы как врач должны понимать, что этот поступок он совершил в психозе. Иной раз горе и потрясение может отнять у человека разум. Но ведь он излечился полностью. Неужели его приняли бы на службу будь он сумасшедший? - попытался я возразить. –Я не верю в бывших сумасшедших. Ему покровительствовал князь Куракин, друг императора Павла. Наш государь, сказать по правде и сам был не здоров... Вы не представляете, что тогда происходило с чинами и назначениями! Людей снимали, повышали.. Без всякой логики! Сперанский Павлу чем-то приглянулся. Он действительно образован, умен и обаятелен по своему к тому же. Но я не рассказал вам всей истории. После того, как всё устаканилось, примерно через пару лет после смерти императора, Сперанский заявился в нашу больницу, к моему начальнику и своему врачу. Он стал требовать, чтобы тот уничтожил его историю болезни, так как это может повредить его возвышению по службе. Когда заведующий отделением отказался, сказав, что этим он совершит серьёзное нарушение правил, тот ушёл... А через две недели моего начальника сняли с должности. Без объяснения причин. Другого назначения он не получил и будучи человеком пожилым, не пережил потери дела жизни. И умер через год от болезни сердца. И это, поверьте, не единственная похожая история... Император потом пытался избавиться от него, увидев, что тот стремится забрать себе всю власть. –Но ведь он приблизил его снова.. –Я думаю, у господина Сперанского имеются рычаги влияния. Свои.. Не знаю, какие. Но по словам моих знакомых, значимых людей... Александр его едва ли не боится. А вы.. Наш разговор прервали. Моего соседа увели. Его не было долго, часа четыре. Когда дверь снова лязгнула и охранники швырнули бесчувственное тело, один из них как-то характерно глянул на меня и тут я понял, что это подселение не было случайным. Они хотели продемонстрировать мне, что и меня возможно, ждёт, если я не начну сотрудничество. Следом за этим в голове моей появилась цепочка мыслей. Я подумал, что не поручено ли этому человеку выведать у меня чего-то, втеревшись ко мне в доверие? Ведь я его не знаю. Вдруг, он лжёт? Я не хотел, отказывался верить, что Сперанский... Мне нужно было Ивана Симонова ещё о многом распросить. Однако намерениям моим не суждено было осуществиться. Утром несчастный умер, не выдержав мучений пыткой. Я остался один. Совсем один...