Узник Бездны

Просыпаться и покидать постель безумно не хотелось, даже просто отодвинуться от Тревера, было выше её сил. Так хорошо, тепло и спокойно Тире не было слишком давно, а ночь показалась непростительно короткой. Поймав себя на том, что невольно улыбается, она всё же приподняла веки и бросила быстрый взгляд на него. Он спал, дыша глубоко и ровно, а на суровом, перечёркнутом шрамами лице, отражалось безмятежное спокойствие, делая Тревера моложе и сильнее похожим на Зосиэля, чем обычно. Сейчас он выглядел так, словно война никогда не касалась души и тела, не выжигала на них свою несмываемую печать, не отнимала так много, не дав взамен ничего. Тире нестерпимо захотелось коснуться поцелуем его сомкнутых губ. Остановила мысль, что этим она обязательно разбудит Тревера, и это будет неправильно. Слишком давно он не спал так долго и спокойно, а значит — нельзя воровать у него эти минуты, как бы этого ни хотелось. Лучше просто молча любоваться им, вспоминая ночь, полную страстной нежности, и не думать о том, что их война ещё не закончена, а это — всего лишь до обидного короткая передышка. Уже завтра их ждёт штурм Тюрьмы Неизбежности, и как же не хочется вести Тревера в это чудовищное место! Казни и пытки, камеры и решётки, надзиратели и узники — всё то, что он так жаждет забыть и не вспоминать никогда. Это будет слишком жестоко по отношению к нему, на живую вскроет только начавшие затягиваться раны и окунёт с головой в кровавые воды прошлого. Вот только… как пояснить это Треверу? Какими словами убедить в том, что так будет лучше? Он ведь снова всё истолкует по-своему, примет заботу за сомнения в нём и проклятое колесо закрутится опять. «Мы закончим эту войну вместе. Я буду рядом в каждом бою, чтобы ни одна тварь из Бездны не посмела коснуться тебя своими погаными лапами», — это Тревер сказал ей перед тем, как заснуть, и в каждом слове было столько пугающей ярости и отчаянной решимости, что Тира не решилась возражать и спорить. Командор проиграла женщине, а любовь победила здравый смысл. Да и чертовски сложно рассуждать трезво и взвешено, когда сердце стучит неровно и часто, голова лежит на груди любимого, а сильные руки, умеющие быть нежными, обнимают так крепко. Тогда Тира решила положиться на утро, которое, как известно, всегда мудренее вечера, но утро наступило, а мудрость почему-то непростительно запаздывала. А может… попросить Зосиэля подыграть и увести Тревера куда-то на это время? В конце концов, разве не может появиться у них какого-то лично-родственно-братского дела? Совместная прогулка в окрестностях Дрезена, с ночёвкой и долгим задушевным разговором? Изумительная мысль, просто блестящая, если бы не одно «но» — потом Тревер обязательно узнает, что пока они с братом прохлаждались, соратники во главе с командором сражались с врагом в обители самого Бафомета. Не надо быть провидцем, чтобы предсказать, что случится дальше. Тревер мгновенно сложит два плюс два, поймёт, зачем его увели из города, и обрушит свой гнев на их с Зосиэлем головы. Жрец, конечно же, благородно возьмёт вину на себя, но легче ей от этого не будет, скорее наоборот. На орехи достанется обоим, но с Зосиэлем Тревер помирится быстро, а её просто выставит за дверь. Снова и уже окончательно, потому что… Ложь стоит до правды. Демоны бы побрали эту андоранскую поговорку, беспощадную в своей неоспоримой истинности! Впрочем, можно просто не брать Тревера с собой, как командор она имеет на это полное право, и он обязан будет подчиниться, но… Остаться после этого его женщиной не получится, даже если хватит сил выдержать взгляд, которым Тревер обязательно её наградит. А значит, остаётся только одно — самое сложное, но единственно-верное: попытаться пояснить, почему она отправится в этот поход без него, и надеяться, что он услышит и поймёт всё правильно. Как там говорят — надежда умирает последней?.. Тира тяжело вздохнула и тут же услышала хрипловато-сонное: — И что плохого я проспал? — Ничего, — как можно убедительнее ответила она, коснулась губ Тревера лёгким поцелуем, тут же ощутила, как смыкаются на спине его тёплые тяжёлые руки, и добавила: — Я просто о-о-очень не хочу вставать и… — Так не вставай, — он усмехнулся углом рта, — или ты уже забыла, что вчера сказал мой брат? — Нет, но… неважно, лучше скажи, как тебе спалось? — попыталась увести разговор от себя Тира. — Отлично, — улыбка стала чуть шире, — почти как… до войны, но… — Но? — Я не могу и не хочу засыпать так до конца своих дней, — тень, набежавшая на лицо, стёрла улыбку с губ Тревера, а взгляд стал пугающе-серьёзным. — Это — не выход. — Знаю. Зелье — это просто… опора, которую ты выбросишь, как только переломы срастутся, — Тира тщательно подбирала слова, словно шла по тонкому и скользкому бревну через бурную горную реку. — Сейчас оно тебе помогает, но как только война закончится, и ты вернёшься домой — станет ненужным. — Мы, — коротко и веско поправил он и пояснил, вероятно прочитав что-то в её глазах, — я, Зосиэль и ты, если, конечно, ты не решишь остаться здесь и командорствовать до конца своих дней. — Ну уж нет, — тряхнула спутанными волосами Тира, — я никогда не хотела быть вождём, а теперь не хочу ещё больше. Всё это слишком… сложно для обычной девочки-полуэльфа. Но… что я буду делать там… в Андоране? — Растить виноград, пить его сок и вино, которое сделаем мы с Зосиэлем и… — он на мгновение замолчал и негромко добавил, — воспитывать нашего сына. — Кого? — изумлённо уставилась на Тревера она, прекрасно помнящая его слова: «Я боюсь мечтать и строить планы». — Сына, — твёрдо и уверенно повторил он и тут же помрачнел, — если, конечно, мы выживем. — А у нас есть выбор? — приподняла бровь Тира и осторожно продолжила. — С каждым днём мы всё ближе к победе, и уже завтра отправимся к Тюрьме Неизбежности, но… — Боишься, что нежный цветок Тревер Винис завянет под тамошним ветром? — пугающе прозорливо закончил он, пристально глядя ей в глаза тяжёлым холодным взглядом. — Не стоит. Чем больше тварей я уничтожу, тем скорее вернусь домой и окончательно поправлюсь. И хватит об этом. Я сказал, что буду рядом с тобой до конца, и сделаю это, если только не сдохну. — Нет, — вырвалось у Тиры само, а ладонь легла на его губы, — не говори так. Никогда. — А ты перестань меня защищать, — процедил Тревер, рывком садясь и хватая её за плечи, — мне не нужна ещё одна наседка, с головой хватает брата, слышишь? Прекрати считать меня калекой и пытаться вытирать зад! Когда же ты уже поймёшь, что такая забота мне и нахрен не нужна?! — Тревер… — выдавила она, глядя в пылающие яростью глаза, — мне больно… Его пальцы тут же разжались, он резко подался назад, отвернулся, опустил ноги на пол, но с кровати не встал. Обхватил голову руками и шумно выдохнул. Тира помедлила минуту, понадобившуюся на то, чтобы напомнить себе, почему всё это происходит, а потом решительно села, придвинулась вплотную и снова молча обняла его со спины, как делала в самую первую ночь. Сцепила руки на его животе, положила голову на плечо и шепнула: — Прости… Тревер не ответил и даже не пошевелился, продолжал сидеть, напряжённый, словно взведённый арбалет, и только мелкая дрожь, пробегавшая по тёмной коже, выдавала, как непросто даётся ему это мнимое спокойствие. Ярость, клокочущая внутри, продолжала рваться наружу, руки сжались в кулаки, но сквозь стиснутые зубы не донеслось ни звука. Сколько они просидели так, Тира не знала, но наконец-то его тело чуть расслабилось, а с губ сорвалось: — Десять капель — это слишком мало. Нужно увеличить дозу. Может, тогда я перестану вести себя, как мудак… Сейчас и не скажешь, что когда-то я учил Маренту держать себя в руках. Она… слишком легко пускала в ход плеть, а я считал это крайним средством, когда все другие — бесполезны. — Я знаю, — тихо сказала Тира, — даже ваши рабы называли тебя лучшим из всех Рыцарей Преисподней и проклинали себя за то, что не сумели тебя спасти. — Откуда ты… — Мы говорили с ними, я и Зосиэль. И я до сих пор помню, как они о тебе рассказывали. Эти их слова… спасли твоего брата от лжи, которой пытался отравить его Грем, изобразив тебя жестоким чудовищем и… наслаждаясь болью, которую причинял. — Дерьмо не тонет, — процедил сквозь зубы Тревер, — это как раз про Грема. Я пытался сделать из него человека, но не успел, надеюсь, ты повесила этого подлеца? — Увы, — сожалеюще вздохнула Тира, — в Дрезене он не совершил ничего, достойного казни. — Жаль… Ну да пёс с ним, выродком, не хочу тратить на это наше время, — он запустил руку в её волосы и притянул к себе, прижал к груди, а мгновение спустя потянул за собой на постель со словами: — Моя очередь извиняться… Снова.

***

— Ах ты, падаль! — прорычал Тревер и обрушил окровавленный фальчион на хлипкую шею Воримераак, заставляя демоницу подавиться мерзкими подробностями её службы здесь, которые она так упоённо смаковала. Остановить его Тира не успела, да и… не собиралась, ведь и саму трясло от услышанного, а острое сожаление о том, что когда-то позволила вроке уйти невредимой, накрыло с головой, вырывая из горла полный ненависти крик. Оглушительный визг подыхающей твари слился с яростным рыком Тревера, за первым нечеловечески-мощным ударом последовал второй, а следом — третий, кромсая дёргающуюся в агонии демоницу и забрызгивая кровью всё вокруг. Её и так было слишком много, она текла по стенам Тюрьмы, ею был пропитан тяжёлый и влажный воздух, она покрывала их всех, прокладывающих здесь путь уже не первый час. От летящего в голову окровавленного сгустка плоти Тира машинально увернулась, но алые капли всё же щедро усеяли лицо, и она раздражённо провела по нему рукой в грязной перчатке. — Брат, хватит, — голос Зосиэля пробился сквозь полные ненависти проклятия Тревера, а рука легла на его плечо, — она больше никому не навредит. — Да! — выкрикнул в ответ Тревер, неохотно опуская оружие и отступая на шаг, а потом пнул останки ногой, словно желая убедиться в правоте жреца. — Больше никогда. Никому. Как и все эти твари, — он обвёл взглядом залитую демонической кровью комнату. — Это место… это проклятое место… Решётки… клетки… демоны… Как же я хочу его уничтожить… не оставить камня на камне, чтобы никто больше… — Не только ты, — мрачно обронила Сиила, которой, похоже, изменили обычные жизнерадостность и весёлость. — Жаль, не сможем. Нет у нас такой силы. — Знаю, — Тревер на мгновение закрыл глаза, безуспешно пытаясь успокоиться, — но дай хотя бы помечтать. — Теоретически можно попытаться разрушить целостность этого места, — задумчиво начала Нэнио, — но для этого нужно знать, как именно оно было создано. Девочка-полуэльф, мы должны срочно встретиться с Асмодеем и узнать у него, как… — Обязательно, — процедила Тира, — сразу после того, как найдём Длань Наследницы и вернём ему сердце, — на последнем слове её голос дрогнул, а рука невольно коснулась поясной сумки, в которую совсем недавно бережно опустила живое и трепещущее сердце несчастного ангела, чей полный невыносимой боли крик до сих пор звучал у неё в ушах. — Ангел… — словно очнувшись, повторил Тревер, — в Бездне… в пыточной. Нельзя его здесь оставлять. Нельзя! — он до боли стиснул рукоять фальчиона и первым шагнул к выходу из комнаты, ставшей могилой «мудрой» вроки. Тира бросила быстрый вопросительный взгляд на Зосиэля и прочитала в его глазах свой собственный страх за Тревера, которому в этом проклятом месте гораздо тяжелее, чем всем остальным вместе взятым. На недолгом вынужденном отдыхе Тревер не произнёс ни слова, сидел и смотрел прямо перед собой, не замечая и не слыша соратников. Видеть его таким было невыносимо, а отделаться от чувства вины за то, что притащила его сюда, не получалось вовсе. Тира почти физически ощущала его боль и прекрасно знала — слова здесь бессильны. Тревер их просто-напросто не услышит, как проигнорировал протянутую Сиилой еду и не ответил на вопрос Зосиэля о самочувствии. Но и остаться безучастным наблюдателем Тира не могла, а потому решительно придвинулась к Треверу вплотную и положила руку поверх его, сцепленных в замок и чуть подрагивающих. Демоны побери, все и так прекрасно знают, что они уже не просто соратники, и с удовольствием судачат о странном выборе командора, когда думают, что она не слышит. Ощутив её прикосновение, Тревер вздрогнул, поднял на Тиру полный боли потемневший взгляд, а мгновение спустя сжал её руку в своих. Молча и красноречивее некуда. Краем глаза Тира заметила пристальный взгляд Ланна, но прочесть что-либо в его глазах не успела. Монгрел тут же отвернулся и заговорил о чём-то с Сиилой, а вскоре она услышала их смех, прозвучавший пугающе-чужеродно в месте, знающем только мученические стоны, крики боли и проклятия. Тревер отпустил её руку только когда пришло время двигаться дальше, и пошагал вперёд решительно и быстро, всем своим видом показывая, что хочет как можно скорее со всем этим покончить. Целиком и полностью разделяя его чувства, Тира поспешила следом, слыша за спиной шаги соратников и надеясь, что скоро этот давящий кошмар под названием Тюрьма Неизбежности навсегда останется в прошлом. Это желание, усиливающееся с каждой минутой пребывания здесь, стало и вовсе запредельным, когда она увидела, во что Бафомет превратил Длань. Небесный соратник и верный друг стал врагом, обезумевшим от боли и ярости, и не было ни единой возможности не скрещивать с ним клинки. Она проклинала Бафомета за каждый удар своего кинжала, каждую каплю ангельской крови и терзающий душу крик, и хваталась за последнюю хрупкую соломинку — сердце, продолжающее биться на её ладони и болеть. Тира протянула его упавшему на колени Ангелу, молясь всем богам сразу, чтобы это сработало и чудо всё же случилось, ведь она просто не сможет убить Длань. Уничтожить сильное, смелое и светлое создание на радость сумасшедшему Козлу, наблюдающему за ними с нескрываемым злорадным торжеством? Нет. Так не должно быть! И так не будет! Замерев на месте и почти не дыша, Тира смотрела, как сердце само устремилось в растерзанную грудь Длани, и как тьма, поглотившая Ангела, отступила и рассыпалась под сияющим светом, окутавшим их и наполнившим душу до краёв. Она смогла. Силы, дарованные Бездной, не только вернули разум и свободу Герольду, но и его самого — Небесам. Восторг и торжество, охватившие Тиру в этот момент, были столь велики, что она пошатнулась и, наверно, упала бы на колени, если бы не рука Тревера, стоявшего всё это время за её спиной. Он привлёк её, всё ещё дрожащую от пережитого, к себе и прошептал, глядя вслед возносящемуся Ангелу: — Ты вернула его домой. Я знал, что ты сможешь. — Правда? — спросила она напрочь пересохшими губами. — Да, — ответил Тревер и добавил уверенно и твёрдо, — и вернёшь меня. Теперь я это знаю.

***

— Эй, командор, ты здесь? — в приоткрывшуюся дверь её покоев просунулась ухмыляющаяся физиономия Вольжифа, а следом просочился и весь тифлинг. — Надо же, как мне повезло — ты ещё не сбежала к своему… — он осёкся под её взглядом, но уже через мгновение продолжил, явно очень довольный собой: — Я, собственно, чего зашёл-то — держи свой особенный виноград, — с этими словами он вытащил из-за спины левую руку, в которой была зажата небольшая плетёная корзинка, прикрытая сверху светлой тканью. — Серьёзно? — недоверчиво покосилась на Вольжифа Тира, действительно собиравшаяся в этот момент к Треверу. — Нет, шучу, — тифлинг приподнял ткань, и она увидела большие, налитые соком гроздья крупного белого винограда и ощутила сладкий, будоражащий аромат, исходящий от них. — Знала бы ты, чего мне это стоило… — произнёс многозначительно, протягивая ей корзинку. — Сколько? — прямо спросила она, осторожно принимая свой вожделенный заказ, который уже отчаялась получить. — Ну… — замялся тифлинг, — пришлось серьёзных людей поднять, чтобы в самый разгар войны доставить это сюда. И я уже не говорю о том, как сложно было пояснить, что командору нужен именно этот виноград, а то ведь, неровен час, подсунули бы местный по цене андоранского, а ты бы меня тогда… — Сколько? — повторила Тира, невольно улыбаясь и опуская руку на кошель. — Тыс… давай ещё пятьсот, я ж тебе скидку обещал, а братец Вольжиф слово держит! — Ага, — она усмехнулась, поставив корзинку на стол, отсчитала монеты и протянула тифлингу, нутром чуя, что это осядет в его кармане, ну и пусть. Любой труд должен быть оплачен, а столь личные и деликатные поручения — тем более. — Спасибо, что не забыл. — С тобой забудешь, — фыркнул он, пряча золото, — ты ж при каждой встрече так на меня зыркала, что прямо ух! В жизни бы не подумал, что такие, как он, сладкое любят, да ещё и настолько, что заставляют командора из самого Андорана выписывать. — Вот и не думай, — серьёзно сказала Тира, — и никто меня не заставлял. Тревер знать об этом не знает, если ты, конечно, случайно не разболтал. — Ага, аж три раза, — почти натурально надулся Вольжиф, — я в казармы не ходец, а в городе его и не видно вовсе, только если с Зосиэлем куда-то пойдут, да и то… Ладно, побежал я, а то пока мы тут треплемся, виноград твой того… испортится ещё. — Не успеет, — невольно улыбнулась она, провожая тифлинга взглядом, а когда дверь за ним закрылась, взяла корзинку и поспешила в казармы, надеясь, что затеяла всё это не зря и не купила только что очередную ссору за собственную тысячу золотых. Тира застала Тревера за шлифовкой фальчиона. Он сидел на стуле, обнажённый по пояс, и старательно полировал оружие, так хорошо послужившее во вчерашней битве. Отточенные до автоматизма движения умелого воина… когда-то отец точно так же старательно ухаживал за своим огромным мечом, а она, совсем ещё девчонка, внимательно наблюдала, любуясь блеском стали. Спустя пару лет Тира уже садилась рядом с отцом и доставала свои кинжалы, усердно копируя отцовские движения и слушая добродушно-ироничные советы. Невольно вернувшись в счастливое прошлое, она замерла на пороге, не произнося ни слова. Смотрела, как плавно двигаются руки Тревера, как перекатываются мышцы под тёмной, блестящей от испарины кожей, но видела перед собой отца. Знакомый с детства запах оружейного масла щекотал ноздри, а в груди всё сильнее щемило, и Тира невольно прикусила губу и сильнее стиснула плетёную ручку корзинки, возвращая себя в реальность. — Жду не дождусь, когда сделаю это в последний раз, — произнёс в этот момент Тревер, откладывая клинок и начиная вытирать руки лежащей на столе тряпицей, — а ты чего в дверях-то стоишь? — Не хотела мешать, — видя, что настроение у него хорошее, она и сама невольно улыбнулась и шагнула в комнату, не ставя пока что корзинку на стол. — Отец не любил, когда я отвлекала его от оружия… — Вот как… Но я же не он, и между тобой и мечом всегда выберу тебя, — Тревер подошёл ближе, собираясь её обнять, но Тира молча подняла корзинку повыше и протянула ему: — Что это? — приподнял он бровь. — Открой и увидишь. Хмыкнув, Тревер пожал широкими плечами, послушно приподнял ткань и застыл на месте, словно в корзинке был не виноград, а парализующая бомба, рванувшая от легчайшего касания. — Это… — обронил неверяще и совсем тихо, быстро сорвал янтарную ягоду, поднёс к губам, но есть не стал — вдохнул запах, всё ещё не веря, что это именно… — Наш… андоранский… Но… как? — Магия, — тихо ответила Тира, любуясь тем, как засияли его глаза, а на губах появилась улыбка, которой она никогда прежде не видела — светлая и чистая, словно у мальчишки, которым Тревер когда-то был. Он на мгновение оторвал взгляд от виноградных гроздьев, положил ягоду в рот и закрыл глаза, желая полнее почувствовать вкус, а Тира затаила дыхание и слегка напряглась. Мысль о том, что плутифлинги могли подсунуть Вольжифу совсем другой виноград, упорно не желала исчезать. Прогнать её окончательно мог только Тревер, а он молча вытащил из корзинки большую спелую и пахучую гроздь, положил её на ладонь и уставился на ягоды с болезненной сосредоточенностью и… опаской, словно они могли в любой момент исчезнуть, развеяться, как иллюзия, созданная магом-недоучкой. Судорожный выдох, почти стон, вырвался из его груди, плечи дрогнули, а губы благоговейно коснулись ягод, как будто это была священная реликвия. Мгновение спустя, Тревер бросил на Тиру тёплый и полный безмолвной благодарности взгляд, и она увидела, как блестят его глаза от слишком близко подступивших слёз. Он тряхнул головой, резко провёл рукой по лицу, а потом осторожно положил виноградную гроздь на стол, порывисто шагнул к Тире, обнял крепко и почти до боли, шумно и тяжело дыша в её волосы. Она прижалась к его обнажённой груди, услышала, как сильно и гулко стучит сейчас его сердце, и поняла, что братец Вольжиф действительно не подвёл и достал именно тот самый виноград. — Спасибо… — хрипло прошептал Тревер, прижимая её к себе ещё сильнее, — я не знаю, как ты это… но… спасибо… — на её щёку упала и медленно потекла по ней горько-солёная капля, а он тяжело осел на колени и уткнулся лицом в её живот, прижался с пугающе-отчаянной силой. Испещрённые шрамами плечи вздрогнули раз и другой, а Тира осторожно и нежно погладила Тревера по жёстким волосам, почти задыхаясь от переполнявшего её саму чувства, совладать с которым она так и не смогла. Стояла, молча гладя его по голове и надеясь, что поступила правильно, подарив Треверу крошечную частицу желанного и далёкого дома и спровоцировав этот взрыв эмоций — искренних, невероятно-сильных и… врачующих израненную душу.