***
Зал… Большой. По началу это даже сбивает с толку. Каменные полки, уходящие в темноту. И свитки, свитки, свитки… Здесь нет привычного библиотечного уюта, воздух тяжелый и холодный, а потолки низкие. Похоже, что они где-то под землей. Ощущение того, что тебя похоронили заживо, заставляет Сан содрогнуться. — Тут пока все, что принесли из Узушио. По правде говоря — просто не успели перепроверить, каталогизировать и спрятать. Мало кто способен это сделать и имеет при этом нужный уровень доступа, — Кушина отработанным движением огибает стол, еще один и скрывается где-то в глубине комнаты. Хотя та больше напоминает лабиринт. Санран не дает покоя мысль, что в Скрытой библиотеке должно быть что-то, способное дать объяснение всей этой ситуации. Такую информацию не могли держать в общем доступе. Или могли? Уходящий в темноту бесконечный ряд свитков отдавал безысходностью. — А… Тут что, все переворошили? — потерянно спросила Санран, видя в одной стопке с техниками водных дзюцу постановление о правилах установки походного лагеря. — А, да… В процессе распаковки что-то пошло не так. Неумехи, а еще элитное подразделение, называется, — зло тряхнула кулаком Кушина и сдула челку. — Так что надо будет все перебрать. Заодно и каталог составим! Санран посмотрела не нее с легкой паникой. Библиотека, которую собирали столетиями, копили тонны знаний, хранили по определенной системе… — Что, совсем все? — упавшим голосом пискнула она. — Ну, или пока мы не найдем нужное, — не убавляя оптимизма подтвердила Кушина. — Начинай из крайнего правого ряда, я пойду с другой стороны. Санран еле слышно застонала. Из глубин зала до нее долетело печальное эхо собственного голоса. Она начинала понимать вечно нервных и злых библиотекарей.***
Пустота среди полок довольно тревожащая. Но когда ее нарушают — это пугает еще сильнее. Эта мысль будит Санран на третий день. Уходить спать в камеру (ту самую, в которой она однажды разворотила к биджу печать сдерживания) Узумаки твердо отказалась, мотивируя тем, что быстрее закончит — быстрее выберется обратно на поверхность. Поэтому жалкий матрасик она притаскивает в угол хранилища, туда же собирая все, хоть сколько-то напоминающее информацию о клановом божестве и печати Обета. К тому же, в окружении книг и свитков Сан чувствовала себя увереннее. На своем месте. Если не обращать внимания на все остальное — отсутствие окон, охрану и затхлость. Ее будит шелест бумаги. И все почти нормально, кроме одной детали. Кушина обычно громко заявляет о своем присутствии на входе. Санран мгновенно подымается одним слитным движением, едва скинув дрему, и бросает в темноту на звук кунай. Шелест резко обрывается. Узумаки напряженно задерживает дыхание, вслушиваясь в звонкую тишину. — Да ты просто эталон гостеприимства. Голос прямо за ее спиной и от этого волосы на загривке встают дыбом. Санран визгливо вскрикивает от неожиданности и подпрыгивает на месте, пытаясь прилепиться чакрой к потолку и отскочить куда подальше. Но с перепугу подает слишком много энергии в ноги, вышибая из-под ступней куски камня и, теряя равновесие, стремительно падает с оглушительным грохотом обратно. Какаши смотрит на нее сверху вниз с тем самым выражением лица, с которым покалеченных врагов добивают на поле боя. Презрение и жалость. — Да чтоб тебе тысячу екаев под одеяло, Хатаке! — в сердцах стонет Санран. — Кто так людей пугает?! Белобрысый пожимает плечами и приваливается плечом к полке, не смотря больше на взъерошенную Узумаки. От бессмысленной и беспощадной попытки мордобоя Сан отделяет два вдоха, трепет по отношению к свиткам вокруг них и уважение к тысячелетней истории своего клана. — Кушина сегодня не придет, — отстраненно тянет Какаши. — И тебя послали помочь, да? — с мольбой в голосе произносит Сан, кривя жалобную улыбку. За три для они на пару с имото и тремя ее клонами, отчетливо фонящими демонической чакрой, едва ли перебрали половину… При этом удручающе безрезультатно. Какаши переводит на нее взгляд. В полутьме кажется, что он сам не спал нормально уже не один год. Возможно, не ел и не видел солнца. У нормальных людей такой изможденный вид появляется обычно перед обмороками или скорой смертью. — Нет. Я пришел передать от нее бенто. Санран издает горестный выдох и раскидывает руки в стороны, по прежнему лежа на полу. — Какой ты жестокий человек, — бормочет. — Бездушный и беспощадный! Атмосфера резко меняется, это Сан чувствует даже без эмпатии, словно холодной водой окатили. Взгляд у Хатаке стеклянный и какой-то больной. Санран такое совсем не нравится. Ее внутренняя чуйка вопит, что она сделала что-то очень не так, что нужно бежать или срочно исправлять это… чем бы оно ни было. Как на зло в едва начавшей проясняться ото сна голове зияюще пусто. Поэтому она не находит ничего лучше, чем схватить его за обмотки на ноге, соблазнительно близко стоящей от ее рук. Наверное, не будь Хатаке так увлечен какими-то своими мыслями, он бы увернулся… Но движение оказывается слишком неожиданным. Санран очень хочет ойкнуть, замирая под уничижительным взглядом. …Что, впрочем, не мешает ей по привычке прижечь его параличкой. Учихам нельзя смотреть в глаза, рядом с Сенджу нельзя верить природе, Нара нужно держать подальше от теней. А Узумаки… Узумаки нельзя дать себя коснуться. Санран подленько и немного нервно хихикает, поднимается с пола, отряхиваясь от каменной крошки. Мечущий единственным открытым глазом яростные молнии Какаши уже не такой пугающий, как пару секунд назад. Просто по-человечески злой. Она похлопывает его по плечу с показным сочувствием. — А вот нечего честных шиноби пугать до усрачки, — фыркает. — Не одной же мне страдать. Не хочешь помогать? Ладненько. Будешь тут стоять и поддерживать мой боевой дух своим присутствием, Пугало-сан. Про себя же Сан добавляет, что библиотеку желательно перерыть до того, как параличка прекратит действовать. Потому что взгляд Какаши обещает ей все муки ада. Возможно — только возможно — она чуть-чуть перегнула палку. — Знаешь, из-за того, что ты постоянно молчишь, так сразу и не понятно, что на тебе параличка… — бубнит Сан. — Словно ничего и не поменялось. От мальчишки тянет грозовой свежестью, похоже, что на поверхности была настоящая буря. Глупая мысль стянуть с него маску и хитай-ате почти побеждает, Санран встает перед лицом парня и задумчиво его осматривает. Впрочем это, кажется, подпишет ей смертный приговор, и без этого маячащий на горизонте. Она бы голову откусила тому, кто попробовал ее раздеть под параличкой. Так что Узумаки ворчливо пыхтит, щелкает пальцем по железной пластинке и отходит к полкам, на которых остановилась вчера. Оставлять Пугало где-то там, у себя за спиной, злого и обездвиженного, не хочется, поэтому она перетаскивает ближе матрас и очередную стопку свитков, держа Хатаке в поле зрения. Перерыть всю библиотеку она, разумеется, не успевает. — Может, договоримся? — с надеждой произносит Сан минут через двадцать, упершись щекой в ладонь и смотря снизу вверх на Какаши. — Ты поступил немножко как мудак, я вспылила… Мир?***
— Что тут происходит? — немного встревоженно и после долгой паузы спрашивает охранник. Санран выдает возмущенное мычание и безрезультатно подергивается в леске. — Тренировка, — мрачно выдает Какаши, не отвлекаясь от чтения какого-то свитка. — А фтоп ы фшралша, — отчаянно и глухо доносится с матраса в углу. Анбу, приставленный следить за безопасностью объекта, задумчиво окинул картину взглядом. Пожал плечами и вернулся на свой пост за дверью. Вероятно, ученику хокаге лучше знать, как нужно эту самую «безопасность» обеспечивать. Санран издает отчаянный вопль, слыша звук закрывающейся двери, и дергается, пытаясь встать на ноги, чуть не придушив себя этим маневром. Удается только скатиться колбаской с матраса. В итоге она замирает, искоса глядя с тупой злостью на Хатаке. Вот ведь злопамятная зараза. — Вообще-то это простые узлы, — сидя на столе спиной к ней произносит Какаши. — Даже дети в академии умеют из них выбираться. Санран со злости чуть не прокусывает собственный хитай-ате, которым ей заткнули рот. — Твой бенто будет убывать каждые пять минут, пока ты связана, — таким же скучающим голосом оповещает ее Хатаке. Санран бьется головой о пол с глухим стуком. — А епя енаишу. — Абсолютно взаимно, Черепашка, — бурчит он, подцепляя из бенто кусочек морковки. — Время пошло. Не будь Санран обклеена печатями от головы до пят — выбраться действительно не было бы проблемой, но подавленная чакра усложняла все в разы. Вошкаясь, она умудряется отплеваться от хитая и натереть горло о леску чуть ли не до крови. Немного разозлиться и опять успокоиться. — Давай договоримся, — смиренно произносит она, вздыхая. — С меня парочка дзюцу, с тебя — помощь в разборе этого бардака, а? Нить на запястьях, наконец, поддается и Сан выпутывает руку, первым делом сдергивая с горла ненавистную удавку. Потирает шею и плюхается на стол рядом с Какаши, отбирая по праву свой бенто. Кисло смотрит на оставшуюся половину — рис и горошек. На корню обрубает желание придушить Пугало его же леской. — Если подключишь клона — найду тебе еще что-нибудь интересное. А то я тут скоро корни пущу с таким темпом работы, — тяжело вздыхает Санран и закидывает в рот горошек. Едва ли ей удастся в текущем состоянии сделать водного клона, если даже кунай из печати достать не получается. А перебирать все в одиночестве… — Ма-а. Уговор — только если я эти дзюцу прежде не видел… — Два свитка и следующие сутки ты мой! Какаши странно поперхнулся и даже что-то протестующе вякнул, но Санран, учуявшую свободные руки, было уже не остановить. Она хватает Хатаке за рукав и хищно улыбается, таща за собой в угол с нужными свитками. «Не видел»? Она фыркает про себя. Какое самомнение! Ей бы оскорбиться за библиотеку клана, но, чем черт не шутит… — Итак, начнем с простого: Водяная тюрьма тебе знакома?***
Отслеживать время под землей ожидаемо сложно. Работать в четыре руки веселее, чем в гордом одиночестве, хотя собеседник из Хатаке никакой. Да и бумаги он перебирает лениво, постольку-поскольку. Санран, по доброте душевной, делится с ним своей заначкой онигири. — Вода и земля? Это твои стихии? — задает очередной вопрос Узумаки, пытаясь растормошить собеседника. Ни на что особо не надеясь, правда. Их диалог больше напоминает допрос подозреваемого, за исключением тех случаев, когда Пугало соизволит поязвить или передать рабочую информацию. — Все. — Что — все? — хмурится Сан и цокает — свиток в руках, безусловно, интересный… Но опять не тот, что надо. — Я освою все стихии. — А тебе не жирно будет? — бормочет Узумаки. — Из всего круга мне не удается только стихийное преобразование воздуха... Пока, — чуть суховато выдает Хатаке. Санран несколько секунд обрабатывает информацию, а затем резко оборачивается к нему. — Погоди-ка… Хочешь сказать, что огонь и молнию ты уже освоил?! Хатаке ничего не говорит, просто дергает плечом — мол, понимай, как хочешь. Санран выдает какое-то невнятное междометие, призванное выразить все и сразу: зависть, восхищение, любопытство, интерес и сомнение. Иногда ей ужасно жаль, что окружающие не понимают ее так, с полуслова, как Кушина… — Воздух — моя вторая стихия, — все же поясняет свою реакцию она. Пугало тот еще асоциальный тип, вдруг поймет не так. — Плохо дается, правда, да и… Стихийные и боевые дзюцу никогда не были моим направлением. Но я могу поискать материалы о способах тренировок, если хочешь. Воздух, как и вода — основные предрасположенности у большинства Узумаки, наверняка найдется что-то. Какаши ничего не произносит, только как-то невнятно помахивает ладонью, что Сан воспринимает как одобрение. Если так подумать, она начинает его понимать. Даже понемногу привыкать к этой молчаливой манере. — Я вернулась! — грохочет у входа так громко, словно тут не комната, а гектар леса, через который нужно докричаться. — О, Каши-кун, не ожидала тебя здесь застать, какая удача! Погоди, ты тут с прошлого дня? Вы что, совсем не спали? — с порога заваливает вопросами Кушина, пробегаясь взглядом по обстановке. — Я, конечно, принесла еще еды, но, боюсь, на всех не хватит. Впрочем, это потом, — тараторит Узумаки-старшая и похлопывает по столу рукой. — Айда сюда, анэ, будем выколупывать тебя из бумажной скорлупы. — Что, уже? — немного напряженно тянет Санран. — Давай-давай, дело на пару минут, — отмахивается Кушина, усаживая на стул Сан. И хихикает. — Что, боишься? Санран настрой не разделяет и действительно боится. Ощущения разрывающей изнутри на части чужой ледяной чакры для нее по прежнему свежи в памяти. Фуин на лбу приклеен от души — Санран шипит ругательства сквозь зубы, как только Кушина дергает бумагу на себя. Место крепления жжется, а рывком вернувшаяся сенсорика бьет по телу, вызывая мурашки. Кушина, оказывается, немного нервная, а Какаши в углу как обычно — меланхолично-уставший. Старшая только улыбается и вручает в руки Сан две широкие полосы из темной, коричневатой кожи. — Примерь пока поверх, как закрепим — снимать будет нельзя. Наручи плотные, жесткие. По первости выглядят как защита, но вот изнутри… Мелкая, едва видная, вязь фуин проступает темными линиями. Санран ойкает, когда ей отдирают очередную печать от руки, и недовольно зыркает на улыбающуюся Кушину. Следом, после нескольких хитрых махинаций, возвращается контроль над чакрой, хлынувшей по телу горячей волной. Узумаки-старшая откровенно любуется делом рук своих. Или просто удовлетворяет низменную потребность смотреть как страдают другие. Сан пыхтит как злой ежик и одновременно с этим вытянута и напряжена. В теории-то все, конечно, должно пройти хорошо. Снять пять основных печатей, как можно быстрее закрепить наручи, отодрать оставшиеся. Практика, как показывает опыт, часто отличается от теории. — Ну что, готова? — Санран даже не успевает испугаться, когда последние формулы отрывают от ее предплечий и тут же пристегивают на их место наручи, хитро скрепляя фуинами, только глотает ртом воздух. Секундный мороз, пробежавшийся вдоль позвоночника, исчезает, так и не перейдя в шепот и боль. Санран облегченно выдыхает. — Ну вот, а ты боялась, — фыркает Кушина и треплет ее по макушке. — А теперь брысь к себе отсыпаться, оба. Тебе, анэ, отпуск выдали только на неделю, так что… — О, нет… — уныло тянет Санран. — …так что завтра тебя ждут в Академии. За тобой, конечно, приглядят, а то мало ли что. Но работу никто не отменял! — весело заканчивает Кушина.