***
Он проснулся утром и сразу понял, что Макса нет дома. За окном шел снег, наступило 31 декабря, которого он так опасался. В кухне осталась чашка недопитого кофе, ещё теплая, Егор взял её и прошел в гостиную. В коридоре пахло его туалетной водой, разворошенный вчера диван был заправлен, плед и подушка убраны. Серая в утреннем свете ёлка пряталась в углу, будто голая без включенной гирлянды. Присев на подлокотник дивана, Егор отпил кофе. В одиннадцать придет медсестра, а потом он будет ждать Макса. По ощущениям начинался неизвестно какой день сурка. За окном шёл снег, улица была пустой, и город казался тише. И внезапно Егор осознал, что по-настоящему у него есть только его одиночество. Медсестра ушла в начале первого. Он пообещал себе не звонить Максу и не звонил. Макс тоже не оповещал о своем местонахождении, и Егор решил представить, как это будет, когда Макса у него не станет. Решил представить, каково это, когда ты снова можешь идти, куда хочешь и ни перед кем не отчитываться, как это, когда ты ничего никому не должен, и не тревожишься из-за того, что телефон разряжен и кто-то важный не сможет дозвониться, просто потому, что этого важного у тебя нет. А остался только ты у себя. Хватит рассчитывать на Макса и его поддержку, хватит питаться им. Егор понимал, что должен с этой болью справиться сам, как и с тысячами других разновидностей боли, с которыми уже справлялся. Плохо или хорошо, это уже другой вопрос, но до Макса была какая-то жизнь, и, кажется, до Макса он был сильнее, и не раскисал из-за… Из-за… Егор до сих пор не сформулировал случившееся в мыслях. Его никогда так не пытались поиметь. Хитростью — да, шантажом — было, манипуляцией — тоже. Но никто никогда не превращал его в изувеченный кусок мяса перед сексом. Таких прелюдий Егор до того дня не знал, и то, что случилось, не мог осознать полностью. Все эти дни он пытался понять, как можно было не замечать подобное в Роберте, с которым проводил каждый свой день, кого считал другом, который в определенных моментах стал даже ближе Ильи, и про которого он часами вот уже пять дней думал, лежа под капельницей. Он хотел поговорить с ним, попросить объяснений, хотел услышать, что тому жаль и вообще черт попутал, но когда представлял себе эту беседу, понимал, что ничего абсурднее, чем разговор по душам после того, что случилось, быть не может. Что жертве охотника не понять и не стоит пытаться. А от мысли, что он сам далеко не охотник, не хищник, а чудом выживший… кролик? становилось ещё паршивее.***
Около трех он встретился с Ильей у «Адмиралтейской». С последней их встречи-ссоры прошло пять дней, с тех пор они нормально не разговаривали, только перебросились парой сообщений в ватсапе. Увидев Егора, Илья попытался улыбнуться и сделать непринужденный вид, но вышло неискренне. — Что, так хреново выгляжу? — Егор поправил козырек черной бейсболки и натянутый на нее капюшон. — Спасибо, что живой. — Да хватит, бывало и хуже. Спорить с этим было глупо, потому что Илья понимал, что Егор прав. — Я мог к тебе прийти, зачем встречаться на улице? — Захотелось выйти. — Макс в курсе? — Того, что я решил погулять? — Да. — Я не под арестом, если что. — Думаю, Макс считает иначе, хоть реальные обвинения с тебя сняли, но твой постельный режим ещё не закончился. — Пожалуйста, давай хотя бы ты не будешь… Я просто решил пройтись немного и я не один, ты со мной. — Ладно, конечно, мы ничего ему не скажем, — Илья обнял его, понимая, что раз Егор в таком состоянии захотел с ним встретиться и даже вышел из дома, то действительно его что-то очень сильно гложет. — И спасибо тебе, — проговорил Егор, когда они пошли вниз по Невскому. — Если бы не ты, всё это так быстро не закончилось. — Пожалуйста, — ответил Илья, понимая, что если будет обесценивать свои заслуги в этом деле, то тяжелую для обоих тему сделанной им записи так быстро не закрыть. Молчание слегка затянулось, мимо проезжал городской транспорт, и Егору нравилось, что сейчас людей на улице меньше, чем в обычные дни. — Я подарки не купил, никому. А ты? — спросил Егор. — Я купил. Всем. — И мне? — В студии под ёлочкой дожидается. — И что это? Илья посмотрел на него, улыбнувшись слегка. — Не скажешь? — Сам увидишь. Егор промолчал, и Илья понял, что, скорее всего, другу будет сложно даже просто войти в их студию. — А что тебе подарить, я совсем не знаю, — Егор плотнее ввинтил руки в карманы своей куртки. — Душа требует разврата, потянуло во все тяжкие, знаешь ли. — Стриптиз тебе станцевать? — Танцевать не надо. Ты поправляйся и мы сходим в «Максимус», с пивом и девками, на всю ночь, как раньше. Егор начал что-то понимать. — А Карине ты купил подарок? — Нет. — Почему? — осторожно спросил он. — Мы расстались. — Когда? — Где-то неделю назад окончательно, — намекнул Илья. — Поэтому ты на меня тогда наехал? — Не знаю, наверное. — И это точно? Вы больше не сойдетесь? — Егор понимал, что совсем не знает, что происходило в жизни Ильи в последние несколько месяцев. То ли работа так их отдалила друг от друга, то ли Вершин и их отношения. — Нет. — Почему расстались? — Ты знаешь, все знают, — провожая взглядом, проезжающий мимо троллейбус, Илья стряхнул снег с воротника. — Хочешь сказать, те слухи оказались вовсе не слухами? — Не слухами. Она с Джоном сейчас. — Охренеть. А так упирались оба, что ничего не было. Илья промолчал мрачно. — И как ты справляешься? — Я ещё даже не осознал до конца, если честно. Времени не было, да и к тому же эффект электрического стула всегда бодрит. — Электрического стула? — Когда мне позвонил Макс и сказал, что у тебя ЧМТ и, несмотря на это, тебе ещё и реальный срок грозит, я очень взбодрился. А виделись мы меньше часа назад, и был ты всего лишь слегка раздражен. — Он звонил тебе? — Сразу как это случилось. И, знаешь, я впервые слышал, как он орёт, — Илья усмехнулся. — Всегда думал, что Вершин непробиваемый. — Он наехал на тебя? — «Интересовался», как так вышло, что ты с ним один на один остался и куда я свалил. Пытался обвинять, но потом, конечно, остыл. Я вернулся в студию, там пиздец… Но камера уцелела, только разрядилась. Я подумал сначала, что она давно села, но оказалось, что всё записалось. Они свернули на Большую Морскую. Егор переваривал услышанное, по пути он купил мандарины в уличной палатке и они с Ильей поднялись до Исаакиевского сквера. — У него тут выставка где-то, ты говорил? — спросил Илья. — Да, в Манеже. Хочешь зайти? — Почему нет. Интересно всё-таки воочию увидеть, чем Макс занимается. Егор вел его по Почтамтской до Якубовича, и так они вышли к Манежу. Повесив прозрачную майку с мандаринами на локоть, он сфотографировал Илью у афиши, и они вошли внутрь. Следуя из зала в зал, Егор сравнивал впечатления с первыми, которые получил при посещении выставки неделю назад. В этот раз кроме охраны и их с Ильей в помещении никого не было. Рассматривать фотографии и картины в полной тишине оказалось особенным удовольствием. Егор оставил Илью в начале, а сам пошел в зал с сакурой, только через него можно было попасть в те два последних, с его фотографиями. Но дойдя до них он не нашел, что искал. С пакетом мандаринов в руке Егор остановился перед пустой белой стеной, на которой раньше было его черно-белое фото, то самое с наручниками. Теперь здесь красовалась пустая стена, а табличку с названием картины заменили на другую. Пустое пространство обзавелось названием «После». «В лучших традициях современного искусства», — подумал Егор. Он не нашел своего портрета и в другом зале, там теперь тоже была лишь пустая стена с уже знакомым названием. Напротив этого «ничего» находился сделанный Вадимом портрет Макса, который будто всматривался в эту пустоту. Егор ощутил острый дискомфорт от того, что Макс убрал его фото и ничем не заменил, а оставил пробелы, дав им ещё и название. «После тебя» — он вспомнил тот их разговор о гипотетическом расставании и страхе, Макс говорил, что после Егора останется лишь пустота. Но зачем он снял работы с его изображением? Они встретились на выходе с Ильей. — Мощно, — сказал друг. — Особенно белый зал. Я ощутил себя даже немного в «космосе», такое иррациональное чувство. — Знаю, там время останавливается. — Макс же не рисует? — Рисует, но не так хорошо. — Чьи тогда картины? Егор посмотрел себе под ноги, разбив кроссовкой снежный ком, ответил: — Это картины его бывшего любовника. — Что? — Как-то так. — Насколько бывшего? — На двадцать лет. — Понятно. И ты от этого, конечно, в стрессе? — И как ты только догадался? — Думаешь он с ним трахается? — Надеюсь, что нет. — И Максу ты, естественно, предъявил? — А ты бы не предъявил? Карина с Джоном теперь, а ты и подумать не мог. В жизни всё возможно. — Карина — лживая сука, ищет где хуй потолще и денег побольше. А Вершин — это Вершин. Чувствуешь разницу? — У всех свои соблазны. — Думаешь, Максу нужен какой-то там престарелый художник, когда у него есть ты? — Он не престарелый, старше его ненамного и он хорошо выглядит, я его видел. — Не обижайся, но рассуждаешь ты как примитивная баба. Смешно даже. — Я знаю. — Если бы Вершин не был уверен в том, что хочет быть с тобой, не было бы ни кольца, ни половины вашей истории, он бы остановился ещё в тот момент, как ты в Москву свалил. Во всяком случае я так это вижу. — Я действительно всё испортил, — проговорил Егор. — Давай без фатализма? Просто ты в себе всё время сомневаешься, в своих возможностях, и уже всех порядком подзаебал своей неуверенностью. Это не только с Максом, это и в работе тоже. — Ощущение верности направления в работе и в отношениях — разные вещи, — не согласился Егор. — Может и так, но ты всегда слишком сильно сомневаешься в своих возможностях, это в тебе и до Вершина было. Вроде бы идешь напролом, но в конце начинаешь колебаться, как будто считаешь, что достоин кто угодно, только не ты. Вот и Макса готов отдать какому-то престарелому гею, даже у него не спросив. С этим надо что-то делать, иначе ты всё просрешь. — Кажется, уже просрал, — Егор подумал о голых стенах и значении слова «после». Понимая, что друг подавлен, Илья не стал жестить, как мог бы в обычных обстоятельствах. — Хватит. Всё пройдет. Рожа заживет, вернешься к работе, с Максом всё наладишь, не будешь больше винить его во всяком дерьме. В общем, думай башкой или у меня спрашивай, если сомневаешься. Егор ничего не ответил, но Илья заметил, что друг повеселел немного от его слов. — Я вот только не понял, — признался Илья, когда они вышли на Адмиралтейский проспект, — что означают надписи «после»? — он снова говорил о выставке. — Такое ощущение, что там что-то было, а потом это убрали или изначально не было ничего? — Там были мои фотографии. — Серьезно? — Илья начал обдумывать сказанное Егором, но с выводами не спешил. — Да. Он зачем-то снял их и приколол эти таблички. — И что это значит? — Сложно сказать, что замышлял художник, — попытался пошутить Егор, но как-то было невесело. — Ему я, кстати, тоже подарок не купил. — Думаю, он поймет, если в этом году ты ничего не подаришь. — Так нельзя, — не согласился Егор, имея теперь четкое намерение непременно сейчас что-то найти для Макса. Они перекусили в спорт-баре на Адмиралтейском и пошли искать подарки.