unusual

— У меня тоже есть чувства, просто я их не показываю. Проходится по сердцу острым ножом, Кью морщится, как будто от настоящей боли и отводит взгляд подальше, проглатывает все, что собирался сказать до этого, потому что оно за пару мгновений теряет весь смысл. Смотреть на О не хочется. Он сам не отрывает взгляд от проплывающих по небу бледных облаков. Погода ясная последние дни, глаза слепит. Кью точно знает, что ему такая нравится. Точнее он думает, что знает. Думал. А сейчас смотрит искоса на знакомый профиль, сглатывает и с ужасом признается, что, может быть, возможно, теоретически, в какой-то степени, он на самом деле не имеет не малейшего понятия, что О чувствует на самом деле и что думает. Уже попался на это один раз. Они оба. Они все трое, стоило только Эр один единственный раз повернуться спиной. Уже не удержать стало. А он ведь старался, сделал все, что мог сделать. А должен был сделать больше. И теперь он смотрит на вторую до боли знакомую спину. О, наверное, спасать надо. Только из Кью, как выяснилось, спаситель не такой уж и хороший, сколько бы он не пытался. Рука вперед тянется, положить на плечо, а может и на затылок, чтобы растрепать знакомые светлые волосы, отросшие длиннее привычного. Теплые наверняка. Пахнущие свежестью и едва уловимым резким одеколоном, каким еще Эр пользовался. Он на троих был, как и большинство их привычек. Кью иногда тянется за чужими кружками. Кью каждый раз замирает, чувствуя спиной пустоту в квартире. Обнять, прижать к себе и сказать, что вообще-то он все понимает, что ему очень жаль, что они должны пойти вместе, что все обязательно будет хорошо. Только само понятие «хорошо» казалось с каждым годом все более размытым. Эр сказал улыбаться. Эр сказал защищать друг друга. Эр сказал не отпускать руку. И первый же прекратил это, чтоб сердца потрескались, раскололись. «Говоришь, тебе было одиноко» Кью смотрит на О, хочет спросить, одиноко ли ему самому сейчас, но слова почему-то не срываются с языка, только путаются, обжигают его изнутри настоящим огнем. Руки показались каменными, тяжелыми невероятно, чтобы поднять их. А пальцы отказывались чувствовать даже сами себя. В животе осело отвратительное поглощающее чувство тревоги. О бросил в ответ на незавершенные движения совершенно нечитаемый взгляд, оторвался от тихо скрипнувших перил и медленно выдохнул, промолчав в качестве прощания. Кью дернуться следом даже не смог. Даже хрип уже из горла не вырвался, а чужие удаляющиеся шаги ударили по ушам с такой силой, что захотелось опуститься на колени и закрыть голову руками. Оказалось только слишком поздно. Для всего слишком поздно. Виски сжимало ощущение, что вот так их общий конец и наступает. Если уже не наступил.