unusual

Они возвращаются, когда уже больше полуночи, луна все еще приглядывает через незакрытое окно. У Мандука скорее келья, чем комната. Пусто. Неуютно. Но будто бы только со стороны, Мандук перебирается куда-то в угол кровати, устраивается головой на подушке так резво, будто это не он тут начинал засыпать буквально несколько минут назад. Все же не самой плохой идеей оказалось лично убедиться, что тот добрался без лишних проблем. А Мандук устраивается совсем в углу, прижавшись спиной к стене, а после хлопает по узкой кроватью ладонью в приглашающем жесте. — Давай, ничего страшного не случится. Будто бы пак Муджин мог испугаться чего-то из происходящего, но он все равно медлит несколько секунд прежде чем осторожно опуститься на край кровати под чужой внимательный взгляд. Мандук выглядит изможденным. Не за этот вечер. Он всегда так выглядит. И от него едва уловимо пахнет больницей и кровью. «Состояние критическое» - шепчет где-то внутри сознания знакомый голос врача. Муджин все еще не понимает, почему он вообще слушал это тогда и почему не забыл до сих пор. — Боишься? — Конечно нет, — он фыркает практически презрительно, а после сам ложится совсем рядом. Осторожно, будто бы боится случайно неудачно задеть. Подушку под их головами оказывается тонкой и едва ли уловимо пахнет хвоей и спиртом. Мандук медлит почему-то, едва заметно хмурится, поджимает губы и смотрит сосредоточенно куда-то на чужую грудь. Под этим взглядом становится совсем немного неуютно. Но он почти сразу же закрывает глаза и слабо улыбается каким-то своим мыслям. Когда его голос нарушает воцарившуюся темноту, то звучит совсем тихо и будто бы слишком далеко. — А я иногда, — в продолжении это не нуждается. Они практически не говорят об этом. Муджин задумчиво хмыкает. Слишком громко. Но он честно без понятия, что должен сказать и должен ли вообще что-то говорит. Мандук щурится внимательно, но в любом случае будто бы не выглядит так, что ему нужно какое-либо ободрение. Слова застревают где-то в горле, вместо них Муджин только осторожно касается кончиками пальцев чужого запястья. Чужая рука едва заметно вздрагивает, но не отдергивается, пальцы тянутся в ответ, цепляются. Они оба будто перестают дышать одновременно. Ладонь оказывается прохладной, Муджин слабо сжимает её. Мандук выдыхает немного неровно, поднимает свой чертов внимательный взгляд, открывает рот, но через мгновение передумывает и мотает головой. Вокруг полумрак, но выражение его лица все равно легко получается рассмотреть. «Засыпать страшно?» - едва ли не срывается с языка. Вовремя не срывается, со всем и без слов можно разобраться. Умереть во сне не так страшно, если только всю жизнь смерть не дышит в затылок. Или если не бьющая по голове тяжелым камнем паранойя. У Мандука дыхание становится ровным, он перестает шевелиться совсем. И во сне даже выглядит мирным. В темноте и тишине становится спокойно. До ужаса спокойно, Муджин все еще не отпускает руку, хоть чужие пальцы больше не сжимают в ответ. Голова оказывается тяжелой. Такой невероятно тяжелой, что подняться становится просто невозможно. Остается только самый простой и логичный вариант – закрыть глаза и сдаться с поднятыми руками убаюкивающей атмосфере. Когда его дергает из сна, становится уже светло. Руки их все еще сцеплены, Мандук будто бы и не двинулся за все прошедшую ночь. На пару мгновений. Всего на несколько. Становится страшно. А после чужая грудная клетка медленно опускается и поднимается. Мандук что-то неразборчиво мычит, жмурится сильно, а уже после открывает глаза, щурясь на свету. — Ты слишком рано проснулся. Если бы он еще раз спросил про страх, в это самое мгновение Муджин мог бы потеряться на несколько секунд. Но он не теряется, снисходительно пожимает плечами и хмыкает: — Удивлен, что ты так долго спишь.