Призраки заброшенной усадьбы

– А ты видал, видал, как он испугался, когда я выскочил из-за мельницы? – Джури заливался хохотом, да так звонко, что даже компания работяг за соседним столом, грубо сколоченным из досок, недовольно на них покосилась. – А как старая эта карга чуть в болото не упала? О-ох… Агги прыснул, поспешно пряча довольную улыбку в своей кружке с элем. Ему всегда нравился этот напиток, и теперь, путешествуя по самым забытым королем землям и отмечая каждое удачное дело кружкой выпивки в придорожном трактире, он знал, что эль ему нравится столичный. "По крайней мере, в Вонте его так бессовестно не разбавляют", – думал про себя Агги, но не жаловался, а лишь послушно бил деревянной кружкой о кружку Джури, салютуя другу. – Сколько ездим, а я все никак на ум не возьму: неужто проповедники не учат их, что нечисти не существует? – вмиг посерьезнел Джури, чтобы уже в следующее мгновение хитро подмигнуть товарищу: – А впрочем, знай они, что нечисти нет, так и не было бы у нас шести серебряных в кармане. – Ну тихо ты, – одернул его Агги, косясь на их соседей, которым, однако, все равно не было дела до двух молодых людей. Трактир, в который их завела судьба – а точнее, лошади, как поспорил бы с Агги Джури, – был на редкость старый и ничем не выдающийся. Пару коек в древней пыльной комнате угрюмый хозяин сдавал за пять динаров – даже в соседнем селении неделей раньше они останавливались за десять. Но друзьям не из чего было выбирать: хоть карманы и грел заработок, лошади, которых они на время одолжили в соседнем трактире и должны были вернуть в следующем по главному тракту, устали, да и самим им был нужен отдых и горячий ужин. – Да брось ты, никто из селян здесь отродясь не бывал, – хмыкнул Джури, свободной рукой подзывая хозяина заведения и красноречиво указывая большим пальцем на свою почти пустую кружку. – Такие дремучие, они сюда дорогу и двумя глазами не найдут. Агги привык к тому, что его друг, пусть и зарабатывал на дремучих селянах отнюдь не маленькие деньги, был невысокого мнения об их умственных способностях. С ним было сложно поспорить: вот уже больше двух лет Агги и Джури ездили по всей стране, по самым разным краям – от менее зажиточных к более – и занимались одним и тем же: дурили крестьян. С Джури они познакомились в Вонте – столичном городе, куда Агги отправил учиться отец, наказав ему вернуться домой образованным счетоводом. Зачем это было нужно отцу, Агги сам не знал: их семья владела парой мельниц – не очень больших, но приносящих стабильный доход. Его отец не был грамотен и даже читал едва-едва, однако своего отпрыска, единственного сына среди троих детей, вознамерился отдать в лучшую школу Вонта, где бы тот "стал человеком ученым". В лучшую школу, вестимо, попасть сыну мельника, пусть и зажиточного, не удалось, а становиться ученым так и вовсе в жизненные планы Агги не входило. Но отец не желал слушать его отговорки, воплощая в сыне некую свою мечту, а потому, едва Агги посчастливилось закончить приходскую школу в родном селенье, он отправился в Вонт. Столица – большая, великолепная, куда стекались все торговцы и самые разные люди со всей страны, – Агги сразу понравилась. Здесь он чувствовал себя в своей тарелке, здесь у него появились друзья и новые интересы, которые больше соответствовали молодому человеку, нежели те, что остались в родных краях. Строгий отец не имел более над ним власти, и Агги пользовался свалившейся на голову свободой, за какие-то несколько месяцев своего учения попробовав все, что предлагал разросшийся свободный город. Глупо было думать, что с тем ритмом жизни, который вел Агги, учеба ему улыбнется удачей: после первых же экзаменов в училище ему указали на дверь, выдав на руки официальную бумагу с чересчур красивыми завитушками, гласившими, что он позорно отчислен. Сначала Агги думал было вернуться домой да выдать эту бумагу за свидетельство об успешном окончании училища – неграмотный отец вряд ли сможет уличить его во лжи – да передумал, решив честно признаться, что ученым мужем ему, увы, не стать. Учеба изначально не казалась Агги делом достойным его усилий, зато в училище ему повезло встретиться с лучшим другом, который впоследствии стал верным компаньоном во всех делах. С Джури – невысоким, юрким, с раскосыми и всегда веселыми глазами – они познакомились на первом же семинаре. Наставник что-то бубнил себе под нос, никак не реагируя на собравшуюся аудиторию, и Агги, от скуки шумно вздохнув, покосился на крайний от него ряд скамеек, где и сидел Джури, окруженный компанией хихикающих юнцов. Джури – тогда, конечно, Агги его имени не знал и про себя окрестил его "веснушчатым" за россыпь веснушек по всему носу – сидел вполоборота к преподавателю и самым наглым образом его пародировал на публику, которая находила кривляния и приглушенный шепот гораздо интереснее науки счетоводства. Учеба была унылой, как и само учебное заведение, и потому Агги встрепенулся, начиная следить за подвижной мимикой веснушчатого, который засмеялся в кулак, не удержавшись от своей очередной выходки. Если Агги старался хотя бы делать вид, что слушает престарелого профессора, то Джури едва ли ноги на стол не сложил, потешаясь и упражняясь в актерском мастерстве на славу. Как выяснилось позднее, актерство было талантом Джури: он даже играл в местной театральной труппе. – Я хотел поступать в театральное училище Вонта – лучшее в стране, – поделился он как-то с Агги, с которым они почти сразу сдружились и вместе передвигались по унылым обшарпанным комнатам училища. – Но папенька скривился и едва наследства меня за такие мысли не лишил. Хотя какое там наследство… Семья Джури была не ровней Агги: настоящая аристократия, отец Джури был виконтом по древней отцовской линии, и знатному отпрыску в жизни светила куда более достойная судьба, нежели стать актером, за свою игру собирающим гроши на подмостках. Да вот только, по рассказу Джури, семейство разорилось еще до его рождения, и теперь все их богатство заключалось в знатной фамилии, которая еще какое-то время должна была играть им на руку. Поэтому на Джури, единственного наследника, была возложена очень ответственная миссия – выучиться в столице на счетовода, пусть и в довольно простеньком училище, а затем непременно поступить на государственную службу в счетную палату, чтобы вернуть семье состояние и прославить и без того славное имя. Ответственность и счетоводство Джури ненавидел – как ненавидел и арифметику, и бородатых седых профессоров, что и свои годы не помнили, не говоря уже о счетах, а потому на учебе крест он поставил почти сразу. Не было ничего удивительного, когда следом за Агги, который уныло пялился в свою бумагу с вензелями, из кабинета вышел Джури, уже насвистывающий себе под нос какую-то мелодию. Бумагу об отчислении из счетного училища он скомкал в кулаке. – Чего ты, друг мой, такой угрюмый тут восседаешь? – поинтересовался Джури так обыденно, будто не их двоих только что с треском и позором выгнали из училища. Агги хмыкнул: очевидно, Джури сложившаяся ситуация ничуть не пугала, тогда как он все еще не представлял, как будет объяснять старому мельнику свою неудачу. – С такой бумагой ведь и в счетную школу для крестьян не примут, – огорченно резюмировал Агги, кратко введя друга в курс свалившихся на голову забот. – В счетную школу для крестьян ты уже можешь идти преподавать, – не согласился с ним Джури и сунул комок бумаги в карман широких штанов. Джури одевался очень просто: куда как проще, чем полагается даже разорившемуся виконту. Он был равнодушен к дорогим или хотя бы более-менее приличным на вид камзолам и сюртукам, и, наблюдая его в училище почти каждый день, Агги всерьез задумывался о том, есть ли у товарища что-то, кроме поношенных широких штанов цвета высохшей земли да потрепанной рубахи, которая висела на его тощем туловище, как на чучеле в поле. На голове Джури имел не менее беспорядочную картину: как он сам объяснил, сейчас в Вонте в моде длинные, чуть вьющиеся кудри. Да только его шевелюра к моде отношения никакого не имела, потому чаще всего Джури ходил просто лохматым, как если бы в его скромном жилище даже гребня не водилось. Но внешний вид товарища ничуть не смущал Агги, он и сам выглядел едва ли лучше. Мода в Вонте менялась куда стремительнее, чем в его родном селении, и поспевать за ней оказалось делом довольно гиблым. Ко всему прочему, хорошие ткани в столице стоили от двух серебряных за ярд, а это было едва ли не полное содержание Агги на месяц, которое он пока еще получал от отца. Потому он ходил в таких же широких, хотя и более презентабельного вида, штанах и простеньком сюртуке – насыщенного графитового цвета. Черные от рождения волосы Агги зачесывал назад, а иногда сплетал в тонкую косу на висках – обычно косы заплетали его младшие сестры, но да кто в столице усомнится, что и это дуновение новой, пока не дошедшей до здешних краев моды? Словом, жизнь в Вонте стала отнюдь не простой для молодого и полного сил Агги, сидевшего в унылом коридоре теперь уже своего бывшего училища и смотревшего на щурившегося солнцу Джури, которого отчисление ничуть не огорчило. – А приходи лучше на мое выступление? Сегодня, на торговой площади, – хлопнул себя по лбу Джури, внезапно о чем-то вспомнив. – Моя труппа ставит представление, мне доверили целую роль. – Знал бы твой папенька о таком достижении, – Агги вздохнул и сложил удручающий листок вдвое, чтобы не видеть издевательски красивых вензелей, которые не сулили ничего, кроме неприятностей. – Поехал бы ты тогда не в счетную школу, а в свой Пирос впереди лошадей. – Папеньку на выступление не приглашаю, – серьезно не согласился с ним Джури, впрочем, и не думавший сердиться. – Так что, придешь? У-у-у, я буду играть такого страшного героя, упадешь вместе с девками из училища мастериц, я их тоже уже позвал. – Никак не могу – сегодня же нужно вернуть в библиотеку книги для учения, – виновато развел руками Агги, а Джури вытаращил на него и без того свои большие глаза: – Ты что, еще и книги брал? Агги ничуть не сомневался, что книг у Джури отродясь не водилось, и лишь рассмеялся, видя, какое страшное лицо друг состроил. Если бы тогда Агги знал, что увлечение Джури уведет их за полстраны от Вонта и наполнит карманы серебром отнюдь не за счетоводство, он бы пришел на выступление театральной группы еще раньше. Но вместо этого Агги весь вечер гулял по ночным столичным улицам, примечая, как много лавок ремесленников ищут себе подмогу. Жалованье предлагали весьма скромное, но что-то подсказывало, отец непременно откажется содержать Агги и дальше, да и дома его уж точно не ждут. Так и вышло. Через месяц после того, как Агги отправил весть отцу о своем отчислении из училища, тот прислал краткий ответ: сына у него более нет. Но для работы ремесленником нужно было уметь лепить горшки да плошки, а Агги отродясь не держал в руках глины. Быть может, он бы смог попроситься на мельницу молоть муку или выпекать хлеб, как учила матушка, да только к тяжелой работе интереса он тоже не испытывал. "Хотел бы быть мельником – остался бы дома", – рассуждал Агги, проходя мимо очередной лавки, где усатый ремесленник что-то усиленно строгал из дерева. В его котомке лежали пожелтевшие от старости книжки, которые он хотел вернуть в городскую библиотеку и забыть об учении на долгое время: очевидно, что теперь ему не светили никакие училища в Вонте, а покидать столицу не хотелось самому Агги. Уставший библиотекарь принял книги, не сказав ни слова – учеба была в самом разгаре и мало кто сейчас возвращал такие важные материалы, а Агги огляделся по сторонам, ожидая, когда ему выпишут подтверждение. Библиотека находилась в старом здании с красивыми высокими окнами и витражами, через которые проникал солнечный свет, рассеиваясь под высоким потолком. Ряды стеллажей тянулись с обеих сторон от стола библиотекаря, и Агги невольно потянуло пройтись по длинным коридорам, вдыхая пыльный запах старой бумаги. Корешки книг, что стояли на полках в каком-то одному библиотекарю известном порядке, меняли цвета и названия, но все были одинаково древними, покрытыми слоем пыли. Учебные книги находились в другой стороне, и Агги вгляделся в названия фолиантов перед ним. "Знахарское учение", "Изгнание великого пророка", "Книга о добродетели" – вряд ли кто-то открывал их в последнее столетие. Агги еще раз вдохнул носом воздух, чувствуя, как пыль щекочет ноздри, и резко чихнул, тут же услышав, как позади возмутился библиотекарь. Протерев слезящиеся глаза и шмыгнув носом, Агги уставился в полку перед собой. – "Заветы умелого ведьмолова", – вслух прочел он название старой книжки. – Ведьмолов… Это вообще реальное слово? Книга поместилась в ладонь Агги так, словно была для нее и создана: слишком маленький размер, совсем немного страниц. "Видимо, не так уж много у этого ведьмолова было заветов", – про себя повеселился Агги, раскрывая невзрачную книгу на середине и с трудом вчитываясь в мелкий шрифт. – ...Предрассветный вой – первый и один из главенствующих признаков присутствия в местности ночного кровопийцы. Следует изловить его, приманивая свежей кровью… – шепот Агги нарушал тишину библиотечных рядов, а книга в руке теперь казалась и вовсе несерьезной: в кровопийц и признаки их существования Агги, как порядочный и почти образованный человек, не верил, а потому написанное показалось ему весьма занятным. Старый библиотекарь протер очки, когда Агги принес ему книгу, попросив выписать ее на некоторый срок для чтения. Во всем взгляде ученого мужа читался тот же вопрос, что только что мучил Агги, но он, поцокав языком, послушно выписал на желтом клочке бумаги какие-то каракули и сунул его Агги, бормоча под нос, чтоб с имуществом государства тот обращался аккуратно. Книга и вправду оказалась крайне смешной: вечерами перед сном, лежа на жестком матрасе в дешевом постоялом дворе, где Агги жил с самого приезда в Вонт, он читал по паре страниц. Разобрать мелкий шрифт было нелегко, особенно при дрожащем свете свечи, но чтиво стоило трудов. Советы некого ведьмолова предназначались таким же борцам с нечистью, которая якобы заполонила все поля и земли, до куда только мог добраться человек. Кровопийцы и упыри, болотные твари и ночные скакуны – фантазия выдумщиков не знала границ. Порой в книге были описаны случаи изгнания того или иного упыря в некоей земле – были даже указаны названия селений и городищ, но сверив их с современной картой, Агги не обнаружил ничего подобного. Книге было слишком много лет – вероятно, она была отпечатана еще во времена правления прошлого короля Аргата, имени которого Агги не помнил или даже не знал, и каким-то магическим образом не отправилась в костер, когда жгли все недостойные учения книги. Справедливости ради стоило отметить, что некоторые страницы были оборваны или затерты чем-то непонятным, и прочесть ни слова не удавалось, но Агги и без того потратил немало вечеров на увлекшее его чтиво. Все лучше, чем думать о своей туманной судьбе да ждать письма из дома. Поскольку содержать Агги отец больше не стремился, карманные деньги быстро таяли. Агги и до этого не слыл слишком уж экономным: как всякий выросший в крохотном селе юноша, он не скупился на выпивку и девиц, которых хватало в Вонте. Поиск подработки отошел на второй план, стоило начаться учебе, а теперь, когда той не стало и у Агги в распоряжении было слишком много свободного времени и слишком мало средств, он все чаще сидел в своей комнате, жуя вчерашние остатки скромного ужина или весь день валяясь в кровати и почитывая оказавшуюся занятной книжку. Ничего полезного он из нее, вестимо, не почерпнул: заветы того самого ведьмолова, если он когда-то и существовал, были совершенно не применимы на практике в мире, где никакой нечисти отродясь не водилось. Зато все его истории отлично помогали коротать время, которого стало слишком много. "...Следует развести в полуночной воде отвар перекрестных трав, называемых шестилистниками…" – читал Агги и усмехался про себя, думая, что за все свои годы жизни среди полей и богатой природы таких трав он в глаза не видывал. Прошло каких-то пару месяцев, прежде чем Агги обнаружил, что содержание его окончательно закончилось. В хлопчатом кошеле, который он обычно носил на поясе, остался один единственный серебряный, а это значило, что уже в следующем месяце Агги не сможет оплатить свою скромную комнату на постоялом дворе, и его, очевидно, попросят на выход. Собственное положение давило со всех сторон, не позволяя Агги радоваться погожему осеннему дню. Работу в подмастерьях у мельников он так и не нашел, да и, по правде сказать, не слишком-то искал. Единственным выходом, который Агги не особо нравился, было попросить у верного друга в Вонте некоторую сумму взаймы. Вряд ли Джури откажет ему, хоть и сам он едва сводил концы с концами. Чем Джури занимался, Агги так до конца и не понимал: стоило закончиться учебе, и встречи с товарищем стали носить куда более редкий характер, а совместные посиделки в трактирах так и вовсе прекратились. Агги предполагал, что и семья Джури новости о его отчислении из училища не обрадуется, и последствия для него могли быть гораздо более печальными, нежели для Агги: его отец хоть и был вспыльчивым, но сына любил, и рано или поздно он сменил бы гнев на милость. Вот только Джури, судя по его рассказам, вольностей в отчем доме не позволяли вовсе, возлагая на него слишком много надежд, оправдывать которые он, естественно, даже не намеревался. В тот день Агги уныло шел по брусчатке главной улицы Вонта, пиная стертым носком ботинка опавшую листву, лениво обходя повозки, что то и дело сновали туда-сюда по проезжей части. Дом Джури находился далеко от рабочего района, где-то на самой окраине, и сначала Агги явился туда, но хозяина не застал. Ему понадобилось не меньше часа, чтобы припомнить, что по четвергам Джури дает представления со своей труппой на городских площадях, а значит, застать его можно было только там. Быть может, это даже к лучшему: вряд ли Джури получал серьезное жалованье за свой труд, но наверняка после выступлений неравнодушные горожане собирали им пригоршню-другую мелочи. Перебирая в голове всевозможные варианты ответа друга, Агги так же уныло поплелся в сторону центра города, плотнее кутаясь в свой длинный плащ. Шум и крики были слышны далеко от площади, эхо разносило возгласы актеров по широким улицам, где шел Агги, двигаясь больше на звук. Естественно, любительский театр не был официально разрешен в Вонте и никто не развешивал афиш, поэтому о новых постановках народ узнавал напрямую от актеров театра или по громким крикам зазывал, что ходили по площадям и собирали зевак. Театр Агги не любил – просто не понимал. Актеры играли из рук вон плохо, да и сами постановки навевали скуку, но сегодня Агги шел ради встречи с другом, которая могла бы продлить его бессмысленное пребывание в столице еще ненадолго. "Эк ты умудрился, что за транжира!" – почти слышал он насмешливый голос Джури, который непременно присвистнет, когда Агги признается, как потратил все свои сбережения за пару месяцев. Но вместо мнимого голоса он услышал очередные возгласы и следом оглушительный хохот Джури, который ходил по сцене, размахивая руками и неестественно пушистым хвостом, приклеенным к его плащу. В первую минуту Агги удивился, замерев на месте, даже не пытаясь подойти ближе к импровизированной сцене сквозь собравшуюся толпу. Его друг, который до этого умело и комично пародировал старых профессоров, стоял на сцене, весь облитый чем-то белым, напоминавшим белила местных красавиц, и замотанный в огромный плащ, за которым тянулся пушистый меховой хвост. Откуда Джури достал это одеяние, что за роль у него была, Агги не понимал, но зрелище представлялось занятное. Джури скалился, корчился и рычал, демонстрируя свой гневный нрав, а другие актеры, облитые темно-коричневой краской, ходили вокруг него и шептались, то и дело приплясывая. Постановка сама по себе смысла имела не много, как быстро догадался Агги, но игра его друга вызывала живой интерес публики: вокруг сцены собралась целая толпа женщин, детей и стариков, кто-то указывал на Джури пальцем, кто-то громко выдыхал многозначительное: "О-о-о!", когда тот ловко подпрыгивал, надвигаясь на своих преследователей и заставляя их отступить назад. Равнодушных в толпе почти не осталось, если не считать Агги, который так и замер, глядя на Джури широко раскрытыми глазами, в которых горел живой огонь внезапно осенившей его идеи. Как позднее выяснилось, белила Джури закупал в самых настоящих лавках для девушек, и в его переносной сумке лежало сразу несколько цветов и набор различных меховушек, которые актер клеил вместо бакенбард. И, конечно, сначала Джури не поверил предложению Агги. – Дурить селян? – тягуче переспросил он, отдирая со щек остатки клея. Его лицо все еще горело ярким довольным румянцем, когда Агги увел его за импровизированную сцену, чтобы сообщить нечто важное. – Не дурить, разыгрывать, – серьезно поправил его Агги и взмахнул руками, имитируя некое магическое движение. – Ты только подумай: ты сможешь продолжать наряжаться в свои… в свои костюмы, а платить нам будут куда больше, чем в театре и где-либо в Вонте. – А что будешь делать ты? – недоверчиво нахмурился Джури, но Агги уловил едва заметное изменение в его мимике. Уголки губ друга дернулись в неуловимой улыбке, что означало: идея Агги ему заранее нравится. – А я буду разыгрывать ведьмолова, – для верности Агги принял самую статную позу, выпрямившись во весь рост в скромном, порядком ободранном шатре, служившем актерам временной комнатой отдыха, заваленной одеждой и всякой всячиной, и тут же задел головой низкий потолок. – На севере, в глухих селениях, должно быть, нет образованных жителей, кто в курсе, что нечисть если когда-то и водилась, то уже давно вымерла. Поле непаханое для нас с тобой, и разоблачить наш обман некому. – Где ты только таких дуростей нахватался? – хмыкнул Джури, пока Агги потирал ладонью макушку. – Мне попалась книжка, заветы какого-то там ведьмолова, – терпеливо пояснил он. – Не бог весть что, собрание сказок об изгнании разных упырей да кровопийц, но кто-то скрупулезно расписал, как выглядят упыри и как их изгнать. И ты… – Хочешь сказать, я похож на упыря?! – Еще как! То есть… – Агги увернулся от сердитого пинка Джури, рукой поймав брошенный в него следом кусок меха, минутой ранее игравший роль бакенбарды. – У тебя настоящий талант! А вместе мы сможем заработать достаточно для того, чтобы каждый мог заняться своим делом… – …ничем, по сути, не занимаясь, – закончил за него Джури, мечтательно закатив глаза. Агги мог бы ухмыльнуться: понятно, почему ни он, ни Джури все еще не занимались никакой серьезной работой – даже по части безделья у них интересы совпадали. – Именно. Я посмотрел по карте в библиотеке: все, что находится севернее торгового тракта – сплошь дремучие селения. Вряд ли кто-то там слыхал о том, что нечисти не бывает, да к тому же маловероятно, что у них водятся жандармы. – Библиотечные карты не переписывали с полвека, многие дороги в села размыло наводнением дюжину лет назад, да и повозку купить нам не на что, – внезапно задумчиво выдал Джури и тут же, усмехнувшись, добавил: – Но ты прав: все, что находится на севере Аргата, будто другая страна. Не удивлюсь, если там даже найдутся настоящие ведьмоловы. В смысле, мошенники, что делают вид, будто кого-то там изгоняют. Агги даже замер, анализируя услышанное. Хоть Джури и выглядел совершенно незаинтересованным в учебе, такие факты мог знать только начитанный человек, знакомый с историей и географией Аргата. Агги же с ними знаком не был и припоминал только по рассказам родителей, как лишь чудом наводнение не коснулось их земель, а последовавший за ним голод на севере позволил мельнику продать больше зерна, чем в обычные годы, и тем самым разбогатеть. – Можно попытаться сторговаться за казенных лошадей, – предположил Агги, поразмыслив. – Мне вышло бы дешевле одолжить тебе пару серебряных. – И сидел бы ты в своем унылом шатре с нелепым мехом на щеках и дальше, – Агги сложил руки на груди, насмешливым взглядом окинув тесное помещение, уже понимая, что Джури согласен на эту авантюру. – Благодаря моему таланту мы заработаем столько, что я куплю себе сотню шатров и целый театр на большой площади в придачу! Так и началась новая глава в жизни Агги: уже через пару недель они с Джури собрали все свои пожитки и выехали по дороге на север, туда, где, судя по более новым картам, находились позабытые всеми селенья. На первой же остановке у трактира они взяли на время лошадей, которых следовало оставить у другого трактира – торговцы часто пользовались услугами трактирщиков, которые сдавали на время лошадей и повозки. Брать повозку было делом слишком затратным, да и она только мешала бы в далеких поездках по разбитым сельским трактам, а вот две здоровые лошади домчали друзей до первого села за пару дней. Первое дело далось непросто: по замыслу Агги сперва несколько дней они должны были наблюдать за бытом крестьян, затем – преимущественно силами Джури – нужно было передушить кур и другую скотину, что держали жители села. – В следующий раз душить гусей будешь ты, – уныло заявил Джури, вернувшись под утро на их стоянку чуть дальше от села, плюхаясь на свой спальный мешок и протягивая руки к костру. Его ладони украшали свежие царапины и раны, и Агги поежился не то от холода, не то от мысли о том, что устроили Джури гуси в сельском сарае. Уже наутро, когда в деревне поднялась паника и Агги выбрался послушать, о чем толкуют селяне, ему в голову пришла мысль, что загубленную птицу лучше потрошить – так селяне перепугаются еще пуще, а значит, им удастся быстрее договориться об изгнании кровожадного упыря. Сам же упырь под видом Джури в вечер, когда Агги принес благую весть и задаток в два серебряных, сперва долго зачесывал волосы, обмазывая их чем-то липким, а после присыпал обыкновенной мукой. Белое, бледное лицо с нарисованными серым тенями в темноте казалось особенно зловещим, и Агги даже присвистнул, когда Джури повернулся к нему, оскалив желтые окрашенные зубы. Белый балахон с темными бордовыми пятнами имел рваные края, которые волочились за Джури по земле, скрывая ноги и придавая его образу завершенность. – Ну как тебе? – поинтересовался Джури и для пущей зрелищности хлопнул в воздухе чем-то напоминающим хлопушку. В тот же миг его осыпало красной пылью, которая осела на белом балахоне и выбеленном лице. – Лучший упырь, что только видали эти селяне, – одобрительно произнес Агги и плотнее запахнул свой сюртук. Впоследствии их костюмы претерпевали разные изменения, и, быть может, первое их импровизированное представления выдалось не самым удачным, однако в памяти Агги четко отложилось, как при свете луны он гнался по улицам села за удирающим Джури, который, как заправский фокусник, доставал из-под балахона все новые хлопушки, что с оглушительным эхом взрывались в воздухе, пугая попрятавшихся по домам крестьян. Время от времени Джури останавливался, чтобы обернуться к Агги и оскалиться, и, хотя никого кроме них на размытых дождями улицах не было, Агги становилось даже не по себе. Если бы какая-то нечисть еще существовала, Джури занял бы почетное место среди ее предводителей, до того натурально выглядели его ужимки и пританцовывания да странные покачивания. А когда он взвыл от мнимой боли, стоило Агги кинуть в него горсть блестящего песка, даже кровь в жилах застыла. "Надо потом спросить, где он научился так орать", – весело подумал про себя Агги, переводя дух и глядя на то, как упырь корчит ему очередную рожу и угрожающе машет руками в длинных белых рукавах балахона. Завершилось преследование разыгранной у обрыва "битвой", когда Джури скалился и издавал самые неприличные звуки, а Агги запустил в него порошком из перетертого пажитника и выкрикнул слова заклинания, почерпнутые из "Заветов ведьмолова" и якобы смертельные для упыря. Никто из селян не рискнул выйти на улицу понаблюдать за их представлением, и мысленно Агги даже сокрушался – настолько Джури был убедителен в своей новой роли, что на это стоило посмотреть. Но видеть Джури никому не полагалось. – Эй, уснул ты, что ли? – кто-то потряс Агги за плечо, и он встрепенулся, вырываясь из воспоминаний двухлетней давности. Джури вопросительно глядел на него, тут же взглядом указав на свою опустевшую кружку. – Еще по одной и собираться в путь? – Еще по одной и спать. Надо же нам и отдохнуть после выполненного заказа. – Как скажете, господин ведьмолов, – подмигнул Джури и жестом подозвал трактирщика. Задерживаться в этой дыре надолго они не планировали: уже на рассвете лошади увезут их дальше от торговых трактов, унося в непроходимую глушь. Кочевая жизнь могла бы здорово надоесть друзьям, но каждый раз, глядя на то, как Джури создает себе образ все новых упырей да лесных чудовищ, Агги думал лишь о том, как здорово было оказаться с ним в этих забытых селеньях, которые были куда как интереснее обычной оседлой жизни в столице.