Омут

Одиннадцатое марта 23514-го года по небесному летоисчислению.

      Иногда он жрёт всякую дрянь, пробует то, что не каждый себе позволит, но без фанатизма. В иные месяцы Астр – самый лучший сын у не самых простых родителей. Отец там конечно не Мамон, но его семья на редкость везучая – уверенные в себе середнячки на купеческом рынке. Войной их едва задело, реформами лишь помяло, и ангел уверен – такие доживут до конца любого сюжета. Себя он тоже считает усреднённым. Таким, стабильно стоящим на ногах молодым мужчиной, у которого всего в меру. Он и в романтику умеет, и узами брака себя связывать не спешит, хотя претенденток вдоволь. Находится на этапе, где женщины – это не цель, а средство. И ему нормально. Астр не циник: верит в дружбу, в семью, в силу привычек и убеждений и не разочаровался в любви. В последней он живёт, это его регулярное состояние, просто объекты воздыхания разные. Он весёлый, симпатичный, удобный, и вторые половины рисуются модными нарядами: их примеряешь по пол-ночи, но, утомившись к рассвету, с беспечностью малолетки признаёшь, размерчик оказался не твой. В школе ему мерещилось, что он – особенный, что именно его история – главная, что все эти гиперболизированные Люциферы с их сóсочными Уокер – пародийный фон, оттеняющий самого обычного необычного Астра. Однако теперь в голову лезет «конвейерный»: такие, как он, поставлены на поток. С коронными улыбками и невинными телячьими глазами – последнее невинное что-то. Но ангел без претензий, он себя знает – быть обычным ему по вкусу, а выходить за пределы нормы лень.       – Ты татухи набил? – Заливисто ржёт чернокожий сокурсник.       – Ага, летом.       – Под Люция коси́шь? – Чужие слова вяло долетают до гордости, и та ранена, но тоже как-то вяло. Астр кривится для проформы, потому что не думал об этом, когда делал татуировки. Просто захотелось, просто сделал, у него всё всегда просто.       Иногда, не часто, эта простодушность вызывает зевоту. После выпускного Моника писала ему, а он отвечал Монике. Ничего незначащие строчки, основной смысл которых прятался за чернильной вязью.       – Как твои дела?       – Встретили, как родного.       – Ты и есть их сын, идиотина.       – Уговорила. А твои как?       – Здесь слишком жарко. Хочется разучиться дышать.       Сначала было два письма в неделю. Потом одно. Очень быстро то переквалифицировалось в послание раз в месяц.       – Мы могли бы провести время вдвоём. Годика через три-четыре.       – Не думаю, что это хорошая идея. Меня приняли в отряд кшáтриев при дворе. Межвидовые романы среди личной гвардии Короля под негласным табу.       – Возьми отпуск и скажи, что это не роман, а социальный долг перед старым товарищем.       – Благотворительность тоже не поощряется, - крохотный смайлик, невольная улыбочка.       – Он – не Король.       – Но он это исправит.       Астр не строит иллюзий на свой счёт и на счёт Моники. У него череда любовниц и – он уверен – она тоже не отстаёт. Уж слишком горячая штучка, чтобы убрать свою матку в дальний ящик до лучших времён.       – Прости, в том году я ни разу тебе не ответил.       – Прощаю, но это было два года назад.       – У меня есть оправдание – мантия престола.       – Тогда и меня поздравь, я – глава дворцовой охраны.       – Поздравляю.       – Взаимно.       И, окажись они натурами иного склада, в этом месте следовало залить письма слезами. Но нет, не до того было. Они не ныли, не разводили сопли, мелодрамы, трагедии эти тухлые ради интрижки, оставшейся в школьных садах и на крыше, зализанной ливнями. Просто так бывает: не получилось что-то или не срослось, и никто не виноват.       – Это адски глупо конечно, но как твои дела?       – Ого-го, притормози коней, красавчик! Мы не списывались лет пятнадцать. Пока не родила.       – Читал декрет о контроле рождаемости, с этим у вас не просто.       – Поэтому я пашу на благо будущего поколения.       – Намечается командировка в леса близ ваших границ. Не хочешь пересечься на пересечённой местности?       – Скажи, за какую мысль ты ухватился, когда сел писать мне это послание?       – У тебя волосы, как макароны. Я люблю макароны.       – Ты перестал быть мне дорогим, зато встреча может обойтись дорого. Я не нуждаюсь в тебе, Астр.       Появление девицы с очередной порцией синего пойла заставляет ликовать. Сегодня вечер, когда Глифт заканчивается быстрее, чем болтовня.       – …да крыса Фенцио это был, я уверен! – Энди стучит бокалом по столу, громко хохоча. – Кому ещё за девками на стадионе подсматривать?       – Ну не зна-а-а-аю… - нетрезво перекатывает слова дочь Мамона, - помните тренера? Он ещё заикался. Может как раз потому, что видел Ости в раздевалке голой?! Мими – свинка-свининка. И своей шутке подхрюкивает больше прочих. Сиди́ в их компании статс-дама, а серафим Виктория, наоборот, отсутствуй, демоница всё равно бы это ляпнула. Но поменяв имена.       – Кто-нибудь позвал с нами Ости?       – Я приглашал, - хмыкает Энди, - но она теперь важная птица, и наш алкогольный трип, - он делает импровизированный поклон прямо за столом, - старшей фрейлине неинтересен.       – Уокер, ты видела эту новую академию?       – И от её вида меня уже тошнит.       – Наша непризнанная оттуда весь год не вылезала, - многозначительно приподнимает бровь Мими, явно рассчитывая на внимание, но мужчины слишком пьяны и довольны, да и сама демоница в кои-то веке расслабилась, позабыв про фляжку, полную опиатов, иногда напоминавшую о себе бренчанием за поясом.       – На школу и близко не похоже. Там крепостная стена под десяток футов, зáмок как крепость и повсюду каналы.       – Может рвы?       – Буераки, реки, раки… Нет, Энди, кан-налы там… - пьяно икает Вики, - пожарно-драконья безопасность, понимаешь?       – Серафим Уокер, ты в зюзю! – Взъерошенный крылоборец наклоняется к блондинке, - гоу сосаться!       – Эй-эй, Трумэн, сбавь обороты! – Астр хохочет, мелко плюясь Глифтом, - ты как-то неправильно трактуешь слово «бессмертный». Тебе оторвут сначала голову, потом член, красиво декорируют им твой рот и подадут к праздничному столу в Тартаре с самым лучшим гарни… Виктория демонстративно перебила, поджимая губы:       – Откуда подобные мнения про Ад? – Не сговариваясь, троица повернула головы в её сторону и уставилась с этими жутковатыми, елейными ухмылками, от которых не следует ждать ничего хорошего. – Чего? Что?! Да какого чёрта вы все так смотрите?!       – Ладно, - Энди говорит мягко. Слишком мягко. – Я к бару, рассчитаюсь и помчим дальше в…       – К Мими!       – Почему туда, непризнанная? – Астр посмотрел на часы. Хорошие, добротные – золото, мифрил и алмазный бисер, - отец подарил их на вступление в архангельский сан. – Полночь едва наступила. Какие-то проблемы с хрустальными башмачками?       – Скорее с «прекрасным принцем», - вставляет свои пару эвó демоница, - ты же успела шепнуть Его Величеству, что вы летите ко мне?       – Угу, - у серафима краснеют мочки ушей – неявное свидетельство её смущения. Благо, в заведении по-кабацки темно, шумно, пьяно. Элемент неловкости никто не запишет на её счёт. – Это уже четвёртая таверна. Мы что-то конкретное ищем? Нашу молодость? Или повод развязать войну?       – Провидица! – Вскакивает Астр, глядя куда-то Уокер за спину – гвалт у барной стойки еле заметно изменился, становясь резким, наэлектризованным. – Трумэн, я иду! Девочки, пропустите ещё по коктейлю, у нас намечается махла! Драке, спровоцированной их видом и обликом, Астр рад. Сегодняшняя встреча с Моникой вышла какая-то скомканная, тупая, как из детства, хотя он готовился. Ну как готовился? Он в прекрасной форме и отдаёт себе отчёт, что будет рад этой женщине больше, чем прочим. Выпустить скопившийся пар – отличная идея. Надо бы потом не забыть сказать Энди спасибо. И за то, что боднул плечом демона у бара, и за то, что на заявление «А ну-ка извинись, падаль белокрылая!» бывший непризнанный огрызнулся «Самый широкий что ли?». Оставляя дам за столиком, ангел поглядывает на запасную дверь в самой глубине: не то чтобы он намерен сбегать… всего лишь предусмотрительность. Чёрный ход есть и он ведёт в такой же тёмный в ночи проулок. Скрыться там не составит труда, а Уокер в компании с дочерью Мамона никто не рискнёт тронуть.       – Я пересяду ближе. Ближе к тебе. – Мими встаёт с предупредительным выстрелом, зачем-то озвучив действия. Вики и её отросшие волосы – прямая тропинка в лес памяти. Мими знает, что прошлое прошло. Мими полагает, в том году непризнанная выглядела правильнее – не так, как раньше. Но Мими не отказывает себе в удовольствиях даже по трезвости, а сейчас и подавно не устоит от приступа ностальгической драмы на дне бокала. – Как тебе отцовское имение? – Акцент расставлен. И он больше, чем акцент.       – Не сильно изменился с… Шепфа, дай мне вспомнить, когда же я у вас гостила? Сначала Уокер сидела с уложенной короной косой, но от полётов причёска растрепалась, и та расплела золотые кудри. Присаживаясь рядом, дочь Мамона думает, что те слишком светлые, слишком бросаются в глаза. Блондинки – лабораторные крысы: встретить их можно только в клетках, на воле они долго не протянут. Потому что заметные.       – Насчёт нашего разговора… - демоница меняет тему. В другую ночь, в другой день, в другой год она, может, и хотела бы увидеть роскошную истерику с участием Виктории. Вогнать той под ногти «отцовское имение», опустевшее без отца. Прописать такие слова-пощёчины, как «тварь», «мразь» и «убийца». Но сейчас перед ней лапочка-милочка. Со взором, горящим Глифтом и приятной лихорадкой. Поэтому Мими топит в алкоголе свою Мстительницу и достаёт из замшелого гардероба Наставницу.       – Какого разговора?       – Прошлогоднего конечно. Когда ты в ночи ворвалась в гостевую комнату в замке и… Да всё она помнит, пусть не пиздит! У ясноглазого, уокерского киборга тот особый взгляд, который дочь Мамона называет «попросишки». Что не попросит – всё дадут. Все дадут. А если, упаси Шепфамалум, не сработает, там, в загашнике, есть ещё «хочушки» и «хваталки».       – Речь про кантареллу?..       – Ты просила – я достала.       – Спустя столько времени?       – Оно пролетело незаметно.       – Хочешь передать мне яд прямо… ох, Энди! – Вики потянулась к сокурснику, от удара рухнувшему им под ноги. – Ты в порядке? Трумэн просиял подбитым глазом:       – Я себя так хорошо с войны не чувствовал! – Он поднялся и вновь бросился в эпицентр заварушки. Мими трезвеет быстрее, чем нужно. Ловит себя на ощущении – она вышла из тела и покинула таверну, чтобы стоять снаружи. Всего лишь аутсайдер, которого никуда не приглашали. Её место за пыльными, веками немытыми окнами. Уже никакая не Наставница, всего лишь Наблюдатель.       – В твоей сумке.       – Что?       – Кантарелла в твоей сумке, - узкие плечи приподнимаются вверх. – Кинула, когда пересаживалась.       – Кантарелла?! – Теперь рядом приземляется Астр. Только не на лавку, а в духе Энди – на дощатый пол. – Вы планируете любить или планируете убить? Встаёт ангел развязно, без должного уважения к начинке паба. Заодно подламывает ножку их стола. У него эта туповатая лихость с рождения, с самых первых дней. Мать любит шипеть «демонёнок недоделанный» и шутить, что Астра подменила повитуха, заколдовав крылья в белые.       – Тебе показалось! – Женщины запевают хором, чем себя выдают. Нихрена не показалось, он уверен. – Обернись! – А вот это было кстати. В развороте престол выставляет кулаки, отражая удар местного «гоблина», метящего в челюсть. Жаль, Моника не с ним, она бы оценила. Но Астр и не думал её приглашать. Никто не думал. У ангела добротный, рабочий кейс. Славный. Там всё закономерно: родители в нём души не чают, в его дядьках ходит сам Гавриил, а он не лишён амбиций, которые позволяют переть по карьерной лестнице. За престолом будет серафим, а там и до Совета недалеко. Но, иногда, Астр чувствует, что увяз. Застрял в том, что принято называть взрослой жизнью и с удивлением озирается вокруг: разве к этому все они так отчаянно стремились? За это они боролись? Вот это выиграли, уцелев? Порой, крутя головой в неверии, он ловит схожий, выпотрошенный взгляд – тот принадлежит Уокер-младшей. Драка заканчивается победой и к часу ночи они снова в гостях у Мими – в Грозовом Доле. Имение стоит в отдалении от Тартара на череде стёсанных то ли временем, то ли трудолюбивыми бесами холмов, кутаясь в пепельный, как почва пар. Тот поднимается из столичной низины и устраивается в доме Мамона со всем гостеприимством. Демоница жалуется, из-за вечного смога к Долу притягивает тучи:       – Тут вечно льёт, хотя в Тартаре дождям принято молиться.       – Ничего себе, что я откопал! – Нытьё Энди пропускает мимо ушей, тряся перед компанией старинной бутылью. – Давно такого Глифта не видел. До войны произведён! – Он с шумом извлекает пробку прямо зубами и принюхивается, - святые и грешники, пахнет юностью, народ!       – Дол не был захвачен, когда войска ебо-Бонте вторглись в Ад, убелённый сединами старикан! – Мими злит, что Трумэн не спросил разрешения, но запах выдержанного пойла примиряет с чужими повадками. Им всем не повредит выпить. Им всем не повредит вспомнить. Были же и хорошие моменты. Были ведь, правда?       – В Капитолии ходил слух, - Астр цедит напиток, как особое угощение, - что те драконы, которых притащил Люцифер, освобождая Тартар, никакие не драконы – магическая хтонь, вызволенная им из недр ваших шахт, дочь Мамона.       – Поверь, если бы в моих шахтах такие водились, я бы только их и объезжала. Люций разыскал тварей где-то в Долине Смерти. По крайней мере так гласит официальная версия.       – Окей-окей, - примирительно кивает ангел, тут же стреляя глазами в Викторию, - а ты что знаешь, Уокер?       – А что я – вчерашний престол и новоиспечённый серафим – могу знать про Преисподнюю? Астр посылает ироничный оскал и подмечает бледность непризнанных пальцев:       – Положим, спрашиваю я не у серафима, а у любовницы сатаны.       – Длинные языки в этом государстве принято укорачивать, - бас из дверей. Уродливый слуга проводил Милорда в гостиную, где они расположились, и теперь ангел с интересом рассматривает детали вторжения. Люцифер сменил одежду: снял пиджак и жилет, оставляя фибулу правителя где-то во дворце. Волосы у него слегка растрёпаны от полёта, а наряд лаконичен – чёрная рубашка, чёрные джинсы, чёрные мыски обуви. Смотрите, я такой же, как вы. Мы всё ещё сокурсники. Как бы не так!       – Официально объявляю встречу выпускников открытой, - салютует Энди. – Нам к тебе на «ты» или челом бить?       – У тебя чело и так не вышло, побереги его, - сатана ставит на низкий, раскинувшийся между креслами и диваном столик аналогичный, довоенный Глифт, а потом приземляется рядом с Уокер, не касаясь женщины, но всем видом подчёркивая расклад в колоде. – Этикет остался в зáмке, здесь я просто гость. Он задорен и благостен. Глаза у дьявола блестят, и это передаётся Вики. Едва заметным движением она прижимает своё обнажённое бедро в вырезе зелёного платья к его ноге и замирает со странным выражением лица. Лишь спустя секунды до Астра доходит, так выглядит счастье.       – Жаль, с нами нет Ади, - затягивает демоница, - он бы дожал эти посиделки до весёлой, студенческой оргии…       – Я не буду поднимать тост за павших в войну, - снова Энди, - это слишком… по-ветерански!       – Как он погиб?       – Ты всё ещё не в курсе, ангелок? Астр отрицательно качает макушкой и наслаждается руками Мими. Она рассказывает – плен, лагерь, пустоши, вылазка за провизией, - и ладони у неё то взлетают вверх, то пикируют вниз, напоминая маленьких, хищных пташек. Ему нравятся смуглые женщины – это следует признать.       – Значит снова Мальбонте?       – Не называй его так, как ему всегда нравилось. Ебо-Бонт не заслужил своё громкое имя!       – В программе ночи заявлены конкурсы для выживших? Или у нас поминки? – Энди единственный, кто сидит напротив. – Я бы предпочёл весёлые старты или «Было – не было» вплоть до алкогольной комы. Но если вы с престолом намерены упиваться горечью воспоминаний, подсяду к парочке слева – судя по руке Люция, вечер у них перестаёт быть томным. Пальцы, прожигающие кожу Уокер, не сдвинулись ни на дюйм:       – В следующий раз я вырву тебе челюсть, непризнанный, - демон осклабился и подмигнул, - и подарю хозяйке Дола в качестве папье-маше.       – Буду ходить и оборачиваться, - Трумэн закатывает глаза, но садится ровнее. Он вечно доволен, но сейчас не уверен, что знает, чего ему ждать. – А пока ты вроде как гость…       – Поэтому твои зубы всё ещё при тебе.       – Ой, заканчивайте! – Демоница гаркнула, что есть сил. – Не в моём доме меряться пис… Вагат!       – Что?       – Время для Вагата, мальчики и девочки! – Внезапному озарению Мими даже в ладоши хлопает. – Давно мы не хвалились собственными скелетами. И те жалобно сыреют в подполе, требуя своего выхода!       – Мы же не школьники, - Астр снова тянет Глифт сквозь плотно сжатые губы. Тонкая струйка похожа на брови дочери Мамона – те выщипаны идеальными дугами и живут беспокойной, наркоманской жизнью. По кончику языка, почерневшему от обелиска, он давно понял – брюнетка употребляет. Даже злоупотребляет, так будет правильнее. – Каждый из нас способен заблокировать память.       – Отсутствие ответа – тоже ответ. Есть несогласные? Несогласных не нашлось.       – Тогда я – первый, - расправляя крылья и плечи, Астр встаёт из кресла. – Мими, вопрос к тебе – покажи своё истинное отношение к Мальбонте и его идеологии.       – Ты рехнулся?! – Она разгневанно выпучила глаза. – Я отца потеряла на этой…       – От начала войны до финальной битвы времени прошло не мало. Ты что, всегда пылала ненавистью? – Астру хотелось бы адресовать вопрос сатане, но он уверен, дьявольская память продемонстрирует ему все круги Ада и его самого, запечённого на вертеле с хрустящей корочкой.       – Копайся! – Девица фыркает несколько раз подряд, но вскидывает лицо. Чужие воспоминания на блюдечке, как наркотики по рецепту: с одной стороны это всё равно вредно, с другой – тебе дали зелёный свет.       – Мимз! – Ади принёс ей еду на огромном, жестяном подносе. Всё очень простое – мясо на костре, рыба без изысков, свежие овощи, фрукты, но и она не на курорте. Дочь Мамона объективна и поставит этому плену три звезды из пяти.       – Фефо фефе? – У неё не нашлось сил как следует возненавидеть рыжего.       – Тоже считаешь меня предателем?       – М-м… - она выдержала театральную паузу, прожёвывая дольше нужного. – Я думаю, что ты не видел выхода из-за Сэми. И я осуждаю тебя, потому что твоя семья теперь презираема всеми.       – Ну спасибо, подружка, утешила! – Юноша зло скалится, но глаза у него сухие, красные, как выжженное пепелище былого костра.       – Я не закончила. Я осуждаю тебя, но понять могу. Вот только принять не проси, мы на разной стороне баррикад.       – Он ведь прав… прав во многом, ты же сама его слышала, Мимз…       – Здесь уютно, - она вдруг обводит комнату рукой, - если так можно говорить о спальне, где тебя держат под замком. И кормят на убой. Но это всё равно клетка, и она меньше той, в которой заперли права демонов.       – Говоришь словами Сэмюеля. Сначала я подвожу его, а он берёт и дохнет. Потом подвожу семью, и она меня ненавидит. Затем перехожу к Малю, чтобы стать тем, кому при встрече не пожмут руки. Вот только проблема… - Ади похож на грустного клоуна, которого вынудили сменить амплуа. И щерится нездоровым оскалом, - здесь я тоже под грифом предателя. Вроде свой, но никакого доверия, я же всех предаю! Я бы ещё кого-нибудь предал, но, к сожалению, все закончились.       – Зачем ты примкнул к нему?       – Для дела.       – Так выполни это дело и тебе станет легче.       Мими прячет лицо в ладонях, а Астр смущён: вот он какого цвета и запаха – фундамент её вины – усеян веснушками и пахнет ужином.       – Прости.       – Заткнись.       – А нам расскажете? – Голос подаёт Вики, она томная, пьяная, разомлевшая, и её бедро всё ещё гладят мужские пальцы.       – Нет, - звучит дуэтом.       – Мне не нравится эта игра, - хихикает серафим, - никакого командного духа!       – Тогда у меня вопросец для тебя, Вики, - ангелу чуть менее лениво, чем обычно, и это будоражит. – Покажешь, что там было про кантареллу? Я знаю, я не ослышался. Астр замечает всё разом, пока направляется к их стороне дивана: как сжалась рука Люция, как быстро его губы что-то шепнули Виктории на ухо, как коротко она согласно кивнула, а ещё посмотрела на своего полюбовника мягко-мягко, не похожая на себя обычную. И похожая на себя прежнюю.       – К чему это?       – К чему что?       – Ты вспомнил про пляж, про Хорватию, про отель, про мою земную жизнь… Зачем это всё? – Явно дворец, а парочка – на полу в одной из комнат. Но не спальня и не гостиная, какой-то мрачный кабинет. Астр различает убранство – тёмное дерево со следами былых картин. Те словно намеренно сняли, чтобы мазня полотен не смела подглядывать.       – Ты знаешь, как проходит Трибунал? – Перед глазами маячит рука в росписях тату, обвивает и прижимает белокурую голову к себе.       – Я – престол. Было бы странно, если бы не знала.       – Всё судопроизводство строится на чистосердечных показаниях, потому что на допросе бессмертный кладёт ладони в тирсы истины.       – И обмануть те нельзя.       – Смотря что считать ложью.       – Оу, тут у меня нет иллюзий: в этом замке ложь – самая ходовая валюта.       – Уокер, блять! – Он вскакивает и встряхивает её, поднимая следом за собой, - в жопу себе язвительность засунь! А то у меня на неё, знаешь ли, море других идей припасено! – Но вдруг становится ласковым до истомы, убирает пряди волос с женского лица, расчерчивает пальцами скулы. – Есть вопросы и есть ответы. Вопросы задают судьи, ответы дают подсудимые. Об этой твоей поездке знают, она делегирована Цитаделью.       – И что с того?       – Нужна ещё одна.       – Поездка?       – Нет. Виктория. Эта сломалась. Несите новую. – Демон иронизирует, но улыбается открыто, а ещё у него лицо, ровно как у Вики на диване в Грозовом Доле – счастливое. – Конечно поездка, дурёшка.       – Двойное воспоминание? – Она хмурит переносицу, что-то соображая. – Но при чём тут Трибунал?       – Потому что нам понадобится кантарелла, - улыбка становится шире, а ладони замирают на девичьих щеках, заключая те в тиски. Люцифер наклоняется близко, щекочет дыханием губы, кончиком носа ведёт по коже. – Я хочу, чтобы ты меня убила.