Пятьдесят семь дней.
Время длилось бесконечно медленно и слишком быстро одновременно. А ведь мы не продвинулись не на шаг к свержению Волдеморта. Лишь теряли время. Блейз все время твердил нам о победе, наверное, хотел преободрить. –Ваши кислые мины портят мой завтрак! - Не выдержав, сказал он утром. Дабы отвлечься, Гермиона решила пройтись по окрестностям, посмотреть виды. Было красиво, до безумия красиво, но это не спасло от мыслей о неменуемой гибели. Нужно посмотреть дом. Да, это точно поможет. Рассматривая все, что попадалось на глаза, девушка все же очистила свою голову от мыслей, что лезли в её разум с особым рвением. Помогли картины. Они были великолепны. Такое собрание самых настоящих шедевров живописи грифиндорка видела только в музее, что посещала с родителями. Кажется, это все было сотни лет назад, будто в прошлой жизни. Да, в Хогвартсе тоже были картины, преимущественно портреты, но они были наделены жизнью. Люди, изображённые на них разговаривали и перемещались. Лицезреть застывшую битву или пейзаж в стенах школы было редкостью, поэтому и рассмотреть все движения кисти художника не представлялось возможным. Эту идилию прервали шаги, донесшиеся с лестницы, недалеко от комнаты с балконом, в которой находилась девушка. –Есть идеи?- спросил Драко, ещё даже не появившись в поле зрения Гермионы. Она не стала медлить с ответом. –Нет, во всех моих вариантах есть умершие. Мне такой исход событий не по нраву. Подойдя почти в плотную, слизеринец, изрёк, будто насмехаясь над её наивностью: –В каждой войне есть жертвы, Грейнджер. Это неизбежно. Она хотела возразить, сказать о том, что можно обойтись и без жертв. Но эта мысль была настолько смешной и нелопой, что Гермионе захотелось ударить себя по голове. Она молча у ставилась в окно балкона, Драко тоже. Это было невыносимо. А когда, кажется, прошла целая вечность, Малфой неожиданно спросил: –Куда ты спрятала своих родителей? Этот вопрос прошиб Гермиону насквозь, выбив весь воздух из лёгких. Малфой, конечно же, почувствовал это, но все же ждал ответа. Собравшись с мыслями, девушка посмотрела ему прямо в глаза. –Я их не прятала. Нахмурив брови, Драко вопросительно уставился на неё. –Не успела. Голос грифиндорки слегка дрогнул и звенящаяя тишина оглушила слизеринца. Она не успела, оставшись совсем одна. Они так и смотрели друг на друга, пока Гермиона не продолжила. –В тот день, когда ты исчез, я отправилась в Лондон к родителям. Зайдя в дом, обнаружила Тома и пожирателей. Он пытал маму и папу круциатосом. Меня обездвижили как только я открыла входную дверь. Через несколько часов они подвесили их за руки на лестнице дома моего детства, а потом Волдеморт приказал мне смотреть как Сивый разрывает их плоть на мелкие кусочки. Он прегрозил той же кончиной всех остальных дорогих мне людей, если я не стану одной из его мерзких шавок. Я не смогла ничего сделать. Двадцать первого сентября я лишилась всего, Драко. Больше я не собираюсь смотреть как умирают люди. В этот самый момент, Гермиона почувствовала сожаление, но оно исходило не из её души , а Малфоя.***
Драко ненавидел сожаление больше всего на свете. Но именно его он почувствовал тогда, на балконе. Гермиона впервые с момента их расставания доверилась ему. Он долго не мог прийти в себя, просто стоя в изумлении. А когда все же опомнился, смог вымолвить лишь: – Нам срочно нужен план. Без жертв. Этот разговор послужил началом их негласного перемирия. Всё стали разрабатывать план действий с большим усердием. Они работали дни и ночи на пролёт.***
Утром, после того, как Гермиона всю ночь провела в одной из госинных виллы, обсуждая дальнейшие действия с оставшимися членами противостояния, войдя в свою комнату, она обнаружила новый мальберт, кисти, карандаши и масляные краски. Драко увидел, как Грейнджер рассматривала картины, которыми были увешены все стены в поместье. А ещё он не забыл что она очень любила рисовать.