Таллин
— …Ты — первая, ты — вторая, — Маргарита Сергеевна строила девочек перед выходом на подиум, — ты третья, потом меняетесь… Потом, ты, Малиновская, после первого выхода переодеваешься вот в это платье и в эти туфли… Григорьева, а ты… Соня слушала Маргариту с поразительной сдержанностью и вниманием. От прошлогоднего энтузиазма и предвкушения, которое не давало ей спокойно ни есть, ни спать, ни репетировать свой первый в жизни серьёзный показ, сейчас не было и следа. Всё, что сейчас действительно присутствовало — это полная концентрация на работе и чёткое осознание цели. А все эмоции на потом, после победы, после***
— Готовы? — в последний раз спросила Маргарита, оглядывая своих девочек. — Всегда готовы, — хором ответили они, легко рассмеявшись. — Ну-ну, потом веселиться будем, сейчас — работайте.***
Москва
Ребята сидели в общей камере, смотря на тщетные попытки Космоса угрожать своей фамилией. Здесь, как оказалось, с астрофизикой были слабо знакомы. Разве что поржали над именем Холмогорова-младшего, только и всего. — Сижу за решёткой в темнице сырой… — Витя, сдвинув девочек на самый край лавки, разлегся, заложив руки под голову, и принялся декларировать стихи на весь участок. — Вскормленный в неволе орёл молодой! Толстый, усатый командир отделения, как назло, сидел и кусал сочную грушу, совершенно не обращая внимания на страшные слова, летящие из уст Космоса. Вот Витя ему мешал своим громким голосом, пришлось звук на телевизоре сделать на максимум. Маленькая коробочка с черно-белым экраном, по которому то и дело пробегали полосы помех, стояла у него на столе. Он постоянно поправлял антенну и ругался, когда в очередной раз выскакивало «нет сигнала». — Тридцатое сентября, вечерние новости, девять часов по Москве, — объявил голос ведущей теленовостей. В сознании Вити всплыл голос Малины, наложившись на слова ведущей: «…главный показ будет тридцатого, по-вашему времени в девять, а у нас там будет восемь. Транслировать будут по общесоюзному каналу…» — Включите шестой канал! — Витя так резко соскочил с лавки, заорав ещё громче прежнего, что даже Космос напугался, отшатнувшись от решётки. Командир от неожиданности так и нажал своим толстым пальцем на западающую кнопку со стертой цифрой «6». Витя, буквально прилипнув к железной холодной решетке, вцепился взглядом в экран, который, как назло, ничего толком не показывал. Одни помехи. — Сделайте же с ним что-нибудь! — требовал он. — Ага! Разогнался, молодой! А ещё тебе что? Киноэкран развернуть? — усмехнулся пожилой мужчина в форме. — Ну пожалуйста! Очень вас прошу! — заумолял тот. Мужчина, кряхтя, нехотя поднялся, ударяя рукой по коробке телевизора. Не помогло. Отборно выругавшись, он стукнул ещё раз, сильнее прежнего. Заработало. Поняв, что к чему, ребята тоже выстроились вдоль камеры, вплотную облепив решетку, прямо как попугайчики. На экране мелькали лица гостей, затем вдруг ракурс сместился на подиум, пока ещё пустующий, и вот — на эстонском языке зазвучал голос ведущей. Торжественная музыка, которую играл оркестр, и-и-и… появление первых моделей. Но первыми шли не московские девочки, что по мнению Вити было дикостью: кому как не им было начинать общесоюзный показ? Высказав своё возмущение вслух, он получил от Томы что-то вроде: «У тебя нездорово развиты национальные предубеждения», и замолчал, снова уставившись в экран. — Она сказала Москва! — перевел Космос голос ведущей. — Мы слышали, Кос, — усмехнулась Аня. — Москва на эстонском звучит также, как и на русском. Дефиле первой модели, второй, третьей… — Соня! — Витя чуть не запрыгал по камере, но быстро вернулся на свою наблюдательскую позицию. — Там Соня! — Ещё один суфлер, — прыснул Валера, — один думает, что мы глухие, другой, что слепые. — Тихо, — Витя чуть ли не своей ладонью закрыл другу рот, не отрывая завороженного взгляда от экрана. Девушка прошлась, подобно лебедю, проплывающему настолько аккуратно, словно он делает это не по воде, а над ней. — Хороша, хороша… — оценивающе произнес милиционер. — Она вам во внучки годится, — пропыхтел Витя, — в правнучки… — Зато тебе-то, сопляку, о ней точно только мечтать! — расхохотался тот. — Да она!.. — опять завелся Витя. — Разумеется, — Аня перебила друга, отодвинув его чуть в сторону. — Куда уж ему… Ребята, стоящие по бокам от улыбающейся Ани и раскрасневшегося Вити, уже заходились в беззвучном смехе. И вот она уже скрылась с подиума, пройдя в закулисье, как вдруг всё погасло. — Опять сигнал пропал! — мужчина раздосадовано ударил кулаком по столу. Накрылось зрелище. Впрочем, это и хорошо, что дальше ребята ничего не видели…***
На то, чтобы переодеться из одного платья в юбку с блузкой, надеть другие колготки, сменить туфли и поправить прическу с макияжем — у Сони была от силы минута. Скинув с себя платье, девушка взяла нужные колготки, потом натянула юбку, самолично пытаясь застегнуть неподатливую молнию. — Давай помогу, — ядовито улыбнулась Маша, приближаясь к Соне. — Нет! Ты мне уже однажды напомогала! — зло кинула Малиновская и умчалась за помощью к Маргарите Сергеевне. Теперь быстро работать нужно было Маше. Склонившись над туфлями напарницы, она вытащила из кармана тот самый пакетик…***
Нижний Пяндж, село на границе Таджикистана и Афганистана, Памир
— Да ты знаешь, Саня, — Фархад на время примолк, чиркая спичкой около сигареты, зажатой в губах, — у меня в этом плане всё проще: я не однолюб. Я не привыкаю и не привязываюсь, серьёзных отношений не строю, — армейский товарищ делился с Беловым подробностями сердечных дел, — сегодня с одной, завтра с другой. Мир женщин так прекрасен и широк, — он поднял глаза на появляющиеся на небе звезды, — как можно добровольно застревать на чём-то одном? Никогда не понимал, — он мотнул головой, выпуская дым. — Не слова это советского солдата, Фара, — не согласился с другом Белов, — вот у меня… у меня Ленка, — он прикрыл глаза, представляя её глаза и нежный голос в голове, — может быть, сейчас тоже смотрит на эти самые звезды, — сказал Саша, открывая глаза, — когда так думаю, то этих четырех тысяч километров между нами как будто и не ощущаю. Вернусь — женюсь тут же. — Безнадежный ты романтик, — усмехнулся Фарик, — не, не для меня это. Но на свадьбу, всё равно, если что, зови! С московскими девчонками я ещё не гулял. Вот и познакомлюсь… Ну и с ребятами, конечно, тоже. — Потом тебе эти ребята за тех самых «московский девчонок» кое-что да открутят, они там больно ревнивые все, — посмеялся Саша, делая затяжку. — Так ещё интереснее. Фара смеялся, а Саша… Саша всё продолжал думать о своей Ленке, которая, может быть, прямо сейчас сидит и смотрит на эти самые звезды. Вдалеке раздался звук, похожий на внезапно разразившийся гром над ночными селами. — Опять стреляют… — не громко произнес Белов, повернув голову куда-то в сторону, словно мог увидеть источник звука с такого расстояния.***
Люберцы
— Они меня видели! Они узнали меня! — ревела Ленка. — Ну и че? — хмыкнула её новая знакомая Светка, делая глоток самого дешевого пива. — Они же Сашке напишут! — сквозь всхлипы сказала она. — Какому Сашке? — вновь амебно сказала подруга. — Моему! — С которым неделю назад во «Фламинго» ты гуляла? — С моим Сашкой, который в армии! — А, этот-то… И че? Лена посмотрела на неё, откровенно говоря, как на дуру. — Ни че! — Елисеева снова залилась слезами.***
Таллин
На Соне было изрядно красивое платье. Самое красивое в коллекции, ни для кого это был не секрет. Как и то, что шилось оно на саму Малиновскую, на её мерки и фигуру. Только она собралась опустить ноги в туфли, за чем не дыша следила Маша, девушка вдруг заметила стрелку на чулке. — Чёрт возьми, — прошипела девушка. На замену пострадавшего элемента женской одежды тоже ушло время, и теперь Соне оставалось разве что впрыгнуть в туфли и выпорхнуть на подиум. Тем более, что музыка её выхода уже началась. Девушка надела обувь, и… сразу же всё поняла, сделав всего пару шагов. Зрителям её силуэт уже был виден, она успела замаячить на горизонте. Варианта свернуть назад не было. Издав глухой звук, подавленный крик, чуть не вырвавшийся из груди, Соня нервно сглотнула, и, смахнув навернувшиеся в один момент слёзы от неожиданной и резкой боли, наконец вышла на этот злосчастный подиум, молясь только на одно — лишь бы в Москве её сейчас не видели. Её покрасневших глаз и натянутой улыбки. Шаг, потом ещё шаг, и ещё. Каждый из них отдавался острой вспышкой боли поочередно то в левой, то в правой ноге, а иногда и в двух одновременно. Вспышки фотоаппаратов мелькали со всех сторон, оператор водил камерой чуть ли не перед лицом девушки. Больше всего ей хотелось сейчас взять и разбить её. Ударить по объективу. Чтобы не снимала тех минут, какие должны были стать самыми счастливыми для девятнадцатилетней Сони, всю свою жизнь мечтающей о таком показе. А стали… Но она лишь продолжала улыбаться, вышагивая по подиуму.***
Москва
Холмогоров-старший в сопровождении Томиных родителей, которые слишком волновались за дочь, попавшую в неблагоприятную ситуацию, прибыл в отделение. — Филатов! — гаркнул Томин папа. — Я же тебя предупреждал! Валера стоял, покорно опустив голову, и слушал всякого рода проклятия, летящие от мужчины. — Папа, он не виноват! — лепетала Тома, пытаясь влезть между папой и парнем. — В машину! — рявкнул отец, и Томка была вынуждена отправиться в отцовскую черную «Волгу», в которой уже дожидалась мама, явно для проведения очередного профилактического разговора. — Пап, я тебе говорю, там, знаешь, как было… — напротив стоял и оправдывался Космос перед Юрием Ростиславовичем. — И знать не хочу, что там и как было, — он обернулся на сына, взглядом заставив его замолчать и всех остальных разом остановиться. Космос, Витя, следом Аня, стояли, как нашкодившие первоклассники, и по очереди шмыгали носами. Вскоре Юрий Ростиславович вытянул и Валеру из-под гнета его потенциального будущего тестя, и провел эту кучку недоразумений в свою машину. — Спасибо, — хором протянули ребята, оказавшись внутри знакомой «Чайки». — Пожалуйста, — тяжело вздохнул он, пристегиваясь. — Анечка, пристегнись, — попросил он Вишню, сидящую на пассажирском сидении. — Анечка? — переспросил Кос. — Папа, ты чей вообще папа?! — огорчённый тем, что с ним отец и вовсе разговаривать не хочет, а с Вишневской любезничает, воскликнул Кос. — Помолчи! — снова приструнил его Юрий.***
Стоило Малиновской свернуть с подиума за кулисы, как она буквально упала в руки Маргариты Сергеевны, стоящей там же. — Больно, — прошептала девушка всего одно слово, и все те слëзы, каким она не позволяла проявиться там, под взглядами и камерами, хлынули по бледному лицу. Маргарита Сергеевна, не впервые сталкивающаяся с такой ситуацией за всю свою рабочую практику в суровом мире моды, быстро сообразила, что к чему. Усадив подопечную на какую-то табуретку, она сама сняла с неë туфли. Пальцы ног были в крови. — Сейчас, Сонечка, сейчас врача вызовем… Козакова, словно не при делах, курящая в сторонке, испытывала множество разных эмоций в тот момент. И страх, и удовлетворение, и недовольство тем, что вопреки собственным прогнозам, Малиновская всё-таки идеально прошлась от начала и до конца, и всё ещё не успокоившееся чувство мести… «Сонечка»! Маргарита называет Малиновскую «Сонечкой»! Она даже не пытается скрывать свою особую любовь к одной из моделей. Не пытается, когда шьёт коллекции на неё, не пытается, когда хвалит её одну, пока работают все, не пытается, когда опекает её словно материнской заботой. Здесь такого не прощают. Кому хватает смелости и не хватает мозгов — ещё и мстят.***
Когда Соня после всех процедур и прочих медицинских «мероприятий» лежала в своём номере, она не чувствовала ничего, кроме пустоты. Обыкновенной пустоты. В голове толком не было мыслей, слëз тоже уже не шло, она просто лежала, укрывшись тёплым одеялом, и смотрела в потолок. Маша в комнате так и не появилась после показа. Больше всего ей сейчас хотелось вернуться к ребятам. Больше всего ей хотелось оказаться в родном доме. — Привет, мама, — произнесла девушка, когда набрала домашний номер, и на том конце телефона взяли трубку, — всё в порядке, я отработала, всё прошло на высшем уровне, да… спасибо… Результаты скажут уже в Москве. Мам, мама, мам, — пытаясь перебить череду материнских эмоций и восхищений умницей-дочерью, звала Соня, — помоги мне улететь уже сегодня, пожалуйста. Ничего не случилось. Просто скучаю по вам. Для Марины Александровны, переводчицы, работающей на государственном уровне с иностранными крупными компаниями, не было проблемой договориться о самостоятельном отбытии дочери.***
В то время как в Таллине Соня, свободная, подобно ветру в поле, ожидала начала регистрации в аэропорту, в Москве Валеру оповестили о получении звания «мастера спорта». — Филатов! Весь вечер тебе звоню, ты где был? — ругался тренер по телефону на объявившегося после всех приключений Валеру. — Да я это… С друзьями… гулял. — Мастера спорта не гуляют! — заявил мужчина. — Кто?! — в голове Валеры пронесло воспоминания о соревнованиях трехнедельной давности. Видимо, наконец-то пришел ответ на его заявку на звание мастера спорта. — «Кто-кто»! — усмехнулся тренер. — Поздравляю! После такого разговора вся компания мигом собралась обратно дома у Филатовых, только Тому не удалось вызволить, по этому поводу Валерка сильно страдал. Маленькая Маришка, младшая Филатова, скакала по всей квартире, радуясь за брата. Она каталась на плечах у Космоса, играла в ладушки с Аней, летела «самолетиком» на руках у Вити и заливала смехом всю просторную квартиру.***
По итогам этого счастливого для компании вечера оказалось, что время, занимаемое для приближения стадии праздника, когда люди начинают впадать в детство и творить то, что обычно творят дети лет пяти, когда бурно разыграются, равняется времени полёта от Таллина до Москвы. Поход в магазин за добавкой равен поездки от аэропорта до дома при условии пустых дорог. За время того, когда кто-то расплачивается с таксистом, а после проверяет квартиры всех друзей, в поисках их самих по всему подъезду — можно успеть открыть и выпить по бутылке пива. Друзья отыскались лишь на самом последнем этаже, в квартире Филатовых. Это Соня поняла, когда проезжала в лифте между одиннадцатым и двенадцатым этажом, слишком знакомая музыка громко играла на весь дом, раздеваясь именно сверху. Девушка долго звонила в квартиру, но среди этого шума никто банально её не слышал. Кроме единственного адекватного и трезвого человека во всей этой шайке-лейке. — Мариша? Ты почему не спишь? — удивилась Соня, увидев малышку на пороге. — Ладно, глупый вопрос. — Соня! — заверещала девочка. — Ты приехала! Я тебя по телевизору видела! — Правда? — устало, но искренне улыбнулась Малиновская, присаживаясь перед девочкой на корточки и беря еë маленькие ладошки в свои руки. — Правда. Я вырасту, и буду как ты, — вдруг сказала она, — буду носить красивые платья, чтобы меня тоже показывали по телевизору. — У меня будет очень серьёзная конкуренция, — засмеялась Соня, легонько щелкая девочку по носу. В этот момент она мысленно отметила для себя, что на приближающийся день рождения Марины обязательно нужно сшить ей красивое платье в подарок. — А что там у ребят за праздник? — она кивнула на закрытую дверь в Валерину комнату, из-за которой доносился гогот Космоса и звуки музыки. — Валера теперь профессор спорта! — Профессор? — переспросила Соня, и в тот же миг её осенило: мастер он, Маришка хотела сказать мастер! Радость за друга вытеснила из головы все прочие мысли, которые до этого сильно портили настроение. — А тебя почему не берут к себе? — Спать отправили, — пожала плечами девчушка. — Да уж, поспишь тут, — Соня взяла её на руки и, подойдя к двери, незаметно открыла её. Ребята продолжали развлекаться, не замечая, что за ними уже наблюдают. — Это я не смогу?! Это мне-то слабо? — возникал Витя. — Ты можешь, а я нет? — Сравнил Бога с яичницей! — рассмеялся Фил. Значит, спор явно шëл с ним. — Это я яичница? Сам ты омлет! Смотрите в оба! Барабанную дробь! — попросил Пчелкин. — Ты пьяный! — Да я покажу, какой я пьяный! Смотришь? — Смотрю! — Вот и смотри! Аня затарабанила руками по столу. Витя попытался принять стойку на руках. С третьего раза получилось. С пятого даже смог удержать равновесие. И когда он, наконец, занял устойчивую позу под свист и аплодисменты друзей, вдруг заметил Соню. Заметил с такого ракурса, с какого прежде ещё не видел: он стоял вниз головой. Впрочем, он успел отметить для себя, что так она была ещё даже красивее. Неожиданно вернувшаяся без всякого предупреждения Малиновская Пчëлкина очень удивила. Он, зашатавшись, «пошёл», прямо так, на руках. Когда он понял, что ему уже не удержаться, то большого выбора дальнейших действий не предоставлялось: падать придется либо на ребят, либо подставить себя, любимого, под удар, упав на спину. Самоотверженно выбрав второй вариант, он, спустя ещё пару секунд безуспешных попыток вернуть былое равновесие, которое было просто поразительно для его состояния, начал приземляться назад. В недолгом процессе падения выяснилась одна неприятная деталь… Валерин шкаф оказался на критически близком расстоянии. Ещё мгновение: грохот. Крик. Мат. Сломанный шкаф и разбившийся горшок с цветком. Радостный вопль. — Соня вернулась! — Витя, как восставший из пепла Феникс, отряхнул с волос землю и вылез из-под обломков шкафа. Все ребята, как один, обернулись и повскакивали со своих мест, особо не задаваясь вопросом, почему подруга, которая сейчас должна светить в эстонской столице, оказалась вдруг в Москве, они просто были рады её появлению. — Сонька! — радостно завизжала Аня, бросаясь к Малиновской. — Мы скучали! — Как долетела? — А у нас тут тако-ое было! Нам многое надо тебе рассказать… Слова друзей сыпались со всех сторон, атмосфера стала ещё теплее и радостнее. Когда они все вместе, теперь в уже почти в полном составе, сели за стол, Витя не сводил глаз с девушки. Она, отчего-то, казалось ему очень грустной. Не такой он себе представлял её вернувшейся из первой командировки. По началу он списывал всё на усталость, но потом стал понимать, что что-то не так. Решив отложить этот разговор на попозже, так сказать, на более трезвую голову, Витя продолжил наслаждаться вечером, стараясь не поддаваться тревожным мыслям. — Это, конечно, всё здорово и весело, — сказал Валера в перерыве между очередным жарким спором и порцией анекдотов от Космоса, — но кто мне шкаф починит? — Да, кто нам шкаф починит? — повторила довольная Марина, которая восседала на руках у брата. Соня договорилась с ним, с этим злостным тираном, чтобы разрешил сестренке ещё хоть самую малость посидеть с ними за столом, прежде чем пойти спать. — Я тебе свой принесу, — нехотя отозвался Витя, смотря на безнадежные обломки Валериного шкафа.