***
К середине октября это восьмая моя фотосессия с листочками. Тошнит уже от этих желто-красных букетиков и летящего в камеру мусора. Но сегодняшняя особенная. В конце прошлой недели мне в аккаунт Инстаграм, который я сделал специально для подработок ещё на первом курсе, но оживил только сейчас, когда слава, наконец, догнала, написала среднего возраста миловидная пухленькая дамочка. Судя по фото в её профиле, молодые и не слишком дорогие фотографы пользовались у неё спросом. И нет, дело совсем не в том, что я раньше не работал с кем-то постарше студенток. Она написала, что это будет семейная фотосессия. Детей я раньше снимал только на мероприятиях, но старался избегать именно детских праздников, потому что мой опыт общения с мелкими ограничивался только сестрой, которая сама уже может сгодиться за няньку. Поэтому я был до звёздочек из глаз рад, когда понял, что сыночкой Оксана зовёт толстенького, усраться какого милого французского бульдога. Пёс оказался на удивление дружелюбным, послушным и куда более фотогеничным, чем несколько моделей до него. Его не нужно было умолять подбрасывать листву с естественной улыбкой. Потому что нет ничего естественнее, чем счастливая, довольная тем, что ей дали вдоволь порыться в пыли и кучках кленовых листьев, собачья морда. — Спасибо вам, Женечка, — Оксана протягивает мне две тысячи вместо заявленных в прайсе за получасовую прогулочную фотосессию тысячи триста. — Нам с Этьеном очень понравилось. — Напишите мне номер, переведу вам сдачу чуть позже? — спрашиваю, с улыбкой показывая женщине особенно милую на мой взгляд фотографию её забавного лягушатника: на нос ему налип маленький листик, который пёс как будто пытается сдуть, очень сосредоточенно, глазами в кучу его изучая. — Ой, ну что ты, перестань, это за отличную компанию. Мы ещё зимой к тебе придём, я ему такую милую шапочку присмотрела, со снегирями, сдохнуть можно будет от красоты! Этьен! — она всплескивает руками, подгоняя пса скорее покинуть огромную по его габаритам кучу листвы, откуда сейчас торчит только чёрно-белая задняя лапа. — Вам спасибо, не против если ваше чадо украсит мой профиль? — интересуюсь из вежливости, упаковывая аппаратуру. — Конечно-конечно, только не забудь мордочку смайликом прикрыть. Мы с Оксаной ещё пару минут общаемся в шутливой манере, она пообещала рассказать обо мне всем-всем своим подружкам и коллегам, а ещё намекнула, что они ищут фотографа на новогодний корпоратив, так что чудесные фоточки Этьена обязательно увидит её босс и его секретарша, которая занимается всей этой организационной волокитой. Короче говоря, расстаёмся мы на хорошей ноте. Я даже задумываюсь о том, что если бы мне и нравились представительницы женского пола, такие вот мамочки с чувством юмора были бы первыми в списке. Дни становятся короче, но, несмотря на это, сегодняшний тянется старой рассохшейся резиной. — Привет, — трубку беру с энтузиазмом. Никто не умеет как Макс забить голову. — Где тебя носит? Я зашёл к вам в комнату, а там Иииигорь так на меня зыркнул, как будто я ему денег должен, а я всего-то его разбудил, походу, тоже мне спящая красавица, бля. — Он с суток. — Пиздец, столько работать, я бы сдох. Он от КГБ часом не скрывается? — шутит Макс, вспоминая нашу уже ставшую компанейской хохму. Всего лишь от Лёни, на самом деле. До сих пор. Они и парой фраз не обмолвились, а пацан скоро засохнет от своей неразделённой любви. Любовь зла, как говорится. Полюбишь и Игоря. Замкнутого, иногда слишком прямолинейного, занудного, заёбывающего себя учёбой, работой, второй работой, подработкой и футболом Игоря. В середине лета Лёня рассказал, что теперь они не видятся с Игорем даже на футболе. Потому что тот дорос до городской команды. И правда, в конце сентября он уже играет на товарищеском матче, куда ты меня тащишь на пару с Лёней, с соседним городом на позиции вратаря. На том матче ты смотришь на Игоря так, что во мне непонятно откуда просыпается ревность. Нет, тебя я ревновать уже привык, это чувство давно стало перманентным. Но ревновать тебя к своему соседу? С другой стороны, Лёня же видит в нём объект для воздыхания, значит, и другие могут. На самом деле, оценивая беспристрастно, могу сказать, что Игорь хорош собой. У него вайб того самого плохого парня, который сторонится всех и вся, из американских сериалов, потому что у него проблемы по жизни и он не хочет никого в это втягивать. Отчасти так и есть, но, думаю, самая большая проблема его в том и есть: он не хочет никого втягивать в свою жизнь. А кое-кто втянулся бы с огромным удовольствием. И, я уверен, обаял бы Игоря с ног до головы. Иногда мне кажется, именно из-за того, что знает, какой Лёня из себя, Игорь и морозится. Боится попасться на этот крючок. Тёма вон и моргнуть не успел. Сидят теперь вместе на всех поточках, ходят в столовую и на тренировки по футболу, и, нихуя себе, бегают в парке по утрам, пока я сплю, не готовый расстаться с теплым одеялом. Вот где стоило бы ревновать на самом деле. Но я слишком спокоен. Я скорее поверю, что ты решил сменить ориентацию, чем в то, что Лёня так быстро сдался. Нихуя. Он занял наблюдательную позицию. Издалека. И умудряется всё ещё не терять надежды. Вдохновляет. — Бу, — Макс напрыгивает сзади, пока я, ушедший в свои мысли, не замечаю, как он бубнит одновременно и в трубке и уже совсем рядом о чем-то своём, Максовском. — Еблан, а если бы я фотик уронил? — спрашиваю, снова прибирая понадежнее аппарат, который достал, чтобы ещё раз посмотреть отснятые фото и сразу откинуть откровенный брак. — Как бы ты расплачивался? — На трассу бы пошёл, — вздыхает Макс почти мечтательно. Вот оно, понимаю. Сейчас этот прыщ рванёт. Стоит только чуть надавить. Долго он держался, по-джентльменски не обсуждая постельные темы. — И никто бы не заметил, что уже, ну, с пустыми яйцами? — спрашиваю со смешком. Хотел смягчить, вышло так себе. — Ёбаный блядь, Женя, я больше не могу. Я заебался дрочить, понимаешь? Оно же вообще не приносит удовольствия, ни разу не похоже на секс, на настоящий, тупо сбросить напряжение. Но я уже двадцать четыре на семь как будто под двести двадцать, того и гляди ебанёт! Пытаюсь сунуть Максу в нос два пальца, как в розетку, за что получаю по руке нифига не наигранно. — Больно, — потираю левой, чуть замедляя шаг. — Да что ты знаешь о боли? — Макс поднимает глаза к небесам. И снова не наиграно. Вот ни разу. Это просто в его стиле. В этом весь Макс. Драма квин. — Куда мы идём вообще? — спрашиваю, понимая, что Макс сворачивает с привычного прогулочного маршрута. — Ты провожаешь меня на свидание, которое, бьюсь об заклад, опять закончится тем, что Максимку заведут до искр из глаз, и он пойдёт разбивать стояком стеклянные заграждения на набережную. — А без вандализма никак? — интересуюсь искренне. Ну, потому что не видел я за Ваней раньше высоких моральных принципов. — Не жалко ему тебя, ты же как кролик? Макс издаёт странный звук, похожий на скулеж и чуть отстаёт. Останавливаюсь, чтобы догнал. — Не кролик, у меня, если ты не знал, гиперсексуальность, меня мама проверяла. — Серьёзно? И как вы докатились до жизни такой? — не могу не улыбнуться. — Ну, я слишком часто дрочил. Настолько, что она заметила, — отмахивается Макс от воспоминаний, как от мух назойливых. — Пиздец, меня из дома за меньшие грехи выгнали, а тебя даже к врачу сводили, — присвистываю, когда выруливает на залитую светом от включившихся фонтанов площадь. — И чё Ванька говорит, аргументирует как-то? — Говорит, типа, подожди, зато потом будет небо, блядь, в алмазах. А мне не надо в алмазах. Я не аристократ, мне и бижутерия заебись. — А сам? Нормально ему что-ли? Вы же, наверное, не только за ручки держитесь, — предполагаю я. Реально, у меня вот, при наличии симпатии какой-никакой, встаёт даже от не слишком глубоких поцелуев или если за зад помацать. — Сам-то, сука, бегает от меня постоянно дрочить. Ты прикинь. А мне говорит: «вернусь, чтобы все на месте было». — Жестоко, — сочувственно кладу Максу на плечо руку. Он взвизгивает и отскакивает от меня метров на пять, чуть не сбивая курьера на велике. — Ахтунг! Могу случайно выебать в ближайших кустах! — шипит Макс, потирая переносицу, после чего поправляет отросшие ещё сильнее волосы. Ещё немного и будут ложиться на плечи. Он в последнее время вообще всё чаще мелькает такой вот, как сегодня, красивый. Принаряженный, никаких вам футболок с Пеппой, и без пальмы на башке. Теперь-то понятно, почему. Думает, наверное, что с ним не так что-то, раз с Ваней у них дальше обжиманий не заходит. — Знаешь, ты людям нравишься именно такой, какой есть, — подбадриваю. Не хочется, чтобы Макс стал таким же, как все. — Ага, не всем, видимо, — отвечает серьезно. Слишком серьезно для него. — Знаешь, Жень, я, честно говоря, не уверен уже. Ну, что смогу ждать. Ещё немного и сорвусь. Потрахаюсь с кем-нибудь и сразу же признаюсь Ваньке. Я молчу. Потому что немного его понимаю. Это даже странно, что у меня последний раз был с его парнем. С которым у него не было до сих пор. А ещё у нас с ним самим, Максом, тоже было. Прямо сериал от Нетфликс. — Мы пришли, кстати, — Макс приветливо машет сидящему за столиком уличного кафе Алёхину. Ваня, кстати, в последнее время тоже похорошел. Силы он что-ли жизненные из бедного Макса сосёт. Да не, не похож на энергетического вампира. Думаю дело во внимании. На нём же, судя по всему, для одного человека схлопнулась вселенная. Причем не для додика какого-то, нет. Макса в универе все знают. Больше того, Макса многие хотят. Не только девчонки, я уверен. Есть же такие, как я когда-то, искатели приключений, особенно среди перваков. Нужно соответствовать. Вот Ванька и соответствует. В отличие от меня, например, меняющего джинсовку на кожанку и обратно, он в пальто. Крупная клетка, широкий ворот. Длинную шею подчеркивает черная под горло водолазка. Его тоже немного отросшие волосы теперь удачно раскинуты на две стороны, обрамляя точеный овал лица. В одном Макса понимаю точно, ещё немного, и сам начну кидаться на людей. Макс уходит внутрь, чтобы сделать заказ, а меня, собравшегося вернуться в общагу, зовёт Ваня. — Как жизнь? — спрашивает, улыбнувшись уголками губ. — Да виделись вроде, — усмехаюсь. — На парах. — На парах ты другой, — отвечает с ухмылочкой, но без ехидства и злобы. — Клоуничаешь, а сейчас весь такой серьёзный, даже грустный. — О да, грустный клоун — это очень серьёзно, — отшучиваюсь, подтверждая его слова. — Видел твоего мальчика буквально полчаса назад, — а вот теперь с ноткой ехидства, — с красивой девочкой, такие ноги, ммм. — Ты меня за этим позвал? — выходит даже грубовато. — Угу, хочется тебе мозги на место поставить, чтобы перестал сиськи мять, — вздыхает Алёхин, — да только тебя бы сначала проверить на предмет их наличия. — Кто бы говорил, великий гуру отношений, — качаю головой. — Максим жалился? — улыбается Ваня, поправляя воротник. — Не слишком ты его маринуешь? Да и зачем вообще? Сам же страдаешь, наверняка, тоже. — Даю шанс слиться, — отвечает Ваня, тоскливо глянув в сторону дверей, где пару минут назад скрылся его парень. — Нахрена? Он же тебе нравится, — говорю очевидное. — А ему нравится идея со мной переспать. Он мне так и сказал на твоём дне рождения, прикинь. Вот бы с тобой переспать. — Так и в чём проблема? — спрашиваю уже второй раз за вечер. — Разве не круто, что он вот такой честный? — Круто, — признается со вздохом. — Да и вообще мне Максим действительно нравится. С ним весело. Не хочу… Не хочу просто трахаться опять. Понимаешь? — А как хочешь? По любви? — спрашиваю с дебильной улыбочкой, но Ваня кивает в ответ. — Я тебе сейчас кое-что скажу, а ты понимай, как хочешь. У Макса был секс в этом универе по меньшей мере с двадцатью людьми. Это только те, кто на него потом вешались или продолжали нормально общаться. — Вторые типа тебя? — Ага, типа меня, безобидные придурки. И все, включая меня, доставались ему по щелчку пальцев. Не потому что он такой ловелас, просто потому что в основном это было по приколу. Никто ни за кем не бегал, никаких свиданий, кино и обнимашек. И тем не менее, у него никогда не было одновременно двух партнёров. Врать он совсем не умеет, поэтому по-честному сливается. Так что, если ты этого ждёшь, то скоро дождешься. А если в проверки какие-то решил поиграть, то перестань хуйней страдать. — Сказал человек, который не может признаться сам уже сколько?.. — Иди ты, — всё же решаю развернуться и уйти, пока Макс не вернулся и не намекнул, что там у них вообще-то вечеринка на двоих, уёбен зе битте. Не успеваю пройти и остановку, а иду я быстро, на, как говорит отец, пердячем пару, когда так бомбит, что аж жопа полыхает, как приходит сообщение от Вани: «Прости, что лезу не в свои дела. И спасибо за совет, обдумаю». Смотрю на городские часы на одной из башенок на площади. Время остановилось. И причину этого бесконечного дня озвучил Алёхин. Ты. Причина этому ты. Точнее твоё свидание. Девчонки липнут к тебе с самого первого дня. Неудивительно. В моей голове засела строчка из Арбениной: “ Твои драные джинсы и монгольские скулы». Некоторые липнут активнее других. И вот с одной из таких ты, сдавшись всё же, сегодня гуляешь по городу. Почему-то после Катеньки мне от этого херово вдвойне. Точнее после твоих слов о том, что никто из них, Кать, Маш и Лен тебе по-настоящему не нравился. Теперь, глядя на каждую девушку, я думаю: а вдруг. Может, это она, та самая. Может, эта Саша, с которой ты сегодня пошел на свидание и есть твоя судьба? Может, именно она станет любовью твоей жизни. А может, вы просто переспите и разбежитесь. Не сказать, чтобы от этой мысли мне стало легче. Возвращаюсь в комнату, сделав пару кругов за общагой, которые ничуть не заставляют время ускорится. Ты обещал отписаться, как проходит. Видимо, отпишешься уже «как прошло». И лучше уже утром, тогда у меня ещё есть шанс уснуть. Ближе к одиннадцати в голову начинают лезть идиотские мысли. На одной из таких не сдерживаюсь. «Привет, как поживаешь?» — как быть, если у тебя хорошая память на цифры? Удаляй номера из телефонной книги, не удаляй, а из мемори не стираются. «Привет! Не ожидал. Дела, эм, норм?» — приходит почти сразу. «Успел найти кого-нибудь поумнее меня?» — это я типа флиртую. Мол, такой вот я дурачок, просрал тебя классного. «Не поумнее, не на уровне». «Не хочешь встретиться?» — пишу, мысленно стукнув себя по лбу. Не выход, Жень, вообще не выход. «Не хочу, извини», — высвечивается после того, как очень долго «собеседник набирает сообщение». «Понял», — отвечаю мгновенно. Ждал чего-то более развёрнутого, но и так неплохо. Доступно. А Паша был бы не Паша, если бы не написал ещё восемь сообщений в догонку. «Ты же меня знаешь, Женя, я такое не поддерживаю». «Я бы, может, и рад, но не могу». «Без обязательств». «А тебе это не нужно». «По крайней мере от меня». «Так что правда извини, но не стоит ворошить прошлое». «Нам было классно вместе». «Пусть лучше останется классно в прошлом, чем херня какая-то в настоящем». Решаю не отвечать. Не потому что слова его меня как-то задевают, нет. На самом деле я ему даже благодарен. Паша не шлёт меня нахуй сходу, а я бы именно так на его месте и сделал. Паша мудрый, как десять сенсеев. Он хочет донести до меня свою идеологию, но не навязывает. Говорит с позиции «я». Хочется выть. В этом мире остались одни моралисты, всем подавай любовь и серьёзные отношения?***
Где-то между сном и явью чудится, что ты записываешь в телеге кружочек, которые никогда не снимаешь, но подсознанию попробуй докажи. Подсознание рисует твою улыбку, счастливые глаза, светящиеся, как бывает, когда ты сильно собой доволен, не часто короче, бывает. Рисует почему-то тебя в моём септуме. И то ли тебе всё к лицу, потому что красивый, как чёрт, то ли мне просто приятно, что безделушка на тебе не рандомная, подкинутая коварным мозгом, а моя. Та самая, чёрная матовая, которую ты мне сам и подарил. Таскаешь свой же подарок, выходит. Ну, там, в моих неосознанных мечтах. Понять, о чем рассказываешь, не успеваю. Просыпаюсь от звука сообщения. Без пятнадцати пять. Отец. Поначалу думаю, что сон внутри сна. Но вспоминаю, что отец каждый год в это время летает в командировку, а там, в другом часовом поясе, опережающем наш на несколько часов, всё время о разнице во времени забывает. «Деньги нужны на врача?» Гипнотизирую взглядом простые слова. Врача? В ответ отправляю вопросительный знак. Через минуту на дисплее высвечивается звонок. — Да? — голос предаёт. Хриплый после сна, да и от дурацкого волнения. Это вообще нормально? Жень, просто батёк звонит. Раньше он звонил тебе пару раз в неделю, просил зайти за хлебом или за сигаретами ему, если сам забывал. — Жень, гастроэнтеролог. Забыл? — отец спрашивает с паузами на короткие затяжки. Всю жизнь курить бросает. Иногда даже хватает на несколько месяцев его, а потом любимая семья выкидывает что-нибудь особенное. — Забыл, — отвечаю сразу. — Денег перевести? — повторяет свой же вопрос. И снова пауза. — На врача и вообще?.. — Вообще не нужно, — что там его «вообще» интересно включает. Кроме еды, непонятно. — На врача, — задумываюсь, прикидывая, сколько заработал на последних фотосессия, — должно хватить. — Не хватит, пиши, — говорит, зная, что не люблю звонить. — Ага, спасибо, — появившейся паузы хватает отцу на докурить, а мне на отвиснуть. — Па, ещё пяти нет. — Ох, блядь, пардон, — усмехается он на той стороне. — Ну спи. Пока. — Подожди, — прошу, но потом снова замолкаю, не знаю, спросить или… — Как там дома дела? — Как обычно, потише только, мелочи не с кем ругаться, мать её попытки игнорирует, а со мной неинтересно ей, сам знаешь. Пробивает улыбнуться, прячу лицо в подушку. Мелочь. Да, по ней действительно скучаю. Надо её, что-ли, в KFC прогулять или в кино сводить. Что там вообще идёт сейчас? Последний раз в кино был ещё в одиннадцатом классе. Не особо люблю: слишком громко, глаза устают. С тобой вот мы в кино редко ходим, все шикают — не поугараешь толком. А в последний наш поход ты вообще уснул. Сполз в кресле, упал головой мне на плечо. Ладно, хрен с ним с кино, что-то приятное бывает и там. Может, стоит тебя позвать? На какой-нибудь ебучий арт-хаус. Я бы не отказался сейчас от твоего холодного носа, уткнувшегося мне между шеей и ключицей. — Домой когда вернёшься? — отец задаёт наконец-то этот вопрос, который вроде бы логичный, а вроде бы и ни к чему. Совершенно не ясно, что на него отвечать. — Никогда уже, наверное? — спрашиваю, посмеиваясь, неизвестно у кого. Отец молча вздыхает, не мешая мне глупыми вопросами и наивными фразами. Не в его это стиле. — Рано или поздно всё равно пришлось бы. Смысл сейчас возвращаться? Да и не думаю, что мне там будут рады. С матерью мы так и не разговаривали с того дня. Видимо, одного отпрыска ей хватает. А как «выпорхнет» сестра, можно будет ремонт сделать, давно собирается. Или хобби найти, она вот вязать любила раньше, пока времени хватало. — Да уж, время летит. Помню, как вчера, твоё самое первое сентября справляли. Хотя помню только первую половину дня, — делится отец, а я чувствую в его спокойном голосе улыбку. Ага, я тоже тот день помню. Я тогда впервые видел его таким пьяным. — Мать рассчитывала, что ты до выпуска с нами проживёшь. Мать рассчитывала. Конечно. Это она умеет, не зря экономист по второму образованию. Для души, так сказать. А может, наивно полагала, что экономистом можно больше зарабатывать, чем медсестрой. Это сейчас-то она неплохо устроилась. В частной клинике, хотя там тоже смены ночные есть, но за них и оплата соответственная. Да и контингент поприятнее. — Ну, иногда даже самые точные расчёты сбой дают, — хмыкаю, взглянув на дисплей. Ватсапп оповещает о пропущенном звонке. — Ну ладно, пап, до скорого, я спать буду. — Давай, Жень, и чтобы завтра же к врачу записался. Отец не был бы собой, дав кому-то вкинуть фразу последним. Мне это на руку только. Сразу же тебе перезваниваю, только сейчас подумав оглянуться: не спит ли вообще Игорь? Игорь не спит. Игорь на работе. От тебя тут же приходит сообщение: «Я возле твоей общаги, выходи, если не спишь, покурим». Я натягиваю спортивки, удачно брошенные ещё вчера на стуле. Глянув погоду на телефоне, прихватываю ещё и плед, планирую накинуть поверх теплой толстовки, в которой спал. Ебенячий холод в комнате, означает, что и на улице не найс. Ты обнаруживаешься прямо под козырьком. — Привет, — протягиваешь мне подкуренную сижку, а вторую вертишь в руках. Я забираю, высунув руку из-под пледа. — Утречка, — щурюсь, пытаясь привыкнуть к свету фонаря, слишком яркому для пяти утра. — Чё не спал? — спрашиваешь, потянувшись к сигарете, зажатой в моих руках. Давно мы не курили так. Мы, смешно даже немного. Не помню, когда последний раз в мой организм попадал никотин. По крайней мере через рот. Ни капли в рот, ни сантиметра в… Кхм. — Отец звонил, он в командировке, время перепутал, — пожимаю плечами. Почти не соврал. А то что уснул только под утро, потому что ждал тебя, смс или звонка, или хотя бы ебучего знака от вселенной, знать необязательно. Ты поднимаешь на меня глаза, затягиваясь и придерживая своей рукой мою кисть. Такой же, как в моём сне. Красивый то есть. Ты, если честно, объективно хорошеешь, взрослея. Сейчас ты симпатичный парень, при виде которого в девчонках просыпается инстинкт охотницы и повадки дурочки, вроде глупых хихиканий и накручивания волос на палец, а пройдет лет десять, ты станешь по-настоящему красивым мужчиной. «Моим мужчиной», — подвякивает внутренний голос. Он не такой трусливый, он иногда осмеливается на вот такие мечты. Он глупый и наивный, как бы не пытался я ему внушать, что мы живём не в том мире. Где-то там глубоко внутри сидит ещё тот Женечка, другой. С волосами мышиного цвета, без пробитого носа. Тот Женечка, который ещё не понял, почему так хорошо, так охуенно рядом с Артёмом Щербаковым. Тот Женечка, который на просьбу лучшего друга научить целоваться не задумывался о последствиях, а просто взял и сунул язык ему в рот. Тот Женечка, возможно, веря в ответные чувства, признался бы Артёму Щербакову, что больше не дружеские чувства к нему испытывает. И не было бы Макса, Паши и Вани. Тот Женечка такой же, как некоторые, моралист… Вот только я не он уже. Да и ты больше не тот Артём Щербаков. Ты умеешь уже целоваться. Возможно, даже превзошёл своего придурошного учителя. Наверняка, превзошёл. Он не практикуется особо. Не любит. А ведь любил раньше. «До» любил. — Жень, а можно вопрос? — спрашиваешь, прикончив сигарету. Второй рукой вытаскиваешь бычок из моих онемевших пальцев. — Личный. — Угу, — киваю, гипнотизируя свою руку, всё ещё зажатую в твоей. «Мой, мой, мой», — орёт разошедшийся внутренний голос. — «Тебе всё можно». Заткнись, заткнись, прошу. — А твой отец про тебя знает? — Думаю, да, — отвечаю. Почему-то никогда не задавал себе этот вопрос. Чёрт, да. Отец знает. Конечно, знает. — Это же здорово, — произносишь, сжимая своими пальцами мои. — Получается, он тебя принял. — Получается, — киваю заторможенно. Ты, видимо, решил, что меня кроет от разговора с отцом. Не от вечера и ночи ожидания хуй знает чего, не от твоих прикосновений. Обычных, сука, поддерживающих. Но таких интимных для меня. — Как прошло? — М? — спрашиваешь, продолжая смотреть мне в глаза. — Свиданка. Можно поздравить с чем-то? Как же паршиво. Кажется, ещё чуть-чуть и ты сам всё поймёшь. Потому что, блядь, даже тот Артём Щербаков из прошлого заметил бы. — Да вот только разошлись, загулялись и общага закрылась. Ждали, пока откроют, — киваешь в сторону двери, откуда я вышел несколько минут назад. Так вот, что за девушка скрылась этажом ниже, когда я, проигнорив лифт, решил пешком спуститься. — Почему к себе не позвал? Из-за деда? — Нет, не из-за деда. Только не смейся, обещаешь? — просишь искренне, пряча глаза теперь. — Обещаю, — я сама серьезность. Мне нахуй вообще не до смеха. Вот ни разу. — Я решил, что не хочу больше просто секс, — видя, что я вообще не одупляю, о чем ты, и сжалившись, продолжаешь. — Мне каждый раз после, когда эйфория от того, что кончил, проходит, становится противно. По хребту бегут мурашки. Подсознание снова подкидывает картинки: помятая постель, растрёпанный с прикрытыми глазами и блядской расслабленной полуулыбочкой ты. — Я как будто трачу себя на что-то, что мне не нужно. Хочу попробовать ни с кем не спать, пока не пойму, что без этого не переживу ёбаный день. Если надо, приму аскезу, — ты смеёшься, откидывая свободной рукой волосы с глаз. Улыбаешься, как в том кружочке. Довольный собой. — Ты серьёзно? Тоже решил в моралисты податься? — спрашиваю, пытаясь поймать твой счастливый взгляд. — Я серьёзен, как никогда. — А это только про секс? — спрашиваю, заражаясь твоим странным настроением. Видя вопрос в твоих глазах продолжаю. — Ну, про секс как проникновение. Только проникновения под запретом? — Блядь, Женёк! — фыркаешь, отпуская мою ладонь. — Заткнись, пожалуйста. — Что насчёт минета? Куни? Петтинга? — ты отрицательно трясешь головой, краснея. Всегда такой, когда я начинаю называть вещи своими именами. — Реально? Даже просто ручками нельзя? Даже в одежде? Надеюсь, хотя бы дрочка в одного разрешена? А то, боюсь, ты как тот священник из «Укрощения строптивого» пойдёшь звонить в колокола. — Какое же ты ебанько, как тебя только свет белый носит, — смеёшься, наконец, оголяя смуглую шею. — Можно до пар перекантоваться? — Можно, только я буду храпеть, — обещаю, сам в это веря. Веря, что смогу уснуть теперь нормально и скорее всего даже проебу первую пару, а может и две. Заходя в комнату, падаю на койку, так и не раздеваясь, ты снимаешь только куртку, неаккуратно вешая её на стул. — Если хочешь острых ощущений, можешь лечь на кровать Игоря, — говорю, заранее зная, что ты не посмеешь тронуть чужое, и откатываюсь к стенке. — Тём? — Чего? — спрашиваешь, укладываясь лицом ко мне и натягивая на нас двоих ещё холодный с улицы плед. — А ты эти свои эксперименты по воздержанию один собираешься проводить? Или с Сашей? — этот вопрос волнует меня вот уже пятнадцать минут. Вечность просто. — Она милая, — говоришь неоднозначно, а потом на одном выдохе заканчиваешь мысль. — Но я не хочу дальше, как ты сказал, проводить с ней эксперименты. И вообще её не хочу, ни в одном из смыслов. Давай просто поспим пару часов? Я протискиваю руку под подушкой, как бы обнимая тем самым и тебя, а ты скатываешься ниже, утыкаясь лицом мне в шею. Чувствую твоё дыхание и движение ресниц по коже. Нахуй кино. В кино нельзя закинуть на тебя, почти улегшегося на живот, руку. В кино ты не просунешь ногу между моих. В кино я не услышу твоего дыхания, не уловлю, когда ты уснёшь. Не смогу так отчётливо ощутить запах твоих духов и тебя самого. «Мой», — внутренний голос никак не уймется. — Мой, — шепчу почти беззвучно и опускаю лицо в твои жёсткие волосы. Теперь, после того, как поддаюсь ему, этому другому себе, этому мечтателю, этому моралисту, понимаю одно: я больше просто не смогу трогать вот так кого-то ещё.