***
Мими не встречает ни через час, ни через полтора, и Уокер устаёт топтаться у огненного ущелья. Шанс, что письмо не успело дойти за такой короткий срок, не велик, но есть. Шанс, что бывшая соседка просто его проигнорировала, гораздо выше. – Я могу понять, почему ты покинула академию, но не могу понять, почему отказываешься от встреч. – А ты пораскинь мозгами, непризнанная. До Ада долетали слухи, они у тебя есть. – Ты пьяна? – И готова к откровениям. – Собираешься разбить мне лицо или сердце? – Мне слишком нравится твоё хорошенькое личико и у тебя нет сердца. – Мими! – Что «Мими»? Что?! Почему ты присосалась, как пиявка, выбрав меня, нас, это блядское измерение? – Она судорожно дёргает крыльями, словно хочет заплакать, но решает передумать в последний момент. – Я теряю всё, когда ты рядом. – Да что ты мелешь?! – Я была без ума от Люцифера с младших курсов, но появилась ты. – У неё ледяные глаза. Вики не замечала раньше, каким не демоническим холодом от них веет. – Влюбиться в тебя мне это, конечно, не помешало. Но ты – хитренькая, поддерживала флирт, хотя близко не подпускала. И когда всё стало ясно про вас с сыном Сатаны, меня угораздило втрескаться в Дино. Сопливая история про спасение из-под камней, лазарет и перепихон, когда медсестрица свалила спать. – Ты и Дино? – Ну ты же ему не дала! – Даже не думала. – А когда выпускала ебо-Бонта из башни, тоже не думала? – Нет, - Непризнанная скрипит на низких частотах, упираясь глазами в пожухлую траву под ногами. Во время войны она горела и до сих пор никак не оклемается. – Завершающий штрих – смерть и папы, и блондинчика. – Голос собеседницы дрожит. – Там, где ты, я теряю всё и всех. Так или иначе. И я больше не хочу этого, Уокер. Много позже они стали поздравлять друг друга с Рождеством, а затем даже несколько раз виделись. Вели себя, как заправские кумушки, между которыми не пробежала чёрная кошка и не залегла безнадёжность. Мотались на Землю за шмотками, посетили пару спектаклей, которые теперь напоминали лазерное шоу с нынешними технологиями будущего. И не поднимали тот разговор, как, впрочем, и никакие другие, значащие чуть больше, чем модные тренды. Всего лишь встреча бывших сокурсниц, всего лишь галочка в строке «Социальный контракт». Вики представляет это, как заметную линию между ней и дочерью Мамона. Никто не обсуждал, но каждая знает, ту нельзя пересекать, иначе нарушится их хрупкое равновесие. А с некоторых пор у Непризнанной много вопросов к этому, изнасилованному Мальбонте слову. При спуске в Преисподнюю удушливо жарко, и Уокер приходится задействовать чары, чтобы остужать своё тело. Она волнуется за крокус, который не привык к подобным температурам. А потом принимает решение не беспокоиться: если он не выдержит полёта, это его проблемы. Виктория довольно быстро усвоила главное, нехитрое правило выживания – будешь много думать и нервничать, станешь слишком умной и дёрганой. А мужчины таких не жалуют, обходя стороной, окажись ты хоть трижды записнáя красавица. – Так значит ты вернулся? – Не смог жить бродячей жизнью собаки. – Из дракона пса не вырастить, Лой. – Кажется я теряю этот навык, Вики. – Обращения? – Да, с каждым разом всё сложнее и больнее, но драконы всё равно принимают меня за своего, а Цитадели нужны укротители. – А как же все эти размышления про дикого зверя, которого не запрёшь в четырёх стенах? – Буду много думать, скоро состарюсь, - улыбается он. Ему очень идёт улыбка. С Лоем всё только начиналось. Она это чувствовала, как чувствуют воду, засунув руки в до краёв полное ведро. Никаких бабочек в животе, ни одной ватной коленки. Пара коротких свиданий с самым успешным, столичным укротителем, один поцелуй у таверны «Труха и потроха». Они же – занятые люди. Им некогда выстраивать отношения. Особенно ей. Ровно поэтому она успешна в карьере. – Ты ревёшь? – Тебе показалось, ма…Ребекка. – Вне Совета стоит называть меня матерью. – Боюсь, у меня язык так не изогнётся. – А ноги с поясницей у тебя и не так изгибаются. – Не без удовольствия парирует родительница. – Ты вернулась из Тартара и плачешь. Попробую угадать, конец романтической истории о сыне сатаны и дочери серафима? – Вроде того, - не может смолчать Виктория, приоткрывая рот в беззвучном скулеже. – Моя личная жизнь висит на волоске. – Что ж, - мать хлопает её по плечу с самым жизнерадостным видом, - так оно всегда и бывает, когда преуспеваешь в профессии. Скажи, когда всё пойдёт прахом, это верный путь к повышению. У врат её встречает слуга, безобразный, как всё, что тут высится. Уокер из тех живописцев, кто равнодушен к цветам, но подмечает текстуры. И текстура камня, из которого выложен адский зáмок, напоминает человеческие лица, залитые в бетон. В безмолвных воплях буераки и расщелины обнажают рты, вопя о помощи. И ей не то что бы страшно, скорее некомфортно. Триста лет – не шуточки, она полюбила светлое, небесно-голубое, липово-благообразное. Ненастоящее. Она предпочитает представлять, что идёт в Барад-дур к Саурону, имея в рукаве нечто по-существеннее кольца Всевластия, и от мыслей становится смешно и легко, как три столетия назад. – Вы держите несколько полукровок в комнатах за стеклом?! – Это чары, - он ударяет пальцами по тому, что она окрестила стеклом, и вокруг расходятся разноцветные волны. – Не узнаю́ тебя. – Сменил причёску. – Ты понял, о чём я. – А ты не поняла, что война закончилась. – Люцифер выстукивает марш своими высокими сапогами. Коридоры подпевают эхом. – Иногда я жалею, что мы не погибли. Были бы героями в глазах тех, кто выжил и вынужден доедать помои на обломках. – Что ты такое говоришь? – Говорю, что нам, всем нам, предстоит строить жизнь заново, Непризнанная. – Ты мечтал о короне. – Я и о тебе мечтал, - он хмыкает, прижимая к стене. Горячий. Даже горящий. – С месяц-другой, пока не завалил и не трахнул. – Тяжело, когда мечты сбываются? – В этот момент понимаешь, что окончательно вырос. «Завтра? То есть как завтра?», - Вики смотрит на дверь, которая закрывается за майордомом, и сжимает зубы. Она хорошо усвоила урок, к чему приводят эмоции, и теперь умеет их прятать, как талантливый вор. Значит он примет её не раньше завтра? Какой позёрский фокус: потомить с пол-суток и разложить прямиком на обеде. Ей доверена роль главного блюда или это будет десерт? Крокус бодрится в смешном, зелёном горшке, пока она подыскивает ему достойное место на каменном подоконнике. Виктории нравится зелёный и спальня, где её разместили. Она напоминает ту, которую они делили с Мими в академии, и Уокер готова поклясться, это не может быть случайностью. В королевском дворце кричаще-тёмные комнаты, они либо стонут женскими, влажными стонами, либо вопят от боли. Простыни сплошь красные, как кровь, а сама кровь здешних обитателей чёрная, какой она её запомнила. – Не дёргайся, я умоляю тебя! – Она пытается оттереть месиво с лица и груди Люция, но тот настолько зол, что совсем забыл, что он ранен. И ранен существенно. – Где ты моталась?! – Мальбонте поволок меня сквозь измерения. Их там десятки, может быть сотни… - в голове полный хаос, но, на контрасте с началом битвы, сейчас она собрана. Она победила. Они победили. И крысы бегут с корабля. – Почему ты не позвала меня с собой? – В глазах странное, удивлённое непонимание. Она помнила этот взгляд, когда голова его отца полетела в занявшиеся огнём кусты боярышника. – Потому что… - Вики перебирает варианты всех в мире ответов, но не находит ни одного, хоть сколь-нибудь логичного: «Я не позвала тебя, потому что не позвала тебя. Как тебе такое, Люцифер?». Оттенки этого зáмка почти священны, их принято холить, лелеять, умасливать темнотой, но её покои – серенькие и миленькие. Примерно как она сама, когда Фенцио организовал ей ранние похороны. С натянутым до самого носа одеялом Виктория хочет поскорее уснуть, не тратя силы на воспоминания. Они не колют иглами, но ей жалко расходовать свой не по-ангельски хищный запал на вездесущих призраков. Перед самым провалом в сон к Уокер подкрадывается мысль, что, в сущности, она никогда не любила. Вот её любили, да. Отец, например. А она просто позволяла себя любить, не отвечая достаточной взаимностью ни тем трём парням из университета, что успели случиться столетиями ранее, ни новообретённой матери, ни, тем более, Люцию. Она думает, что любовь похожа на крокус – нехватка воды, недостаточно терпения, не та температура, и надо искать новый саженец, делая вид, что ничего не изменилось. Но у Вики имеются некоторые сомнения, что она умело сыграет в «ничего не изменилось». Потому что изменилось всё. Пробуждение приходит внезапно, как накрывшая в море волна. И если присмотреться к циферблату, пульсом простукивающему стену, можно выяснить, что проспала Уокер около трёх часов. – Ты вообще спишь? – С женщинами я предпочитаю бодрствовать, - у него сильные, увитые голубоватыми жилками руки, которые удерживают от побега. Хотя она всё равно уйдёт, и оба об этом знают. Люцифер не из тех, кто остановит. Виктория не из тех, кто остановится. – Я тебя сейчас стукну, целители не соберут. – А мы уже храним верность друг другу? – А мы переставали? – Я проводил смотрины, пока ты была в Цитадели. Печально, но твой лифчик никому не пришёлся впору, придётся организовывать второй тур. – Обязательно пройдусь с линейкой по райской столице. – Имей ввиду, в подземелье можно ампутировать ноги. Это закроет многие вопросы. – О чём ты думаешь? – Она устаёт от ревности быстрее, чем та приходит в гости. – По-настоящему, без подколок и насмешек. – О том, что слишком быстро тебя простил. – Прости?.. – Прощена. – Отмахивается он, прикасаясь губами к её острому соскý. Люцию нравится острое – соус, ножи, уокерские соски́. – Ты убила моего отца, а я признался тебе в любви. Звучит, как плохая сделка. Источник шума моментально обнаружен – во дворе замка воют, как резанные. И пока Виктория открывает ставни, впуская ночные испарения от огненных рек внутрь комнаты, от любопытства у неё зудят ладони. Прямо под окнами наказывают кого-то из придворных. Казнят. Такого же уродца, что встретил у ворот, а может ровно этого. Представлять, что низшего убивают лишь потому, что он смел проводить престола Уокер в покои дворца, Вики откровенно нравится. Сначала пара крепких демонов, облачённых в доспехи, бьют по ногам, чтобы он упал, лишь потом заламывают голову на колоду. Непризнанная не слышит, как свистит секира, её спальня слишком высоко над землёй, но сознание живо подбрасывает знакомый звук из копилки звуков. У него должно манерно забулькать горло, когда лезвие доберётся до основной артерии. И подходящая «мелодия» снова обнаруживается в загашнике. Виктория въедлива и внимательна, она высматривает в тусклом свете костров и факелов, когда польётся кровь, и почти довольно выдыхает, видя бурую, склизкую жижу, обрамившую пенёк. Здесь «война» не закончилась, что не может не радовать. И в знак этого в Аду всегда придержат пару красных, опознавательных пятен на газоне. – И зачем ты явилась? – Узнать, получил ли ты письмо. – Я получил письмо. – А я не получила ответа. – Такое бывает, если не отвечать. – Значит я заберу свои вещи. – Это вряд ли, с ними произошли неприятности. – Какого рода? – Они сгорели. – Во дворце был пожар? – Только в той комнате, где я тебя трахал. – Он скалится, но без всякого ликования. – Представляешь, какое совпадение. – Люцифер… - у неё нет никакой возможности не протянуть к нему руку, на которую он смотрит, как на острие копья в лобовой атаке. – Мы можем… – Мы не можем. – Разве я прошу о чём-то сложном? – Ты просишь сделать тебя центром Вселенной. Всех Вселенных, Непризнанная. – Отойдя на шаг назад, он рассматривает её с головы до пяток. – А тебя и так слишком много даже без почётного пьедестала. Ты собой всё пространство занимаешь, вытесняешь воздух, вечно куда-то спешишь и всё разрушаешь. – Это я разрушаю?! – Вскипает Вики. – А что ты создала или построила? – Люций ждёт, пока она подожмёт губы, обкусает их и… не найдёт аргументов против. – Тогда, видимо, прощай. – Видимо, да. – Он недолго смотрит в спину, прежде, чем догнать, впиваясь рукой в волосы. – Стой, овца! – Пусти, дурак! – Привычная прелюдия в родном антураже. Только теперь ей щиплет глаза, и его пятерня в шевелюре не имеет к этому отношения. – Не ночью, Уокер. Не этой ночью. – Губы угождают в шею, тело – в него. И ей больно от мужских пальцев, которые вспарывают сначала подол, потом бельё, а затем её нутро – почти на сухую, - но она не уверена, что когда-то могла ему отказать. – Не желаю отпускать тебя. Горячего воздуха в комнате до бесстыдства много, и Вики закрывает ставни, не торопясь в кровать. Ей жалко расходовать энергию попусту; она постепенно теряет силу, полученную от Мальбонте, а хвастать своей собственной – грошовая комедия. Поэтому лучше женщине дождаться, пока камень стен сам охладит помещение, и занять себя свитками и документами, врученными Советом. Зажжённая лампа ночника становится первой, кто спасает Непризнанную от трёх пар глаз скользящих по простыне горбаток. Ядовитые насекомые с неестественными, раздутыми буграми на спине, в которых переливается белесо-розовая жидкость, замирают на долю секунды, обезоруженные светом, но тут же рвутся к источнику. Вторым Викторию спасает кресло, которое она успевает перескочить, пока самая шустрая из тварей врезается в его обивку. Девушка рвётся к двери, рассчитывая, что та выступит финальным щитом, но створки заперты, и это не её рук дело. – Помогите! – Кулак обрушивается на дубовую поверхность, пока она чертит вокруг себя сферу. Плохонькую, слабенькую, на другую времени нет. Горбаток не убить чарами, они сами – порождение этого мира, поэтому, будь добр, уважай, раздери её дьявол, фауну! И короткий кинжал, как назло, остался в плаще в дальнем конце комнаты. С ним, впрочем, шансы тоже не велики – насекомые быстры, а ещё умело сливаются с предметами. Зажжённая лампа спасла, подсветив сгустки ядовитой эссенции. Но она же спровоцировала нападение. – Откройте, пожар! – В голову лезут давно забытые, земные навыки, пока нога без устали колотит деревянную створку. Тяжёлую и недвусмысленную – тебе не выбраться. Престол прижимается к двери спиной, видя, как горбатки выедают клювами сферу, и зло, весело хмыкает: «И стоило побеждать в войне, чтобы погибнуть от жал…». Проход открывается раньше, чем она приканчивает мысль, а насекомые – её. В темноте не видно ни зги, но Вики подкидывают, перебрасывают через плечо и с шумом хлопают дверью, блокируя тварям путь. Они сдохнут, она читала. Если ядовитые мешки раздулись, у горбаток есть минут десять, от силы пятнадцать, чтобы нанести смертельный укус, пока та токсичная дрянь, которую они генерируют, не разъест им хребты. – И кого мне благодарить? – Она тяжело дышит и отплёвывается от перьев, угодивших в лицо. Раз есть крылья, должно быть кто-то из кшáтриев. – Например меня, Уокер, - спустя как ей кажется вечность, её вносят в тепло освещённую комнату и тут же приземляют на пол. Достаточно грубо, чтобы понять, с кем она имеет дело, даже прими Люцифер обет молчания. – Или все благодарности теперь только в адрес Шепфы? Виктория шлёт милости Создателю, но только за сексуальную сорочку, в других вопросах от него слишком мало толку.***
– Какой именно яд вы раздобыли для подсудимой? – Кантареллу. – Что сподвигло вас пойти на преступление? Память о былой дружбе? – Я что, похожа на романтическую дуру? – Мими встряхивает чёрной гривой с уверенным достоинством. – Уже сообщила, Уокер соврала мне об истинном предназначении зелья, рассказав, что на неё было совершенно покушение с помощью горбаток, и она просто хочет чувствовать себя в безопасности. – И вы так легко поверили? – Она умеет быть убедительной. – Хорошо, расскажите Трибуналу о ночи, когда было совершенно убийство. Начать следует с того, что я сидела в шкафу в покоях Короля Ада.