Омут

      Сделать вход в атриум зеркальным – малобюджетная декорация. Но ангелам не занимать скупердяйства, они любят пускать копеечную пыль в глаза, мол, смотрите, мы, конечно, сама доброта, но свидетелей мы сажаем в смердящие клетки и распинаем на подопытном, колченогом стуле с тирсами истины, потому что история Христа очень вдохновляет. Напротив Ости, через круглый пятачок Трибунала, дверь, но непростая – с монументальным зеркалом. Оно давно немыто, и жирные отпечатки пальцев демоница видит с приличного расстояния. В верхнем углу, прямиком у рамы, чёрной кляксой раскачивается арахнид – сытый и блестящий, он похож на распорядителя мероприятия, куда приглашена горстка трупов в белых коконах. Ости улыбается прутьям решёток в зеркале, улыбается сиянию сфер под холёными ладонями и своей свежей, крошечной морщинке на переносице она тоже улыбается: раз все они давно умерли, статс-дама намерена прослыть самым элегантным покойником.       – Люций… - он вздрагивает, когда демоница касается плеча. Напряжённый и сумрачный. Резко встаёт со скамьи и скользит глазами по беседке, по саду Адама и Евы, словно на наличие посторонних ушей исследует, а потом берёт себя в руки и надевает привычную маску праздного ублюдка. – Помешала?       – Да.       – Не меня ждёшь?       – Не тебя.       – Мы так и не поговорили, - с сáмой войны не говорили? Или с сáмой Вики Уокер? Непризнанная – отдельная битва. И для Ости та началась задолго до.       – О чём?       – О нас. – От удивления он схлопывает челюсти и вдруг разражается грандиозным хохотом.       – Это настолько не смешно, что уже смешно. У тебя ещё осталась гордость?       – Мне пришлось заложить её в ломбард, чтобы моей семье было, на что жить, пока вы – все вы! – были заняты геройскими подвигами под знамёнами белобрысой шлюхи!       – Заткнись. – Он почти замахнулся с пощёчиной. Почти поднял руку. Почти хрустнул пальцами. Одно сплошное «Почти». Почти – это не действие и даже не намерение, всего лишь плод собственного воображения, которым ты награждаешь чужого человека. – Всё закончилось благодаря ей, - Люцифер не смотрит на демоницу и говорит это глухо и упрямо, словно сам хочет уверовать.       – Всё и началось благодаря ей! Хороша спасительница! – Теперь настал черёд Ости хрюкать от подкатившего смеха, - сначала выпустила джина из бутылки, а затем разбила бутылку, залив горючим всю округу и к чертям спалив полмира. Пусть всё горит!       – Победителей не судят, - у него предательски свело скулу, а её глаз такого не упустит. Очень давно, ещё детьми, они были на Коците и сосали сосульки, сбитые в обход родителей. Когда обмороженным ртом она спросила, не замёрз ли Люций, он врал точно так же.       – А если судят, то не сообщники?       – О чём ты?       – Слухами земля полнится, сын сатаны. Половина школы в курсе, кто помогал Уокер выпускать крошку Бонта из башни.       – Половина школы в курсе, - он беспечно приподнимает плечи, но это жест отчаяния, и близко не позёрство, - половина школы сдохло. Минус на минус даёт плюс.       – Всех не переубиваешь и не заткнёшь!       – Но я хотя бы постараюсь, Ости! – Вот теперь он касается её – не удар и не оплеуха, Люцифер никогда не позволял себе лишнего, если речь не про постель, - всего лишь запястье в его цепких пальцах, которое он сжимает с молчаливым «на его месте могла быть твоя шея».       – Ставка не сыграла, ты облажался, просто признай: лошадь оказалась больна бешенством, уделала поле, покусала соседей и выбрала белые крылья после скачек!       – Даже если она сгинет, - демон цедит это медленно, глоток за глотком: катает слова по горлу, как раритетное пойло, - я не стану тебя любить.       – Я не хочу любви, я уже любила, мне не понравилось, - вторит Ости, - предложи что-то другое, и я тебя не предам.       Он не обманул её, хоть и выгнал в тот день из сада. Уходя, демоница замечает причину – лучезарную и худую, всю сверкающую в новом оперении. Светоч справедливости, приютская жертва обстоятельств при живой мамаше – от Уокер за версту разит влюблённой проказой. Такие «аксессуары» Ости не по карману. Но она и задаром не возьмёт: спасибо, хватит, по горло сыта вездесущей дрянью. Больше никаких авансов сиротинушке, если их пути пересекутся. Нечего давить на жалость, сердце не затрепещет, Глифт не затуманит рассудок, прокуренный поезд не потечёт по венам.       – Скажи, как давно ты с ним трахаешься? – Ости не трезва даже близко. Но ещё не знает, это последняя её безрассудная пьянка. Вопрос насквозь пропитан ложью: свои ноги Уокер раздвигает перед Люцием с осеннего бала, известно всем – ученикам, персоналу, клубам пыли в углах. Но ей неважно, что спрашивать, для конфликта сгодится любой из поводов – она хочет зажать её, как курицу в курятнике, и ощипать, превращая в суповой набор.       – Не твоё собачье дело. – Огрызается белобрысая шмáра. Чересчур тощая, чересчур дешёвая, сотканная из своих земных штучек – дурных, безвкусных, вяжущих на губах. Демоница уверена, если попробовать на вкус, так оно и будет. Рот потом не отмоешь.       – Как раз моё! – Брюнетка впивается когтями в худосочную руку. Вики хрупкая и совсем не похожа на почётного героя сопротивления. Такую защитить хочется, накормить, выделить одеяло на полу, потому что даже постели та не заслуживает. И теперь обеим не удивиться толком, что они сначала бодаются, а потом сосутся в тёмном углу поезда, пока перепонки рвёт музыка. Ости ведь и стараться не пришлось, скользя ладонью от груди к кромке юбки: Непризнанная сама ринулась вперёд, прямо в бой, позволяя проникнуть в своё бельё. Разбираться, мокрая она или взопревшая, демоница не желает – просто впихивает средний палец в тугую уокерскую дырку, оставляя царапины. Тропу там проложил Люцифер, и теперь, наперёд зная, что Виктория не расскажет, это снова их роднит. – Нравится?!       – На хер иди! – Непризнанная шипит и пытается соскочить, но не тут-то было. Ости вгоняет второй палец, и теперь девица на крючке. А «крючки» у демоницы длинные, острые, такими распахать можно до самой матки. До самой глотки. Она бы поимела её в каждое из отверстий, потому что уверена, Люций все пересчитал. Своего рода передать привет. Непроизвольно, от наглости чужого вторжения, Уокер хватается за выступ в тамбуре, который укрыл их от любопытных глаз.       – Раз его член влез, то мою руку твоя вонючая дырка точно примет! – Она добавляет третий, безымянный палец без всяких предупреждений. Приятная, шикарная сырость. Выступы чужих мышц. Спазм, за ним следующий. Ости молчит, но смотрит в распахнутые глаза. Те широкие, беспокойные, а ещё самодовольные – не чета трепещущей промежности. – Ах, как перекосило эту смазливую мордашку! Не гни губки, мразь, всё равно не поце… - не вышло. Слишком захотелось. Она снова целует, не заканчивая мысль. Впихивает язык и бешено дрочит тремя пальцами, чуть разводя те в стороны. Вот так, отлично, прелестно. Потому что правильно: маршрут может и не её, но и Ости не странница, всего лишь заглянула с экскурсией. Туго и горячо – последние, чуть смазанные образы. «Смазанные непризнанной», - невежливо ухает в пьяной голове, пока сама демоница вынуждена признавать, у неё щенячий восторг от того, как охотно Вики течёт и сочится. – Даже жалко, что он тебя сейчас не видит. Потому что… - она прижимает блондинку своим весом и демонстративно высовывает пальцы наружу, тыча под нос уликами. От смазки те блестят, сверкая влажными нитями, когда Ости их разводит, - … вот оно – твоё истинное лицо. Секс с женщинами бывал и раньше, и демоница почти согласна сменить антураж вагона на свою «келью», забытую всем сатанинскими сынами. Там есть весомые, двусторонние доводы, которые она будет вгонять в эту суку, вынимая в самый последний момент, пока та не взвоет «Дай мне кончить!». Задница, пизда, рот – она бы везде зачекинилась.       – Хочешь меня поиметь, потому что и он имеет? – Гнида. Белокурая падаль. Не вчера ведь сдохла, но до сих с привкусом тлена.       – Завали, - коротко произносит Ости, отлично зная, она сильнее, крупнее, беспринципнее. Уходит секунда, чтобы развернуть тщедушную фигурку. Вбить рожей в металл. А остальное сделают руки. Возможно, язык. А потом она, так и быть, хорошенечко проблюётся. – Хочу знать, на что меня променяли.       – На любовь… - только и способны выдохнуть пьяным голоском, двигая бёдрами навстречу. Уокер сама разводит ноги в стороны, без лишних «Раздвинь булки». И подаётся навстречу тоже сама: интуитивно находит своим жадным передком чуткие, женские пальцы и насаживается на те, двигаясь рваным темпом. Ости остаётся только прижать тонкокостное тело, зафиксировать в идеальном положении, запретить дёргаться и гневно пялить двумя пальцами, до кучи лаская бугорок повыше. Похабная приторность, как она есть. К большому сожалению, демоница неравнодушна к сладкому. Однажды – она ещё помнит! – он просто смотрел. Сидел в аудитории на последней из парт, деловито закинув ноги на стол издевательской насмешкой в адрес Фенцио, а сам только и делал, что глазел на её спину. Может, в начале той, первой зимы, пропитанной непризнанной. Или чуть позже, Ости не готова ручаться за точность дат. Такой странный взгляд – прикованный, прикипающий. Не аппетитная жопа, качнувшаяся в коридорах, и не вырез декольте. Тупо спина в глухой, монастырской рубашке в клетку, да пара серых крыльев. Деревянные панели в кабинете профессора тоже в фигурной резьбе квадратами. И если чуть прикрыть глаза, можно представить, как «клетчатая» Уокер сливается с фоном. Вся их учебная дыра в клеточку. Одно сплошное «Уокер». Через пятнадцать минут во рту стало кисло от зрелища. Ещё через полчаса явственно затошнило. Демонице хотелось встать и гаркнуть «Ну как вы не видите?!», обличительно тыча пальцем в Люцифера. И слово в голове подходящее – блаженный. Но она промолчала, она подыграла, она в это умеет.       – Та девица тебе понравилась? – Задолго до эры земной ветоши.       – Допустим.       – Мы можем…       – Что? – Он приподнимает бровь и уголок губ. Никто из них не хранит друг другу верность, у них «секс по дружбе», утешается Ости, деля койку с кем-то случайным на каникулах. Новое имя – очередная галочка. Не потому, что хочет, а потому, что не хочет. Не хочет оказываться идиоткой, которой изменяют направо и налево, пока она любит и ждёт. – Мы можем что?       – Ты понял, что я имею в виду. И тебе это понравится. Конечно Люцию понравилось. Он трахал её и визгливую блондинку с лицом рафинадной пастушки, положив их друг на друга раком и по очереди заряжая в дырки. Сначала в две, а после нехитрых манипуляций, лубриканта и щедрых плевков, во все четыре. Но когда случайную дамочку выпроваживают вон, наступает черёд ликования Ости. Ей он говорит «Останься», а потом чешет за ушком и улыбается мягкими, расслабленными губами:       – Отсоси мне. Другая бы рвала и метала, ревела б в три ручья, чувствуя себя грязной и сломанной, но у демоницы, наоборот, ощущение эйфории от цирковой оргии, где они – главные дрессированные мартышки. Весёлые старты почти на равных: все уйдут, они останутся. На шее непризнанной нежная плоть, которая до сих пор пахнет Люцифером – Ости узнáет этот запах из тысячи и не сможет не прикусить, игнорируя закатанные глаза и распахнутый в немом стоне рот. Резче, глубже, быстрее. Основанием кисти она трётся о собственный лобок, прижатый к Уокер, и вписывает в память очередную причину для ненависти – это приятно. Виктория в школе должна была стать всего лишь ещё одной из. Так какого беса с ней всё пошло не по плану? Ошибка в исходном коде? Бомба замедленного действия? Или слишком добродетельная блядь, которой следует возносить молитвы? «Видел бы ты её… - свободной рукой Ости комкает грудь непризнанной. Стягивает топ с плеч, обнажает сосок, пропускает тот между пальцев и бьёт током, сжимая нагло, по-собственнически. – Притащить бы её к тебе. Вот такую – паршивую!». Она представляет, как берёт Вики за лохмы. Как волочит сквозь вагон под улюлюканье толпы: им сейчас плевать, что делать с ряженой великомученицей – хоть дифирамбы петь, хоть на куски рвать. Вещую Кассандру всей Троей выебли, лишь бы не предвещала разное. Высокие отношения. Она представляет, как при ходьбе подпрыгивают её сиськи. Как она пищит и сопротивляется, сучи́т каблуками, хватается за ручки случайных спален, молит о помощи. Но в дверях экстатические лица – «блаженные»! – они способны только аплодировать. Награда нашла героя. Она представляет, как впихивает Непризнанную в комнату Люция. Как медленно опускает-поднимает ресницы, мол, с ней давно было ясно. Как он оживляется и ведёт бровью, требует убедительных доказательств, по-барски располагаясь в своём чудовищном кресле. Его стояк вместо комплиментов. Ости посадит Уокер на стол. Не поленится, выдвинет тот в самый центр, для полноты демонстрации. Презентация товара должна иметь обзор в триста шестьдесят градусов. Не помешает и наизнанку вывернуть. Одежда? Её она сорвёт или заставит снять, широко разведёт непризнанные колени, поднимая те вверх и, наконец, выдаст:       – Только полюбуйся. А потом они её выебут. Грязно поимеют в два ствола. Из своей спальни ради такого момента истины Ости притащит самое интересное. Часть – с Земли, другая – приправлена магией. Люцифер начнёт растягивать влагалище, усадив к себе на колени, а демоница не поскупится на дары уокерскому филе. Сначала в ход пойдёт пробка, затем – вибратор. А когда вся такая псевдоневинная, псевдонеповинная ни в одной из смертей, ни в одной из разрушенных судеб, вся такая нежная и вся такая розовая Виктория окажется достаточно разработанной, Ости предложит сменить рокировку. Развернёт Непризнанную к себе лицом, раздвинет её ягодицы и сама насадит те на его член. Пусть дерёт её до хрипов, пока брюнетка будет карать вагину силиконовым монстром. Всем сёстрам по серьгам: один конец ей, другой – Уокер. Пусть чавкает и хлюпает. Пусть пялится ей глаза в глаза мокрой, заплёванной физиономией. Пусть разевает свою пасть и мычит, какая она – шлюха: «Мы в курсе, милочка, никаких открытий». Пусть станет такой же грязной, как прочие, чтобы Люцифер отмахнулся, трезвея после разрядки:       – Убери её. Но даже пьяная голова отрицает зарисовку: это всё – не про Уокер, это всё – не Уокер. Она тонкая, но смелая. Хрупкая, но способная за себя постоять. Она – его священная корова, к которой на пушечный выстрел не подпустят. И она всё испоганила. Заразила Люция гнилью, а теперь и до пальцев Ости добралась. Когда Виктория кончает быстро и резко, словно своровала этот оргазм где-то на стороне и за ней уже вылетел отряд кшáтриев, демоница не вынимает пальцы, добивает контрольными движениями. А ещё присаживается на корточки и проводит языком линию межевания – от измученного клитора до узкой, трахнутой вагины. Алое блядство. Выжимка под прессом. Сдачей повод презирать саму себя – она смеет быть вкусной.       – На любовь, говоришь?.. – Голос у кромки уха: Ости восстала, прижимаясь крепче прежнего. – По-моему, он променял меня на шалаву! – С последним «у» она выдёргивает позорно хлюпнувшие пальцы из горячего нутра – по-девичьи тесного, требующего продолжения. – И ты ему об этом не расскажешь, но тут же побежишь с ним ебаться, Уокер.       – А ты хочешь, чтобы я еблась с тобой?       – Я хочу, чтобы тебя перестали канонизировать.       – Боюсь, - расслаблено, мягко улыбаются в ответ, напоминая даже не себя, его, - ты немного опоздала.       – Если ещё хоть раз ты мне помешаешь, клянусь, я найду самый большой дилдак и буду запихивать его в тебя, пока не разорву. Непризнанная лениво, победно кивает на каждое слово, явно пропуская те мимо ушей. И смеет заговорщицки подмигивать.       В тени каменных выступов, призванных быть судейскими скамьями, переливаются пенсне, очки, хрустят перья. Заседание начинается, и Ости даже рада – теперь она может перестать посылать улыбку сфинкса зеркалу, адресуя ту Трибуналу. Картинкам в своей голове она не верит: был поцелуй и слишком много Глифта, а остальное дорисовал праздник победы. Где-то читала про навязанные воспоминания, сама же и споткнулась. Вопросом «Почему?» демоница не задаётся, ведь ответ «Так ненавижу, что захотелось в ней поковыряться» её не устроит. Когда Ости вели в амфитеатр, она видела Уокер – измождённого зверька с кругами под глазами. Красивая, как чахотка, сказал бы Люцифер, и брюнетка склонна согласиться. Виктория выглядит отвратительно – невозможно оторвать взгляд.       – Ваше полное имя, - у Гавриила голос, как нож для масла. Которым промазали мимо булки и случайно продырявили ладонь.       – Меня зовут Ости. Дочь Аввадона. – Представиться, возложив руки на тирсы истины, ещё одна часть ритуала. Тут, на небесах, ритуалы священны. Ангелам только дай приписать «священное» к очередному буквоедству – грошовый способ набить себе стоимость, клеймя процессы «откровением» или «причастием».       – Начнём допрос. Чем вы занимаетесь при дворце, Ости? – Сколько пространства для воображения с кучей верных ответов: мероприятия – правильно, групповой секс – тоже истина, бойкая торговля – наверняка. Минувшей ночью ей снилось, что у неё вырос хвост и волосы на ногах. Не очаровательный пушок, а слой густого меха с чёрными, как у бесов, завитушками. От мыслей об этом становится смешно, но демоница припоминает причину, почему она здесь.       – Я – старшая статс-дама. Главная фрейлина. Она здесь, на уродливом стуле, потому что куш того стóит. Стóит всего. Ей пообещали вернуть утраченное: он пообещал ей вернуть отца.