Призраки заброшенной усадьбы

Дни в усадьбе сменяли один другой так поспешно, что на третий или четвертый вечер Агги, присев на кровать перед сном, задумался. По сути, за все это время они так ничего и не добились: призрак более не являлся по ночам, свежих пятен крови на паркетном полу усадьбы не прибавилось и даже Сойк вроде бы стал выглядеть свежее, чем в вечер их знакомства. "Хотя вот именно этому может быть простое объяснение", – весело подумал про себя Агги, припоминая, как еще полчаса назад за ужином, куда ведьмоловов торжественно пригласил молодой слуга, Джури изо всех сил старался очаровать графа своим ораторским мастерством. И ему это неплохо удавалось, судя по сдержанной улыбке Сойка, которой он награждал Джури после каждого очередного рассказа. Рина, сидевшая, как обычно, напротив супруга, все чаще отвечала Джури кривой полуухмылкой да переглядывалась с Ледой, который тоже явно наслаждался обществом гостей. Леда в целом казался Агги неплохим малым. Днем ранее он застал музыканта в небольшой и тепло натопленной гостиной комнате – по просьбе Рины немногочисленная прислуга снесла туда мягкие диваны из закрытой залы с оставшимся темнеть пятном крови на полу, и теперь здесь можно было проводить вечера за книгой или просто глядя в большое окно в пол. За ним, правда, не было ничего особенного, кроме унылых криво подстриженных кустов и серого неба, которое не прояснялось вот уже который день. – О, какая приятная компания, – поздоровался Леда, прежде чем Агги передумал входить в комнату. В его руках был бокал с остатками вина – Агги обратил на это внимание вскользь, тут же делая мысленную пометку, что Леда пил еще и за ужином. – Не думал, что застану здесь кого-то в такой час, – честно признался Агги и знаком указал на столик из темного дерева, где лежала заложенная закладкой книга. – Я это… Книгу оставил, полистать перед сном хотел. Предаваться чтению, когда тебя позвали в усадьбу изгонять нечисть, было негоже, но Агги, уже порядком измученный однообразием дней, случайно увидел на полке "Малый бестиарий минувших поколений" и посчитал, что именно такой древний фолиант в глазах хозяев претить ведьмолову не должен. На поверку книга оказалась сложной, написанной на старинном наречии, продираться через текст было кабы не сложнее, чем в свое время через заветы ведьмолова, но зато Агги резонно рассудил, что общие познания о вымышленных тварях, которых сам выдумал и сам боялся простой люд, могут ему пригодиться. – Достойный выбор чтения, – отозвался Леда, хотя в сторону книги даже не взглянул. – Можешь присоединиться, Арлетта открыла чудную бутылку вина для нас, из старых графских запасов. – Для вас? – Мы с Риной беседовали, но она отлучилась, – пояснил музыкант, невнятно причмокнув в конце. – Я думал, обитатели дома отходят ко сну парой часов ранее, – Агги присел на диван, утопая в мягких подушках, так и не решившись налить себе вина. По правде, он не слишком-то его и любил, предпочитая эль, куда более простой, но вкусный. Однако в усадьбе на каждый прием пищи прислуга подносила все новые вина то ли из привезенных Ледой бочонков, то ли из тех самых графских запасов, которые хранились в погребах еще со времен прошлых хозяев, и пока ни одно из них не понравилось Агги. Зато Джури находил эту кислятину очень вкусной, о чем не забывал сообщать Сойку, будто тот сам отжимал виноград. – Это Сойк отходит. Из-за того, что творится в доме, он скверно спит и устает сильнее обычного, – простодушно пояснил Леда, делая глоток из своего бокала. – Вот как. Значит, слуги уходят в сторожку, Сойк в свою спальню, а что же вы с Риной? Леда дослушал вопрос до конца и тихо рассмеялся своим бархатным голосом. У него был приятный тембр, и, возможно, он мог бы даже петь, а не только играть на фортепиано. Как помнилось Агги, учителя музыки часто преподавали и пение для особо талантливых учеников. – Рина часто читает в своей спальне или переписывает ноты. Иногда мы разговариваем, пока она вышивает, реже Сойк присоединяется к нам за беседами. Нужно сказать, в этой усадьбе не слишком большой выбор занятий на вечер. Леда грустно опустил глаза, наверняка вспоминая о том, как после заката оживает столица – Агги и сам видел это словно наяву. Он мог понять тоску молодого человека, что сидел на мягком диване напротив него и покачивал бокалом из стороны в сторону, словно убаюкивая остатки вина. – Рина говорила, что твой отец разорился, – припомнил Агги, и Леда нахмурился: – Кузина слишком любит рассказывать эту историю, выставляя меня в самом неудобном свете. Но что есть, то есть. Агги не видел ничего неудобного в том, что Леда остался без содержания, оказавшись ровно в такой же ситуации, однако для наследника зажиточной семьи, должно быть, эта правда была горькой. – Зачем же вы приехали сюда? Ведь в Вонте гораздо проще найти учеников. – Я и не собирался никуда ехать, но Сойк предложил мне куда большее жалованье, чем я имел, работая в школе для благородных детей, – Леда закинул ногу на ногу, спускаясь ниже на диване, теперь полулежа на нем и явно расслабившись. Весь его вид сейчас напоминал сытого кота, и Агги с трудом сдержал улыбку, слушая его рассказ. – Уж не знаю, правда или нет, но он говорил, что Рина наотрез отказывается ехать в глушь без каких-либо намеков на светскую жизнь. – Вот как, – снова произнес Агги, слушая внимательнее. – И из-за тебя она передумала? – Вряд ли из-за меня, с Риной мы не слишком… близки, – Леда запнулся, подбирая верное слово. – Скорее ее восхитило желание Сойка пойти ей на уступки и найти хоть какую-то компанию в усадьбе. Ничего путного из этого не вышло, конечно. Я один едва ли могу достойно развлечь ее, и даже деревенского театра, где бы можно было поиграть на фортепиано перед публикой, в окрестностях нет. Агги молчал, обдумывая полученную информацию. Если Сойк сам позвал Леду с ними, должно быть, он хотел угодить молодой супруге и немало любил ее, раз согласился приютить пусть и родственника, но, по сути, чужого ему человека. Однако по их паре было сложно сказать, насколько они близки теперь. Как правильно обратил внимание Джури, супруги не спали в одной постели. Когда об этом упоминали еще в первый вечер, Агги не придал большого значения двум раздельным спальням: у богатых свои причуды, да и мало ли – может, Сойк храпит, а у Рины чуткий сон. Однако Джури пребывал в твердой уверенности, что основанием тому является холодность, которая появилась в отношениях Рины и Сойка если не из-за наследства и переезда, то по каким-то иным причинам. Вот только кое-что в словах Леды куда больше привлекло внимание Агги: уже не в первый раз он подмечал, как Рина или Леда в отсутствие друг друга делают акцент на том, что отношения между ними не слишком ладятся, хотя не далее как еще утром Агги снова наблюдал обратное. Точнее сказать, слышал: из комнаты, где стояло фортепиано, лилась бодрая мелодия, разбавляемая разве что смехом Рины да приглушенным голосом Леды, который что-то объяснял или рассказывал. Агги не стал мешать, прошел мимо, устремившись прямиком к сторожке прислуги – четких планов на день у него не водилось, зато он не терял надежды за беседой выяснить что-нибудь еще о новых хозяевах усадьбы Холмах. В отличие от господ, прислуга была словоохотлива более чем, и, хотя сведений на Агги лилось много, он очень старался выделить из этого бесконечного потока что-то полезное для дела. К примеру, молодой слуга, имени которого Агги не запомнил, обмолвился, что как-то вечером перед уходом слышал странный шепот из гостевой залы – той самой, что теперь пустовала – да побоялся пойти поглядеть, что там. Никакого проку от этого рассказа не было – Агги сразу догадался, что речь шла не о призраках или иной нечисти, а всего лишь о супруге графа и Леде, которые наверняка проводили вечер за разговорами и распитием вина. А вот старая Арлетта все больше рассказывала, как опустел дом, который всегда был полон слуг и не имел ни намека на нечисть, и как-то раз прозвучала фраза, которая насторожила Агги: – Не годится простолюдинам жить в такой усадьбе, как Холмах, – сказала старая служанка. – Испокон веков лишь благородные занимали ее комнаты. И что теперь? Старая госпожа не имела детей, и сейчас едят из ее посуды да возлежат на ее диванах какие-то… Какие-то авантюристы без роду, без племени. Наверняка она хотела произнести еще более острые и неодобрительные слова, давая определение новым жильцам, однако вовремя сдержалась, как показалось Агги. Старый садовник, служивший в усадьбе вместе с Арлеттой с незапамятных времен, одобрительно кивал на каждое ее слово и всем видом показывал, что мнение своей подруги разделяет целиком и полностью. "И, возможно, готов поддержать ее не только словом, но и делом", – хмуро размышлял Агги, глядя на неразлучную парочку стариков. О ком тогда говорила Арлетта? Снова о Леде, которого прислуга считала прохиндеем и лентяем, что никому не нравился, или же речь шла о Сойке, который не унаследовал титул? В своей жизни Агги едва ли когда-то общался с потомственными слугами. Прежде он считал, что чванливость, высокомерие – атрибуты высшего сословия. Но кто мог сказать точно: вдруг пожилой прислуге костью поперек горла стояло, что богатство досталось такому же простому человеку, как они сами. Тео сетовал, что в помощники никого найти не удается, да к тому же Сойк не жалует селян – причину выяснить Агги не удалось, но по рассказу слуги выходило, что граф просто устал рассчитывать приходящую и спешно покидавшую усадьбу прислугу. Выглядел Тео добродушным простачком, Агги вообще не воспринимал его всерьез, пока в один прекрасный день тот не обронил: – Представляете, я, похоже, стану дворецким. Хозяин говорил со мной сегодня об этом. – Дворецким? – Агги не был уверен, что ему удалось скрыть удивление. Не имея четкого представления о работе дворецкого, он, тем не менее, помнил напыщенных, похожих на раздутых гусей слуг знатных горожан Вонта, которые открывали двери именитым гостям, нанимали других слуг и выглядели чуть ли не более важными, чем аристократы, их хозяева. Тео никак не подходил под подобное описание, он больше напоминал простого конюха – или разнорабочего, которым и являлся. – Ну да, – пожал плечами тот и улыбнулся, продемонстрировав отсутствие одного переднего зуба. – А кто еще? Остальные тут вообще не задерживаются, а я бежать никуда не собираюсь. Да и кто ж на моем месте отказался бы – у дворецкого жалованье в три раза больше, чем у меня сейчас. "Вот и мотив", – отметил тогда Агги, глядя в глаза Тео и стараясь выглядеть безмятежным. Чем меньше в усадьбе постоянных слуг, тем скромнее выбор на более высокие должности. Представить такого добряка завывающим по ночам в коридорах было трудно, но Агги резонно напомнил себе: если бы все преступники выглядели как преступники, должность жандармов в Аргате упразднили бы еще в доисторические времена. Даже кухарка в какой-то момент начала вызывать у Агги подозрения, когда с обидой в голосе поделилась, что госпожа не захотела отведать ее бараньего жаркого. – Еще нос свой холеный наморщила, видали! – делилась она с Агги, гремя котлами на кухне. – Может, ей просто баранина не нравится, – миролюбиво предположил Агги. – Ага, как же, так мы и поверили, – кухарка фыркнула, как рассерженная кошка. – Просто кто-то о себе слишком много мнит. Да только сдается мне, что, пока муженек наследство не получил, она сама себе преспокойно стряпала и от чужих блюд нос не воротила. Спорить Агги не стал, решил только, что, даже если сказочно разбогатеет, никогда в жизни не станет нанимать слуг – столько негодования, недовольства и просто дурных высказываний о себе самом он бы не желал слышать в собственном доме. А когда поймал себя на том, что прикидывает, могла ли толстая кухарка проплывать, как говорил Джури, в белой простыне по темным комнатам усадьбы, мысленно отвесил себе затрещину. Такими темпами недолго было начать подозревать даже мебель. В какой-то момент Агги стало казаться, что вся полезная деятельность на этом окончена, и он совершенно не понимал, за что ухватиться. В своем мнении он не разубедился, но мало было просто додуматься до истинного происхождения всех напастей неблагополучной и такой несчастливой усадьбы – нужно было сперва найти конкретного виновного, а потом еще и доказать свою догадку Сойку, который по-прежнему проводил дни с Джури, что светился, как начищенный серебряный. "По крайней мере, теперь Сойк так просто нас не выставит", – невесело подумал про себя Агги, глядя на Леду и гадая, как бы повежливее сбежать к себе в спальню. – Пожалуй, пойду я, – решил не мудрить он и встал с дивана. – Завтра меня ждет ранний подъем. – Да? – чуть рассеянно отозвался Леда. – Зачем же? – У меня все еще есть здесь работа, – выдавил вежливую улыбку Агги, и Леда вскинул голову, посмотрев на него при этом так, словно впервые увидел. – Кстати о работе, – он как будто и правда позабыл, что Агги был не просто гостем в усадьбе и что на него возлагались немалые ожидания. – Как ваши c Джури успехи? – Понемногу, – уклончиво ответил Агги и, так как Леда продолжал выжидающе на него смотреть, решил рискнуть, выдав часть правды: – Если честно, пока что я не вижу никаких следов потусторонних сущностей здесь. – Вот как? – брови Леды чуть дрогнули, но в остальном лицо оставалось непроницаемым, и Агги даже не брался гадать, о чем тот думал. – Но если не потусторонние сущности, как ты их называешь, что тогда не дает нам покоя уже который месяц? – А вот с этим я и пытаюсь разобраться, – развел руками Агги, вновь просияв улыбкой. Не дожидаясь ответа, он подхватил со стола "Малый бестиарий" и направился в свою спальню, оставив Леду в обществе горящего огня в камине и початой бутылки вина. Через несколько дней, когда с момента их прибытия в усадьбу Холмах миновала целая неделя, Агги пришел к неутешительному выводу: одними разговорами да наблюдательностью преступников на чистую воду не выведешь. Можно было и дальше бродить по темным коридорам мрачного дома, пытаться заговорить и выведать что-то у его обитателей и слуг, и кто знает – удача в конце концов могла и улыбнуться горе-ведьмоловам, однако чем дальше, тем меньше Агги в это верил. Компании Джури он был практически лишен – тот проводил дни с Сойком и будто вовсе позабыл, зачем они сюда приехали, как и не думал о том, что в скором времени им предстоит отправиться на все четыре стороны вне зависимости от результатов работы. "Была не была", – как-то утром сказал себе Агги, глядя в потолок своей комнаты, где по углам висела пыльная паутина, оставленная неаккуратными слугами. За время в усадьбе он успел ознакомиться с распорядком дня хозяев и потому знал: каждый второй день Леда и Рина отправлялись в музыкальный кабинет и занимались там до обеда. Вопреки словам старой служанки, которая говорила, что далеко не всегда из комнаты слышно музыку, Агги успел отметить: учились те исправно – с первого этажа лились мелодии по большей части меланхоличные, но вполне складные. Неискушенному в музыке Агги было непонятно, зачем Рине учитель, когда она и так все умеет, а еще он задавался вопросом: соврала ли зачем-то старуха Арлетта или же хозяйка вместе со своим кузеном старались не вызывать подозрений, пока в доме посторонние, и безостановочно музицировали на публику? Так или иначе, но, дождавшись первых аккордов – новое фортепьяно было отлично слышно даже через закрытые двери, – Агги с невозмутимым видом направился к комнате Рины. Он ожидал, что может потерпеть фиаско, и так и вышло – дверь оказалась заперта. Выругавшись сквозь зубы, Агги прошел дальше по коридору и попытал счастья у следующей двери, готовый к новому провалу. Однако ручка легко провернулась, и дверь без шума и скрипа отворилась. Не веря своему счастью, Агги быстро и опасливо оглянулся, после чего шагнул в комнату Леды. Образцовый порядок – вот что в первую очередь отметил Агги, после того как переступил порог, и даже удивился. Комната была поразительно чистой и аккуратной, никак не похожей на все остальные в доме. Ни следов плесени, ни старой паутины, ни сырости – здесь явно хорошо проветривали и так же хорошо топили. В воздухе витал едва уловимый аромат парфюма или цветов, на старинной отполированной до блеска мебели не лежало ни пылинки. Агги сомневался, что Леде удалось уговорить кого-то из постоянно сменявшихся слуг так рьяно следить за порядком – больше верилось, что он сам не гнушался убирать в собственной спальне. Притворив дверь за собой, Агги окинул цепким взглядом комнату – пускай хозяин вряд ли появится здесь еще несколько часов, действовать надо было быстро. Стараясь не нарушить порядка, не сдвинуть лишний раз какую-нибудь салфетку или статуэтку, Агги поспешно выдвигал ящики комода и так же торопливо ощупывал их содержимое. Ничего интересного – белье, носовые платки, рубашки, запонки. Следом Агги принялся за письменный стол, но и здесь не обнаружил ничего примечательного: Леда явно считал, что скрывать ему нечего – ни один из ящичков стола или секретера не запирался, однако большинство из них были пусты. Если Леда и хранил где-то старые письма, дневники или нечто подобное, делал он это в каком-то ином месте. К тому же Агги вообще сомневался, были ли у него тут какие-то личные вещи – перебралось все семейство не так давно, а сама усадьба для Леды домом не являлась, чтобы везти с собой все имущество и безделушки одной ностальгии ради. С письменного стола Агги перешел на гардероб, где ровными рядами висели похожие друг на друга, чистые и выглаженные, но относительно недорогие сюртуки – те самые, в которых Леда щеголял, меняя каждый день. Не поленившись, Агги прощупал карманы каждого, но снова не обнаружил толком ничего, если не считать тонкого гребня в одном и обломка писчего пера в другом. Перебрав все сюртуки, в конце Агги неожиданно наткнулся на военный камзол, форменный наряд пехотных войск Аргата, и только головой покачал: надо же, оказывается, Леда служил. Агги не знал, сколько ему лет, но предположил, что на службе тот находился лет восемь-десять назад – армия в стране была делом добровольным и весьма высокооплачиваемым, однако призывали в нее граждан в возрасте исключительно от шестнадцати до восемнадцати лет. То, что Леда оказался бывшим военным, хорошо объясняло чистоту в комнате. О том, насколько те скрупулезны в вопросах порядка, ходили легенды. Захлопнув дверцы гардероба, в очередной раз Агги огляделся и понял, что в этой вычищенной до блеска и совершенно безликой спальне просто не за что зацепиться глазу. Только кровать осталась неосмотренной, но ворошить простыни Агги не рискнул, лишь приподнял матрас и заглянул под него, где вновь не обнаружил ничего для себя полезного. В углу, прислоненный к стене, стоял какой-то красивый струнный инструмент – то ли лира, то ли арфа, Агги не мог сказать точно. Очевидно, музицировал Леда не только на фортепьяно, однако флейты в его комнате не было. Именно флейту искал Агги – чутье нашептывало, что кому как не музыканту пугать родственников музыкой в ночи. Но теперь он вспоминал пренебрежительную гримасу, которую скорчил Леда при упоминании о простой дудочке. Инструмент простолюдинов – так он, кажется, сказал. Наверняка на флейте или каком-то ее подобии умел худо-бедно играть каждый из слуг, и не бросало ли это тень подозрения уже на тех, кто жил не в самой усадьбе, а в садовой сторожке? Выйдя из комнаты и притворив дверь, Агги замер и прислушался. Из музыкального кабинета мирно разносилась тихая мелодия, потом она неожиданно оборвалась, но уже через секунду зазвучала снова, и Агги подумалось, что играют в четыре руки. Уже на пути в свою комнату он вдруг понял, чего не увидел в комнате Леды – не увидел, а должен был: бочонок с вином – или уже пустой, без вина – о котором говорили слуги. Разумеется, если вино было выпито, Леда мог приказать забрать бочонок, но Агги думал о том, что комната, в которой он побывал только что, мало похожа на спальню пропойцы, который начинает утро со стакана вина. И был ли тогда бочонок? Может, слуги оклеветали музыканта, который им просто не нравился по каким-то одним им известным причинам? Ведь Леда тоже не мог похвастать слишком уж аристократическим происхождением, да к тому же не являлся прямым родственником Сойка, претензии к правомерности проживания в усадьбе которого прислуга и так имела. Единственный вывод, который Агги смог сделать после своей вылазки в комнату Леды: вопросов стало еще больше, чем ответов. В ту ночь Агги приснился чудесный сон. Он снова был в родной деревне, гонял по лугам с местными мальчишками, с друзьями детства, и не думал о том, как влетит от отца за то, что оставил свое рабочее место на мельнице. Ветер бил в лицо, Агги чувствовал запах цветов на жарком солнце, скошенной травы, ощущал, как мелкие камешки покалывают босые ступни, пока он бежит, бежит и смеется. Его друзья были впереди, и Агги мчал что было сил, лишь бы нагнать их. В какой-то момент один из приятелей резко остановился и обернулся – Агги увидел, что это был Джури, взлохмаченный, веселый. Во сне ничуть не смущало, что в его детстве Джури просто быть не могло. – Смотри, что у меня есть! – запальчиво объявил он, и голос его звучал по-мальчишески звонко. Он взмахнул руками, в которых вдруг чудесным образом появилась дудочка – простая, деревянная, какая была едва ли не у каждого ребенка в селе. – Ух ты! – отчего-то вполне заурядный вид дудочки неподдельно восхитил Агги. Зазвучала мелодия, хотя Джури не подносил дудку к губам – напротив, он поднял руки еще выше, и Агги понял, что сам ветер играет на ней, играет прекрасно, не фальшивя ни в одной ноте. – Ух ты… – снова выдохнул он зачарованно, и Джури победно улыбнулся: – Я еще и не так могу. Мелодия становилась все громче, все навязчивее, постепенно она перестала казаться Агги такой уж замечательной. Небо заметно потемнело, как и померкла улыбка Джури, она уже не выглядела такой безмятежной, скорее больше вымученной, приклеенной к лицу. – Кто угодно умеет играть на флейте, – сказал он чужим, но смутно знакомым голосом – голосом Леды, как понял Агги, хотя в тот момент и не сообразил, кто такой этот Леда. – Даже я. Даже ветер. Ото сна Агги не пробудился – он будто очнулся от обморока, дернулся всем телом и открыл глаза, чтобы увидеть перед собой темноту и чуть светлеющий проем окна в стороне. Была глубокая ночь. "Чушь какая", – успел подумать Агги о своем сне не без облегчения – хорошо, что он закончился. И лишь спустя несколько мгновений сообразил, что ему некомфортно, неуютно – что-то было не так. Секунду или две Агги лежал в постели без движения, прислушиваясь к себе, к отголоскам сна. Звуки флейты, на которой играл ветер, все еще звенели в его ушах. И вдруг Агги понял: это не сон, он действительно слышит музыку. В глухой тишине старой усадьбы, глубокой ночью Агги слышал музыку – типичный заунывный подвывающий звук, так звучала бы абсолютно любая флейта в мире. И оттого не было логичного объяснения тому, что все тело Агги прошиб ледяной испуг, он чувствовал, как каменеет прямо под своим теплым одеялом, как мороз ползет по позвоночнику. На оцепенение ушло то ли несколько секунд, то ли несколько минут, но в любом случае Агги казалось, что он лежит вот так без движения очень и очень долго, жадно прислушиваясь к каждому шороху, прежде чем способность говорить и думать вернулась к нему, и он сорвался с постели, бегом бросившись к двери. – Эй! – попытался закричать он больше для собственной уверенности, чем призывая других обитателей дома, пускай вышло хрипло и негромко, и дернул дверную ручку. Заперто. Агги замер уже не столько от страха, сколько от удивления, на фоне которого померк подступавший ужас. Он никогда не запирал дверь – более того, у него и ключей-то не было, никто ему их не выдал. – Эй! Эй вы! – призыва умнее Агги не придумал и задергал ручку сильнее. Бесполезно – тяжелая дубовая дверь даже не думала поддаваться. Мелодия звучала и звучала, Агги чудилось, что она становится все громче – или же паника все крепче охватывала его своими скользкими щупальцами, обостряя все чувства. От страха стало дурно, ноги подкашивались. – На помощь… – произнес Агги и понял, что шепчет, что никто не услышит его. "Призраков не существует", – вдруг как наяву он услышал голос в своей голове и не сразу понял, что тот принадлежит ему самому. Призраков – не существует. И если он видит, слышит их, значит, кто-то намеренно пугает его, кто-то разыгрывает злую шутку, и Агги не может позволить неведомому мерзавцу вывести себя из равновесия, заставить причитать под дверью собственной спальни и звать на помощь, словно он пятилетний ребенок, испугавшийся темноты. "Спокойно. Раз, два, три…" – скомандовал себе Агги, глубоко вдохнул и выдохнул, а потом отступил от двери и на ощупь нашарил на столе свечу, которой пользовался перед сном. Свет обладал воистину магической силой. Как только мрак отступил, а на фитиле заиграло веселое оранжевое пламя, холод, сковавший все внутренности Агги, начал стремительно отпускать. Замерев на месте, он напряг свой слух и тихонько, крадучись подошел к запертой двери, чтобы приложить ухо к щели и прислушаться. "Ах ты тварь", – бесшумно шевеля губами, произнес он. Кто бы ни играл на проклятой флейте, он стоял четко под дверью – под запертой дверью в комнату Агги, зная, что тот не сможет выйти, но будет отлично слышать мелодию. Недолго думая, Агги отошел на шаг от двери и после со всей силы с размаху врезал по ней ногой. Прочное дерево даже не дрогнуло под силой этого удара, зато Агги, не привыкший драться и уж тем более выбивать двери, чуть не взвыл от боли, прошившей всю его конечность. Однако удар бешеной силы стал неожиданностью для незримого флейтиста, стоявшего в коридоре, и на миг мелодия оборвалась, чтобы тут же возобновиться. – Что, не ожидал? – гаркнул Агги прямо в щель, а после что есть мочи забарабанил в дверь кулаком, так что эхо должно было разнестись по всему дому. – Эй, кто-нибудь! Подъем, вставайте! Призраки налетели! Когда неделей ранее крик на лестнице поднял Джури, все домашние сбежались за какие-то полминуты, и потому, когда не последовало никакого ответа, ни шагов по коридору, ни отклика, Агги растерянно замер и прислушался. Флейта продолжала завывать, однако в остальном в доме царила полная нерушимая тишина. Агги показалось, что он остался один в этом мире – он да невидимый флейтист. – Джури! – что есть мочи снова закричал он. – Джури, скорей сюда! И снова принялся стучать. Довольно быстро Агги понял бессмысленность своих усилий – ответа не было, и означать это могло только то, что Джури и хозяев усадьбы либо нет в своих комнатах, либо спят они слишком крепко по какой-то не совсем естественной причине. Голос уже охрип от криков, да и барабанить в дверь Агги быстро устал. Сдавшись, он предпринял последнюю не слишком надежную попытку выяснить, кто может стоять всего в двух шагах от него – так близко и все равно недостижимо. Опустившись на колени, он прижался щекой к полу и посмотрел в щель под дверью. Однако ожидаемо задумка оказалась провальной – что бы ни вытворяли призраки-мошенники в коридоре, делали они это в кромешной темноте, и Агги не увидел ни тени, ни света. – Я подожду, – громко сообщил он двери и отошел, чтобы опуститься на свою постель. – Не сможешь же ты вечно играть! Если флейтист и услышал его, то никак не отреагировал. Мелодия звучала и переливалась, и Агги, откинувшись на подушки, закрыл глаза. Бешеное сердцебиение успокоилось, страха он больше не чувствовал и старался рассудить логически, кто бы это мог быть. С равной степенью вероятности музыкантом мог оказаться и кто-то из господ, и кто-то из слуг. Ключи от всего дома хранились у старой служанки, но Агги не сомневался, что они же должны быть и у Сойка. И если на то пошло, не так уж сложно добраться до ключей и кому угодно из жителей усадьбы Холмах. А вот почему его никто не услышал, хотя орал Агги на всю силу своих легких, он ума приложить не мог. Еще долго он слушал в темноте музыку, свеча медленно догорала на столе, но за окном еще даже не начало светлеть, когда Агги наконец сморил сон. – Может, тебе это привиделось? – в десятый раз спросил Джури, зевая во весь рот, и Агги понял, что, если тот снова повторит свое предположение, он его собственноручно придушит. – Нет, – отрезал Агги, нависая над другом, который все никак не мог выбраться из своей постели. – Ночью в коридоре кто-то был. – Но утром дверь в твою комнату была уже не заперта? – Да, когда я проснулся, она была не заперта. – Но… – Что "но"? Что "но"? Очевидно же, что ее открыли после того, как я уснул! – Может, тебе приснилось? – Джури, – выдохнул Агги, и его друг, почувствовав угрозу в голосе, сдаваясь, поднял руки. – Ладно, хорошо, допустим. Но почему никто не слышал?.. – Откуда я знаю! – Агги почувствовал, что закипает. – ...ни тебя, ни музыку, – закончил свою мысль и Джури. – Вот и я спрашиваю почему! Ты где был всю ночь? – Здесь, – Джури даже глазом не моргнул. – Ты никуда не выходил? – Нет. – В сортир или еще куда-нибудь? Может, к Сойку? – За кого ты меня принимаешь? – возмутился было Джури, но, глядя в негодующее лицо Агги, примирительно вздохнул: – Послушай, честное слово, я всю ночь спал как убитый. Обычно я так быстро не засыпаю, но вчера, едва дошел до постели, сразу отключился. Так устал, что даже сил помыться не было. Рухнул на подушку и как сознание потерял, клянусь. Не помню даже, как свечу затушил. В голове Агги от этих слов будто щелкнуло. – А отчего ты устал? – нахмурился он. – Что ты делал вчера весь день? – Да ничего особенного, – пожал плечами Джури. – Все как всегда. Перебирали с Сойком документы, я ему истории всякие рассказывал, он смеялся, а потом даже прикоснулся к моей руке, но правда сразу отдернул… – Это все понятно, – перебил Агги, которого меньше всего интересовали приемы друга в покорении объекта его новой страсти. – А еще? Ты хоть на улицу выходил вчера? – Нет. – А сколько ты вчера выпил? – подозрительно прищурился Агги. – Да не пил я! – возмутился Джури. – Может, бокал или полтора за ужином, уж точно не больше чем всегда. – Точно? – Да точно, точно! Допрос Джури надоел, и он, откинув одеяло, решительно встал с постели, но тут же покачнулся на неверных ногах и опустился на нее снова: – Ох... – Что с тобой такое? – теперь Агги внимательно вглядывался в лицо своего приятеля, которое приобрело нездоровый сероватый оттенок, как будто накануне Джури и вправду хорошо набрался, а теперь мучился тяжелым похмельем. – Не знаю, – беспомощно ответил тот и вскинул голову, глядя на Агги. – Что-то мне нехорошо… Как будто и правда пили всю ночь… Несчастные лепетания Джури Агги не нравились, и он открыл было рот, чтобы еще раз спросить: точно ли он не приобщился к одному из бочонков вина в компании того же Сойка, но не стал, заранее зная ответ. Причин не верить Джури у Агги не было – если бы тот провел веселый вечер, вряд ли стал бы скрывать. И это означало только то, что… – Вам что-то подсыпали, – вслух закончил свою мысль Агги. – А? – моргнул Джури. – Вероятно, за ужином. Что-то вам подсыпали, чтобы вы быстро и крепко уснули до самого утра. – Что подсыпали? Кому нам? – непонимающе Джури захлопал ресницами. – Хороший вопрос, – усмехнулся Агги. – Полагаю, кто-то получил порцию снотворного, чтобы всю ночь беспробудно спать, а я и флейтист – нет. Он – чтобы играть, а я – чтобы слушать концерт. От дурноты и спросонья Джури плохо соображал – было заметно, что он с трудом успевает за мыслью своего друга и напарника, но сам Агги чем больше говорил, тем больше убеждался в своей правоте. – Так и есть, – подытожил он собственные рассуждения. – Это все объясняет – почему никто не проснулся, когда я звал. Все, кроме нас с этим призрачным музыкантом, крепко спали. – Но как понять, кто спал, а кто на флейте играл? – Попытаемся выяснить, как себя чувствуют другие, – решил Агги. – Я думаю, если нас и правда кто-то отравил, – Джури сглотнул слюну, а Агги обеспокоился, как бы того сейчас не вырвало, – этот кто-то догадается сделать вид, что ему тоже плохо и что его тоже отравили. Молчу уже о том, что проще всего подсыпать снотворное в еду слугам. От досады Агги поморщился – тот был абсолютно и полностью прав. А Джури, в очередной раз облизав пересохшие губы, со стоном упал на подушку. – Агги… – вымученно протянул он. – Что? – с раздражением ответил тот. – Меня сейчас стошнит. Сделай что-нибудь… Ругаясь сквозь зубы, Агги бросился в примыкавшую комнату за умывальным кувшином.