***
Phantogram — Black Out Days
— Открываем параграф сорок один! Сону подпирает щёку рукой, отворачиваясь к окну и всматриваясь в залитую дождём школьную территорию, по которой то и дело пробегали малявки. Под монотонное бла-бла-бла преподавателя истории, он разглядывает мокрый асфальт, сгорбленные спины, витиеватые ворота, на створке которых катался какой-то придурок из младших классов… На скучающем лице расцветает широкая улыбка, как только глаза цепляют резкое движение распахивающегося чёрного зонта, а под ним полы длинного пальто человека, стоящего мраморной статуей возле машины. Скашивая глаза, Сону замечает, что Сонхун сегодня приехал неожиданно для него рано. На целых десять минут раньше, чем приезжал обычно. И, возможно, у него какие-то новости от Освальда. Возможно, какое-то глупое задание от Нигмы. А, возможно, он попросту соскучился и решил сделать Сону приятное? — Кобблпот! Мистер Кобблпот! — кричит ему в спину преподаватель. Но Сону, решительно схватив свою сумку со стола, вылетает из кабинета, чувствуя, что щёки вот-вот лопнут от улыбки. Он буквально бежит к лестнице по пустынному коридору, видя перед глазами лишь вспышки прошедшей ночи. Кусает губы, вспоминая горячие губы на своей коже и крепкую хватку на бёдрах. Встряхивает головой, едва только воспоминания заходят дальше, мелькая уже его ногами обёрнутыми вокруг усыпанной шрамами поясницы. Он почти вырывает из рук престарелой гардеробщицы свой плащ, отталкивая в сторону мешающихся под ногами малявок. У него через две двери и несколько метров — цель, к которой он не видит препятствий. Плащ натягивается поверх формы на ходу, пока, стуча каблуками туфель, Сону сбегает вниз по ступеням высокого крыльца. Лицо Сонхуна полностью скрыто полями зонта, и Сону всегда было интересно: он хоть что-нибудь под этим всем видит? И что, если опасность будет вне зоны видимости? Но у Сонхуна, видимо, помимо сумасшедшего притяжения и фантастических армейских умений, есть ещё какие-то суперспособности, Сону уверен. Потому, что он не успевает даже прошмыгнуть в ворота, как зонт приподнимается, а недобрый взгляд чёрных глаз окидывает его с головы до пят, отмечая распахнутый плащ. Сону ухмыляется, замедляясь. — Давно ждёшь? — У вас ещё шесть минут урока, — бесцветно произносит Сонхун, отходя на полшага в сторону и открывая дверцу машины, — вы сбежали? — М-м-м, — тянет Сону, кусая губы. — Притворимся, что ничего не было, пока на нас смотрят? Хорошо. Да, я сбежал. Торопился, видишь ли. — Вижу, к сожалению. Я доложу об этом мистеру Кобблпоту. Губы Сону теряют довольную ухмылку и поджимаются. Он хмурится, нехотя забираясь в салон и нетерпеливо стуча пяткой по полу в ожидании Сонхуна. Встал не с той ноги? Сону точно знает, что с правой, он не спал, когда Сонхун уходил от него под утро, позволив себе целый час сна в одной постели. Поднасрал кто-то, пока Сону скучал на уроках? Вполне вероятно, учитывая, что Засс в последнее время наглел и мог скинуть на Сонхуна работу, которая шла вразрез с его обязанностями. Всё-таки звонил Освальд и сказал дурные вести? — Эй? — выдыхает Сону, придвигаясь вплотную, стоит Сонхуну сесть на сидение рядом и захлопнуть дверцу. — Что-то стряслось? — Да, — бросает тот, облокачиваясь ладонями в неизменных перчатках о ручку зонта и глядя вперёд нечитаемо. — Вы сбежали с уроков. — Брось, я так часто это делал, — закатывает глаза Сону, укладывая ладонь на бедро Сонхуна и почти касаясь губами его щеки. — Лучше поцелуй меня. Я, вообще-то, успел по тебе заскучать. Но вместо ожидаемых суховатых губ, Сону получает в ответ тишину и окаменевшее рядом тело, будто начавшее игнорировать его, как было всего ещё пару недель назад. — Хорошо, — сцепив зубы, тихо втягивает он воздух, стараясь пока что не выходить из себя. — Не знаю, что на тебя нашло. Но, если тебе так хочется… Его пальцы пробираются дальше по бедру, слегка сжимая, а губы спускаются мягким поцелуем к челюсти. Но не успевают сомкнуться на бледной коже во второй раз, потому что с тихим скрипом перчаток его оттаскивают за шиворот назад, словно нерадивого зверька. Серые глаза Сону сужаются, а пальцы хватают пустоту. — Не хочешь целовать меня в машине, м? Водитель всё равно немой, какая разница? — Не хочу целовать вас в принципе, мистер Кобблпот. Вся спесь и злоба с Сону смываются, как ведром ледяной воды. Холодеют и немеют конечности так, будто в него только что выстрелили из пушки Фриса. Он чувствует, у него даже сердце, кажется, останавливается на мгновение. Он не ослышался? — Что ты сказал? Но ответа нет вновь. Только идеальный, как неживой, профиль, в который он врезается затянутым влагой взглядом. Только чернота вокруг, которая витала всегда, но этой ночью Сону на секунду всего показалось, что она расступилась, впуская его. — Мне показалось… — проговаривает он побледневшими губами. — Перекреститесь, — возвращает ему сухо его же слова Сонхун. И в обычном своём состоянии, Сону давно бы нашёл тысячу острых словечек, всаживая каждое с наслаждением в чужую голову. В обычном своём состоянии, он придумал бы с десяток путей Сонхуну насолить. Но он так некстати решил раскрыть Сонхуну своё сердце прошедшей ночью. Впустить его в свою тьму. А потому, оказался слишком сломлен и растерян, чтобы ответить хоть что-нибудь, медленно отворачиваясь и опадая спиной о кожаное сидение. Устремляя замыленный взгляд в окно и разглядывая стекающие по стеклу капли, текущие зеркально и по его щекам. Пока по левую руку преспокойно и недвижимо причина этих капель сидела. Сонхун вновь не подаёт ему руки, когда машина тормозит у дома, лишь раскрывает привычно над головой зонт, с видимостью защиты. Лишь идёт рядом, снова тенью. Такой же немой и мрачной. Такой же бездушной и чужой. Он провожает его до спальни, но даже не останавливается, проходя к комнате, отведённой на несколько дней ему. Даже не оборачивается, когда Сону буравит его спину взглядом, пока не захлопывается деревянная дверь. Одиночество, что Сону думал ещё недавно притулилось к его боку, было не таким истощающим, как оказалось желание и мнимая возможность иметь то, что невозможно. Под его пальцами от крепкой хватки жалобно скрипит дверная ручка. Где-то под рёбрами болезненно царапает ещё одно воспоминание прошлой ночи: » — Я приказываю тебе — провести со мной эту ночь,» — сказал он Сонхуну сам. Сонхун приказ исполнил идеально. И кто же в этом виноват?Bring Me The Horizon — i apologise if you feel something
И вот, как он оказывается на последнем этаже школы, в опечатанном когда-то GCPD туалете, с болтающейся на соплях уже клейкой лентой. Оглядывает брезгливо полуживые лица, без особого интереса смотрящие на него в ответ. — Потерялась, принцесса? — тянет парень, развалившийся на подоконнике с косяком в зубах. Его усмешку подхватывает ленивый хрипатый смех ещё нескольких парней, сидящих прямо на грязном холодном полу под раковинами и у кабинок. — Мне сказали, у вас можно взять что-нибудь, — облизывая пересохшие губы, отвечает Сону. Он не то, чтобы был уверен в том, что делает, но совершенно был уверен, что хочет привлечь внимание Сонхуна к себе вновь. Вывести его на эмоции, почувствовать на себе крепкую хватку, даже если он просто будет волочь его из замызганного туалета с торчками. С их первой ночи прошла неделя. Неделя, как Сонхун перестал с ним разговаривать. Неделя, как Сонхун перестал его касаться. Неделя, как Сону рыдает молча в подушку, будто он смазливая домашняя болонка Уэйн, а не наследник Кобблпота. И всё из-за какого-то грёбаного мужика, трахнувшего его один раз так хорошо, что до сих пор сердце к глотке подскакивает. Сону встряхивает головой. Всё из-за человека, в которого он по своей малолетней неопытности и глупости умудрился влюбиться за всё то время, что они проводили вместе. И привязался окончательно после одной только проведённой вместе ночи. Он закусывает до боли губы, чувствуя, как горячая влага поджигает изнутри глаза. — Что-нибудь? — эхом повторяет всё тот же парень с подоконника. — Как Кобблпот может не шарить в наркоте? — Я шарю, — хмурится Сону, сжимая пальцами лямку сумки; он чувствует, как по венам начинает растекаться раздражение и этому парню лучше его не доводить. — Просто не знаю, что конкретно есть у вас. — Всё, кроме тяжеляка. Ты за чем вот сюда шёл? Наверняка же в твоей головке богатенькой были варианты? Сону не к добру вспоминает о подаренном отцом ноже бабочке, инкрустированном изумрудами. Остром и уже не раз пущенном в ход. Взрезающем глотки нерадивых уродцев, глаже, чем масло. Сону злится — и это ни чем хорошим может не кончиться. Ни для кого из них. — Просто дурь, — сквозь зубы проговаривает он. — Вряд ли у вас есть что-то годное из таблеток. Так что обойдёмся для начала травой. Если, конечно, и она у вас не с пустыря за школой сорвана. Он знает, что деловые и серьёзные ребята за такие слова уже давно оттаскали его за воротник дорогой рубашки, как дрянного щенка, даже несмотря на то, что он Кобблпот. Но на него смотрят лишь недобро, предупреждающе. Мысленно, наверное, ядовитый язык вырезают, скармливая подвальным крысам. Но цокают языком, протягивая мозолистую ладонь первой. — Деньги вперёд, Кобблпот, — спрыгивая с подоконника, парень делает шаг вперёд, возможно, думая, что спугнёт этим. Но Сону лишь шагает навстречу, протягивая зажатые в пальцах подготовленные заранее купюры. — Я знаю цену, — бросает он, сужая глаза и всматриваясь в опасный оскал, из которого струился дым. — Что? — Цена для всех разная, Кобблпот, — словно нарочно растягивает его фамилию по слогам парень, перебирая изо рта пальцами косяк и оглядывая деньги в ладони Сону. — Вдвое больше для таких, как ты. — За простую траву?! — вскидывается тот, сгребая жалкие купюры в кулаке и дёргаясь вперёд. Оставаясь правда на месте, потому что с пола, словно долговязые тени, подниматься начинают остальные, устремившие теперь полумёртвые взгляды на него, как на кусок сырого мяса. Сону чертыхается. Какими бы нариками эти ребята не были, как бы он умело с детства не обращался с ножами, — вывезти сейчас ему не удастся никак. Кошелёк из змеиной кожи пустеет ещё на несколько купюр. Не то, чтобы существенно для Сону, или тем более его отца, но морально подгажено конкретно. А у него в эти дни с моральным состоянием и без того дерьма навалено. — Траву, — рыкает он, когда деньги оказываются в кармане джинсов парня, делающего новую затяжку. — Роб, — кивает тот себе за спину. — Дай малышу то, что он просит. Сону даже проглатывает это прозвище из гнилого рта. Разберётся когда-нибудь позже, если этот парень доживёт до его правления чёртовым городом. Если доживёт сам Сону и в самом деле не решит скуриться и снюхаться из-за грёбанной невзаимной первой влюблённости. — Приходи ещё, Кобблпот, — хрипато посмеивается парень, взмахивая на прощание ладонью, едва только в сумку Сону попадает пакетик травы. — С тобой приятно иметь дело. Это не взаимно ни разу, и Сону лишь молча разворачивается на пятках, стуча каблуками лакированных туфель по грязному кафелю, прочь из недо-притона. Приводить в действие план, в котором он сам не до конца был уверен. Зато уверен был точно в одном: недели ему по горло хватило страдать по взрослому ублюдку, решившему трахнуть его, прикрываясь приказом, и отвалить, изображая непричастность. Кобблпоты, как минимум, подобного не прощают. А, как максимум, добиваются своего любой ценой.The Neighbourhood — Afraid
Правда перед этим им приходится терпеть неведомую кучу херни, которую они, так уж выходит, заваривают порой первыми. Но, если результат будет стоить того, Кобблпоты потерпят. Так Сону, стиснув зубы, терпит очередную молчаливую поездку в машине с Сонхуном. До секунды знает сколько минут занимает их путь от школы домой. Сколько шагов от машины до главных ворот и крыльца. На какой ступеньке скрипит жалобно лестница под тяжёлыми ботинками Сонхуна. Как втягивается разозлённо носом воздух, стоит лишь небольшому пакетику выпасть к ногам Сону, пока он делает вид, что достаёт из сумки звонящий телефон, с отправленным ко времени фейковым дозвоном. У Сону на затылке волосы шевелятся от грозного дыхания, а губы так и тянутся в довольной ухмылке, но он не подаёт виду, поднимаясь на этаж и направляясь, как ни в чём не бывало к своей спальне, говоря в динамик сухое «алло?» тишине на том проводе. Охает удивлённо и едва не вскрикивает из-за грубой хватки на локте и толчка, с которым влетает в свою комнату, открывая собой же деревянную дверь. Грубо. Жестоко. На колене наверняка будет синяк, но Сону стерпит и это… — Какого хрена ты себе позволяешь?! Кричит он, надевая на себя разозлённую маску и разворачиваясь к Сонхуну, в чьих глазах не просто непроглядная ночь, а сама бездна, выплывшая прочесть Сону пару нравоучительных лекций. В диафрагме что-то сладко и предвкушающе вздрагивает. — Хотел бы я спросить тебя о том же, — не своим голосом рычит Сонхун, захлопывая за собой дверь и подходя вплотную к Сону, чтобы схватить его за хлопковый воротник форменной рубашки. Хруст кожаных перчаток встряхивает Сону куда сильнее, чем чужие сильные руки. — Убери руки, — тем не менее шипит злобно Сону, изо всех сил стараясь скрыть свои эмоции, вот-вот жаждущие взять верх. — Я скажу отцу… — О том, что нюхаешь? Скажи. Я с радостью выполню его приказ и запру тебя в подвале с настоящими крысами на пару дней. Сонхун будто тьмой даже выдыхает в его лицо, но всё, о чём Сону может думать: полные губы, побледневшие от злости, в нескольких миллиметрах от его. Голову туманит от полученного адреналина и так удачно разворачивающегося плана, крепких морских духов, скрипа чёрных перчаток рядом с нежной кожей его личика и рык, что кажется пробирается в подкорку. Но он заставляет себя встрепенуться. Сбросить наваждение и следовать собственному плану, который только-только начал приходить в действие. Сдаться вот так — рассыпавшись в руках Сонхуна безвольным хрустальным бисером ему под ноги…это не то, что нужно Сону. Рассыпаться в этой спальне прямо под ноги должен не он. Только мысли об этом помогают ему прийти в себя и, сжав челюсти, он тщетно пытается стряхнуть хватку Сонхуна с воротничка. — Пусти. — Откуда у тебя это? — не сдаётся Сонхун. — Благодаря Освальду я знаю всех, кто толкает это в городе. Где ты успел раздобыть это, если я постоянно слежу за тобой? — Ты-то? — хмыкает Сону, вскидывая деловито острый подбородок. — Да тебя полдня со мной нет. Я в школе могу хоть потрахаться с кем-нибудь посреди коридора — ты узнаешь об этом, только если слухи пойдут по городу! Он с остервенелым наслаждением выпаливает эти слова в лицо Сонхуна, наблюдая, как убийственная чернота в матовой радужке начинает расползаться дальше. Сону сначала так кажется. Лишь через пару секунд он осознаёт, что чернеют вовсе не белки глаз Сонхуна, а всё в его глазах. От банальной нехватки воздуха из-за длинных пальцев, обернувшихся вокруг его хрупкой шеи. — Кх… Сонхун даже не моргает, когда сдавливает горло сильнее, отчего серые глаза Сону закатываются невольно, становясь стеклянными, а ресницы трепещут. Ему не хватает сил и ясности сознания схватиться за чужое запястье, но последней пролетает единственная мысль: что умереть от рук Сонхуна в собственной спальне, где они трахались несколько дней назад — наверное не так плохо? Воздух с болью врывается в его глотку, а колени на этот раз действительно сильно разбиваются о деревянный пол, не спасая от удара даже мягкостью изумрудного ковра. Сону не падает лишь потому, что вовремя выставляет трясущиеся руки, опираясь ладонями в пол и хрипато хватая до жадных свистов ртом воздух. — Твой отец переломил бы тебе шею, не досчитав даже до одного, — раздаётся сверху суровый бесцветный голос. — Скажи спасибо, что я — не он. И считай это первым и последним предупреждением. Ещё раз увижу у тебя вещества — убью и буду просить милости за то, что спас Короля Готэма от гниющего позора, в лице единственного наследника. Не дожидаясь ответа, Сонхун уходит из спальни Сону, снова громко хлопая дверью. Скрежеща ключом в замочной скважине, как скрежещут, заводясь по новой, в голове Сону шестерёнки. Воздух постепенно наполняет болезненно лёгкие, а темнота перед глазами расступается. И Сону бы притихнуть, не выкрутасничать больше. Забыть о Сонхуне вовсе и просто жить дальше, глядя в своё светлое мрачное будущее. Но губы его, возвращая цвет, тянутся в плотоядной и нездоровой ухмылке, пока взгляд ещё размытый скользит по запертой наглухо двери. С небольшими издержками, но его план работает. А боль…что ж, он согласен потерпеть её ещё немного. Он ведь, всё-таки, Кобблпот.***
Проходит ещё одна мучительная неделя безмолвных поездок домой, поджатых в недовольстве губ и болящего от тонны мыслей мозга, пока шанс снова вывести Сонхуна на эмоции не ложится в руки Сону козырными картами. Он даже шутит в своей голове про карту Джокера, но шутка быстро стирается в его голове, потому, что даже Джокер рядом не стоял с его очаровательной гениальностью и жестокой изощрённостью. К тому же, Джокер всё равно был мёртв, а какие с мёртвых конкуренты? — Мне придётся уехать в Бладхейвен всего на несколько дней, — говорит одним вечером за ужином Освальд, расстроенно вздыхая в сторону сына. — Эдвард последит за тобой, у него сейчас как раз неделя бумажной работы на дому и разборки с одной из группировок, что снова вылезли по старой памяти Фиш. Так что, малыш, слушайся, пожалуйста, его и Сонхуна. И будь душкой, как и всегда, хорошо? — Конечно, папа, — кивает послушно Сону, не одаривая скептично смотрящего за ним Сонхуна и лёгким взглядом. И это было почти самой лучшей для Сону новостью, если бы не оставшийся дома Нигма. Дела ему до сына своего мужа, конечно же, было не больше, чем до мельтешащей за занавесками мухой, несмотря на всю важность наследия, но он, так некстати для Сону, был слишком внимателен и проницателен. Наблюдателен и хитёр. И услышанные там и сям пара лишних слов, замеченные пара лишних взглядов и прикосновений, обязательно навели бы его на верные мысли. О которых Сону предпочёл бы, чтобы пока никто не знал. Но, брошенное ему невзначай следующим же вечером: — Тебе не пять, во-первых, карапуз, а во-вторых, у тебя всё равно есть твоя неизменная мрачная нянька-убийца. Так что, давай-ка тут как-нибудь сам, а потом просто скажем Освальду, что оба жили в любви и гармонии, ага? И молниеносно отъехавший от дома грязно-зелёный Плаймут Гранд Фьюри, едва ли не подбрасывают его от переизбытка эмоций, пока он наблюдает за удаляющейся машиной из окна своей, по-прежнему запертой, спальни. Целый дом, снова, только для них с Сонхуном и прислуги. И несколько дней для того, чтобы развернуть на всю катушку и красочно завершить грешный и грязный план. Он достаточно был тихой паинькой, чтобы немного замылить острое око пристальной слежки, наставало время для очередной встряски.Sohodolls — Bang Bang Bang Bang
Сону не ждёт долго, и уже следующим утром, разве что не открывая дверь в класс с ноги, творит, что только его тёмной душеньке угодно, не заботясь о последствиях. Освальду никогда не звонили из-за учинённых сынишкой беспорядков, прекрасно зная, как тот реагирует на подобное, и как покачиваются плавно после повешенные на его недовольстве учителя. А потому, если скандалы, хоть и редкие, не удавалось урегулировать внутренними силами, первой и сразу тяжёлой артиллерией, шёл звонок Сонхуну. И это именно то, что Сону и нужно этим пасмурным утром, пока он втаптывает чью-то сумку в грязный туалетный пол. — Мистер Кобблпот! — кричит учитель из дверного проёма, сочувственно разглядывая какую-то девчонку, повисшую на руке Сону. — Да что же с вами стряслось…мы ведь будем вынуждены… — Звони! — кричит тот, отравляя широкой ухмылкой. — Не могу дождаться. Он произносит это так, что и сам пугается изменённой манеры речи и звука голоса. Шипяще опасный, по-змеиному угрожающий и немного дикий. Такой же, как взгляд, с которым он обращает свои темнеющие серые глаза на невинную жертву, тихонько скулящую возле его ног. Её растрёпанные волосы собраны в небрежный комок, зажатый в его тонких пальцах, колени под съехавшими гольфами сбиты о порозовевший от крови кафель, а лицо искажено молчаливыми рыданиями, с подтёками дешёвой туши. Сону не дурак, и не стал выбирать себе в сопутствующий ущерб кого-то из ребят. Даже самый дохлый и непригодный по виду парнишка в их школе, однажды мог стать очередным Нигмой или Джокером, и либо стать врагом, либо хорошенько пригодиться. Но девчонки… — Второй Барбарой или Айви никому не стать, милая, — воркует он, дуя тёмно-розовые губы и склоняясь ближе к заплаканному лицу. — А, живя в Готэме, защищать себя нужно уметь с ясель. Иначе всё, что тебя ждёт — это… Под внезапный визгливый крик боли, он протаскивает девчонку прямиком за волосы к распахнутой кабинке и, не скупясь на силу, с размахом размазывает аккуратно-вздёрнутый носик по белоснежному фарфору, мгновенно вспыхнувшему ярко-алым из-за хлынувшей крови. — Вот видишь? — пытается он перекричать оглушительный визг. — А будь ты чуточку сильнее, не позволила бы мне даже схватить себя. Жалкая. Он кривится, отпинывая её ногу со своего пути и едва сдерживается от того, чтобы наступить ещё и на неё, впитывая в себя беспрестанный ор, как живую музыку. Бледнеющее от ужаса лицо учителя лишь добавляет красок в его коктейль наслаждения и предвкушения скорой встречи с разъярённым Сонхуном. — Уже позвонили? — интересуется он, нарочито невинно хлопая длинными ресницами. — Просто, знаете? Я так устал. И было бы неплохо, если бы меня сейчас забрали домой. Порки — это весело, — подмигивает он напоследок, протискиваясь меж женщиной и дверным косяком. Стирая улыбку вмиг, стоит только глазам его встретиться неожиданно с полыхающим янтарём. — Какая встреча, — тянет Сону, показательно заводя руки за спину и игнорируя охающую толпу, собравшуюся в коридоре. — Что, принцесса? Идёшь в женский туалет, как и полагается? Ты прости, я немного там намусорил… — Что она тебе сделала? — хмурится Чонвон, однако не решается подойти ближе. Это забавляет Сону. Напыщенная суровость, но такой голый и уязвимый страх перед ним. — Попалась под руку? Иногда такое происходит, если я не в духе. — Весь в отца. — О! — охает Сону, вдруг прикладывая ладонь к груди и пугая этим до дрогнувших плеч Чонвона. — Благодарю за комплимент, Уэйн. Уверен, это было искренне. Но Чонвон на это решает ничего не отвечать и, под ехидной усмешкой, пробирается сквозь ребят в туалет, спеша на крики. Как самый настоящий герой. Сону морщит нос в отвращении и стучит каблуками по каменному полу, удаляясь прямиком к кабинету директора, в котором, точно знает, его уже заждались. И в который за ним вот-вот придут, чтобы забрать домой и отчитать, как следует. У Сону от одних лишь мыслей сладко тянет в низу живота, а дыхание спирает, совсем как тогда, когда Сонхун решил проучить его за вещества посреди спальни. Конечно, за расквашенный нос какой-то девчонки Сонхун не станет угрожать ему подвалом и пытаться спустить шкуру, но Сону найдёт для себя прелесть и в этом. Главное остаться наедине, а там… — Тридцать девять часов, — чеканят ему, подходя с каждым шагом ближе, потому что Сону замирает посреди коридора, так и не дойдя до нужного кабинета. — Меня не было в городе тридцать девять часов. Звон от пощёчины оглушает не так сильно, как понимание того, что это видят зеваки, слоняющиеся на перемене возле окон и дверей классов. Сжимая за спиной покрепче пальцы, Сону выдерживает удар, вздрагивая лишь плечами и немного прикрывая глаза. Он смотрит в разозлённое до побеления лицо отца с толикой стыда и тонной непонимания. Не находя за его спиной привычно мрачной тени.Emily Browning — Sweet Dreams
— Где… — У тебя неделя домашнего ареста и обучения, Сону, — сквозь зубы цедит Освальд, надевая обратно перчатку на ту руку, которой оставил след на нежной щеке сына. — И никакого сладкого. — М-мне уже давно не пять, — бормочет опешивше Сону, смаргивая внезапно собравшиеся на ресницах слёзы. — А судя по поведению, тебе даже не три. Это не обсуждается. В машину. Прямо сейчас. Он разворачивается на пятках скорее на автомате. Не совсем понимая, что делает и как двигается. Чувствуя лишь спиной сверлящий взгляд отца и жгучую боль в груди. А ещё, впервые за долгое время, странный тупой страх, бьющий в затылок. Не то от того, что Сонхуна рядом нет, не то от такого Освальда, что слишком редко перед ним показывается в столь суровом настроении. Сону понимает, что плачет уже без остановки, когда выходит на улицу и прохладный ветер касается влаги на бледных щеках. Когда размытый взгляд его цепляется за чёрную машину у школьных ворот и не стоящую перед ней фигуру в чёрном пальто. Повторный вопрос застревает в горле, он не решается обернуться к отцу и спросить про Сонхуна ещё раз, будто если он повернёт голову, то непременно встретится лбом с дулом пистолета. Но вопреки его страхам, Освальд отходит чуть дальше и молча садится в припаркованную машину впереди, даже не глядя назад и хлопая слишком громко дверцей, почти защемляя полы своего пальто. Сону замирает на миг перед машиной своей, глядя в собственное отражение в чёрном тонированном стекле. Разбитое, потерянное, заплаканное. С пустотой и разочарованием в серых, как небо над головой, глазах. Он сглатывает, касаясь пальцами ручки и отпирая дверцу, чтобы скользнуть пристыженно в салон, слыша уже, как за спиной собираются довольные зеваки, украдкой посмеиваясь в своей крысиной манере. И дёргается всем телом, резко разворачивая голову, как только понимает, что на сидении не один. Облегчение и обида одновременно захватывают маленькое влюблённое сердце, разделяя надвое. — Ты… — Я знал, что меня ты слушать не будешь, — встречает его взгляд бесчувственной бездной Сонхун. — Мне позвонили, как только ты столкнул кого-то с лестницы, прежде чем схватить девчонку. — Предатель, — чуть слышно срывается с губ Сону. — Пусть так. Словно сквозь толщу воды, он слышит знакомый скрип кожаной перчатки, а после ощущает и прохладное прикосновение. Сначала к подбородку, который приподнимают, чуть поворачивая лицо. После к горящей всё ещё от хлёсткого удара щеке, проводя по полыхающей коже большим пальцем. — Тебе нужен лёд. Сону нужен был Сонхун все эти дни. — Ничего мне не нужно, — произносит он негромко, сглатывая очередной ком слёз и выворачивая голову из несильной хватки, чтобы отвернуться. Он готов был терпеть ради того, чтобы заполучить Сонхуна. Но стоит ли это всё действительно такой боли?***
Tommee Profitt, brooke — can't help falling in love (DARK)
Сону отказывается от обедов и ужинов, позволяя оставлять у двери лишь завтрак, в знак одного лишь ему ведомого протеста. Освальд предлагал оставить сына без еды на несколько дней вовсе, потому, что Кобблпоты никогда не трогают кого-то без видимой на то причины. Учинять беспорядки и сеять боль и хаос — никогда не было в их интересах, за этим всегда должна была стоять какая-то цель. Сону же, сцепив зубы, старался не высказать о своей цели, которая, вообще-то, у него была. Спас ситуацию Нигма, неожиданно вклинившийся в разговор, вероятно, чтобы не досталось ещё и ему за то, что не уследил. Его невзначай сказанные слова о том, что Освальд пожалеет сам, если сына придётся после лечить от подобных голодовок, подействовали, несмотря на то, как зол Кобблпот был по прибытию домой. Но Сону голодать начал и без подобных запретов. Потому, что что станется с девчонкой? Возможно, как только ей вправят нос, она станет даже красивее? Не то, чтобы Сону в самом деле запоминал её внешность, но в его глазах, на пути к его цели, этот сопутствующий ущерб должен был стоить чего-то…а по итогу, из-за какой-то слабачки, несумевшей дать ему отпор, он не получил ничего, кроме недельного ареста и прилюдного позора. Когда на четвёртый день Нигма выходит из его спальни после проверки домашних заданий, Сону в очередной раз напоминает ему о том, что ему не нужно приносить под дверь ужин. На что получает в ответ сухое: «я передам кухне», как и во все предыдущие дни и спину в зелёном пиджаке, удаляющуюся к лестнице. Он успевает принять душ и, сбросив к ногам полотенце, начать переодеваться в ночную пижаму, когда тихий стук в дверь застаёт его врасплох. Он игнорирует его раз, другой, пока просовывает руки в рукава из изумрудного шёлка, но стук не прекращается. И Сону предполагает, что сделает с глупой служанкой, не послушавшейся Нигмы, если тот в самом деле передавал что-то в кухню. — Проваливай, — выдыхает он, обнаруживая за дверью Сонхуна, склонившего голову к плечу. Только вот запереть дверь обратно мешает вклинившийся железный мыс грубого ботинка. Сону невольно думает о том, что было чуточку лучше, когда его запирали на ключ. Но вовремя вспоминает, что ключ как раз и находился в руках того, кого видеть он сейчас не хочет совсем из-за глубоко засевшей обиды. — Твой отец интересуется, почему ты отказываешься от еды, если он позволил тебе питаться трижды в день, — слегка напирая, Сонхун всё же входит в спальню, заставляя Сону раздражённо цокнуть языком и отойти к кровати. Дверь закрывается за его спиной с едва слышным щелчком проворачиваемого ключа, на звук которого Сону мгновенно реагирует оцепенением и замершими над первыми пуговицами пижамной рубашки пальцами. — Я не голоден, — сглатывая, произносит он, слыша за спиной тихие шаги. — Играешь на его нервах, будто бессмертный, — понижает голос Сонхун, оказываясь совсем близко. — Он просил передать, что ему нужно вернуться в Бладхейвен и доделать то, что он не успел на днях. — Он мог бы сказать об этом и сам. — Спешил. — Как обычно… — Нигма уехал следом за ним пару минут назад. Эти слова оказываются словно магическими. На них Сону оборачивается с вопросом, застывшим в серых глазах, смотрит снизу вверх в ожидании, утопая безвольно в расползающейся темноте напротив. Роняет руки вдоль тела, когда пальцы его на жемчужных пуговицах заменяют чужие. Не облачённые в неизменную чёрную кожу перчаток. Сону прикипает жадным взглядом к бледной израненной коже, неторопливо продевающую пуговицы в петли. — Решил поиграть в Альфреда? — пересохшими губами шепчет он, не отводя глаз от обнаженных рук. — Я тебе не какой-то там смазливый Уэйн. Усмешка над его головой окутывает холодом, пробираясь под кожу и сцепляя жгутом позвоночник. — Именно поэтому, я работаю на твоего отца. Сону перестаёт дышать, когда руки Сонхуна оказываются у его живота. Он рискует и бросается вперёд, вдогонку своим чувствам, умчавшим далеко за грани адекватности, накрывая холодные ладони своими. Поднимая на Сонхуна открытый и беззащитный взгляд: — Я скучаю по тебе. — Поэтому пытался прогнать? — острая усмешка Сонхуна взрезает Сону сердце, но рук однако своих он не убирает. — Отец всегда говорил что Кобблпоты получают всё, что хотят, — с горечью произносит Сону, лишь крепче сжимая длинные пальцы, по-прежнему держащие его за полы незастёгнутой до конца рубашки. — Но это такая ложь. — Почему же? — Потому что я хочу тебя. Сонхун непозволительно и опасно близко. Их руки слишком долго соприкасаются, как и глаза неотрывно следят. И Сону не сказал, кажется, ничего нового, потому что реагирует на это Сонхун лишь с кривоватой усмешкой: — Как очередной детский каприз? — Хотя бы поцелуй, — сдаваясь, опускает всё же взгляд Сону. Не отвечая прямо на неприятный вопрос. Ожидая уже, что не получит ничего вновь, кроме насмешки, щелчка по носу и холода, скользящего вокруг и каждый раз мимо. Но ошибается, потому что скользит по коже его прохладная ладонь, пробираясь под изумрудный шёлк и накрывая выпирающие рёбра. По лицу хмурый, изучающий взгляд чёрных бездн, склоняющихся всё ближе. Сону боится поднять глаза и едва дышит, ловя губами ледяной воздух из чужих уст: — Столько усилий ради того, чтобы в итоге быть довольным всего лишь поцелуем? Он задыхается, потому что хочет, так сильно хочет сказать, спросить, накричать. Но рот его затыкают долгожданным и прошенным поцелуем, сжимая сильнее тонкую на рёбрах кожу и притягивая ближе. Сгребая второй рукой до треска дорогую ткань, чуть скрывающую хрупкое тело. Встать бы на цыпочки, вскинув к жилистой шее ладони и сцепив их вокруг неё. Кинуться в ответ со всем рвением, нетерпением и чувствами, искусывая бледные губы. Но Сону, онемев, стоит на месте и всё, что может: это смотреть в затягивающую черноту глаз Сонхуна, пока тот лишь крепче жмётся к его губам и дальше заползает рукой под тонкий шёлк пижамной рубахи, опутывая теперь руками узкую талию. Он запутался, сбит с толку и самую малость напуган. Внезапным порывом и сменой эмоций. Не успевает даже в себя прийти, как поцелуй быстро кончается. Губы Сонхуна исчезают с его, но не торопится исчезнуть он сам, нависая над Сону мрачной тенью, от которой не сбежать. — Поцелуй? — повторяет он в приоткрытый безвольно рот, приподнимая вопросительно густые брови. — Ты уверен?Nirvana — Something In The Way
— Я не знаю, — вдруг совершенно честно отвечает Сону. Пропадая в сжимающих его крепко руках, тяжёлом взгляде и холодных губах, так близко к его. Всё ещё ощущающихся на его. У него ведь был целый план. У него ведь было столько путей к его исполнению. Его, как открытую книгу, оказывается, пролистал Сонхун, просто позволяя в какой-то момент всему происходить. Но не забывая ни на секунду о том, кто на самом деле ведёт. — Ещё три недели назад ты готов был наброситься на меня в машине, — усмехается Сонхун, подталкивая Сону к постели и упирая в неё задней стороной бёдер. — А сейчас смотришь испуганно. — Я не понимаю… — Я тоже сначала не понимал. Сону растеряно наблюдает за тем, как Сонхун, легко подхватывая, усаживает его на край кровати, располагаясь меж расставленных ног. Кромешная тьма в голодных глазах уже не топит в себе, она настораживает и предупреждает. Но Сону, медленно моргая, сменяет фокус на непривычно растрёпанную чёлку, внезапно чуть порозовевшие скулы. Сильный и непрошибаемый, холодный и неприступный, годами выученный боец, умеющий едва ли не муху на лету ловить, стоял сейчас меж ног эгоистичного мальчишки, вроде бы выигрывая в этой безмолвной и необъявленной игре без правил, а вроде и проигравший, позволив себя, во второй раз приручить. И он вполне может взбрыкнуть и уйти. Усмехнуться вновь, разрывая сердце Сону окончательно и бросая его к босым ногам. Но он лишь накрывает худые бёдра широкими ладонями, впитывая жадно растерянность и покорность из распахнутых серых глаз. — Всё ещё поцелуй? — повторяет, уточняя Сонхун, и вминает посильнее пальцы в молочную кожу до срывающегося с розовых губ томного выдоха и короткого: — Да. — Так удивительно мало хочешь теперь… Сону хочет трогать. Выточенное, словно из камня, лицо: ровный нос, что Сонхун так нагло совал в его дела, высокие скулы и полные губы, целовавшие его грубо, но чувственно. Тёмные прядки сегодня так приятно неуложенных волос, мягко падающие на чёрноту убийственно суженных глаз. Широкие плечи и вздымающуюся от глубоких вдохов крепкую грудную клетку…всё, до чего только дотянется. Но запястья его вскинутых рук вдруг оказываются в плену длинных пальцев, болезненно давящих. — Руки, — командует Сонхун. — Я хотел всего лишь… — запинается Сону. — Я просто хотел коснуться. — Не сегодня. И то, каким командным тоном это произносится, заставило бы колени Сону подогнуться, стой он на своих двоих. И какое же счастье, что Сонхун так предусмотрительно усадил его на постель. Он заводит руки Сону ему за спину, позволяя упереться ладонями в изумрудное покрывало, и возвращает теплеющие постепенно пальцы на голые бёдра, оглаживая непривычно ласково. Проходясь подушечками по ещё нежно-розовым своим же следам на молочном чувствительном полотне. Склоняется снова вперёд, ближе к ожидающему его личику, но останавливается, непонимающе хмуря брови, когда слышит тихое: — Не в губы. — Что? — Я хочу поцелуй, — шепчет Сону. — Но не в губы. Усмешка, от которой он думал разорвётся к чертям его сердце, действует однако совершенно иначе. От неё вспыхивает что-то внутри, потому что она не кажется ему холодной. Она тихая, угрожающая и больше похожая на опасный оскал. Но такая многообещающая и манящая… — Куда? Сону приходится приложить остаток сил, чтобы отстраниться от Сонхуна и отклониться немного назад. Чтобы одним лишь взглядом, брошенным вниз, показать ему — куда. А после развести пошире ноги, приглашая и ожидая. Бледная кожа давно вернула себе ровный оттенок, стерев отпечатки Сонхуна, как и не было, и Сону нестерпимо хотелось вернуть их. И был ли способ лучше? — Не знай я, кто твоя мать, — хмыкает Сонхун, неторопливо опускаясь перед Сону на одно колено, — подумал бы, что это ты сын Кошки. Такие же повадки, уловки. Разве что в разы грязнее. Сону ничего не отвечает на это. Во-первых, потому что в пустой голове, где гуляют похоть и ветер, не нашлось бы сейчас ни одной здравой мысли. Во-вторых, потому, что как только сухие тёплые губы касаются чувствительной кожи бедра, Сону забывает о том, как говорить в принципе, несдержанно выстанывая что-то неясное и ощущая, как дрожью пробивает всё тело. — Ещё, — чуть слышно бормочет он, ловя смазано затягивающую в себя тьму. Его ресницы трепещут, и веки смыкаются, не выдерживая, потому, что с новым прошенным поцелуем, кожи слишком внезапно касается влажный язык, окончательно выбивая сознание из колеи. Сону запрокидывает голову, больно закусывая нижнюю губу, чтобы хотя бы постараться подавить стон, когда последующие поцелуи выпрашивать неожиданно не приходится. Кулаки его до хруста сгребают изумрудное покрывало за спиной, тщетно пытаясь удержать дрожащее тело. Сонхун грубовато сдавливает прохладными пальцами его колени, не позволяя свести ноги. Лижет призрачные следы своих укусов и пальцев от первой ночи. Целует, вбирая молочную кожу в рот и оставляя следы новые, более яркие. Выдыхает горячо, ощущая волнами накатывающую на Сону дрожь, вот-вот норовящую уронить его на постель. И, едва только губы Сонхуна впиваются в ещё нетронутое бедро, Сону всё же опадает на спину, стягивая покрывало под собой сильнее, словно в агонии пытаясь удержаться хотя бы за что-то. Потому, что за Сонхуна — нельзя. С каждым поцелуем, подбирающимся по бедру выше, к кромке белья, единственного скрывающего сейчас его, кроме незастёгнутой рубашки, Сону ждёт, что Сонхун одурачит его. Ждёт подвох и предательство вновь. Не может расслабиться и насладиться лаской, как следует. И ни чуть не удивляется, когда Сонхун действительно отрывается от него. Но не скрывает удивления, когда понимает, что делает тот это, только для того, чтобы снять с себя тугую водолазку, освобождая фарфоровую изрисованную шрамами кожу. Чтобы, подхватив ноги Сону под коленями, уверенно закинуть их на свои широкие плечи и удобнее устроиться меж раскинутых безвольно ног. — Дьявол… — стонет Сону, ощущая на внутренней стороне бёдер жалящие укусы. — Тот ещё искуситель, — бормочут в его влажную кожу, припадая следом губами к ней вновь. На остатках сил и крупицах здравого смысла, меж участившихся и усилившихся ласк, Сону шепчет запальчиво единственное, что крутится на немеющем языке: — Не уходи. Пожалуйста. Прежде, чем утонуть в ощущениях, слышит в ответ рычащее: — Не сегодня. И пропадает в ярких вспышках под сомкнутыми веками.