Коноха мелькает за деревьями как маяк.
Когда они проходят через ворота Сан задумчиво провожает взглядом огромные деревянные стены — от них идет такой странный фон. Явно какой-то интересный заковыристый барьер. Ух, если бы ее только подпустили…
забрать то, что ее
Узумаки почуяла, словно что-то кольнуло болезненно, уныло. Барьер?..
Только несколько мгновений спустя разобралась — нет, от Хатаке.
Она проклинала свою эмпатию за это. Плохо развитый, жутко неудобный навык. Нет, он не доставлял неудобств без прямого контакта или дикого накала страстей, когда воздух плавится от одной только ки. По правде говоря всю дорогу за спиной у Какаши она провела спокойно, цепляться за сосредоточенность и легкую меланхолию человека под ее ладонями оказалось приятно. Никаких привычных для Узумаки взрывных ненависти, любви, одержимости, жадности и прочих болезненно ярких чувств. Такая… дымчатая гладь, весомая, но равномерная грусть. Что под ней кроется, как научил опыт, лучше не думать. И не спрашивать.
Быть эмпатом в военное время достаточно простой способ сойти с ума. Когда вокруг засилье боли, скорби, страха, ярости и отчаяния, когда все это не находит выхода… Наверное, если бы Сан могла, она бы отказалась от эмоций вовсе.
Но, такого выбора ей не предоставлялось.
— Отнеси ее в госпиталь, — наставляет Шисуи.
— Не надо в госпиталь! Все уже почти срослось! — панически дрыгает ногами Санран и решает, что вцепиться Хатаке в волосы неплохая задумка, если это избавит от посещения ирьенинов. Скорее всего это закончится для нее болезненным падением на землю, но все же. Даже земля в Конохе мягкая, ближе к песку, чем к камням или ракушкам, переживет.
— Наслаждайся благами жизни в великой деревне, Злюка, — ехидничает Учиха.
— Нет-нет-не, — успела взвизгнуть Сан до того, как мир вокруг смазался от скорости. В госпиталь ее затащили прямо через окно, по прежнему на закорках. Фельдшер только недовольно поправил очки.
— Что там?
— Уже ничего! Все срослось! Я свежа как огурчик! — пытаясь удрать обратно а окно протараторила она, барахтаясь ногами и руками, но была схвачена за шиворот и усажена на кушетку.
Госпитали с самого детства вызывали ощущение священного ужаса и желание сбежать. Слишком много страдающих людей в одном месте. Постоянные обследования, сканирования, проверки. Тактильный контакт.
Полыхнуло раздражением. Мужчина окинул ее профессиональным взглядом, останавливаясь на ноге и вздыхая.
Прощупал, развязал ту походную шину, нахмурился.
Зажег шонсен, прощупал еще раз.
— Тебя что, лечили уже? — серьезно спросил он. — Странно.
— Да, все в порядке! Говорила же, целая, денек отлежусь и буду как новенькая!
— Только срослось как-то… криво, — поджал губы ирьенин. — Ломать придется.
На этаже раздался полный ужаса и отчаяния вопль, спугнувший птиц в саду и мимопроходящих генинов. Какаши тяжело вздохнул и прикрыл глаза. Солнце в очередной раз пропекало Коноху до миражей над крышами.
Жизнь продолжалась.
***
Сан отпустили спустя сутки.
И она категорически не знала что ей делать.
Спрятанная в мире призыва библиотека жгла карман, чем дальше, тем больше Сан сомневалась, что сумеет справиться с ее защитой. Наблюдатель на периферии ее сенсорики следовал за ней от самого госпиталя и это отдает какой-то обреченностью. Сомнения гудели роем пчел. Хотелось спрятаться куда-то в темный угол, завернуться в плед с головой и… Чтобы никто не искал. Не трогал. Тихо, мирно, спокойно…
— Ты! Почему не сообщила! — рык раздавшийся за спиной заставил взвизгнуть и отпрыгнуть на потолок в своей же комнате. Она почуяла Кушину, даже чайник поставила, ожидая ее… Но не ее реакцию! В первое мгновения даже показалось, что все стало известно. О Скрытой библиотеке.
Сан икнула, не спеша спускаться вниз. Давило густой, ядовитой ки, подозрительно похожей на… Ки биджу?! Сан икнула опять, переползая поближе к окну. Что она сделала не так?! У Кушины разве что хвосты не полезли! Волосы подозрительно поднялись в воздух на потоках чакры.
— Э, — неуверенно выдала Сан, боясь задать вопрос «о чем?». Если взъярившаяся имото шибанет ки чуть сильнее, то она тупо отпадет от потолка вместе с побелкой и люстрой!
— Почему ты, бедовая, не сказала мне что вернулась?! — расширила вопрос Узумаки-старшая, видимо, чуя недоумение. Сан чуть ли не вздохнула с облегчением. Всего-то. На нее злились ни за титул каге, принятый под барьером, ни за титул главы, ни за украденную библиотеку…
— Я сама только что из госпиталя, Кушина-сенсей, — по опасно щурящимся глазам Сан поняла, что не аргумент, поэтому поспешила перевести стрелки. — Меня туда Какаши-кун отнес, он, вроде, должен был сообщить, — поспешно добавила она.
Сенсей одним мощным движением отодрала ее от потолка, встряхнула, осмотрела со всех сторон… И оттянула щеки цепкой хваткой.
— Йа тах фольфе е футу, фесно, — стараясь вложить в эту фразу как можно больше невинности и кавая произнесла. « — Только отпустите», — про себя добавила она. Кушина еще немного недовольно побухтела, подергала ее за хвост и, наконец, успокоилась.
— Я, конечно, видела отчет, на правах заинтересованного лица, — Кушина неопределенно махнула рукой. — Но хочу услышать все от тебя.
Сан стремится занять чем-то руки, в голове туман и жаркое марево. Кушина поймет, найдет шероховатости, расколупает хорошую, ладную не-ложь до правды. Страшно.
— Кушина-сенсей… Вы злы на меня за то, что я приняла титул? — наконец выдавливает она, помешивая чай. Но, неожиданно, в ответ ей только вытягивается лицо.
— А я должна быть зла? — имото недоуменно наклоняет голову.
— Ну, я заняла место, которое должно быть вашим, — тише говорит Сан. Керамика в руке жжется, но она только крепче вцепляется, пытаясь отвлечься на эту боль.
— Не пойми меня неправильно… Но в текущей ситуации это ничего не меняет, — качает головой Узумаки-старшая. — Пока я официально признанная элементальными странами глава клана, ритуал или нет — не имеет значения. Я три года была главой, не принимая титул, и, кажется, это никак не влияло на мою деятельность. Так что не повлияет и сейчас.
Сан задумчиво смотрит в окно. Иногда ей кажется, что мир изменился настолько, что ей никогда больше не удастся понять его.
сила есть сила признана она остальными или нет пустое
Она вздрагивает и чай разлетается брызгами по столу. Пробирает озноб. Даже ладони, обожженные от чая холодеют. Что это?
— Что-то не так, Ран-чан? — хмурится Кушина придерживая ее за плечо. Вид у нее обеспокоенный, а внутри, похоже легкая растерянность.
— Не знаю, — разлепляет губы Сан. — Я думала, что вы будете злы. Титул это не только приставка к имени.
— И что же это еще?
Санран пожимает плечами. Откуда ей знать? Может и впрямь — только приставка? А все это, легенды, мифы, глупости, пустое. Может… это все пережиток прошлого, как она сама? Каков срок жизни традиций, чего стоят клятвы, когда никто не следит за их исполнением, а клясться нечем?
— Кушина-сенсей, — как-то отстраненно и вкрадчиво произносит Сан, словно подбираясь из засады. — Почему напали на Узушио?
Кушина молчит. Слишком долго, чтобы это не вызывало новый ворох вопросов. С каждым разом, узнавая все больше и больше, Сан думала, что поймет что к чему в этом дивном новом мире с деревнями и электричеством. И каждый чертов раз оставалась в еще большем недоумении. Но ведь это простой вопрос, верно? Кто пришел и вырезал ее клан.
— Деревня скрытого Облака и скрытого Тумана объединившись били в восточный фронт.
— Почему? То, что я видела… Это было похоже на бойню, кто-то вскрыл внешний барьер как консерву и вырезал всех. Это не похоже на захват территории. Кому нужны выжженные земли, когда можно прогнуть…
— Они боялись, — оборвала Кушина. — Они боялись, что Узумаки выведут из игры джинчурики других стран. Но сейчас — мир, и это ровным счетом не имеет никакого значения.
Санран казалось, что она сейчас вскипит. Их дом разрушен и это не имеет значения?!
— По вашему что, нашили круглешки на форму и все, достаточно?! — процедила она.
— Довольно, — ки придавило так, что захотелось спрятаться под столом. — Ты не уполномочена решать эти вопросы.
Сан и кипит внутри, изводится обидой и праведным гневом, и дурнеет от мысли рассорится с Кушиной. Расстроить свою, перечить главе. Отвратительный коктейль своих чужих эмоций, хочется в сердцах выбежать, схватить первого встречного за грудки, и с чувством проораться. Только ее, наверно, за такое снова кинут в камеру. И сдерживающую печать поставят по всем правилам, на спину. Может даже догадаются выкрутить лампочку.
Кушина на ее внутреннюю борьбу смотрит с усмешкой, быстро вбивая в голову здравый смысл. Буквально вбивая: точечным тычком в макушку. Как от этого пол под ними не трескается тот еще вопрос.
— Главное, что ты целая. А то знаю я этих идиотов, придумают всякое… — бурчит Узумаки-старшая, поглаживая то же место, которое била. — Но ты мне расскажи сама что там было.
Сан губы кривит, утыкается глазами в картины на стенах. Кушина же наверняка барьер заметила, и все примочки к нему. Но промолчала.
— А каким вы помните Узу, сенсей? — спрашивает она.
— Суетливым. Ярким, — пожимает плечами Кушина. — Но это было больше дюжины лет назад, не сказала бы, что это осмысленные впечатления.
Сан плывет. Суетливый? Толпы людей, живущих близко, знакомых, открытых. Снующие по узким улочкам торговцы, гомон, громкие и эмоциональные выкрики. Запах жаренной рыбы. Яркий? Закат над водной гладью на фоне огненных деревьев. Бумажные фонари и светящиеся по углам тори в ночи, превращающие дороги в ручейки плавленного золота. Алые волосы вместо знамени.
Красный — цвет-предупреждение. Цвет крови. Цвет, означающий: я опасен. Цвет, кричащий: беги, ибо я вышел сражаться и побеждать любой ценой.
Белые одежды служителей храма, синий огонь в факелах, красные волосы.
— Там ничего не осталось, — сбито бормочет Сан. — Вообще ничего. Я не узнала нижний город… Не потому, что он разрушен, — с горечью говорит она. — А потому, что он изменился настолько, что улиц не сыскать. И знакомых домов. Вообще ничего. Кроме внутреннего барьера, — кривится она, словно ее режут. — Забавно, что люди, сумевшие договориться со смертью, не смогли избежать забвения…
Кушина снова кладет ей ладонь на макушку, заставляя резко замолкнуть.
— Знаешь, я ведь почти не помню Узушио. Только страшную обиду, когда сказали, что мне нельзя возвращаться. Я даже успела забыть о ней. Однажды Мито-сама сказала мне, что… любой человек может жить счастливо, если он полон любви, — она улыбается и смотрит так проницательно, что Сан не удается затормозить. Она хватается за руки как утопающий, хотя, кажется, всегда хорошо умела плавать. Кушина легко усмехается и обнимает. От этого тепло — внутри, под шрамом, под ребрами.
« — Любовь? О, — думает Сан. — Во мне достаточно любви, чтобы утопить несколько деревень. Она любит то, что
ее. Она любит клан, даже если от него осталась одна лишь Кушина. Она любит их науку, беззаветно преданна искусству фуиндзюцу. И она любит их бога. В ней столько любви, что она готова умирать и воскресать ради клана, но будет ли этого достаточно
, чтобы жить ради него?»
От Кушины пахнет вишневым пирогом и сухими травами.
***
— Что-то изменилось, да, но я не могу определить что, — закусила губу Кушина. — Вполне может быть связано с тем ритуалом. Как она выразилась — принятие титула.
— Какаши сказал, словно от нее пахнет смертью, — устало откинулся в кресле Минато. — От Шисуи и остальных, что характерно, не пахнет, хотя они находились вместе. Только одно — в отчете фигурирует та формула в храме…
Кушина вынырнула из-за очередной кучи свитков, сдувая челку со лба.
— Я не слышала раньше ни о каких ритуалах. В смысле, я не слишком много знаю о наших клановых традициях, только в общих чертах. А то, что в храме пахнет смертью… Это нормально. Может она просто провела там больше времени, чем остальные?
— Что-то не сходится, — покачал головой Намикадзе. — Но мне, по правде, некогда этим заниматься. Приглядывай за девчонкой сама.
— Я все еще зла, что этот хваленый план едва не сорвался. Вот придавило бы ей не ногу, а голову, и мы потеряли бы перспективного мастера фуиндзюцу! И чистокровную Узумаки!
— Зато мы выяснили, что это был не Песок, а Облако, — поджал губы Минато. — Знать бы еще что теперь с этим делать…
Узумаки угукнула и споро запечатала кучу на полу в свиток. Тот встал восьмым в ряд.
— Выпишешь мне разрешение на посещение хранилища без наблюдателя? — мурлыкнула она, полюбовно поглаживая краешек бумаги с таким энтузиазмом, что Минато почти захотел себе хенге под этот свиток. И, наконец, отпуск. О, да…
— Пользуешься личными связями в корыстных целях, — добродушно усмехнулся он.
— Бу, конечно! Это же азы нашей профессии, даттебайо, — возмутилась она, старательно сохраняя серьезное выражение лица. Минато посмеялся — актерское мастерство Куши сдала только на третий раз, как он помнил, когда пришлось изображать ярость.
— Будет тебе пропуск, — вздохнул он. — Только все скопом не выноси, а то толку-то от хранилища, опять весь дом в бумаге потонет…
Кушина послала ему воздушный поцелуй и подхватила ближайший тубус, чуть ли не светясь от счастья.
В следующее мгновение ее уже не было в кабинете.
