***
Погода по-настоящему майская, поэтому в кафешке, куда меня притащил Ваня, открыли летнюю веранду. Погода по-настоящему майская, и поторчать сейчас на качелях — то, что доктор прописал. Но у тебя завтра последний звонок. Зубришь песни и свои четверостишия, чтобы не опозориться перед всей школой. Я бы плюнул на твоём месте. Ты их увидишь теперь ещё раз — на выпускном, а потом «гуд бай, Америка». Если бы мне предложили толкнуть на последнем звонке речь, я бы обязательно предложение принял, только чтобы закончить чем-нибудь из Есенина. Про коня и узду, например. Но ты — не я. Ты — не я, поэтому от речи отказался. Ты не —я. Сидишь в четырех стенах, по кругу гоняя одни и те же строчки. Год назад, перед моим последним звонком, мы пили пиво на качелях. Я проставлялся за восемнадцатилетние, которое из-за ссоры с родителями не стал отмечать. Просто свалил из дома и шатался по городу целый день под палящим солнцем. А вечером, показав продавщице паспорт, купил четыре банки и пришел туда, тебя долго ждать не пришлось. Ты высказал мне за отключенный телефон, за то, что три часа проторчал у моего дома с подарком. Подарком, которым ты меня огрел, когда полез тебя злого обнимать. Как сейчас помню: мигающий фонарь; горьковатый привкус «Балтики»; огромный набор пастели, которую ты подарил. Приятно охлаждающий сгоревший нос Пантенол, заботливо тобой принесённый в кармане. Это был, пожалуй, мой лучший День Рождения. — Какие планы на завтра? — интересуется Алёхин, как бы невзначай, но я лишь пожимаю плечами. Вы с классом завтра в поход идёте, а мне отмечать без тебя не хочется даже. — Ребята с универа тебе сюрприз-вечеринку готовят, — Ванька говорит серьёзно. — И ты решил его испортить? — усмехаясь, поднимаю на него глаза. — Да я просто… — Я понял, — улыбаюсь, выходит даже почти искренне. — Спасибо. Ваня проницательный. За наше недолговременное общение уловил одну важную деталь — сюрпризы я ненавижу. — Пойдёшь? — спрашивает, прикусывая костяшку большого пальца. Этот жест приковывает внимание. Ванька симпатичный. Объективно. Темно-русые довольно коротко стриженные волосы. Худой, угловатый, но грациозный. Пацаны говорят, мол, на тёлку похож. Наверное, поэтому и подстригся. Я его видел на вступительных, волосы были до плеч, слегка вьющиеся, ухоженные. У него красивые губы, пухлые. И мне становится стыдно, ведь завязалось между нами, когда я, пьяный в стельку, отпустил про них пошлый комментарий. А Алёхин, не постеснявшись, этот самый комментарий подтвердил, отсосав до звёзд перед глазами. Хотя звёзды скорее всего появились от бормотухи, что намешали старшекурсники. Но потом, проверив на трезвую голову, я убедился, что Ваня по полной использует свои «положительные стороны». — Жень? — он ухмыльнулся, поймав, кажется, мой взгляд. — Пойду, — я пожал плечами. — Не хочется ребят обижать, нам ещё учиться вместе. Ванька кивнул и, ещё раз улыбнувшись, позвал официанта. Он заказал какое-то мороженое и сок, я попросил то же самое. Есть не хотелось, а напрягать мозг тем, что неинтересно, я не люблю. Между домами, в так называемой слепой зоне, поймал его за воротник клетчатой рубашки, чтобы впечатать в себя. Грудью к груди, ширинкой к ширинке. Губами к губам. Да, губы лучшее, что в нем есть. И он умеет ими не только сосать. Алёхин классно целуется, не пихает свой язык по самые гланды, вообще не часто его в ход пускает, обходясь без этого. Это странно, обычно все стараются буквально сожрать. — Зайдёшь? — спрашивает, цепляя пальцем шлевку на моих джинсах. — Пойдем на пары вместе, завтра ко второй. — Я пропущу, мне в школу надо, — отстраняюсь осторожно. — Не перепутал? В школу не выйдет, — смеётся. — Если отчислят, уже не в школу, а в армейку. — Ха-ха, — отвечаю ехидно, окончательно отлипнув. — На последний звонок пойду. — Кто выпускается? У тебя сестра вроде в шестом только. — Тёма, — бросаю небрежно. Но выходит ласково. Как обычно, блядь, выходит. — Ебать, серьёзно? Школьник? — он улыбается натянуто. Так неестественно, что даже у меня скулы сводит. — А ни хуя, что мы сами вчерашние школьники? — Думал, это тот парень на машине, который тебя раньше забирал, — признается Алёхин. Паша. Он подумал про Пашу. — А я думал, ты всех моих друзей ВК прошерстил давно и выучил, ху из ху, — грублю откровенно, и Ваньку цепляет. Давай же, блядь, выскажи, какое я дерьмо, пошли куда подальше. Сделай нам обоим одолжение. — Скину тебе завтра, куда и во сколько приходить, — говорит он, застегивая ветровку по самое горло, хотя на улице пекло, как и вчера. Как и всю неделю.***
Вы с классом поёте переделанную на школьную тему «Районы-кварталы», ты в настроении, даже в такт притопываешь. Ты попадешь в ноты, что странно. Петь ты не умеешь. Вот прямо совсем. Человек не может быть идеальным, видимо, это твоё то самое. Полное отсутствие слуха при приятном голосе. В самом конце громко кричите: «Я ухожу красиво», выпуская шары в расцветке триколора. Стихи прочитаны, символические подарки первоклассникам подарены, как и цветы учителям. Остался только вальс. Катюша учится в десятом, но из-за нехватки девчонок-выпускниц на вальс подтянули тех, кто помладше. Вы смотритесь красиво вместе. На тебе лента «Выпускник» всё в том же триколоре. На ней большие белые банты. Меня эта традиция всегда бесила. Бантики, гольфы. Из всего честного на этих школьницах только короткие форменные платья. Остальное выглядит, как насмешка над детством, к которому их, трахающихся лет с пятнадцати, а то и раньше, по наивности или нежеланию видеть нелицеприятную правду, причисляют. Катюша стройная и ниже тебя совсем немного. Танцевать вам удобно. Моя партнёрша Лиза была метр с кепкой, я буквально катал её на своих ногах, чтобы не затоптать на большом круге. Катюша смотрит на тебя кокетливо и что-то шепчет, улыбаясь, когда присаживаешься на колено, чтобы она опустилась сверху. Красивое завершение вальса — не поспоришь. Гул аплодисментов не смолкает, чему безмерно благодарен твой дед, тихонечко утирающий скупую мужскую слезу рукавом как никогда наглаженой рубашки. — Ты глянь, жених какой, — комментирует он, а я ловлю его этот миг откровений в объектив. — Женька, бляха… Николай Иванович замахивается несерьёзно, как бы грозясь у меня отобрать камеру. Выпускники рассыпаются по школьному двору, отовсюду мигают фотовспышки. Пока иду к тебе, пару раз просят сфоткать твои одноклассницы. По-быстрому играю в супер-фотографа, обещаю скинуть фотки ВК и, подцепленный твоим дедом под локоть, за что ему огромное спасибо, наконец, оказываюсь рядом с тобой. — Женька, ну-ка, — машет Николай Иванович, подтягивая тебя ближе к себе и обнимает. — Давай, унучек, попозируй с дедом. Закатываешь глаза на дедовы коверканья, хотя я то знаю, как эту причуду своего единственного родного человека ты на самом деле любишь. Дед у тебя прогрессивный, так что из его уст «компухтер» и «кепчук» звучат забавно. — Тёмочка, а со мной сфоткаешься? — заметив, что позы у вас с дедом заканчиваются, о себе напоминает Катюша. — Да, конечно, — отвечаешь без особого энтузиазма. Слава богу, через пару снимков, где она практически виснет на твоём плече, Катюшу зовут фоткаться подружки, и она, цокая каблучками, исчезает из кадра и из поля зрения тоже. Я же ещё пару раз щелкаю, ловя твоё усталое, но довольное лицо. Николая Ивановича мигом втягивают в светскую беседу чьи-то наряженные родители. — Покурим? — спрашиваешь, смотря на меня так, что не могу отказать. Уже через минуту мы в «условной» школьной курилке, и я, не прекращая пялиться на туго завязанный вокруг твоей шеи галстук, поджигаю сигарету. Одну на двоих. Прикладываюсь к ней для вида, а потом отдаю тебе. — Я твой подарок дома забыл, — признаешься с поникшим видом. — Тём… — С днём рождения, чтоль, — улыбаешься, раскидывая руки для объятий, в правой зажата сигарета, но мне всё равно. Тут вообще всем всё равно, никто не обращает внимание на слишком долгие объятия двух парней. Ведь один из них с лентой выпускника. А сегодня выпускникам можно всё. Они обнимаются со всеми подряд: с родителями, учителями, друг с другом. — Я знаю, ты с родителями не очень, но, бля, передай им от меня спасибо за такого охуенного друга, — шепчешь мне куда-то в плечо. — Обойдутся, это не их заслуга, — отшучиваюсь, а самому приятно, что пиздец. Хлопаю тебя по спине и отпускаю. Выпускникам можно хоть и всё, но в умеренных количествах. — Не парься, — вижу, что тебя забытый подарок заботит, — завтра подаришь. — Пойдешь с нами в поход? Дед говорит, он для подобного староват, а я не хочу там быть один. — Один? — улыбаюсь, забирая из твоих пальцев забытую почти истлевшую сижку. — Там будет куча народа. — Я эгоист, да? — спрашиваешь, резко став серьезным и совсем взрослым. — У тебя днюха, а я пытаюсь затащить тебя на пьянку с одноклассниками и их родителями. — Тём, я бы с радостью, но… Да похуй. Я пойду, только мне нужно будет свалить ближе к вечеру, ребята с универа затеяли сюрприз-вечеринку, о которой я типа не знаю, — выпаливаю, выдыхая едкий дым, и тушу бычок об угол родной школы. — Хуй знает, во сколько у них там час Икс.***
Таким пьяным я тебя ещё не видел. Чей-то весёлый батя решил показать кучке подростков, как надо пить. Прошла всего пара часов, Тёма, а ты уже внулину. Хорошо, что утащил тебя подальше от людей. Ты, вообще, везучий, знаешь? У тебя есть я, который уже прошел эту стадию, нашел свою меру и научился до неё не доходить. Наш класс в том году был в походе здесь же, так что я знаю — не так далеко есть речка. Вода в ней пиздец холодная, и это как раз то, что тебе сейчас нужно. Ты треплешься обо всём на свете, пока веду тебя спотыкающегося за руку. И я урод, знаю, но мне так хорошо сейчас, вот прямо в этот самый момент, только от того, что ты сам переплел, когда я тебя за руку взял, наши пальцы и сжимаешь крепко. — Женёк, я устал уже, — смеёшься, рухнув показательно в траву и меня за собой утащив. Ты близко. Так, сука, близко, что ещё чуть-чуть и у меня закапает слюна. Снова шутишь невпопад, и кадык твой двигается из-за смеха. Кадык, на котором я только сейчас замечаю не яркий, скорее случайный засос. — Кто ж вас, батенька, так погрыз? — присвистываю, оттянув посильнее ворот твоей футболки. Вот там уже неслучайные. — Я приехал всего на два часа позже на ваш банкет на выезде, а ты уже пьяный в жопу и весь в засосах. — Да это не здесь, — ухмыляешься, но вырываться и не думаешь. Позволяешь внаглую рассматривать отметки на теле и не паришься даже, что лежу на тебе практически полностью. — Катю после школы пошел проводить, ну и… Пьяный ты не краснеешь даже, признаваясь, что переспал с девчонкой, которая, вижу же, тебе нравится. В детали не вдаешься, себе не изменяя. Ёбаный джентльмен. Выдыхаю, прикрыв глаза, и перекатываюсь на спину. Ты горячий. Боюсь сгореть. Ещё боюсь ляпнуть, что ревную. Или что ненавижу блядскую Катеньку теперь ещё сильнее, потому что вы трахались. И ещё не раз потрахаетесь этим летом, а может быть вообще поженитесь через пару лет. — Жень, — низко, едва слышно произносишь. Или у меня в голове шумит так, что со слухом проблемы. — Достанешь кое-что? У меня в кармане. Ты заложил руки за голову, подставляя солнцу своё пьяное, но от этого ничуть не менее красивое лицо. У тебя дрожат ресницы, а зрачок под веками дёргается от яркого света. Я успеваю украсть себе и этот горький от твоего признания, но всё равно офигенный момент. Он будет храниться рядом с другими в галерее на моём телефоне. Лишь бы памяти хватило. Там твоих фоток уже несколько гигов. Аккуратно протискиваю руку в передний карман твоих джинсовых шортов. Нашарив маленький пакетик, достаю. — Нравится? — спрашиваешь, открывая глаза. — Красивый, — рассматриваю аккуратный септум, стальной, как мне нравится. С маленьким черным матовым камнем. — Спасибо, Тём. — Чё спасибо, надевай, — улыбаешься, — давай я помогу. — Ты мне глаз проткнёшь, помощник, — усмехаюсь, отводя в сторону свой подарок. На ощупь надеваю новый аксессуар, небрежно заталкивая в карман старую дешёвую железку. Потеряю — не жалко. — Тебе идёт, — сообщаешь с таким серьезным видом, что я почти забываю, насколько ты пьян. А ещё почти забываю, что ты мой друг. Потому что, ну блядь, Тёма. Каждый твой нечаянный комплимент отпечатывается на коре головного мозга. Убивая при этом что-то важное, необходимое, чтобы мыслить. Встаю, протягивая тебе руку снова. До речки ещё не близко.***
Ты злобно фырчишь, когда, сдирая с тебя футболку и шорты, подталкиваю к холодной воде. Обещаешь отомстить, но сам понимаешь, что в жаркий почти летний день тебя больше ничто не спасёт. Идёшь, высоко поднимая ноги, медленно, оглядываясь на меня озлобленно. А потом орёшь благим матом, когда пробегаю мимо, обдав тебя ледяными брызгами. Потому что да, я нихуя не железный. Я молодой, у меня тестостерон лезет из всех щелей, я хочу трахаться и, как правило, когда хочу, трахаюсь. Но сейчас я хочу тебя. Такого трогательного, замёрзшего ещё даже не войдя в воду по колени. Сейчас я хочу тебя, так что холодная вода, единственное, что нас спасёт.***
— Мне пора, — сообщаю, когда в кармане коротких светлых джинсов пищит смс. Ваня, как и обещал, скидывает место. Общага, кто бы сомневался. Алёхин любезно предоставил свою комнату. Ты киваешь, сразу погрустнев. Выглядишь куда лучше, чем два часа назад. Кто бы что не говорил, а вода творит чудеса. И ей вовсе не обязательно для этого быть Святой или что-то вроде этого. Тащишься со мной до машины, где уснул Дядя Толя, отец твоего одноклассника Мишани. Дядя Толя сегодня за водителя. Он не пьёт, так что его заправили под завязку, чтобы отвозил к ближайшей остановке всех, кому по той или иной причине понадобится покинуть этот праздник жизни. Дядя Толя не против, веселиться на трезвую его всё равно не научили. Увязываешься провожать, а когда доезжаем, замечаю, что ты успел прихватить рюкзак. — Я с тобой, — ставишь перед фактом. — Давно хотел с твоими друзьями познакомиться. Сглатываю образовавшуюся нервозность и киваю. Минут через сорок мы уже в пункте Б. Народу в маленькую общажную комнатку набилось порядочно, конечно же, инициатором сего мероприятия стал Макс. Надо же, запомнил, когда у меня днюха. Замечаю, что тебе, как и мне, вручают стакан. Кто-то толкает тост в стиле «чтоб хуй стоял и деньги были», киваю невпопад, а сам слежу, чтобы тебя не унесло, так сказать, на старые дрожжи. Но ты в этот раз не строишь из себя героя, пьёшь чисто для вида, то и дело подливая себе в стакан колу, уменьшая долю водки. Тебя облепляют девчонки, особенно те, что шарят за K-pop. Тебя там уже переименовали и пытаются развести на видео для тиктока. — Красивый мальчик, — слышу Ванин голос совсем рядом с ухом. — Он не просто красивый мальчик, — опрокидываю в себя остаток напитка, оборачиваясь к Ване. — Отойдём? Он лишь жмёт плечами и проталкивается к двери. В коридоре тихо, а на балконе вообще кайф. Алёхин закуривает и предлагает мне, но отказываюсь. Курить мне вкатывает только с тобой. Передавать друг другу сигарету. А лучше вообще давать тебе затянуться из своей руки. Пока ты, нервный, сжимаешь моё запястье, чтобы раньше времени не убрал. — Он знает? — Что? — спрашиваю настороженно. — О тебе, о твоих чувствах, — Алёхин говорит медленно, как слабоумному. — Чего ты добиваешься? — не понимаю, к чему эти вопросы. — Может, помочь тебе хочу, — улыбается Алёхин, а в глазах нехорошие, пьяные черти. — И зачем тебе это? Я разве тебе не нравлюсь? — прижимаю его к стене, носом по шее веду. — Как же ты меня заебал, Женя, если бы ты знал, — шепчет он обречённо. И так честно у него это выходит. И говорить. И целовать. Алёхин тоже высокий, мы почти одного с ним роста, так что ему труда не составляет нас местами поменять. И вот, у стены уже я. За какие-то несколько секунд Ваня успевает меня облапать под футболкой, укусить за ухо, шепнув что-то неразборчиво пошлое, даже расстегнуть пуговицу на джинсах. — Жень, тебя там потеряли все, — слышу знакомый голос и падаю. На самом деле стою, как вкопанный, не могу даже оттолкнуть прижимающее к нагретым за день кирпичам тело. Но падаю. Куда-то туда, шесть этажей под ногами, пять пожарных лестниц… Твой голос. — Я не… — теряешься, а я боюсь даже голову в твою сторону повернуть. Блядь, блядь. Блядь! Дверь за тобой хлопает, но не закрывается до конца. — Упс, — усмехается Ваня, пальцем проведя по моей нижней губе. — Теперь, видимо, знает. — Ну ты и… — отталкиваю его. Поднимающаяся злость возвращает мышцам жизнь. Даже не спотыкаюсь, как обычно, об порожек, выходя с балкона. Нет, выскакиваю как ошпаренный, обернувшись. За окном видно только огонёк от сигареты. Зато оттуда, с балкона, прекрасно видно, что происходит в освещённом коридоре. Так что шансов, что Алёхин, стоящий напротив окна, не видел Тёму, просто, сука, нет. — Мне домой пора, а то дед волноваться будет, — говоришь, в глаза не глядя, когда нагоняю тебя уже в комнате, посреди толпы. — Тём, пожалуйста, — прошу, цеплясь на твоё запястье. А что «пожалуйста», сам не знаю. Пожалуйста, не уходи. Пожалуйста, забудь, что видел. Пожалуйста, продолжай быть моим другом. Пожалуйста, Тёма. Просто, нахуй, пожалуйста. — Я тебя провожу, ладно? — спрашиваю, не выпуская твоего запястья. Боюсь, что пошлёшь сейчас, но нет. Киваешь коротко, тянешься куда-то за своим рюкзаком и косишься на мою руку, которую, точно обжигаясь, одергиваю в тот же момент. Из общаги выходим под подозрительным взглядом вахтерши. Она, кажется, новенькая, так что орёт нам вслед, что закрывается в одиннадцать. Не помнит ещё всех в лицо, если это вообще возможно. На улице уже почти стемнело, дует лёгкий ветер, теплый. Алкоголь из меня выветрился ещё там на балконе. Вместе со мной рухнул. Шесть этажей, пять пожарных лестниц. Мы идём неспеша, плечом к плечу. Ты первый решаешься заговорить, как будто ничего не произошло: — Ты, кажется, не сказал никому, что уходишь. — Похер, — отвечаю охрипшим от нервов голосом. — Тём, я… Блядь, — торможу, прикладывая руки к лицу. Горит, но в тоже время знаю, что бледный сейчас, как смерть. — Не знаю, что сказать. Ты только… — сглатываю, потому что знаю, если не соберусь, прорвёт. Просто разревусь посреди улицы, тогда ты точно покрутишь у виска и шаг прибавишь, а я так и буду стоять на дороге. — Не отталкивай. Ты, до этого смотревший куда угодно, только не в мою сторону, поднимаешь взгляд и поправляешь челку. — Жень, ты дурак? — спрашиваешь, растерянно. — Хотя, не. Это я, по твоему дурак, да? — Тём, — всё что могу из себя выдавить. — Пошли, — киваешь в сторону аллейки, что уходит вниз, к парку. Там редко кто-то ходит, слишком крутой склон. — Курить осталось? Киваю часто, трясущимися руками хлопаю себя по карманам, находя в итоге в заднем. Подкуриваешь одну, и, едва затянувшись, отдаешь мне. Смотрю непонимающе. У меня вообще сейчас понимания ноль. — Я не дурак, Жек, — говоришь, затягиваясь, по привычке из моих рук. А потом просто берешь и поправляешь септуп у меня в носу, внимательно и аккуратно. — Ты правда думал, я не знаю ничего? У меня, конечно, были и раньше подозрения, ещё когда ты в школе учился, — продолжаешь курить и говорить. — А потом парень тот, который тебя на тачке подвозил. Он на тебя смотрел как… диабетик на кусок торта или типа того. Этот сегодня так же весь вечер смотрел. — Пиздец, — качаю головой. — Прости, что… — Мне плевать, Жень. Ну, на то, что тебе парни нравятся, — забираешь, наконец, бычок из моих онемевших пальцев, чтобы бросить под ноги. — Я просто растерялся. Одно дело знать, а видеть, как твоего лучшего друга лапает другой парень… Короче, я был не готов. Да и, честно говоря, думал что ты сам расскажешь. Даже подтолкнуть тебя пытался. Вспоминаю тот недавний разговор, когда ты спрашивал, есть ли у меня кто-то. — Я тебе правду сказал тогда, — решаюсь ответить честно, раз уж такая песня. — Что это несерьёзно всё. Ты жмёшь плечами, мол, ладно. Несерьёзно, так несерьёзно. — Тём? — М? — Можно тебя обнять? — голос снова скатывается в хрипоту, но похуй уже. Знаю, что не уйдешь. Не покрутишь у виска, даже если реально буду плакать. Не отвечаешь ничего, обнимаешь сам. Крепко, как умеешь, кажется, только ты. Позволяю себе утопить нос в твоей макушке, и ты не вредничаешь, позволяешь тоже, поглаживая по спине. — Тём, — бубню, целуя тебя туда, где минуту назад был нос, — передай спасибо Николаю Ивановичу за тебя. — Сам скажешь, — фыркаешь, щекоча шею дыханием. — Родичи вряд ли оценят твой перегар, ночуешь сегодня у нас.