***
Snow Ghosts — Lied
Солнце снова непозволительно яркое для Готэма. Настолько, что Чонвон даже боится смотреть в небо, когда выходит на улицу в обеденный перерыв. Всю неделю, с каждым новым днём — его страх растёт. Страх, которого он прежде не знал. Колющий кожу, зарывающийся в волнистые волосы на затылке, мешающий дышать, ледяными цепкими клешнями держа за горло. Страх, что где-то неподалёку — Джей. Что за каждым его вдохом и действием наблюдают тёмно-зелёные глаза, теперь такие знакомые и очевидные. Пока сам он наблюдает за звонко смеющейся малышкой, кружащей вокруг учительницы вместе с одноклассниками. Элизабет всего восемь. Барбара пока ещё ограждает её, как и Брюс Чонвона, от всего дурного, чего только может. Заплетает золотистые локоны в забавные кудельки на голове с несуразными белыми бантиками, подвязывает на тонкой шейке кружевной воротник, украшая школьную форму, возит даже на машине красного цвета, так жутко выделяющейся в сером и мрачном Готэме. Чонвону теперь правда интересно — будет ли так всегда? Или изумрудные глаза малышки, что вдруг обернулась и застыла под его внимательным взглядом, однажды увидят чей-то изрешеченный ею же труп, а маленькие пока ещё ладошки, однажды будут держать пистолет в руках? Оберегая Элизабет от внешних демонов Готэма — сможет ли Барбара уберечь свою дочь от демонов, что дремлют ещё внутри? Ведь вряд ли ген Джокера передался только в зелени распахнутых глаз, кукольном личике и бледной коже. Чонвон встряхивает головой и бездумно машет малышке рукой, собираясь уже уйти в тень. Но застывает. Примерзает к месту, не в силах отвести глаз от расплывающихся в широченной улыбке розовых губ с крошечными за ними зубками. Элизабет улыбается ему радостно и счастливо, но чертовски жутко и угнетающе одновременно. Так, как порой Юнги ему улыбался, нагло вваливаясь в особняк Уэйнов. Как улыбался неделю назад Джей. На всякий случай, Чонвон всё же озирается по сторонам. Сверлит глазами дальние кусты, в которых порой курят травку старшеклассники, верхушки бетонного забора, даже ветви искорёженных деревьев. Натыкается на свою беду лишь на испепеляющий взгляд серых глаз, что смотрят на него из тени огромного чёрного зонта. Солнце Готэма, радовавшее Чонвона до этих дней — теперь ему не мило тоже. Он в какой-то мере даже завидует Кобблпоту, над которым его неизменный страж держит зонт. Ему бы сейчас тоже не помешало под чем-то укрыться. Но выбора не много и Чонвону приходится просто скользнуть на пустые скамейки заднего двора, рядом с прикрытыми дверьми школьной столовой. В нормальных городах и школах — на обеде шум и гам, звон тарелок, чавканье и давящийся смех. В Готэме же — лишь шипящие кучки по углам, дорожки в туалете, и только свора младшеклассников, что ещё не научились менять леденцы на доллары, а доллары на оружие или дозы. К кому из них примкнёт Элизабет уже через пару лет, учитывая, что мать её — глава оружейного района Готэма и в прошлом серийная убийца, а отец — Джокер? У Чонвона этот факт на зубах свербит. Так рассказать кому-нибудь хочется, спросить — не знает ли кто ещё? Обсудить, ужаснуться, предостеречь…некого. Некому. Потому, что тайна эта — не его. Потому, что он не думает, что Джей сильно обрадуется, узнав, что Чонвон языком мелет, словно Аркхэмский выходец. Потому, что Чонвон отчего-то Джея вот уже неделю слушается и о встрече их — послушно молчит. Всё это нагоняет ненужные и такие колючие воспоминания, выжигая янтарные глаза похлеще солнечных лучей горечью слёз. Единственный, кому Чонвон мог довериться, зная, что это не попадёт отчётной бумагой на стол отца — был его старший брат. Но Чимина больше нет. И Чонвону, как истинному Уэйну, приходится пережёвывать в себе всё в одиночку. Даже, если в теории, ему и впрямь всё же есть кому обо всём рассказать…***
Постучать в дверь кабинета отца оказывается сложнее, чем Чонвон представлял. Именно сейчас, когда он собрался с силами и полон решимости попросить Брюса показать ему дело об убийстве Чимина. Столкнуться вновь с фотографией ножа, что снится ему всю неделю, каждую ночь с той роковой встречи с Джеем. Узнать о каждой детали едва ли не поминутно того дня, когда он потерял старшего брата. Чонвон сомневается жутко. Но ему нужно это сейчас, как никогда, чтобы понять хоть что-нибудь. Если изучение отчётов — ему хоть что-нибудь даст. Он просто надеется, что даст. Ведь Джей нарочно показал ему нож, а значит — в этом всём есть всё же смысл. Стук выходит робкий и боязливый, но сразу за ним слышится голос отца: — Войдите! Словно любопытный котёнок, Чонвон просовывает в приоткрытую дверь лишь кудрявую макушку, чтобы найти глазами Брюса, сидящего за столом и уже опускающего очки в тонкой оправе на кончик носа. — Чонвон? — улыбается он тепло, яснея взглядом. — Не отвлекаю, пап? — Нет, что ты, котёнок, проходи. Чонвон слабо улыбается на прозвище. Вместе с тем, как трепетно оно отзывается в его сердце и греет душу, оно делает больно, заставляя слёзы уже подобраться к янтарным глазам. Проходя в кабинет отца и бесшумно закрывая за собой дверь, Чонвон осторожно опускается в мягкое кресло и по привычке подбирает к себе ноги, обнимая колени. Брюс, следя за каждым его движением, улыбается одновременно тепло и тоскливо. Чонвон знает эту улыбку. Понимает её уже так хорошо… — Есть хоть что-то, в чём я похож на тебя, пап? — хмыкает он, укладывая острый подбородок на колено. Всё в нем, кажется, только и только от матери. — Цвет волос? — посмеивается Брюс, машинально проходясь пальцами по седым уже вискам. — Благородство, полагаю. Любовь к книгам и деталям. Озорство в глазах. — Жажда справедливости… — А вот об этом пока рано судить, — складывая руки на столе и закрывая какие-то папки, Брюс внимательно всматривается в глаза сына, чуть сужая свои. — Что случилось? — Я…не совсем, — теряясь под взглядом отца, Чонвон опускает голову, обнимая колени крепче. — Помнишь…три года назад, я нашёл у тебя в столе отчёты? — Как самый настоящий кот пробрался в мой кабинет и вскрыл замок на ящике, — беззлобно усмехается Брюс, кивая. Щёки Чонвона стыдливо краснеют. — Я-то помню. А вот ты почему заговорил об этом сейчас? — Могу я…увидеть их вновь? Брюс вздыхает, откидываясь в своём кресле и опуская пальцы на тот самый ящик. Будто раздумывает, взвешивает все «за» и «против», пока Чонвон смиренно ждёт, затаив дыхание и не сводя кошачьих янтарных глаз с отца. — Можешь, — отзывается, наконец, тот, поднимаясь с кресла. — Поделишься со мной — зачем? — Понял, что с тех пор так и…я ведь даже не знаю деталей того, как погиб Чимин. Кроме того, что ты рассказал. И того бреда, что печатали тоннами газеты. Всё, что я делал эти три года — скорбел, скучал, дёргался от кошмаров, в которых снова и снова видел обрывки из тех отчётов. И только. Я даже спрашивать тебя о большем боялся, чтобы лишний раз не поднимать тему, но… — Произошло что-то, что взбудоражило твои воспоминания до такой степени, что ты пришёл за делом? Что-то серьёзное, о чём я должен знать? — Нет. Чонвон отвечает, пожалуй, слишком быстро, за что получает изучающий взгляд от отца. Но последнее, о чём Чонвон мог и хотел бы ему рассказать — это о том, что младший брат убийцы и любовника его брата заявился к нему открыто в школу. Что родная дочь убийцы и любовника его брата — теперь под его, Чонвона, присмотром. Кто-нибудь, кроме него, в целом Готэме вообще хоть знает, что Элизабет — дочь Джокера? — В школе всё в порядке? — мимоходом интересуется Брюс, пока снимает отпечатком блокировку с сейфа на книжной полке. — Да, пап, — кивает Чонвон, сосредотачиваясь и подбираясь. — Всё хорошо. Заданий только много. — Рвением к учёбе, к слову, ты ни в кого из нас, — усмехается Брюс, доставая знакомую Чонвону тёмную папку. — Хотя, если честно, курсы в Кембридже мне нравились. И я мог бы даже учиться там, но… — Боевые искусства в далёких горах оказались интереснее? Они обмениваются понимающими улыбками, но забрать протянутые отчёты Чонвон отчего-то не торопится. Смотрит на потёртый картон, со скромно прописанным в правом нижнем углу: «Уэйн-Пак Чимин». На потрёпанную серую нить, которой папка обмотана. Части бумажек и фотографий, выглядывающих и где-то оборванных, словно нервно дёргающимися пальцами. Пальцы его — дрожат тоже, когда он отчёты всё же принимает, слабо кивая. — Уверен? — Да, — выдыхает он. — Думаю, да. — На самом деле, Чонвон, я удивлён, что ты не спросил меня раньше, — опираясь бёдрами о письменный стол, Брюс ласково ерошит тёмные локоны сына, складывая после руки на груди и уставляясь задумчивым взглядом в стену. Если бы не Джей — Чонвон не спросил бы никогда вовсе. Пытался бы ещё с пару лет тщетно забыть о ярких картинках, которые то и дело вытесняли образ улыбающегося Чимина из головы. Пошёл бы в итоге на терапию, за которую отдал бы баснословные деньги, только лишь, чтобы вновь помнить брата только счастливым за семейными ужинами и довольным, после выполненных заданий. Влюблённым, за полночь приходящим со свиданий. — Думаешь, Юнги правда любил его? — бездумно спрашивает Чонвон, прижимая к груди толстую папку и даже не замечая того, как назвал машинально Джокера настоящим именем. — Спрашиваешь меня, может ли действительно любящий человек убить того, кого больше целого мира любит? — краем губ горько усмехается Брюс. — Чимин ведь его любил. — Не забывай то, кем Юнги являлся. У Джокера может быть тысяча разных под маской лиц — но одно больное нутро. И любовь его — больная, к сожалению, тоже. — Но он… — Любил, — припечатывает Брюс. — Так, что поделить не смог даже с самой жизнью. — Ты простишь его однажды? — Чонвон поднимает горящие от слёз глаза, чувствуя, как тянет где-то под рёбрами. Потому, что вертится на языке совсем не этот вопрос. Потому что отравляет язык правда, о которой он выбирает молчать. — Альфред заставил бы меня простить его уже давно. Но…возможно, однажды. Брюс крепко жмурится, всего на секунду, но Чонвон понимает — он сдерживает свои слёзы тоже. Говорить о погибшем так внезапно и жестоко первом, считай, сыне — тяжело будет всегда. Легче не станет. Даже, если Брюс однажды Джокера сможет простить. Боль от потери — уже не сотрёшь ничем. И не заполнишь. Чонвону от этого только больше стыдно становится, пока на задворках сознания горит адским пламенем «Джей. Как Джокер.» В руках — тяжестью свинцовой папка наливается со всеми деталями гибели старшего брата. Погибшего от руки того, кого тот так сильно любил и кому доверял, хоть и знал, что нельзя было. Чья рука через другого теперь человека, кажется, Чонвона схватила за горло. Чему Чонвон, кажется, не очень и сопротивляется. Почему-то. — Выходит, — облизывая пересохшие губы, негромко произносит он, — Чимин погиб за любовь? — Погиб за любовь, — тянет Брюс, вновь надтреснуто усмехаясь и качая головой, чтобы наконец обернуться и посмотреть на сына. — С такой стороны я об этом не думал, котёнок. — Прости… — За что? — вскидывает брови Брюс. — Я не подумал. — Напротив. Твои слова сегодня не дадут мне ночью уснуть. — Ну вот, — вздыхает Чонвон, выбираясь из кресла. — Теперь точно прости, пап. — Всё хорошо, — посмеиваясь, Брюс обнимает одной рукой его угловатые плечи и целует в макушку. — Здесь правда есть над чем подумать. — В самом деле? — Джокер ведь и впрямь совершил это не из чувства мести или злости. Так что…да. В твоих словах есть глубокий смысл, Чонвон. — А что, если… Но Чонвон задыхается на полуслове. «Что, если я однажды окажусь непозволительно близко с кем-то таким же опасным, как Джокер?» — хочется выпалить ему. «Что, если я однажды тоже влюблюсь в такого, как Джокер?» — полыхает огнём вопрос в самом сердце. — М? — Брюс отстраняет его из объятий, пытливо заглядывая в глаза, что Чонвон, не выдерживая, прячет. Лгать так искусно, как умела его мать, он пока ещё, увы, не научился. Но, кажется, ему предстоит теперь ускоренный курс за все семнадцать пропущенных лет. — Что, если появится новый Джокер? Вопрос не прямой, но определённо затрагивающий все темы разом. Всё, что Чонвону сейчас так необходимо узнать, чтобы понять, какой следующий сделать шаг. Что будет, если появится новый Джокер? Что, если он уже появился? — Обязательно появится, — к его удивлению лишь поджимает губы Брюс. — Всегда будет появляться. И, возможно, Юнги из всех Джокеров для Готэма — был и останется одним из самых… Он не заканчивает. Не говорит «безобидных» — потому, что так не говорят про того, кто убил сотни человек и члена семьи Уэйн. Не говорит «адекватных» — это априори не о Юнги, и тем более не о Джокере было точно. Не говорит «сговорчивых» — потому, что, как бы Чимин или Брюс не просили — Юнги делал то, что ему было нужно и только. Даже, если численность жертв превышала возможности спасения. Но Юнги был одним из тех Джокеров, что не убивали ради крови, всевластия или загадочной мести. Со своими тёмными мыслями, идеалами и тараканами. Что продержался дольше всех, умудрился оставить наследницу, о которой не знал пока никто, полюбить врага и пару раз ему даже помочь. Юнги был и останется одним из тех Джокеров — чьи идеи и идеалы не были обрызганы кровью ради забавы, от скуки или дурной головы, какими были пара его предшественников. Станет ли таким же Джей? Хочет ли стать таким же Джей? Планирует ли Джей убить Чонвона уже?.. — Что-то хочешь мне рассказать? — выгибает бровь Брюс, перехватывая взволнованный взгляд Чонвона. Но тот лишь мотает головой, покрепче прижимая папку к груди. — Не сейчас, — и это даже почти не ложь. — Постараешься справиться в одиночку? Чонвон кивает вновь, упираясь лбом в широкую грудь и прикрывая ненадолго глаза. В макушку летит короткий смешок вместе с тем, как крепчает объятие. — Вот чем ты ещё на меня похож, Чонвон. До последнего будешь пытаться решить всё сам. — Нечего пока решать, пап. — Что-то, что не даёт твоим мыслям покоя — как раз и есть то, что необходимо решить. Но… Брюс поднимает руки в сдающемся жесте, позволяя Чонвону отстраниться, и всё ещё держит на губах лёгкую улыбку. — Сам — значит сам. В конце концов, я всегда здесь для тебя, котёнок. — Я люблю тебя, пап, — выдыхает Чонвон со всей благодарностью, что копилась всё это время в его лёгких. Его отец не тот, кого легко одурачить, но раз он позволяет сделать это Чонвону, позволяет не договорить правду, которая ясно видна в янтарных глазах, позволяет пока держать какой-то явно опасный секрет за зубами — он доверяет. И знает, что Чонвон пока может справиться сам. Но всё же предупреждает — что рядом. Как и всегда. — И я люблю тебя, Чонвон. Постарайся сегодня поспать, — кивает Брюс на отчёты в руках сына. — Они никуда не убегут. «Они, — думает Чонвон, — может, и нет. А вот моя смелость — вполне.» Он ещё раз кивает отцу и выходит из кабинета также тихо, как и вошёл, ещё крепче сжимая в руках тёмно-серую папку.***
Смелость сбегает от него даже раньше, чем он думал. Сверкает хвостом на первом же листе, который Чонвон захлопнул сразу же, как только увидел фото Чимина в маленькой белой рамке. Простое фото в деле. Не цветное даже. Но Чонвон расплакался, как ребёнок, едва только увидел светлые глаза и спадающую на них волнистую тёмную чёлку. Уткнулся носом в подушку и провёл так следующие полчаса, пока не отлепил себя от постели и не забрался в душ, где проплакал ещё какое-то время, пока горячая вода смывала соль со щёк. Он всё-таки оказался совсем не готов ещё столкнуться лицом к лицу с тем, что мучает его. Записка, оставленная Джокером рядом с Найтвингом — крылась где-то в середине листов. Фотографии места преступления досконально — где-то на третьей-четвёртой страницах. Фотографии застывших голубых глаз и той самой рукояти ножа — уже на следующей после той маленькой, чёрной-белой в верхнем углу… Чонвон швырнул папку под подушку да так и уснул, в надежде, что ночью ему снова приснится кошмар, и утром, вместо повторения школьных параграфов — он осмелится и прочтёт хотя бы несколько экспертных заключений. Хотя бы найдёт записку и узнает, что же написано там кроме «…я люблю тебя…» и «…навсегда вместе…» — о чём он единственном знал. Кошмар опередил его планы. Разбудил глубокой ночью, заставив испугаться тёмно-синего балдахина, показавшегося в кромешной тьме какой-то пугающей тенью. Заставив покинуть тёплую постель и нехотя пойти за водой, стоящей на письменном столе. Чонвон ронял уже несколько раз графины с тумбочек, пугая Бартоломью и отца, а потому — решено было отставить всё бьющееся подальше. Он смотрит сонно на тяжёлые шторы, закрывающие лунный свет в комнату, что просачивался лишь тонкой полоской, как раз попадающий на воду в стакане, подсвечивая её серебром. Думает — не открыть ли? Может спать в такой темноте — всё же не стоит? Но лениво слишком дёргать грузный бархат. Лениво лезть на стол. И всё ещё так сильно хочется спать, несмотря даже на жуткий кошмар, вырвавший его из покоя тихим вскриком.The Neighbourhood — Lurk
Чонвон с глухим стуком возвращает стакан на стол, трёт ладонями припухшее ото сна лицо, пока семенит к кровати, шурша лишь длинными штанинами пижамы по мягкому ковру. Валится с обречённым стоном на постель, завернуться пытаясь в пушистые одеяла, как в кокон, с головой, чтобы точно уснуть теперь до утра и не увидеть вдруг балдахина — напугавшего до дрожи. И давится резким вдохом и сиплым вскриком, как только талию сгребают ледяные руки, стальной хваткой пригвождая к крепкой груди. — Тшш, — выдыхают в ухо, окутывая позабытой уже смесью мяты и табака. — Не буди никого…котёнок. Прозвище из чужих уст, сказанное с насмешкой, колет неприятно совсем. Вместе с тем, как непривычно расползаются до самых кончиков пальцев жар и дрожь, заставляя шумно сглотнуть и замереть пойманной мышью в цепких лапах. Он ли здесь котёнок, в самом деле? — Не надо, — лепечет он. Звук, кажется, заглушается одеялом, однако его отчётливо слышат, усмехаясь куда-то в шею. — Что? — Не надо, — вновь повторяет Чонвон, но продолжает в этот раз, — звать меня так. — Вот как, — тянет Джей, ведя носом по затылку, отчего глаза Чонвона невольно закрываются. — Тебе больше по душе, когда я зову тебя - малыш Уэйн? Утробный смех отдаётся в его лопатки прямиком из чужой груди, к которой прижимают, и Чонвон начинает дрожать сильнее. Выдавший себя невербальным ответом, когда на такое жалкое прозвище задушено охнул, втягивая под сжимающими его руками живот, как от удара под дых. Отчего вжал себя в тело позади сильнее. Совсем ненарочно. Вместе с прерывающимся резко угрожающим смехом, пропадает и удушливый жар, и оковы холодных рук. Чонвон понимает, что Джей отстранился, стянув с него одеяло, но перекатывается на спину не сразу и не смело. А глаза и вовсе не поднимает, прилипая ошалевшим взглядом к одной из пуговиц на пижамной рубашке. Да и вряд ли бы он хоть что-нибудь в темноте разглядел. Стоило всё же открыть шторы… — Всё хорошо? — насмешливо спрашивает Джей. И Чонвон против воли, но скашивает осторожно взгляд. Видит, пусть и слабо, то, как Джей подпёр блондинистую голову рукой, смотрел явно на его лицо. Скалился. Всё ли хорошо? — Я не знаю, — честно шепчет Чонвон. Всё ли хорошо с ним? Точно нет. Всё ли хорошо в наблюдении за Элизабет? Он надеется, что да. По крайней мере, её на этой неделе никто не обижал. Всё ли хорошо…в целом? Да тоже как-то не очень. Всё ли хорошо с тем, что в его постели прямой родственник убийцы? Или убийца тоже? — Боишься меня? — Нет, — выпаливает Чонвон, но сжимается весь тут же от смешка, прилетевшего в висок. — Поэтому даже не смотришь? Наконец, подбородка касаются холодные пальцы, поворачивая голову влево. Глаза Чонвона поднимаются, как по безмолвному приказу, впиваясь в чуть заметный отблеск чужих из-под завесы ресниц. Имеет ли Джей какие-то способности, как есть у некоторых в Готэме? Или он имеет лишь какую-то определённую силу над Чонвоном только? — Ты хорошо справляешься, малыш, — вкрадчиво произносит Джей, оглаживая невесомо острый подбородок, который Чонвон по-кошачьи немного приподнимает, словно тянется к ласке. Неосознанно правда тянется, трепеща ресницами и чувствуя, как сжимается что-то внутри от пустой похвалы. — Я буквально ничего не делаю, — чуть шевеля губами, решается спорить он. — Ты делаешь то, что я сказал тебе делать. Присматриваешь. И даже больше. Не трепешься. — Я не… — Ведёшь себя, как хороший мальчик. Ухмылку Чонвон уже не видит, жмурится, полностью отдаваясь всё ещё прохладной руке, ласкающей его лицо и немного шею, но чувствует её в ядовитом голосе. Чувствует даже больше насмешку, когда последнее слово врезается в него вместе с подушечками пальцев, прихватившими челюсть. — Как вы попали сюда? — срывается с его губ быстрее, чем он успевает подумать. Мысли в такой близости с Джеем разлетаются, как перепуганные светом летучие мыши. — Также, как и во все прошлые разы. Разы. Это должно его пугать. Это напугало его неделю назад на школьном дворе, когда он подумал только о том, что кто-то чужой был в его спальне. Кто-то смертельно-опасный. Знающий цвет обоев и балдахина. Мягкость кровати. Бывший совсем рядом… Лежащий теперь всего в паре жалких сантиметров и ласкающий его, как ручную зверушку, бездумно ведущуюся за желанным прикосновением. Чонвон пытается избавиться от наваждения, но усталость, сонливость, дурманящий запах мяты и табака, забившийся в чувствительный нос, и ладонь, мимолётно проскользнувшая по скрытым пижамой ключицам, — не были союзниками слабому здравомыслию. Но касания исчезают и Чонвон неумышленно хмурится, приоткрывая осоловевшие янтарные глаза, чтобы увидеть очередную наглую усмешку. — Есть всё же прелесть в том, что ты такой неиспорченный, — воркует над ним Джей, чьи очертания Чонвон всё лучше может разглядеть в темноте. Скрывающий шею и немного подбородок — толстый ворот чёрного свитера. Забранные назад светлые волосы, открывающие густые брови и насмешливо сощуренные глаза. Высокие скулы и впалые щёки, которых почему-то до жжения в пальцах хочется коснуться. К коже Юнги, Чонвон, очевидно, не прикасался никогда в жизни, но ему всегда было интересно — какая она на ощупь? Снежная и неживая на вид. У Джея тон немного приятнее, не такой искусственный и пугающий, но всё ещё необычный и такой манящий… — Неужто так хочешь продолжения, малыш? Чонвон понимает, что тянется вперёд неосознанно, только тогда, когда в кончик носа упирается подушечка холодного пальца, а до слуха долетает шелестящий смех. Над ним. Над его поведением, как у разнеженного кота, так и норовящего удариться лбом тебе в ноги или подставленные ладони. Чонвона это задевает. То, как об этом его спрашивает Джей. С каким видом и безобразной надменностью в глазах он говорит о каком-то эфемерном продолжении, даже без уточнений. Словно его прикосновения и близость — всё, чего хотел бы Чонвон, несмотря на то, что виделись они носом к носу второй раз в жизни. Для Чонвона, по крайней мере, точно. Несмотря на то, что Джей, наверняка осведомлён, — Чонвон о подобной близости был лишь наслышан вдоволь. Но никогда её не имел. Джей, наверняка должен знать, что первый, кто касается так его кожи. — Хочу, чтобы вы ушли, — удаётся Чонвону собрать остатки расползшихся сил и увернуться от терпко пахнущей табаком руки. — В самом деле? И даже ни о чём меня не спросишь? А он может…? — Например: будут ли новые задания? Не как, а зачем я пришёл? — предлагает варианты Джей. — Совсем ничего? Совсем ничего — то, что было в голове Чонвона секунду назад, пока он глупо подставлялся под запретные и неведомые до этой ночи ласки. Совсем ничего — то, что он должен чувствовать к опасному знакомому незнакомцу напротив. Но он чувствует так много всего сразу, что голова с непривычки кругом. Раздражение — от прекращённых касаний. Злость — от надменности и предвзятости. Обиду — из-за того, кем является Джей. Желание — неизвестно пока чего именно, накатывающее на него волнами от каждого нового взгляда глаза в глаза, и запаха, обнимающего невидимым коконом. Раздражение вновь — от того, как сильно вдруг захотелось щёлкнуть этого человека по носу тоже. Хоть как-нибудь. — Нет, — произносит он чуть слышно. И внимательно следит за реакцией в глазах, медленно сужающихся и теряющих насмешливый блеск. Всё любопытное и, кажется, сходящее с ума, нутро Чонвона так и кричало: «да! задай ему тысячу вопросов! их же так много в твоей голове…» Но, кроме тысячи вопросов, тумана и вспыхивающего спектра эмоций, в голове Чонвона чуть заметными проносились мысли о том, что он и так слишком во многом поддался безропотно. Неделю назад, не зная, как дать отпор и позволив пришпилить себя одним только взглядом к дереву. Сегодня, подставляясь под холод рук и ластясь к ним добровольно. Но что будет, если он всё же попробует противостоять и взять всё в свои руки? Сказать простое «нет», когда от него ожидают только очевидного «да» без сомнений. Не оправдать чужих надежд на продолжение игры по правилам, которые он узнаёт в процессе? Джей хочет от него очевидных вещей. Чонвон вдруг понимает, что не хочет ему их давать. Медленно моргая и сбрасывая с ресниц сонную дымку, Чонвон осмеливается увереннее посмотреть в глаза, впивающиеся в него теперь недовольно. Он знает, тёмно-зелёного цвета, но превратившиеся в чёрные бездны в темноте его спальни. Он боялся Джея всю неделю, ожидая увидеть за поворотом. Он боялся Джея даже тогда, когда тот внезапно схватил его прямо в постели, таким беззащитным и открытым. Но, кажется, Чонвон совсем не боится его сейчас, когда ничто ему не угрожает, кроме собственных мыслей. Когда шею не сжимают, пытаясь сломать, чьи-то руки. Когда ни одно лезвие не упирается в хлопок пижамы, так и норовя запятнать её горячей кровью. Когда опасный, как Чонвону казалось, хищник, просто наблюдает за ним в ответ, словно выжидает чего-то особенного. За что точно сможет вцепиться в горло. Но вдруг — Чонвон сможет сделать это первым? Жгучее любопытство толкает его на безумство. Любопытство, что, как известно, всё же сгубило однажды кошку. — Надеешься выпустить смертоносный лазер из своих кошачьих глазок? — хмыкает Джей. — У меня нет способностей, — ляпает невпопад Чонвон, хотя и впрямь смотрит в глаза Джея так, словно гипнотизирует. Но он сомневается, что способностей нет у Джея, когда тот умудряется так резко метнуться к нему, что кажется, будто у него нечеловеческая скорость точно. Однако, сверхскорости нет. Есть только всё ещё затуманенное и потерянное сознание Чонвона, не ожидавшего выпада. Придавленное чужим его тело к кровати. Ладонь, упёршаяся в хрупкие ключицы, которые переломить — лишь удачно нажать. Нос, что едва касается щеки, пока пахнущие мятой и табаком губы так опасно шипят в уголок приоткрытого рта: — Неужто кроме цвета глаз и красивого личика — ты ничего не унаследовал от своей матери? — Красивого? — растеряно шепчет Чонвон уже в пустоту, потому, что Джей отстраняется также внезапно, спрыгивая с его кровати. Интересно, а любопытство сгубило ту самую кошку также быстро, как и Чонвона сейчас? Он смаргивает наваждение, мгновенно краснея щеками и усаживаясь на кровати, чтобы смазанным взглядом отыскать очертания Джея, направившегося к двери его спальни. Чонвон даже не знает: дурно ему от того, как близко оказался Джей в этот раз, имеющий все возможности лишить его жизни, или от того, что ему сделали такой незамысловатый, прямой комплимент? Впервые кто-то, кто не был его семьёй. Красивого личика. — Стой! — кричит он шёпотом, вытягивая руку и хватая ей воздух. В тишине спальни, утробный смех кажется оглушающим и угрожающим. — Что? Малыш всё же не хочет, чтобы я уходил? — бросает Джей мрачный взгляд через плечо. — У меня есть пара вопросов, — выпаливает Чонвон. Но их нет. И они оба об этом знают. Даже тогда, когда приваливаясь спиной к двери, Джей складывает руки на груди и приподнимает вопросительно брови, побуждая продолжить, а Чонвон лишь откидывает одеяло с ног, сверля его шалым взглядом. Даже тогда, когда цокая языком и не дожидаясь вопроса, Джей от двери отталкивается и усаживается на край постели, всё ещё выжидающе на Чонвона глядя. Даже тогда, когда в гнетущей тишине, Чонвон несмело по этой постели подползает ближе и укладывает неожиданно тяжёлую голову на чужие колени, стыдливо прикрывая глаза от приятно вползших в тёмные кудри пальцев. В пустой голове и уплывающем сознании пока нет вопросов к Джею, каких полно у Чонвона к самому себе. Но он уверен — они появятся уже к следующей их встрече, которую он теперь с нетерпением будет ждать ещё сильнее, чем эту. Особенно, когда, проснувшись в постели один, не обнаружит под подушкой отчёты о смерти Чимина.«I want to destroy you…»