До завтра

Раньше Саша так никогда не делал, потому у Сережи мигом тревожно екнуло сердце. Вроде ничего такого прямо особенного, почему бы им не встретить до уроков там, где они курят, чтобы о чем-то переговорить до них. О чем?! Таком срочном, важном и непременно с глазу на глаз, без лишних ушей. СМСка отработанным движением улетела следом за всеми предыдущими, которых от Жизневского больше не было, уже неделю. Тогда он ему тоже ничего не сказал, только зыркнул злобно, как на причину всех постигших его жизненных бедствий, и помчался за улепетывающей со всех ног экс-девушкой. Ваня постарался слиться со стеной и типа незаметно юркнул обратно в подвал. Неужели Ксюша все-таки рассказала о том, что увидела, и увидела ли она его? Может, лучшей подружке не удержалась и поплакалась, взяв страшную клятву сохранить все в тайне, а та, под огромным секретом, другой и понеслась? Так до Сашки и донеслось?! Испорченным телефоном, бог знает что… Проклятые тайны от близких, которых не хочется ими ранить! Это из-за сегодняшней премьеры, наверняка, он сам тоже мало чего соображает от волнения. Моментально ставшего таким смешным и несущественным, по сравнению с новым. Но стоило Сереже увидеть Сашино лицо, как у него тут же отлегло от сердца и вернулась на лицо улыбка, вторя его, счастливо-обалдевшей и ужасно смущенной. Интересно, с чего бы это ему теперь-то смущаться? — Придешь сегодня ко мне в гости? — выпалил он, не здороваясь, и продолжил, не дожидаясь от него ответа, все сильней заливаясь румянцем во всю щеку, к которой тут же так ужасно захотелось прижаться губами, а потом к губам, а потом много что еще, чего было так же категорически нельзя. — Вечером. Если захочешь, то с ночевкой. Не подумай только… В смысле, не приставать к тебе вообще я, разумеется, не смогу, но ничего буквально такого в виду не имею, ты не думай! — Думаю. Всякое. Еще как и уже давно. А то ты не знал. — Сережа почувствовал, как живо вспыхнули его собственные щеки, и взгляд заодно. — А что случилось-то, как, почему… — Свадьба! Свадьба случилась! — громко и весело расхохотался Сашка и Сережа рассмеялся с ним заодно, от легкости и бескрайнего счастья на душе, из-за того, что все, оказывается, хорошо. Все хорошо, потому, что у него есть Саша Другов! — Двоюродный брат отца женится, снова. Все укатили уже с утра пораньше, в другой город, и раньше завтрашнего вечера не вернутся, и то в лучшем случае. Я уперся насмерть, заявил, что хватит с меня дядькиных свадеб, и раньше, чем мне станет можно на них пить, я больше не поеду. Не в багажник же меня было закидывать. Но я до последнего не верил, что удастся отболтаться, поэтому ничего тебе не говорил. Но все получилось, Сережка! Получилось! — Ура-а-а! — уже орал тот, кидаясь ему на шею, забыв обо всем, тут им впервые и не повезло, из-за угла монументально выплыла крайне неодобрительно поглядевшая, идущая из магазина бабулька, высказавшаяся на счет того, что стыдно пьянствовать с утра пораньше да еще и таким молодым мальчикам, вот в ее время… Слава богу в ее время в СССР секса не было и та ничего не поняла. *** Ими давно была придумана загодя внедренная в родительское сознание версия о походе всем классом в театр, принципиально не согрешившая против истины, раскрыть которую было делом настолько плевым, что лучше было об этом просто вообще не думать, вверив свою удачу всесильному «авосю». После спектакля, участие в котором Саше пришлось бы спалить последним козырем, чтобы попасть на него, а не на дядино бракосочетание; они собирались не расходиться по домам насколько возможно дольше, и то, что теперь оказалось возможным провести это время у одного из них, вволю и без опаски предаваясь своим чувствам, было уже невероятным чудом. А провести вдвоем ночь… От одних этих слов по коже бежали наперегонки мурашки и захватывало дух напрочь. Все во власти шквала эмоций, они даже к школе, прямо до самого класса дошли вместе, негромко переговариваясь всю дорогу и смеясь во все горло. Обсудить было необходимо до крайности многое: — Сегодня же католическое рождество, так? — Да, но чем нам это может, по-твоему, помочь? — Позвоню маме и скажу, что твоя мама напекла в честь праздника пирогов! Ты меня пригласил зайти и… и… и я так обожрался, что мне теперь не дойти до дома. — Тогда говори сразу, что мама наварила — глинтвейна, поэтому тебе и не дойти. Они хохотали так громко и весело, что на них удивленно или неодобрительно оборачивались, но никто из них этого не замечал. — И все-таки на рождестве можно как-то сыграть. Я безбожник — мне можно. — А я, значит, католик, оказывается, круто. Надеюсь, твоя мама не захочет в следующий раз послушать рождественский католический гимн в моем исполнении, на языке оригинала. — Я-то как надеюсь. — Я как-то все равно больше. — А я тебя люблю больше. — Нет, я! — Нет, я! Они еле-еле угомонились лишь усевшись за парту, где все равно продолжали некоторое время пихаться плечами и давиться от еле сдерживаемого смеха. Жадно ловя горящие взгляды друг друга, и мигом вспыхивающие под ними, в смущении пряча каждый свой. Еще с утра Сережа был абсолютно уверен, что не о чем, кроме предстоящей сегодня премьеры, думать, если даже захочет, все равно не сможет. Теперь же он думал о чем угодно, кроме как о ней, и это все заключалось в одном — том, что они смогут побыть с Сашей вдвоем и чем только ни заниматься при этом!.. Может быть, даже всю ночь напролет и тогда они заснут вместе, и проснутся потом рядом!.. Какая нафиг премьера, какого нафиг Шекспира?! Но, разумеется, было и все остальное, и волнение, и страх, и кайф. Невыразимое никакими словами, должным образом передающими то, что чувствует артист на сцене, переставший быть собой и превратившийся, как по волшебству, в кого-то другого. Все-таки в глубине себя никем иным, как собой, остающийся, о чем не всегда помнится, но уж как вспомнится вдруг… Сережа вспомнил об этом, хотя это слово тут не годится, наверное, точней будет сказать, осознал себя? Как бы то ни было, когда Саша, его Саша, именно его Саша, склонился к нему, чтобы поцеловать, «в лоб уснувшей вечным сном Джульетты», покоящейся в склепе среди усопших предков, его руки взметнулись, чтобы обнять его, прижать к своему сердцу, привлечь близко-близко к себе, и поцеловать в губы, оказавшиеся в слишком дразнящей близости от его губ. *** Аня с Яной, одинаково не дыша и тихонько глотая слезы, стояли рядышком за кулисами, где тут же чуть было и не упали, не сходя с занятого, неприметного из зала места, рядком. Переглянулись, одинаково вытаращившись друг на дружку, безмолвно вопрошая большими и круглыми глазами-блюдцами «Ты тоже видела это?!». Так они и пропустили, своевременно не предотвратили акт следующий. Такого Тиша Жизневский стерпеть точняк не мог! Мало того, что Сережу у него украли, так еще и главную роль! Школьного клоуна, в числе прочего! Весь занятый в спектакле «Б» класс дружно толпился кто где, там, где пришедшим на спектакль их было не видно. Быстро высмотрев Ксюшу, которая сто пудово будет не против вернуться под сияние огней рампы, а потом помирится с ним в знак благодарности и не будет трепаться дальше, Тиша вальяжно направился к ней прямой наводкой. Для чего нужно было пересечь сцену по диагонали. «Ромео» и «Джульетта» не обратили на «зомби» в фамильной усыпальнице Капулетти ровным счетом никакого внимания, продолжив целоваться себе дальше, как ни в чем не бывало. Зрители при виде внезапно ожившего Тибальта офонарели еще больше. Янка вторично едва не грохнулась в обморок, в чем компанию ей чуть было опять не составила Аня. Тем временем «Тибальт» вернул с того света возмущенно брыкающегося у него на руках и отчаянно визжащего «графа Париса». Которому, надо думать, уже выдали арфу и его все устраивало. И они поцеловались тоже!!! Джульеттин брательник облапил ее жениха и засосал по самые гланды! Ладно там «Джульетта» поцеловала «мужа», при Вильяме нашем Шекспире в театрах только так и было, это все знают, а кто не знает, сам дурак не просвещенный. Но это как прикажете понимать?! Следом зал грохнул от хохота и грянули майским громом аплодисменты. Когда граф Парис врезал Тибальту по голени острым носком туфли и рванул обратно на тот свет. Подвывающий от боли или разочарования, Тибальт хромая поскакал за ним вдогонку, преимущественно на одной ноге и вытянув перед собой руки с растопыренными пальцами, отчего стал похож на зомби окончательно, как, по ходу, и было задумано. А то мало ли, что это за эктоплазма была, поэтому привидение Ромео с Джульеттой и не увидели. Зомбак почти настиг беглеца с этого света, почти успел схватить его, но тут ему и помешала Кормилица, поспешившая на выручку чистому духу с забытой шваброй тети Лены наперевес. Древком которой она протянула Тибальта вдоль спины, с задорным боевым кличем, да так, что швабра, следует уточнить, с трещиной, сделала, как у Булгакова: «Хрусть и пополам!» и разлетелась в разные стороны. Гортанно возопивший нечто исключительно похожее на «Бля-а!», зомби-Тибальт гулко шмякнулся на подмостки и по инерции проехался носом вперед около метра. До тех пор, пока не уперся в брата Лоренцо, угрожающе наставившего на него четки. Как ни странно, и, не по канону, конечно, с живыми мертвяками так не расправишься, это все знают, однако этому четок оказалось достаточно, явно заставив проглотить многое, что тому еще хотелось сказать. После чего… священник поцеловал Кормилицу!!! Ладно бы еще какую-нибудь старую перечницу, так ведь нет, красивую молодую женщину! Ни хрена не по-братски! Ну вот это уже точно все… Да какая, черт, разница?! Зрители задыхались от смеха, но продолжали неистово аплодировать. Кто-то принялся орать от восторга, и лишь это заставило «веронских любовников» оторваться друг от друга и словно прийти в себя. Кажется, даже покраснеть, что стопроцентно утверждать из-за расстояния было сложно. Янка, отошедшая от шока настолько, чтобы начать машинально переставлять ноги, зигзагами выпорхнула к краю сцены, не смотря на то, что режиссера, вообще-то, никто не звал и, дико улыбаясь, принялась объяснять то, что все и без нее поняли. Что так и было задумано. Что в преддверии Нового года ни к чему всякие мраки и давайте просто повеселимся. Джульетте и у Шекспира следовало проснуться всего на какие-то несчастные пять минут пораньше, и жили бы они тогда с Ромео долго и счастливо. *** — Мне надо выпить. — мрачно констатировал отирающий холодную испарину Олег Борисович, когда они остались у него в кабинете одни. Кем были двое побелевших от переживаний других, уточнение излишнее. — Никакого пива. — скривилась при вспоминании о последних посиделках Яна Вадимовна. Не поручившаяся бы за то, что это не нервный тик. — «Чистый спирт»! — резюмировала Анна Владимировна, цитируя любимого писателя и выражая мысли всей их троицы. — Вам, Олег Борисович, два стакана! Заслужили. — Спасибо. — кисло поблагодарил директор. — Дайте три. *** А «Ромео» и «Джульетта», уже бежали домой, ощущая бег вольным полетом, и смеялись на бегу. Или на лету? И крепко держались за руки.