Я ждала тебя и жду, уже заранее простив. Ну объясни же, за что ты Растопил поцелуями сердце?
Апрель 1989-го…
Весна встретила Советский Союз ярким солнцем, звонким пением птиц и рано сошедшим снегом. В начале апреля температура на градусниках уже перевалила за плюс десять, а зелёные листья вовсю пробивались на ветвях деревьев. — Пчёлкин, ты меня вообще слышишь? — Фил уже битый час вещал что-то в кухне у товарища, но тот явно его не слышал. — Ау, блин! — рассказчик нервно треснул ладонью по столу. — Извини, Фила, и так башка трещит, — отмахнулся тот. — Кажется, ты сказал… — Вот именно — кажется, — перебил Валера, недоверчиво покачав головой. — С тобой что весь месяц происходит вообще? — Прости, брат, — Витя опёрся лбом о ладонь, — у меня совсем никаких мыслей нет. — Это из-за Ольги, да? — предположил друг. — Так и не помирились? — Куда там, — Пчёла механически потянулся за пачкой «Camel», чтобы достать очередную сигарету. — Почему я должен что-то объяснять, если я ничего такого не сделал? — Ну да, совсем ничего, — усмехнулся Филатов. — Всего-то её интеллигентная бабуля стала свидетелем твоего выстрела в человека! И это после того, как она нашла у тебя ствол, ну-ну. — Долгопрудненские — не люди, — отрезал Пчёлкин и сильно затянулся, выдыхая густое облако в потолок. — Я защищал своих друзей. Или мне нужно было оставить вас на растерзание этим жирным упырям? — он повысил голос практически до крика. — Вить, ну ты реально болван? — спортсмен снова хохотнул, постучав себе по лбу. — Это мы с тобой, с Косом знаем: долгопрудненские, не долгопрудненские! А те люди далеки от ваших разборок и понятий, — парень тяжело вздохнул. — Я ходил к ней трижды, она даже слушать не хочет, — в глазах Вити промелькнула грусть. — Что мне ещё сделать? — Идти в четвёртый раз, — улыбнулся Фил. — В пятый, в шестой там… если надо. Пчёла поднял растерянный взгляд на друга. Чего таить, ведь и правда: ни на один день за весь последний месяц он не забывал о Суриковой. Приезжал, стучал в дверь и однажы чуть не вынес оконную раму — но каждый раз натыкался на взгляд суровой бабули и выслушивал порцию оскорблений а-ля «бандюга», «не человек», «отморозок» и угроз в стиле «чтобы духу твоего возле Олюшки не было». А сама Оля тоже так думает? Этого он не знал, и от этого было тяжело. Даже очень. Он вдруг резко подорвался, кинув что-то неразборчивое Филатову, схватил с полки в прихожей ключи от отцовского «Москвича» и выбежал во двор. Машину Павел Викторович водил редко, поэтому большую часть времени она стояла на стоянке без дела. Пчёлкин быстро завёл мотор, изо всех сил вжал в пол педаль газа, и красный «Москвич» понёсся по проспекту на максимально доступной для него скорости. Главное — просто увидеть её саму. Интеллигентная. Правильная… Да что бы эти пацаны понимали! Главное, что моя. Пчёла с силой сжал руль, игнорируя дорожную разметку, выжимая из «Москвича» невозможное — стрелка на спидометре достигла крайней отметки и нервно дёргалась, автомобиль летел по шоссе, нарушая все скоростные ограничения. Надо, очень надо. К ней. Даже если захочет оттолкнуть и вырваться, как тогда, что стоит обнять её, прижать крепче и больше не отпускать? Долгопрудный, Некрасовский… Посёлки за окном пролетали один за другим, пока впереди наконец не показался заветный поворот на Трудовую. Промчавшись несколько узких улиц не снижая скорости, Витя наконец с гулом затормозил у знакомого до боли дома. Одним движением сорвав засов калитки с петель, он быстро преодолел расстояние до входной двери и громко затарабанил по ней кулаком. — Пчёлкин, тебе жить надоело? — Оля настежь распахнула дверь, показательно скрестив на груди руки и буквально просверливая сердитым взглядом огромную дыру в нежданном госте. — Да, Сурикова, надоело, — Пчёла принял аналогичную позу, — без тебя надоело. — Кажется, я тебе всё сказала ещё в марте, — стальные нотки всё ещё звучали в её голосе, и девушка прищурилась, показывая всё бушевавшее в ней негодование. — А я — нет, — уверенно произнёс парень, облокотившись одной рукой о дверной косяк. Взгляд невольно скользнул по девичьей фигуре: всё тот же белый махровый халатик, что был на ней в первые дни их знакомства, блестящий кулон-звёздочка на шее… Пчёлкин резко отвёл взгляд в сторону, почувствовав, как сердце начало биться громче. — Одевайся, пойдём побазарим, — выпалил он на выдохе. — Базарить — это ты со своими друзьями-шпаной будешь, — фыркнула Сурикова, продолжая сверлить собеседника строгим взглядом, — уходи. Девушка попыталась захлопнуть перед ним дверь, но Витя силой удержал её и прорвался в дом, прижав дверь спиной. — Олюшка, а что происходит? — послышался голос спускавшейся по лестнице Елизаветы Андреевны. — Кто там? — Ирка за тетрадями зашла, ба, — сама не поняв зачем, соврала Оля. На лице Пчёлкина моментально обозначилась такая привычная ухмылочка. Сурикова показала парню кулак в знак того, что ему сейчас лучше помолчать и не сообщать о своём присутствии бабушке. Она поспешно натянула джинсы и свитер, накинула ветровку и, вытолкнув Витю за дверь, заперла её снаружи. — Я тебя ненавижу, — выпалила девушка, стоило им оказаться на улице. — Бабуля вообще больше не должна тебя видеть, никогда, слышишь? — буквально прошипела она. — Ага, — самодовольно улыбнулся Пчёла, — но ты всё равно пойдёшь со мной. Ты же не оставишь несчастную Ирку без тетрадей? — Да уж, придётся, — Оля сделала два быстрых шага в сторону калитки. — Говори быстрее, и я пойду. — Садись, поехали, — Витя открыл пассажирскую дверь «Москвича», жестом приглашая девушку сесть. — Я чего-то не понимаю, — Сурикова неоднозначно посмотрела на парня, — это ещё что за драндулет? Ты, кажется, хотел что-то сказать? — она вновь скрестила на груди руки, не теряя неприступного вида. И даже когда злится, она такая красивая… Сердце невольно пропустило удар, когда Пчёлкин осознал, что уже пару минут не сводит с девушки глаз. Не хотелось выяснять отношения. Хотелось крепко прижать её к себе и целовать, сильно-сильно, так, чтобы губы болели, чтобы воздух один на двоих… — Нет, ну ладно, мы можем поговорить и здесь, — Витя кивнул в сторону окна Елизаветы Андреевны. — Бабуля узнает, что порядочная внучка снова ей соврала, с бандюгами разговаривает. Ай, как нехорошо, — он снова ухмыльнулся, склонив голову набок. — Врать — больше твоя прерогатива! — Оля продолжала сурово смотреть Пчёле прямо в глаза, и от этого взгляда ему становилось не по себе. — Ты же у нас врёшь, что пистолет для защиты, а сам стреляешь в людей; ты же врёшь, что ни от кого не скрываешься, а самого ищут люди с автоматами; ты же врёшь… — она отчаянно распалялась, выплёскивая всю накопившуюся обиду. — И вообще, Пчёлкин, как хорошо, что мы расстались! Ты и твои пацаны, вы просто… Пчёла не дал ей договорить, моментально сократив разделявшее их расстояние и прижав к себе так крепко, что оба едва ли могли вдохнуть. Без всяких раздумий он поцеловал её — крепко, долго, каждым движением губ как бы подтверждая своё неопровержимое на неё право. И Оля, даже не сопротивляясь, ответчала взаимностью, обвив руками его шею. — Кто? — хитро ухмыляясь и почти не отрываясь от Олиных губ, спросил Пчёла. — Кто — я и мои пацаны, а? — Ты хочешь поговорить об этом здесь? — она подняла на парня лукавый взгляд. — А если бабушка узнает, что внучка с бандюгами разговаривает? — передразнила, внимательно глядя в его голубые глаза. В ответ на это он опять потянулся к её губам. На этот раз поцелуй получился коротким, дразнящим. Пчёла отстранился, снова настойчиво указав девушке на пассажирскую дверь автомобиля. Сурикова только покачала головой, забираясь в «Москвич». И чего он опять удумал? Девушка не сводила с Пчёлкина любопытного взгляда. Так интересно было наблюдать, как он ведёт машину: загадочный вид, ловкие руки на руле… Сейчас в голову приходило только одно: за тот месяц, что они не виделись, она, оказывается, успела ужасно соскучиться. И уже давно простила и найденный пистолет, и перестрелку на глазах бабушки. — Может, ты скажешь, что это за драндулет и куда мы едем? — решила заговорить Оля, когда они, по её расчётам, проехали чуть больше километра. — Угнал у кого-то, да? — Ага, сначала ограбил, потом угнал, а теперь мы едем в тёмный дремучий лес… — пошутил Пчёла, за что тут же получил слабый подзатыльник от девушки. — Дурачок ты, Вить, — легко улыбнулась Сурикова. — Ага, как быстро я трансформируюсь из бандюги в дурачка, а из Пчёлкина в Витю, — хмыкнул он с добродушной насмешкой, — чем заслуживаю такую милость? — в этот момент Оля хлопнула его ладонью по руке, и они дружно расхохотались. — Ну всё, хватит, — Сурикова обиженно надула губки. Пчёла резко остановил машину, одним движением притянул девушку к себе и снова поцеловал: сейчас потребность в её губах была настолько сильной, что концентрироваться на дороге никак не получалось. Он взял её лицо в ладони, целуя страстно и глубоко, но в тоже время нежно и чувственно; так, что казалось, вокруг не существует ничего и никого, кроме них двоих. — Я тебя никогда больше не отпущу, поняла? — Витя провёл кончиками пальцев по её щеке. — Ни-ког-да, — шёпотом произнёс по слогам и снова вовлёк её в поцелуй. — Мне страшно, — тихо проговорила Оля, опустив глаза, — знаешь, чем заканчиваются такие, по-вашему, безобидные пацанские шалости? — ответа не последовало; Витя пристыженно молчал. — Сначала это рэкет, стрелки и пистолет для защиты, а потом рейдерские захваты; жизнь — каждый день, как последний. И в лучшем случае, дотянуть хотя бы до тридцати, либо закончить её в тюрьме, — по её щеке скатилась одинокая слеза. На секунду стало даже… больно? Естественно, Витя прекрасно понимал, как ежедневно заканчивают на самых безобидных стрелах их ребята. А дальше — больше, жизнь по принципу «Или ты, или тебя». Но вернуться к жизни от получки до получки отца, к слезам матери, которая уже два года перебивалась мелкими заработками, и вечным займам на продукты у тёти он был не готов. — А ты знаешь, сколько получает мой отец? — раздражённо выкрикнул он. — Сколько он горбатится, а денег всё равно нет, — Пчёла опустил глаза, стукнув кулаком по рулю. — Давай ты просто не будешь пытаться понять наши мотивы, хорошо? Жить хочется всем, — заключил он, снова подняв на неё потускневший растерянный взгляд. — Ты можешь поступить в институт, получить профессию и найти законную работу, — тихо произнесла Сурикова. — Оленька, давай мы закроем этот разговор, — Пчёла осторожно смахнул слезинку с её щеки и поцеловал. — Я обещаю, с тобой ничего из-за меня не случится. Не плачь, пожалуйста, — он прижал её к себе. — Пойдём. Оля подняла на парня вопросительный взгляд, но Витя уже выскочил из машины и, открыв пассажирскую дверь, жестом попросил свою спутницу выйти. Они молча шли, держась за руки, через лесную чащу, почти не отводя друг от друга глаз. В просветах между деревьями мелькало чистое голубое небо, солнечные лучи пробивались сквозь ветви молодых берёз, в воздухе разливалась весенняя свежесть, щекотал ноздри едва уловимый запах ещё влажной травы. Сурикова осмотрелась вокруг себя: на мгновение девушке самой показалось, что они, слившись с лесным массивом, и сами стали как эти берёзы — длинная светлая полоса, за которой следует хоть и короткая, но всё же чёрная. — Ну, может ты скажешь наконец, что мы тут делаем? — улыбнулась Оля, склонив голову набок. — Конечно, скажу, — с обычной беспечностью ответил он. В эту же минуту он обеими руками развернул девушку к себе и страстно поцеловал. Сурикова жадно ловила губами его поцелуи, теснее прижимаясь к Витиному телу и изо всех сил цепляясь за его плечи; однако когда тёплые ладони Пчёлкина пробрались под её ветровку, девушка прервала поцелуй и отступила назад. — Нет, подожди, — Оля облокотилась спиной о берёзу, выставив руку вперёд так, что её ладонь легла на грудь Пчёлы, — никаких поцелуев, пока не скажешь, зачем мы здесь, — она выжидающе посмотрела на парня и лукаво улыбнулась. — Ну хорошо, — Пчёлкин очертил один круг вокруг дерева, — помнишь, ты рассказывала, что твой папа каждую весну приносил полную банку берёзового сока? — Да, но… — Оля пробежалась по молодому человеку взглядом, полным недоумения, — это так давно было, да и папа… — она слегка растерялась, отведя взгляд. Пчёла ловким движением вынул из кармана небольшой перочинный нож, сделал надрез на коре дерева и умело смастерил желобок из срезанной коры. — Ну вот, к вечеру наберётся, — заключил он с бессменной улыбкой, подвязав к желобку целлофановый пакетик. — Не банка, конечно, но для первого раза пойдёт. На лице Оли тут же отразилась такая искренняя и детская улыбка; девушка шагнула к нему и поцеловала со всей нежностью, что переполняла её сердце в эти минуты. Эта возможность на мгновение очутиться в детстве, вдохнуть весенний запах была дороже любых подарков. Оля прижалась к его груди. — Спасибо тебе, Вить… Спасибо…