tea.

— Что это за звуки? — Ибо просыпается от едва слышного шарудения со стороны кухни, но сонный мозг отказывается обрабатывать информацию. Сяо Чжань ворочается в постели рядом, на грани пробуждения отворачивается на другой бок от альфы, высовывая руки за пределы кровати. Последнего это даже не расстраивает: он просовывает руку под чужой талией, второй накрывая сверху, и тесно вжимает в собственную грудь. Губы находят загривок, плечо, опускаются чуть ниже к лопатке. Омега довольно сопит, притирается ближе к тёплому телу, зевая. Ибо нравится. Он хочет стянуть чужое белье — и откуда оно только взялось в их постели, — чтобы сделать это утро ещё краше, как омега приводит его в чувства. — Папа что-то готовит, думаю, панкейки, — если глубже вдохнуть, сомнений почти не остаётся. В самом деле панкейки. Волосы на коже встают дыбом, а сонную негу будто рукой снимает. Не хватало ещё по привычке подмять сонного Сяо Чжаня, пусть даже в их комнате и их постели. Едва ли Вэйшен оценил бы такой перформанс. — Черт, — Ибо тихо стонет, уткнувшись в спину омеги, а последний сонно смеется. Он знал, что так будет. — Ничего, что он… ну, может, нужно было заказать что-нибудь или сходить в ту кондитерскую? — первая здравая мысль за день, которую стоило подумать ещё вчера. Отсутствие опыта в знакомстве с родителями омег более чем заметно. И ведь правда: он только с самолёта, после долгой дороги, наутро вынужден сам готовить себе завтрак, потому что встречающая сторона проштрафилась. Кофейня была бы отличным вариантом: красиво, вкусно, близко, нравится Сяо Чжаню и, возможно, понравилась бы Вэйшену. — Он встаёт слишком рано, чтобы мы хоть что-то сделали, — Сяо Чжань неловко вертится в объятиях, поворачиваясь к альфе лицом и целуя лоб. — Все в порядке. Ибо тянется к тумбочке, проверяя часы. Половина седьмого — даже его будильник ещё не сработал. Становится чуть легче, потому что половина седьмого — в самом деле чертовски рано. В выходной они едва ли встали бы раньше десяти, а то и одиннадцати, если уж начать утро не с кофе. — Чем сегодня займетесь? — возвращая часы на тумбочку, а руки — на чужую талию, Ибо довольно сопит, носом находя шею омеги и прижимаясь сухим поцелуем. — Погуляем по городу, сходим куда-нибудь… — Сяо Чжань вплетает пальцы в короткие волосы на затылке, массируя кожу, а альфа едва не урчит. — Может, поужинаем вне дома? Отметим вашу встречу, — эта мысль уже более своевременна. Отвести омег в ресторан, красиво поухаживать, подарить цветы. Что-то внутри нашёптывает, что этим Вэйшена не подкупить, но попробовать можно. — Было бы неплохо, — Сяо Чжань улыбается невольно, прикрывает глаза и ерошит волосы младшего, считая лёгкие поцелуи, что опустились к ключицам. — Тогда я забронирую нам столик где-нибудь в приличном месте, а после работы приеду за вами, — Ибо почти увлекается, прихватывает кожу губами, но тут же отпуская, чтобы не оставить след. — Ты так пытаешься понравиться папе? — он приоткрывает глаза, глядя на взъерошенную им же макушку, находит не до конца прокрашенную прядь, утыкаясь носом совсем рядом. — Может быть, чуть-чуть, — Ибо отрывается от чужой шеи, пусть и не слишком охотно. Он так привык к тому, что все можно и нет никаких запретов. Окидывает взглядом сонного омегу, легко прижимаясь поцелуем к родинке под губой. — Это поможет? — Может быть, чуть-чуть, — Сяо Чжань тихо смеётся и очень хочет поцеловать альфу, но утренние поцелуи — все ещё табу для него, которое альфа нарушает достаточно редко, и даже сейчас он послушно сползает с постели, утаскивая омегу вместе с собой в ванную, чтобы умыться и вдоволь нацеловаться там. На кухню они заходят, когда, кажется, уже всё готово. Стол сервирован на троих, огромная тарелка с ещё горячими панкейками стоит в самом центре, а у одной из тарелок — чашка с засыпанными в нее чайными листьями, они оба понимают, кого она ждёт. — Доброе утро, — Сяо Чжань громко шоркает тапочками по полу, идя к папе за порцией утренних объятий. Ибо предпочитает отделаться чем-то средним между кивком и поклоном, занимая дальний стул рядом с местом, отведенным Сяо Чжаню. — Привет, бао, садитесь завтракать, — то, с какой лаской старший омега прижимает к себе сына, вызывает улыбку. Поцелуи осыпают его макушку и висок, и Ибо невольно узнает в этом те самые поцелуи, которыми его нередко одаривает сам Сяо Чжань. — Вы так долго спите, мы с Орешек уже извелись — она падала в голодные обмороки возле миски; надеюсь, ничего, что я ее покормил? — Не ведись на ее провокации, она не чувствует меры в еде, — Сяо Чжань удобно устраивается виском на родительском плече и, кажется, совсем не планирует размыкать объятия. Это мило в самом деле. Почему-то наблюдать за такими тёплыми отношениями с родителем было приятно. Когда-то Ибо тоже мечтал о таком, но быстро вырос, а взрослым альфам все эти нежности, как известно, не очень нужны. Так он думал. Впрочем, всю его потребность в любви и ласке восполнял сам омега, и этого хватало. — Я знаю, но она так мило изображала обмороки, — Вэйшен смеётся тихо, но искренне, и этот смех безумно напоминает Сяо Чжаня. Их улыбки так похожи, просто безумно. — И я сделал для тебя чай, твой любимый. — Ты привез его? — только это заставляет их расцепить объятия; все внимание младшего омеги переключается на чашку, в которую были засыпаны листья, а следом и влит кипяток с лёгкой руки старшего. В кухне расцветает сладкий запах винограда, вкусный, с лёгкой кислинкой, и Ибо глупо пытается запомнить его, чтобы найти что-то похожее, хоть и понимает, что ничего подобного не найдет. Дело ведь не в чае, как ему кажется, а в воспоминаниях и ощущении дома. Наверняка раньше, когда они жили вместе, так начиналось каждое их утро — с этого аромата. — Конечно, привез, — он улыбается довольно, будто все ещё радуясь, что предпочтения сына не изменились и он все ещё может порадовать своего ребенка чем-то, что тот искренне любит. — А Ибо ценитель кофе и, судя по холодильнику, энергетиков? — Прошу прощения, — вылетает быстрее, чем он успевает понять, была ли это вообще претензия. Может, стоило освободить холодильник хотя бы от энергетиков, чтобы не создавать впечатление, будто он подаёт плохой пример. — Сделаешь мне кофе? Не разобрался с вашей кофемашиной, — он садится на свободный стул, будто ни секунды не сомневаясь, что Ибо бросится делать ему кофе. Ибо бросается, воспринимая эту просьбу как знак того, что он может начать обхаживать старшего, показывая, что он хорошая пара для его сына. От этого смешно и почему-то приятно. Ему дают возможность, значит, не все потеряно. — Что бы вы хотели? — Ибо решительно настроен показать все, на что он способен в тандеме с кофемашиной, готовый даже к тому, что придется сбегать к Цзаньцзыню за чем-нибудь вроде сиропов, если будет нужно. — Папа пьет такую же гадость, как и ты, по утрам. Жидкий инсульт, — Сяо Чжань фырчит, утыкаясь носом в свой ароматный чай, и вместе с тем здорово облегчает ему задачу. Жидкий инсульт он умеет делать лучше всего. — Не бурчи, у папы низкое давление, — Вэйшен улыбается, подхватывая на руки Орешек, не без удовольствия поглядывая на ещё сонного сына и излишне сосредоточенного альфу. Он так откровенно пытается понравиться ему, что это даже приятно. Завтрак проходит куда лучше, чем каждый из них предполагал. Кофе в самом деле получается шикарным; Ибо горд собой как никогда, когда Вэйшен просит его сделать ещё чашечку. Панкейки тают во рту, политые сиропом, а Сяо Чжань едва ли не урчит от того, как ему нравится происходящее. Он хотел бы просидеть так весь день, но время подходит к восьми — Ибо нужно на тренировку, о чем и сам он говорит с сожалением. Наблюдать за общением омег кажется невероятно приятно. Они все больше напоминают ему близких друзей, чем папу и сына, и это потрясающе. Уже одевшись, Ибо в последний раз заглядывает на кухню, чтобы попрощаться. Желает хорошо провести день и мягко сжимает протянутую ладонь Сяо Чжаня. Хотелось поцеловать его хотя бы в макушку, но присутствие Вэйшена останавливало. Вдруг он не одобрит такое. — Ну и чего ты сидишь, не поцелуешь его на прощание? — Вэйшен переводит взгляд с дверного проема, за которым скрылся альфа, на чуть смущённого сына. Не нужно быть гением, чтобы понять, что такие скромные прощания совершенно непривычны для них. — Иди, а то так старательно изображаете целомудрие, будто даже за ручку не держались, хотя вся квартира пропахла сексом. — Папа! — Сяо Чжань краснеет ещё сильнее прежнего. Он в самом деле очень хотел поцеловать Ибо, но делать это на глазах папы было чертовски неловко. — Иди-иди, потом расскажешь, — он машет рукой в сторону прихожей, где все ещё слышно шуршание. И роняет тихий смешок, когда тот, чуть посомневавшись, сползает со стула и торопится в прихожую. Шуршание затихает на долгих пять минут, и Вэйшен чудом удерживает себя от громкого комментария, чтобы ещё немного смутить детей, но нужно знать меру. Он безумно боялся приехать и увидеть, что Сяо Чжань не изменился, что он все ещё несчастен, что его используют или манипулируют им, как делал «тот мужчина», но страхи, кажется, были напрасны. Ибо очень юн, чертовски юн, он бы сказал, но, кажется, их это совершенно не смущало, возможно, это было и к лучшему. Он выглядел таким искренним каждый раз, когда смотрел на его сына, каждый раз, когда мельком прикасался. И А-Чжань… он будто снова расцвел: его взгляд горел, а улыбка казалась самой счастливой, будто ему снова двадцать и эта любовь — его первая, и ничего до нее не было. Это было прекрасно. Орешек мягко схватила его за палец зубами, а входная дверь закрылась. Похоже, кто-то опаздывает — так думает Вэйшен, сомневаясь, что дети просто нацеловались вдоволь — всего-то пять минут, это даже несерьезно. Сяо Чжань возвращается на кухню ещё чуть более смущённый, с покрасневшими щеками и губами, зацелованными до красноты. Ему немного неловко смотреть на папу; он, конечно, ничего не видел, но он все знает, и от этого легче не становится. — Ну чего ты дуешься? Застеснялся? — старший не может сдержать улыбки, треплет Орешек между ушей в отместку за пожеванный палец и горестно вздыхает, почти театрально. — Когда-то мы часто говорили про секс. — Когда у меня его не было, — Сяо Чжань не дуется, правда, он смущён до чёртиков. Папа никогда не был свидетелем его бурных отношений. «Тот мужчина» в целом избегал проявлений чувств на публике, а других в его жизни и не было. Ибо ничего не избегал, даже наоборот — он не стеснялся держаться за руки, обнимать его за талию в любой удобный момент и даже целовать посреди улицы, но перед папой… это было ужасно неловко. — Вот именно, сейчас мы могли бы обсудить куда больше, — Вэйшен не настаивает. Он безумно скучает по тем временам, когда они могли говорить о чем-то таком, сидя на кухне по вечерам за чашкой чая. В те годы все их разговоры носили больше теоретический характер: Сяо Чжань больше слушал и задавал вопросы. Это казалось важно — рассказать сыну, тогда ещё подрастающему омеге, как это должно быть, чтобы он был готов, чтобы знал, когда нужно остановить альфу или наоборот. Кроме секса, возможно, стоило говорить и про отношения в целом, уделить этому больше внимания, тогда, возможно, он не влюбился бы в «того мужчину», но что сейчас говорить об этом. — Или ты делишься с друзьями? — такой вариант — это тоже хорошо. Об этом нужно говорить, особенно если тебя что-то тревожит, если тебе нужна помощь. Это важно. — Это как-то неловко — делиться личным, — он едва ли может обсуждать их секс с самим Ибо, куда уж там чужие люди, пусть даже друзья. — Я говорил об этом только с Цзаньцзынем, один раз… Этот один-единственный неловкий раз. Вспоминать об этом ещё более стыдно, хоть он и помог, если можно так сказать. Да, он стал куда меньше загоняться о том, устраивает ли Ибо их секс, потому что поговорил с ним об этом, как и советовал Цзаньцзынь. И потому что сам Ибо теперь старается говорить об этом в своей особой манере, нашептывая стыдные комплименты во время секса. Впрочем, это в самом деле помогло. — Он помог тебе советом? — папа, кажется, сомневается, что и не странно, учитывая, как сильно покраснел Сяо Чжань, вспоминая все эти ужасные вещи. И как его только угораздило. — Да, он выслушал меня и в самом деле помог. У меня немного опыта в отношениях, ты знаешь, и я сомневался… — Цзаньцзынь проделал неплохую работу и внёс ощутимый вклад в их отношения. — Я рад, что у тебя есть хороший друг, с которым можно поделиться. Иногда это необходимо, — Вэйшен в самом деле рад. Пусть даже это будет не он — не страшно, главное, чтобы у Сяо Чжаня был человек, на которого можно положиться, помимо Ибо. — Да, — младший чуть приподнимает уголок губ в улыбке. Он слишком остро реагирует на все это; ему тридцать, он взрослый омега, у которого есть отношения, и папа прекрасно понимает это, глупо стесняться — он говорит это себе и, собравшись с духом, задаёт вопрос, который хотел спросить ещё тогда. — Скажи, а у тебя… как часто был секс, когда ты был в отношениях? Он все ещё помнит свою глупую формулировку о том, сколько там раз в день его трахает Ибо, и даже с учётом того, что он взрослый, спрашивать именно так точно не стоит. — М? — Вэйшен, кажется, уже и не ждёт продолжения темы, отвлекаясь на борьбу с Орешек, что все пыталась съесть его палец, но то, что сын захотел продолжить, глупо радовало. — По-разному: все альфы разные, разное либидо и, как сейчас говорят, половая конституция? — он поднимает взгляд на сына, будто уточняя. Он читал что-то такое, но не слишком запоминал. — Кому-то достаточно раз в неделю, кому-то подавай на завтрак, обед и ужин. — Орешек слишком сильно впивается зубами в пальцы, тут же испуганно глядя на омегу, но тот только цыкает и бупает кошачий нос кончиком пальца. — Переживал, что вы слишком часто занимаетесь сексом? Вэйшен не поднимает взгляда от кошки, почему-то уверенный, что так сыну будет легче ответить. Он все ещё чувствует чужое стеснение, это даже забавно. Забавнее только то, как они с Ибо стараются даже не прикасаться друг к другу лишний раз, будто именно так они и живут, а Вэйшен никогда не слышал про секс, родив сына посредством непорочного зачатия. — Как ты угадал? — Сяо Чжань щурится подозрительно. Нет, он, конечно, понимал, что у них на лбу написано, но даже Цзаньцзынь сперва подумал о противоположном, впрочем… — Точно: вся квартира пропахла, да? — Именно, — старший роняет мерзкий смешок, но видит бог, он не врет ни капли. Он прекрасно помнит запах своего сына, чистый и непорочный, помнит, как тот едва ли пах альфой в своих прошлых отношениях. Сейчас он больше пахнет Ибо, чем собой. Просто держась за ручку такого не добьешься. — На самом деле я был рад. Ещё в аэропорту было понятно, что вот этот конкретный омега очень занят и, вероятно, очень счастлив, потому что присутствие рядом альфы ощущалось даже без самого альфы. — Получается, что все понимают это, когда встречаются со мной? — почему-то перед глазами мелькают все моменты, когда на него подозрительно косились другие люди в магазине или кофейне. Все они смотрели не просто так, а потому, что от него разило альфой? Разило так сильно, что все они без труда понимали, насколько он объективно… залюблен. Он тихо стонет, пряча лицо в раскрытых ладонях. Какой кошмар. — Думаю, именно этого и хотел достичь Ибо: чтобы и без метки было понятно, что ты целиком и полностью его. Это даже мило, — Вэйшен согласен признать, потому что это… удобно? Нет, скорее безопасно. К омеге, который так сильно пахнет альфой, едва ли станут приставать другие, и речь не только о безобидном знакомстве где-нибудь в кафе, но и настойчивых приставаниях или даже преследованиях в вечернее время. Такой яркий запах скорее отпугнёт потенциального преследователя, и это хорошо. Да. Вэйшен подносит к губам чуть остывший кофе, сделанный Ибо, и допивает одним глотком. — Ещё вчера ты чуть не свернул ему шею, а сегодня считаешь милым, — Сяо Чжань усмехается, но слова папы заставляют его чувствовать приятное волнение. Он знал, что Ибо понравится ему, правда, потому что Ибо потрясающий. Сяо Чжань влюблен в него без ума. Любит его. И глупо верил, что папа тоже влюбится в него, как в пару своего сына. — Я тревожный родитель, имею право, — Вэйшен отмахивается, не чувствуя и капли стыда. Чуть не свернул шею, подумаешь. Если бы он оказался таким же, как «тот мужчина», он бы свернул и ни капли бы не раскаялся. — Но ты выглядишь счастливым, твой запах напитан радостью, и даже твоя фигура стала выглядеть лучше, думаю, не без его участия. — Я набрал уже почти пять килограммов, — Сяо Чжань старается не зацикливаться на этом. Он взвешивается иногда, в последнее время все реже, и старается убедить себя, что растущее число — это неплохо, пока Ибо любит его все так же. Ибо, естественно, любит. Он, кажется, вообще не замечает, что что-то меняется. Все так же называет небожителем. Все так же легко подхватывает на руки, чтобы утащить куда-нибудь. Сяо Чжань видел пару видео из тренажёрного зала — коварный компромат, снятый Цзаньцзынем для соцсетей их компании. Там Ибо спокойно тягал штанги около ста килограммов, и от этого в один момент стало в самом деле легче. Он думал, что фраза: «Мой рабочий вес — это ровно два тебя», брошенная как-то Ибо, — бравада. Он, конечно, приврал: Сяо Чжань весит больше, чем пятьдесят; с другой стороны, возможно, и Ибо может поднять больше, чем сто. Цифры стали совершенно не важны. Для Ибо он не был слишком тяжелым или слишком толстым, даже их разница в росте, кажется, абсолютно не смущала альфу. И пришло понимание, что проблема была не в нем, он никогда не был слишком большим, проблема была в «том мужчине». Проблема, о которой Ибо даже не слышал. — Ещё столько же — и ты будешь выглядеть потрясающе, — Вэйшен улыбается, радуясь этому даже больше, чем радовался Ибо. Для него эта тема была болезненной. Собственный ребенок буквально таял на глазах, а он ничего не мог с этим сделать. Его потрясающая гармоничная фигура стала тонкой и угловатой. Он боялся говорить что-либо, опасаясь, что это будет воспринято неверно, заденет его и повлечет за собой ещё большие мучения, и был немного рад, когда Сяо Чжань остановился в своем стремлении похудеть, достигнув определенного веса, — идеального, как казалось «тому мужчине», дальше это было бы опасно. Вэйшен старался чаще приходить в гости, приносить любимые угощения сына, пока не стал нежеланным гостем в их доме. Сейчас все это кажется ему страшным сном, потому что вот он, его ребенок, здоровый и снова счастливый. — Не смотри так на меня, до этого ты выглядел нездорово худым, я переживал, — переживал — это далеко не то слово. Он боялся. Да, возможно, все было не так пугающе критично, но вы помните: он тревожный родитель. — Ибо тоже переживал, он все ещё следит за тем, что я ем, — Сяо Чжань знает, правда, ему все ещё немного стыдно, что заставил папу переживать о нем, и даже Ибо, тогда совершенно ему незнакомый, не переставал кормить его, явно ведь не просто так. Насколько плохо он тогда выглядел? — Он был таким хитрым, отвлекал меня и кормил, как будто я маленький. Младший вспоминает все эти неловкие моменты, конфеты, которые альфа постоянно носил с собой, бесконечные обеды, на которые он приезжал домой с работы, чтобы Сяо Чжань ел вместе с ним, и сладкие тосты, которые они делили на двоих, потому что альфа один не справится. Какой хитрец. — Ты и есть маленький, а ещё глупенький. Талия шестьдесят сантиметров — да кому она нужна, внешность не вечна, и любить нужно характер, дурацкие привычки, взгляд на мир — все то, что делает человека уникальным и неповторимым. Талия у половины мира есть, так что, всех их любить? А вот такой дурачок, как ты, один-единственный, — он чуть повышает голос, не в силах скрыть возмущение, но разве можно его осуждать? Сяо Чжань не осуждает, смотрит с улыбкой на губах. Как бы папа сейчас ни злился, это все оттого, что он любит его. — Мне кажется, Ибо полюбил меня именно за то, что я такой дурачок, — в этом он тоже уверен. Другой причины, почему Ибо влюбился в закомплексованного, зажатого, брошенного другим альфой омегу, он просто не находит. Сколько тараканов было в его голове, их и сейчас немало: он все еще испытывает сомнение в себе и многих своих действиях, но Ибо упорно учит его поступать иначе, любить себя, быть уверенным в себе. Ибо учит его жить. — А вот наберёшь ещё немного — будет любить больше, еще и за задницу, — Вэйшен усмехается. Вспоминать о том, что прошло, глупо, и он дразнит сына, с улыбкой наблюдая, как тот удивлённо вытягивается. — Что? У меня хорошая задница, Ибо ее любит, — он мог сомневаться в любой части своего тела, кроме этой. Здесь генетика сделала свое дело: его фигура очень похожа на фигуру папы, и с задницей ни у одного из них нет проблем. — Не сомневаюсь, но раньше к ней прилагались мягкие шикарные бедра — какая была картина, просто прелесть, а межбедренный секс вы не пробовали? Там без бедер никак, — Вэйшен совершенно серьёзен. С такими тощими бедрами, какие были у Сяо Чжаня перед его встречей с Ибо, ничего подобного бы не получилось. — Папа! — он воет, пряча лицо в ладонях. Он взрослый омега, ему тридцать, у него есть отношения, но его папа не имеет ни стыда ни совести. Разве так можно? Очевидно можно.

***

Ибо нервно мнется у машины возле дома. Омеги задерживались уже на пять минут, что было совершенно некритично, но заставляло его нервничать все больше. Хайкуань забронировал для них столик в отличном ресторане до самого закрытия, и запас времени был неограничен. В руках приятно шуршала крафтовая упаковка, в которую были завернуты два букета: белые пионы для Вэйшена и сухоцветы с коробочками хлопка для Сяо Чжаня. Входная дверь открывается со слышимым щелчком, заставляя вздрогнуть. Сегодня Сяо Чжань кажется ещё больше похожим на папу, хотя последний больше походит на брата, чем родителя. Похожие черные брюки на каждом и белая рубашка, почти идентичная, свободного кроя, кажется, оверсайз, что позволяет видеть разлет тонких ключиц. Они, должно быть, долго подбирали одежду так, чтобы она выглядела похожей, отличалось только пальто: карамельное — у Сяо Чжаня и черное — у Вэйшена, но даже это казалось уместным. — Потрясающе выглядите, — он выдыхает неловко, делая пару шагов навстречу, не в силах отвести взгляд от своего омеги. — Правда? — Сяо Чжань почему-то тоже не может отвести взгляд, хотя Ибо совершенно никак не изменился с утра, разве что попросил Цзаньцзыня красиво уложить ему волосы после тренировки. — Да, Чжань-гэ самый красивый, — на секунду он даже забывает о том, что рядом стоит Вэйшен и наблюдает за их неловкой встречей, будто они не виделись месяцами. Он напоминает о себе недовольным фырчанием, что приводит Ибо в чувства. Он глупо моргает и тут же поднимает букеты выше, первый протягивая старшему омеге. — Это вам, а это тебе, — Сяо Чжань принимает свой с особенно смущенной улыбкой, как и каждый предыдущий, прижимая крепко к груди. Самое время для поцелуя, но Вэйшен ещё не настолько проникся, даже несмотря на пионы, которые он чертовски любит. — Остальные сухоцветы в доме появились так же? — он обращает чужое внимание на себя, почему-то уверенный, что если не сделать этого, о нем забудут окончательно и ударятся в чувства и долгие поцелуи. Он почти прав, если честно. — Мне очень понравился один букет, и я купил его, Бо-ди увидел и начал приносить их в страшном количестве, — Сяо Чжань смеётся смущённо и чуть неловко, вспоминая все те букеты, которые Ибо подарил ему просто так. Никто не дарил ему цветы просто так, ещё и те, которые ему в самом деле нравятся. В сухоцветах была особая магия, и при должном уходе она сохранялась на долгие месяца, что очень нравилось омеге. Не приходилось наблюдать за медленным увяданием, заставляя себя выбрасывать что-то настолько сентиментальное. — Они тебе нравятся, ты расставляешь их по дому, получается красиво, — Ибо тоже улыбается, снова пойманный в плен чужого очарования, яркой улыбки на губах и мило сощуренных глаз. Он, кажется, забывал моргать. — Вы выглядите отвратительно, я подожду в машине, пока вы закончите, — Вэйшен морщится, закатывая глаза, бурчит что-то про собачий корм, которого наелся ещё на год вперёд, и в самом деле садится в машину на заднее сидение, на всякий случай с противоположной стороны, чтобы точно не видеть поцелуев. Упаковка букета шуршит, стоит омеге закинуть руки на чужие плечи, а тихий смешок тонет в поцелуе. Кажется, они не целовались целую вечность, а не каких-то жалких десять часов. Теплые ладони пробираются под полы пальто, прижимая за талию ближе к себе, а Ибо всеми силами старается помнить, что они не одни — в машине сидит папа омеги, и они просто не могут развернуться и пойти домой, чтобы продолжить. — Он убьет меня, да? — больше утверждение, чем вопрос; альфа шепчет его в приоткрытые губы, прижимаясь к родинке в уголке. — Ты ему нравишься, — Сяо Чжань смеётся, обнимает крепче за шею и целует снова, коротко и звонко. — Поехали, пока он не отхлестал нас букетом. Это не самое страшное из того, что представлял себе Ибо, но послушно идёт к машине, открывая для Сяо Чжаня дверь рядом с папой. Сидеть за рулем, когда омега на заднем сидении, непривычно, впрочем, дорога занимает не больше двадцати минут. Ибо все еще не очень хорошо разбирается в определении чужих эмоций, но что-то подсказывает ему, что Вэйшену нравится ресторан. Хостес проводит их к уединенному столику у окна, официант галантно придвигает старшему омеге стул, пока Ибо помогает удобнее сесть Сяо Чжаню, улучая момент, чтобы поцеловать в макушку. Стол дополняют две вазы для цветов, одна из которых предусмотрительно пуста — для сухоцветов, а Вэйшен заказывает бутылку вина для себя и сына. Ибо он даже не спрашивает, это ни к чему, он сегодня за рулем. — А что твои родители, Ибо? — стоит официанту записать их долгий заказ и наполнить бокалы белым сухим, омега спрашивает, не утруждая себя праздными разговорами на отвлеченные темы. Сяо Чжань тяжело вздыхает: будто допрос, который начался в аэропорту, продолжается, но вида не подает — ему, если честно, тоже интересно. Он не задавал Ибо лишних вопросов, как и сам альфа не задавал ему. Знал только в общих чертах: что он единственный ребенок, а родители здоровы, счастливы и живут в Лояне. Атмосфера тоже казалась совершенно другой, не той, что в аэропорту, — такого напряжения не было. Казалось, будто ему в самом деле интересно, какие отношения у альфы с родителями. — Они в Китае, — впрочем, даже если интерес этот был искренним, рассказывать Ибо было, по сути, нечего. — Они часто приезжают к тебе? — Вэйшен метался между желанием понять, насколько уважительно Ибо относится к собственным родителям и как они могут отнестись к его отношениям. Его самого смущало многое: они не были знакомы перед тем, как начать жить вместе, слишком быстро начали встречаться, Сяо Чжань заметно старше… и еще множество мелких нюансов, которые его тревожат. Каким бы хорошим ни казался Ибо, полным любви и уважения, что будет, если его родители скажут «нет», скажут, что им нужен зять моложе, а лучше — сын папиного друга, как часто это бывает. — Нет, у нас не слишком близкие отношения, — альфа отвечает не очень охотно. Ему хотелось бы и вовсе перевести тему на что-нибудь другое, но едва ли ему это позволят. — Это долгая история. — Как хорошо, что мы никуда не спешим, — Вэйшен улыбается широко, но совершенно не утешительно. Пара официантов как раз вовремя опускают на стол тарелки, наполняют опустевший бокал старшего омеги. К моменту, когда стол полностью сервирован, а они остались наедине, Ибо понимает, что его ждет долгий рассказ. Он отрезает себе кусочек лосося в сливках и специях, точно как делал Сяо Чжань на прошлой неделе — хочется сказать, но нет. Только внешне. Вкус и близко не такой потрясающий, о чем он говорит, роняя тихое: «У тебя был вкуснее». Омега улыбается, отчасти согласный: он заказал такой же, но с другим гарниром. Весь секрет в специях, хочется сказать, но папа так пристально наблюдает за альфой, что он решает не влезать, отпивая чуть вина, пока Ибо запивает кусочек рыбы водой. — Лет в двенадцать родители очень хотели, чтобы я занялся чем-то, кроме школы и катания на скейте во дворе, пытались пристроить меня на дополнительные занятия и секции, что мне не очень нравилось. Думаю, я был ужасным сыном, — он усмехается, говорит не глядя на омегу, разделывая филе на небольшие кусочки. Он бы продолжил есть, но в таком месте, должно быть, не принято говорить с набитым ртом. — Мы часто ссорились из-за этого, потому что дети их друзей — такие умнички, ходят в школу, на танцы, в художку, занимаются дополнительно математикой или посещают подготовительные курсы для вступления в университет, и я, который хотел просто кататься на скейте. Папа был ужасно недоволен, отец поддерживал папу, — Ибо чуть морщится, опуская приборы на стол. Это не что-то вроде детской травмы, он прекрасно понимал отца еще тогда. Он поддерживал своего омегу — это нормально. Ибо тоже хочет всегда поддерживать Сяо Чжаня. — В какой-то момент мне сказали: или секция, или школа-интернат, и я выбрал секцию. Папа был рад, пока не узнал, что это была секция по мотоспорту. Ухмылка на губах альфы очаровывает и вместе с тем пугает. Сяо Чжань давно понял, что спорить с Ибо — бесполезная затея. Он будет делать именно так, как решил. Или не делать, если решил, что ему это не нужно. Поначалу казалось, что это что-то про целеустремленность и уверенность в себе, это было даже сексуально — альфа, решающий все вопросы с уверенностью ледокола, прочно стоя на своем. Сейчас, слушая историю о его детстве, кажется, что это все же про упрямство, достойное всех баранов мира. Сяо Чжань опускает задумчивый взгляд в бокал, пытаясь представить: а что бы сделал он на месте двенадцатилетнего Ибо? Ему было сложно представить, он сам хотел ходить в кружки и заниматься искусством и музыкой. Что бы он сделал на месте папы Ибо? О, определенно, сошел с ума от волнения. — Детей берут в такой спорт? — папу, кажется, удивляло совершенно не то, что Ибо был живым кошмаром. — Да, можно пойти едва ли не с четырех, я пошел в тринадцать лет, — альфу, кажется, это тоже забавляет. Он чуть улыбается, но продолжает. История оказалась куда короче, чем он сам себе представлял. — Я шел туда, зная, что это выбесит папу, но потом мне это начало нравиться. У меня неплохо получалось: я часто ездил на соревнования, побеждал, становился чуть лучше, пока меня не заметил представитель компании. Они часто отбирают юниоров для дальнейшего сотрудничества, и я согласился. Мне было пятнадцать, когда я вошёл в большой спорт, — звучит почти гордо, честное слово. Ибо в самом деле гордится, потому что он начал довольно поздно как для профессионального спортсмена, но смог достичь неплохих результатов и добиться признания. — Папа в самом деле был в бешенстве, отец относился к этому чуть проще, подписывал разрешения на соревнования и прочее как опекун, давал мне возможность расти. Новая причина для скандала была после окончания школы: все дети поступали в университеты, а я заключил первый контракт с «Ямаха» в качестве их гонщика в категории «Суперспорт». В университет я так и не поступил, да и после этого ушел из дома, жил в общежитии команды, а после первого гонорара снял квартиру, и вот — в этом году перезаключил контракт с филиалом Америки, и я здесь на два года, — он разводит руками, будто подводя итог. Он в самом деле здесь, не «за что», а «вопреки», как говорится. — Ты был просто страшным сном любого родителя, — Вэйшен смеется, и смех этот, кажется, больше пораженный и чуть-чуть неверящий. Его сын нашел сумасшедшего. Если еще полчаса назад он переживал, что Ибо может причинить боль Сяо Чжаню, пойдя на поводу мнения родителей, что ж, больше он не переживает, по крайней мере об этом. Сложно сказать, точно ли это хорошо, и не коснется ли это в будущем омегу, если вдруг он будет против чего-то, что будет нравится самому Ибо, но все это будет потом, если будет. — Так и есть, — Ибо, кажется, все же немного неловко. Он очень надеется, что Вэйшен не скажет в итоге, что его сыну не нужен такой упертый баран, но Ибо почти уверен, что с Сяо Чжанем подобного не случится. Они ведь уважают друг друга и любят. Они партнеры, и это совершенно не то же самое, что отношения папы и сына. — Они не приезжают ко мне, иногда я навещал их, когда был в Китае. Папа, кажется, все ещё делает вид, что у него нет сына, отец старается придерживаться нейтралитета. На самом деле все не так плохо, как кажется. Возможно, папе все еще тяжело смириться с тем, что пока его друзья рассказывают о том, как их дети стали юристами и врачами, он не может рассказать того же. Понять успех мотогонщика для него слишком сложно. Диплома нет, уютного места и своего офиса тоже, есть деньги, да, но что такое деньги, еще и заработанные таким путем. Папа совершенно не понимал, а Ибо не пытался объяснять. Отец казался чуть более лояльным, он звонил, чтобы поздравить его с победой, и говорил, что папа тоже рад, правда не победе, а тому, что он цел. Пока отец звонил, а папа продолжал готовить для него любимые крылышки, все было хорошо. Этого было достаточно. — В молодости я пробовал ездить на мотоцикле, не думаю, что он был спортивный, что-то куда проще, — Вэйшен допивает последние пару глотков уже второго бокала. Возможно, причина его откровений в этом или в том, что история Ибо в самом деле задела его, это не так важно. — Я тогда встречался с байкером, тоже плохим парнем, он пытался меня научить. Это было так давно, кажется, целую вечность назад. Он тогда еще даже не встретил отца Сяо Чжаня и сходил с ума, как и многие в те годы, встречаясь с байкерами или рокерами. Они были куда более плохими парнями, чем Ибо, хотя и выглядели куда хуже, далеко не такие симпатичные. — А хотели бы ещё попробовать? — Ибо любопытно щурит глаза. Возможно, он получит пару баллов в карму, если сможет заинтересовать Вэйшена. Это кажется рисковано, но когда его пугал риск. — Мне кажется, я уже слишком стар для такого, да и тогда так ничему и не научился, — тот отмахивается, отставляя бокал чуть дальше. Сяо Чжаню тоже интересно. Он помнит истории папы про того байкера, он в самом деле был влюблен, но кажется, все попытки научиться водить мотоцикл заканчивались примерно как и все попытки Ибо научить Сяо Чжаня кататься на скейте — объятиями и поцелуями. — Глупости, я могу вас научить на любом, — азарт, которым загорается Ибо, кажется, можно потрогать. Он знает, что сможет, и знает, что омеге это интересно. Не важно — искреннее желание или ностальгия по молодости, если он хочет — Ибо сделает все, что нужно. — В среду у меня тренировка вечером, а после трек будет свободен. Это безопасно: огороженная площадка, хорошие машины, подберём вам костюм и защиту. — Бао, что за демона ты сюда привел? — Вэйшен смеется громче, чем следовало бы, и Ибо едва ли может усидеть на месте от энтузиазма — хочется позвонить Хайкуаню, чтобы он к среде нашел лучший мотоцикл на треке и защиту по размеру. — Договорились. Сяо Чжань знал, что папа согласится — это было в его духе. Этим он немного напоминал Ибо — решимостью и готовностью идти на сомнительные и рисковые авантюры. Впрочем, здесь не было ничего рискового — он знал это, потому что все будет проходить под контролем Ибо, а значит, безопасно. Это вызывает улыбку — мысль о том, что из всех возможных вариантов в конце концов они найдут общий язык именно вот так. С другой стороны, этого следовало ожидать. Домой они возвращаются только к полуночи. Чуть уставшие, но оттого не менее довольные. Вэйшен фактически самостоятельно опустошил бутылку вина, что едва ли его смущало. Сяо Чжань же весь вечер медленно потягивал один бокал, Ибо мог себе позволить только чашечку холодного чая к концу вечера. Чуть захмелевший, расслабленный, Вэйшен оказался в самом деле похож на Сяо Чжаня: чуть более болтливый, но такой же улыбчивый, смешной. В целом Ибо был прав, когда думал, что они должны быть похожими, раз уж он вырастил Сяо Чжаня таким потрясающими, значит, тоже был потрясающим. Орешек встречала их недовольным взглядом. Ужин был безвозвратно пропущен, и, возможно, их ждало безжалостное кошачье возмездие, но Вэйшен, кажется, этого не боится, подхватывая Орешек на руки. — Я покормлю малышку и пойду спать, в моем возрасте бутылка вина — это слишком, — он тихо смеётся, приобнимает сына за плечи и целует в висок, кажется, вместо пожеланий хорошей ночи. Сяо Чжань только и может что покачать головой вместо ответа и отправить Ибо в душ первым. Он доверяет папе, но все равно идёт следом на кухню, переживая, как бы Орешек не досталась вся еда мира просто за то, что у нее очаровательные глазки, а папа захмелевший. — Совсем не доверяешь? — Вэйшен улыбается, насыпная в мисочку точно отмеренную порцию корма. — Переживаю, как бы она не начала давить на жалость и ты не скормил ей всю еду, что есть дома, — Сяо Чжань тихо смеётся. Не то чтобы он не доверял папе, скорее — он не сомневался в талантах Орешек манипулировать людьми. — Бао, а я говорил, что сплю в берушах? — вопрос отвлекает от мыслей, в которых милые котики порабощают вселенную, и Сяо Чжань глупо моргает, понимая не сразу. — Нет, а что? — Просто имей в виду, — целуя в этот раз в лоб, старший хитро улыбается. — Спокойной ночи, бао. Кажется, только что его благословили на секс, и будь он чуть младше и глупее, наверняка повелся бы на это. Это же так заманчиво. Но Сяо Чжань уже взрослый, и он знает, что секс в доме, где есть родители, — это ужасно. Взрослый, но все ещё дурачок. В комнате Ибо уже ждёт его, только вышедший из душа, с влажными волосами и в одних домашних штанах. Омега закрывает дверь в спальню, прижимаясь спиной к ней, здравый рассудок нашёптывает, что нужно держать себя в руках. Две недели — это даже не срок. Для кого-то секс раз в две недели — это норма, для него, между прочим, это тоже было так, пока он не встретил Ибо. Здравый рассудок почти побеждает. — Сегодня я был хорошим мальчиком? — но Ибо все рушит одной фразой, от которой пробегают мурашки вдоль позвоночника. Он выгибает бровь игриво, кажется желая подразнить омегу, а ведь он даже не понимает, что только что сделал. — Да, ты был очень хорошим мальчиком, — Сяо Чжань улыбается, чуть приподнимая уголок губ. Отталкивается от двери, сокращая расстояние до альфы. Последний опускается на край постели, откладывая влажное полотенце чуть в сторону. Нужно вернуть его на сушилку, он сделает это через минуту. Сяо Чжань подходит ближе, останавливается у его ног, хочется податься вперёд и прижаться лицом в живот, вдохнуть любимый чайный запах. — Тогда я заслужил награду? — вместо этого он поднимает взгляд, глядя снизу вверх. Омега зарывается пальцами в его волосы. Ассоциации обжигают жаром, стоит подумать, что в таком же положении Сяо Чжань вполне мог бы вжать его лицом в пах. Он был бы не против. — Да, определенно, заслужил, — Сяо Чжань тоже думает об этом. Он мог бы, он уже делал так, и Ибо был чертовски доволен, когда, потеряв связь с реальностью, омега осмелел и сам вбивался в его рот. — Что ты хочешь? Он хотел бы, чтобы Ибо сказал это сам. Сказал, что хочет его или хочет взять в рот, или чтобы Сяо Чжань это сделал. Это было бы привычно, но… — Может быть, крылышки в коле? — но в квартире папа, которого Ибо все ещё побаивается, и не станет. Папа, который уже прекрасно знает, как часто они занимаются сексом, захмелел, устал и, черт возьми, спит в берушах, благословив их на секс. — А может, минет? — он старается говорить спокойно, будто спрашивает, что приготовить к крылышкам, выгибает бровь и старается не подавать виду, что сам волнуется. — Серьезно? Сейчас? Правда можно? — Ибо теряет весь свой сексуальный шарм, в одно мгновение становясь похожим на щеночка, которому предложили прогулку. — В ванной через минуту, — звучит сухо и решительно; Сяо Чжань и сам от себя такого не ожидал, но Ибо, кажется, ждал только этого, вскакивая с постели, уже делая пару нетерпеливых шагов, но вспоминая о полотенце. — Мне словно снова пятнадцать, — кажется, он возбужден не столько от перспективы минета, сколько от того, что это напоминает преступление, которое они определенно точно совершат, чтобы краснеть утром за завтраком. — Жду тебя в ванной. Короткий поцелуй обжигает щеку омеги, и через секунду дверь ванной закрывается. Нервное напряжение чуть сходит, но это едва ли ощущается на фоне возбуждения. Они в самом деле сделают это? Боже. Ему тридцать лет, а он впервые собирается заниматься подобным, хотелось бы сказать, в родительском доме, но дом-то их. Просто присутствие в нем папы задаёт определённое настроение. Ещё раз вдохнув, он выглядывает в коридор, убеждаясь, что дверь во вторую спальню закрыта и нет и намека на свет в комнате. Дверь в их спальню закрывается не менее плотно. Ибо кажется нетерпеливым и полным предвкушения. Он опирается спиной о столешницу с раковиной и все ещё мнет в руках полотенце. Кажется, ему в самом деле снова пятнадцать и симпатичный омега постарше предложил отсосать ему в уборной. Особое удовольствие доставляет то, что этот симпатичный омега постарше — его, вместо грязной уборной — их ванная, а за стеной — кровать, которой они точно не воспользуются сегодня, но это не важно. Такое нетерпеливое волнение альфы глупо радует и вселяет чуть больше уверенности. Все же они делали это, и он знает, что Ибо это нравится, знает, что он не так и плох, как думал в первый раз. К тому же с их первого раза он немного поднаторел, сейчас более уверенно сокращая расстояние между ними и, недолго думая, опускаясь на колени. Альфа, кажется, рассчитывал на какую-нибудь прелюдию, пару поцелуев, объятия, впрочем, резко опустившийся на колени омега вызывает только новую волну жара. Он, кажется, тоже не может терпеть, достаточно резко сдергивая домашние штаны вместе с бельем. Напряжённый член тяжело покачивается у самого носа, отклоняясь под собственной тяжестью, но даже это кажется ему чем-то горячим. Ибо так возбужден от одних только его слов. Утыкаясь носом в короткие волоски, он прижимается губами к основанию члена. Запах геля для душа почти перебивает естественный, мускусный и тяжёлый, такой желанный сейчас, и омега тихо скулит. Кожа под губами кажется гладкой, бархатной, горячей и сухой, что тут же исправляет Сяо Чжань, проводя влажным языком от основания до головки, собирая выступившую смазку, кончиком ввинчиваясь в уретру, отчего Ибо вздрагивает. Он зарывается пальцами в волосы старшего, массируя затылок, он хотел бы толкнуть его ближе, заставить взять до самого горла, пока кончик носа снова не уткнется в лобок, горячо дыша, но терпит. О таком нужно предупреждать, но он физически не может говорить, боясь застонать в голос. Сяо Чжань все делает сам — надевается, медленно доходя до своего предела, и сглатывает, пропуская член до самого основания. Пальцы в его волосах сжимаются, а Ибо задушенно рычит. Его естественный запах затапливает тесную ванную, и теперь Сяо Чжань слышит то, что хотел, плотно вжимаясь носом в короткие волоски. Почему-то никогда ранее он не чувствовал себя таким развязным. Возможно, причина в том, что сейчас это не просто минет — это нравственное преступление. И пусть им дали зелёный свет, Ибо об этом не знает, а Сяо Чжань слишком хороший ребенок, чтобы принять это как должное. И он идёт на поводу этого ощущения, запретного и сладкого, отрывая одну ладонь от бедра альфы и накрывая его руку на своем затылке, без слов говоря: «Да, сделай это, я хочу». Пальцы крепче впиваются в волосы; кажется, в груди у альфы рокочет задушенный не то рык, не то скулеж. Он притирается ближе к чужому лицу, чувствуя, как слюна стекает на мошонку, и, чуть подавшись назад, толкается снова. Сяо Чжань хотел бы застонать, но не может, хватаясь руками за бедра альфы, с упоением позволяя трахать себя в рот. Голос наутро сядет, и папа точно поймет, что именно они делали ночью, и от этого узел возбуждения сжимается сильнее. На глазах выступают слезы, слюна неприятно течет по подбородку, пачкая рубашку, но он не остановится, даже если их сейчас застанут. Ибо с ним согласен, опуская взгляд на раскрасневшегося, плачущего омегу. В первый раз, когда они сделали это, он чертовски испугался: все-таки у него достаточно большой, он мог сделать больно, но глаза слезились от напряжения, а сам омега, кажется, без особого труда насаживался на член по самую глотку. Ибо не сдерживается, толкаясь особенно глубоко, чувствуя теплый кончик носа кожей лобка, и кончает, отпуская затылок омеги, чтобы он мог отстраниться, но Сяо Чжань выпивает все до капли, оглаживая горячим языком все ещё твердую головку. Он весь дрожит от возбуждения и напряжения в теле, колени онемели, и голени затекли, но он все равно торопливо поднимается на ноги, рукавом рубашки вытирая подбородок, расстегивая брюки. Те с шумом падают на пол, как и белье. Член кажется багровым от напряжения, болезненным, прикоснись — и он тут же кончит. Поэтому Сяо Чжань не касается, жестом отгоняет альфу от столешницы, упираясь в нее ладонями и прогибаясь в пояснице. Объяснений не нужно. Омега весь дрожит, и ноги едва стоят, перед глазами — зеркало, с которого на него смотрит совершенно незнакомый ему омега. Будто зависимый, бесстыдный, сжавший ткань рубашки в зубах, чтобы не стонать, тем самым открывая собственному взору алый от возбуждения член. Неужели Ибо видит его таким же? Пожалуй, да, и это лучшее, что Ибо вообще когда-либо видел, прижимаясь сзади и одним литым движением входя во влажное тело. Сяо Чжань рычит сквозь зубы и прикушенную рубашку. Хочется сильнее, резче, до боли, до звонких ударов мошонки о ягодицы. Ибо, кажется, слышит его мысли, вбиваясь с оттяжкой. Сяо Чжань жмурится, опускает голову, сдерживая желание взвыть, но нельзя — такое беруши точно не скроют. Становится сложнее, стоит Ибо подхватить его бедро, заставляя закинуть колено на столешницу, раскрываясь сильнее. Вход кажется ещё более натянутым и напряжённым, легче впуская в себя начавший увеличиваться узел. Ибо тянется вперёд, к чужому члену, горячему, влажному от выступившей смазки, что густыми каплями скатывается на гладкую столешницу, но омега ловит ладонь, прижимая к изгибу талии, и сильнее выгибается навстречу глубоким толчкам. Ему кажется, что сейчас получится, ещё чуть-чуть и… Ибо кончает глубоко внутрь, зубами впиваясь в ткань рубашки, чтобы не стонать. Узел запирает сперму внутри, а покрасневший вход пульсирует от напряжения. Сяо Чжань все-таки стонет, сжимаясь сильнее, покачиваясь на узле. Он кончает, так и не прикоснувшись к себе. Густая сперма крупными каплями выступает на алой головке, стекая чуть ниже по стволу и срываясь аккурат в раковину. Член покачивается от едва заметных движений, а Ибо не может оторвать глаз от того, что только что видел в отражении зеркала. Сяо Чжань скулит уже куда тише. Он едва заметно двигает бедрами, заставляя узел внутри двигаться, наслаждаясь самым ярким в своей жизни оргазмом. Колено, все ещё лежащее на столешнице, ноет, но пока что он этого не чувствует, откидывясь на грудь альфы, затылком упираясь в плечо. — Я хочу тебя опять, — Ибо шепчет совершенно искренне, боясь моргать, чтобы не упустить и малейшую деталь. Пятна слюны на рубашке, потёки спермы на медленно обмякающем члене, тяжело вздымающаяся грудь, алые щеки, открытый рот, закрытые в блаженстве глаза… — Ты само совершенство. Даже если завтра твой папа оторвёт мне яйца, оно того стоит. Сяо Чжань смеётся тихо и хрипло. Голос правда сел. Возможно, стоит рассказать папе, какую крутую штуку он научился делать ртом, но он наверняка поймет все сам, возможно, ещё и вычислит размер Ибо по хриплости его голоса. — Он спит в берушах, а от нас и так несёт сексом, — он поворачивает лицо чуть в бок, тут же получая поцелуй во влажные губы. В этой ситуации Ибо абсолютно ничего не смущает. — Он советовал попробовать нам межбедренный секс. — Звучит хорошо. Попробуем завтра? — Ибо ухмыляется, а Сяо Чжань смеётся, роняя тихий стон от пульсации члена внутри. Что ж, папа сам это предложил.