tea.

Сяо Чжань довольно стонет. Звук его голоса эхом отдает от стен коридора, пустого и почти полностью лишённого света. Спина прижимается к холодной стене, а спереди его обжигает горячее тело Ибо и жаркие поцелуи. За двумя поворотами раздевалка, в которой его папа примеряет на себя гоночный комбинезон и полный комплект защиты — на этом настоял Ибо, чтобы обезопасить старшего от любой возможной травмы, даже царапины. Они же проводят время ожидания с максимальной пользой, ещё теснее прижимаясь друг к другу в глубоком поцелуе. После близости в ванной между ними ничего не было. Почти четыре дня, считай — рекорд в их семейной жизни, хотя, Ибо должен признаться, хотелось просто безумно. Вэйшен им ничего не говорил, только смотрел хитро и улыбался. Он, естественно, все понимал — как не понять, когда наутро от них фонило близостью. Ибо тогда почти пожалел, но что толку. Сяо Чжань признался, что папа прекрасно знает, насколько активную жизнь они вели до его приезда, и не строил волшебных замков, что они ждут свадьбы и только держатся за ручки. Если их это устраивает и оба они довольны, почему нет? Они взрослые люди, и это только их дело — чем и как часто они занимаются в постели. Такая политика Ибо очень нравилась. — Вас и на минуту нельзя оставить? — они оба вздрагивают, отрываясь друг от друга. Щеки заливает краской, а по телу гуляет ощущение глупого стыда. Они снова ведут себя как школьники. — И как я ещё не стал дедушкой с вашими аппетитами? Вэйшен ворчит, но видно, что не имеет ничего против, больше развлекаясь за счёт перепуганных детей. В черном, плотно облегающем тело комбинезоне он выглядит молодо, и, Ибо честно пытался подобрать другой эпитет, сексуально. Он не уточнял возраст омеги, но тому должно быть около пятидесяти, и для своих лет он выглядит в самом деле шикарно. — Мы предохраняемся, — Сяо Чжань отвечает, и сам не зная зачем, возможно пытаясь оправдаться. Они все-таки уже взрослые и прекрасно знают о всех доступных контрацептивах, им точно не грозит залёт по неосторожности. С другой стороны, а можно ли вообще назвать беременность в тридцать залетом? В глазах многих он уже лет пять как старородящий. — Может, пора перестать? — Вэйшен будто видит все мысли на чужом лице. Он не настаивает, честное слово. Он вообще никогда не заводил разговор о том, когда внуки, когда рожать и тому подобное. Родив достаточно рано, он прекрасно знает, что всему свое время и если не родил, значит, время не пришло. Придет — родит. — Ты все-таки проникся любовью к Ибо? — Сяо Чжань почти уверен, что проникся, но из вредности не даёт альфе это понять, чтобы ещё немного покошмарить его своим присутствием. Ибо и сам невольно задаётся этим вопросом. Неужели он оказался достаточно подходящим кандидатом, чтобы наконец задать сыну вопрос: «А когда внуки?» Он бы хотел сказать, что все под контролем. Он обязательно поднимет эту тему, просто чуть позже, сперва предложение и свадьба, но все уже есть в его голове, как есть и уверенность, что Сяо Чжань скажет «да». — Он тебя не обижает, любит, ещё и на всех горизонтальных поверхностях, и очень хорош собой, — от такой откровенности щеки снова алеют, и не только у омеги. Все-таки хорош собой? Вэйшен только улыбается на неозвученный вопрос, накрывая щеку альфы ладонью в перчатке. — Даже если у вас не сложатся отношения, с его генами у тебя родятся очаровательные здоровые дети. Иллюзия принятия слегка трещит, но не критично. Как минимум он достаточно хорош, чтобы быть отцом для внуков Вэйшена. Осталось дело за малым: доказать, что и мужем для сына он будет тоже ничего. — Сложатся, — он не сомневается ни секунды, уверенно глядя в глаза старшего. Тот только любопытно склоняет голову и выглядит довольным от чужого ответа. — У нас сложатся отношения, и дети тоже будут, очаровательные и здоровые. — Ловлю на слове, — Вэйшен улыбается, а Сяо Чжань чуть краснеет, уже только он один. Ему почему-то ужасно неловко от этого разговора. Кажется, что Ибо может понять все неверно — решить, что Сяо Чжань торопится завести семью, окольцевать его или родить детей. Да, он уже достаточно зрелый для омеги, и в его возрасте у многих уже есть один, а то и два ребенка, но ведь это не значит, что он тоже настроен заводить семью как можно скорее. Очень хочется объяснить это Ибо, чтобы он не чувствовал давления, но не сейчас и не при папе, они здесь ради другого. Оставленный на треке мотоцикл привлекает внимание, совершенно не похожий на тот, на котором ездит сам Ибо, такой же черный, как и защитный комбинезон на папе. Сяо Чжань все ещё не верит, что папа в самом деле будет учиться ездить. Он остаётся за невысоким забором, скидывая сумку на одно из сидений трибуны, и, чуть подумав, достает термос с еще горячим матча. Ибо что-то объясняет старшему, должно быть, особенности управления, выглядя при этом очень серьезно, отчего Сяо Чжань невольно улыбается. Он всегда так ответственно подходит ко всему, даже если это какая-то глупость, и каждый раз выглядит чертовски привлекательно, становясь серьезным и сосредоточенным. — Давайте сначала я вас прокачу, чтобы вы почувствовали, как это будет, а потом вы попробуете? — Давай попробуем, — Вэйшен согласен со всем. Он мало что понимает и на самом деле вообще не уверен, что ему стоит это делать. Ибо помогает ему надеть и застегнуть шлем, надевая свой, и, заняв место водителя, подсказывает старшему, как лучше сесть и насколько крепко держаться. Сяо Чжань едва ли помнит свой первый раз, тогда Ибо все делал сам — надевал на него шлем, застегивал и сам же обвил его руками собственный торс, заставляя обнять. Это было страшно, если честно, — ощущение скорости и опасности, понимание, что одно неверное движение — и они столкнутся телами с прочным металлом любой машины, что встретится им на дороге. Ибо не делал ни одного неверного движения ни разу. Он был отличным водителем и хорошим гонщиком — Сяо Чжаню потребовалось время, чтобы понять это. — Очень сильно прошу прощения, но нужно придвинуться ближе, — Сяо Чжань с трудом слышит чужой голос, Ибо старается говорить громче из-за шлема, и обрывки долетают до омеги. Ему должно быть чертовски неловко, когда он укладывает чужие руки на свой торс, заставляя крепко прижаться всем телом. — Извините, пожалуйста, вот так. Становится немного смешно от градуса неловкости, но это быстро проходит — Ибо заводит мотоцикл. Его рокот разносится по крытому треку, отдавая эхом. Первую минуту он едет совсем медленно, кажется давая омеге время вспомнить давно забытые ощущения и привыкнуть к нарастающей скорости. Интересно, с Сяо Чжанем он тоже был так осторожен в первый раз? Должно быть, да, Ибо ведь всегда такой, но в тот момент он был слишком сосредоточен на себе и расставании с «тем мужчиной». Через два круга они останавливаются на месте, с которого начали. Вэйшен сползает с сидения, его ноги дрожат, это видно даже с трибун, но он смеётся, сдергивая с головы шлем, и находит взглядом сына. — Это потрясающе, — такая искренняя радость не может не найти отклик. Сяо Чжань смеётся вместе с ним, даже не представляя на самом деле, как сильно папе этого не хватало. Ибо тоже встаёт, снимает шлем, подходя к младшему омеге и отдавая ему в руки. «Присмотришь?» — он улыбается, а Сяо Чжань кивает, прижимая шлем к груди. Теперь Вэйшен кажется более уверенным, уже самостоятельно надевая шлем и уверенно усаживаясь на место Ибо. Тот ещё раз проговаривает все, показывая что-то на руле, и, когда Вэйшен заводит мотоцикл сам, воя от восторга, едва ли не бежит рядом с медленно едущим мотоциклом, прося затормозить, просто чтобы омега запомнил как; он запоминает и едет уже сам чуть быстрее, осторожно входя в плавные повороты трека. — Из тебя вышел потрясающий учитель, — Сяо Чжань улыбается, стоит Ибо подойти к трибуне. Его взгляд все ещё следит за мотоциклом, который только набирает скорость, — кажется, папа вошёл в раж. — Честно, первый раз учил кого-то, наверное, у тренера стало бы сердце, если бы он увидел мою методику, — Ибо тихо смеётся, но Сяо Чжань не верит ни единому слову. Может быть, и не по методичке, но ведь сработало. — Ты потрясающий, — он перегибается через поручень забора, чтобы поцеловать альфу в щеку, и это лучшая награда за все старания. Мотоцикл затихает недалеко от них, Вэйшен забавно дёргает ногой, пытаясь опустить ножку, и сдергивает шлем. Взъерошенный, раскрасневшийся и счастливый, кажется, как никогда. — Я хочу мотоцикл, — Сяо Чжань готов поклясться, что это не минутная прихоть. Отчего сердце сжимается. — Двух мотоциклистов в семье я не выдержу, — он тянет недовольно, потому что будет переживать уже за двоих, но если это сделает папу счастливым, он готов смириться. Домой они снова возвращаются поздно, хоть и не так, как в первый раз. Впрочем, Орешек все равно встречает их недовольным мявком, будто тревожный родитель загулявших детей. Сяо Чжань сам порывается взять ее на руки, чтобы вместе пойти на кухню, но Вэйшен останавливает его. — Иди в душ, бао, я покормлю Орешек. Составишь компанию? — он бросает любопытный взгляд на альфу, и это почему-то выглядит тревожно. Ещё несколько минут назад он казался полным эмоций от катания на мотоцикле, и пусть по ощущениям это не слишком изменилось, само желание остаться наедине с Ибо настораживало. — Ты опять будешь его обижать? — Сяо Чжань хмурится, готовый, кажется, силой спасать своего альфу от очередных допросов или пыток. Ему казалось, что папа получил ответы на все возможные и невозможные вопросы, разве что точную сумму его дохода не спросил, но это точно было лишним. — Бога ради, когда я его обижал, не обижал ведь, правда? — он театрально прикладывает ладонь к сердцу, глядя на Ибо, но тут же тихо смеётся, ломая собственную комедию. — Папа, — впрочем, младший все ещё недоволен. Зачем ему нужен Ибо, если не для допроса, он не знает, и это его волнует. Вдруг правда будет обижать… — Иди, не переживай, все будет в порядке с твоим драгоценным, поболтаем про мотоциклы, — Вэйшен улыбается совсем уж успокаивающе, целует сына в лоб, как делает это всегда, и мягко подталкивает в сторону спальни. Хочется сказать что-то вроде: «Кричи, если будет нужна помощь», но он знает, что Ибо кричать не станет. Впрочем, вряд ли помощь в самом деле понадобится. Кризис принятия, как ему кажется, прошел, и может, папа просто хочет дать ему какой-нибудь совет или родительское наставление. Он уходит, хоть и чуть взволнованный, а Ибо послушно следует на кухню, занимая один из свободных стульев. Вэйшен начинать разговор не торопится — насыпает корм в мисочку Орешек, споласкивает мисочку с водой, наливая туда свежей, и, чуть потоптавшись по кухне, достает из холодильника откупоренную вчера за ужином бутылку вина, ставя ее на стол. — Да не бойся ты, я хочу рассказать тебе кое-что, — он улыбается, видя чужое напряжение, и улыбка эта кажется мягкой и искренней. — Будешь? — Да, немного, — сегодня у него нет причин отказываться — они уже дома, ему не нужно за руль, и тренировка завтра ближе к вечеру. Вэйшен таким ответом доволен, доставая из сушилки два бокала и наполняя их наполовину белым полусладким. — А-Чжань рассказывал что-нибудь о своем бывшем? — вопрос, от которого Ибо едва не давится первым глотком вина, отчего тот горьким комом встает в горле. Омега занимает стул напротив и сам делает небольшой глоток, пристально глядя на юношу напротив. Вопрос, вероятно, очень важный для него. — Не особо, — Ибо ведёт плечами, потому что в самом деле ничего не спрашивал: ему хватило один раз увидеть его, чтобы все понять самому. — Я ничего не спрашивал, чтобы он снова не переживал, но о многом было несложно догадаться. — Даже после их расставания… — Вэйшен усмехается, но усмешка эта печальная, будто он даже не сомневался, что след, оставленный «тем мужчиной», ещё долго будет преследовать его сына. Он был прав. — Когда они встретились, он влюбился без памяти. «Тот мужчина» был красивым, обходительным, а бао — наивным и слишком доверчивым. Он никогда не влюблялся раньше, — Ибо замирает, не уверенный на самом деле, нужно ли ему это знать, не станет ли он сам ненавидеть того человека ещё больше, чем уже есть. Он так долго боролся с последствиями их отношений и борется все ещё, пусть и в меньшей степени. — Я понимал, что он не тот человек. Такие, как он, не умеют любить, только уничтожать. Я знаю, о чем говорю: отец а-Чжаня был таким. Но что я мог сделать? Пытался говорить, но бао не слышал, он был поглощён любовью, а я все больше походил на его врага, который просто не хочет отпускать единственного сына. Мы общались все реже и реже. Я знаю, что он не был виноват в этом, он просто попал под влияние «того мужчины». С каждым годом я все больше боялся, что это не закончится, из года в год наблюдал, как а-Чжань медленно становится тенью себя прошлого — счастливого, жизнерадостного, очаровательного юноши, — омеге, кажется, больно вспоминать об этом, и хочется подбодрить его, сказать, что все хорошо, что Ибо не допустит подобного, потому что любит. — Это ужасные слова, но я так боялся, что у них появится ребенок. Если бы они поженились, всегда можно развестись, даже метка с годами тускнеет, но дети — это то, что уже никогда нельзя будет изменить. Когда он сказал, что уезжает в Нью-Йорк, у меня сердце замерло. Я был уверен, что «он» решил забрать у меня сына и всю его жизнь у него самого, но… Хорошо, что это был ты. Улыбка, что коснулась губ Вэйшена, все ещё кажется печальной, хоть и не настолько, как в начале истории, и все же в горле встаёт ком. Как много он переживал все эти три года, как больно ему было от собственной беспомощности. Поэтому он так отнёсся к альфе в первые дни их знакомства — ему важно было увидеть, какой он человек, и, видимо, достаточно хороший, чтобы все же доверить ему свое самое ценное. — Мне жаль, что я не пришел раньше, — ему в самом деле жаль. Если бы они встретились раньше, на год или два, он знает, что все равно влюбился бы. В Сяо Чжаня нельзя не влюбиться, потому что он волшебный. Даже в своей печали он был прекрасен, а, обретя новую счастливую жизнь, стал и вовсе неотразимым. Ибо знает, что не устоял бы, и знает, что увел бы его из тех чертовых отношений. Но они встретились именно сейчас, возможно, так и было задумано где-то свыше. — Это уже не важно, — омега отмахивается, улыбка на его губах становится мягче, он отставляет уже пустой бокал — и когда только допил? — Ты умеешь любить, Ван Ибо, и я благодарен тебе за то, что ты любишь моего а-Чжаня. Позаботься о нем. — Щеки так до боли знакомо накрывают теплые ладони, а середины лба касаются сухие губы, точно как он делает это с самим Сяо Чжанем. Вэйшен уходит к себе, уставший от насыщенного вечера и окончательно разморенный бокалом вина. Ибо следует его примеру, с улыбкой идя в спальню, уверенный, что Сяо Чжань, уже вышедший из душа, не находит себе места. Зря. Из душевой все ещё доносится шум воды, хотя Ибо уверен, что говорили они не меньше получаса, наверняка омега уже там не находит себе места, не осознавая течение времени. Приходится воспользоваться душевой для гостей, что в целом кажется отличной идеей — к моменту, когда Ибо возвращается во второй раз, вытирая влажные волосы полотенцем, Сяо Чжань уже в комнате, кажется, ещё более тревожный, чем должен был быть, сокращая расстояние между ними и обхватывая ладонями щеки. Они точно родственники. — Он опять пытал тебя? — его взгляд взволнован, наверняка уже пробрался на кухню, пытаясь что-то разведать, но никого не застал, отчего начал волноваться ещё больше. — Ты пахнешь вином, вы пили? — Да, допили ваше вчерашнее вино, — Ибо улыбается от такой очаровательной тревожности и, подавшись вперёд, целует теплый после душа кончик носа. — Он попросил позаботиться о тебе, думаю, это хороший знак. — Ты нравишься ему, думаю, понравился сразу, но не мог же он просто так одобрить тебя, — Сяо Чжань разом расслабляется, отпускает щеки и повисает теплым грузом на крепких плечах альфы. Так уютно. — Да, он здорово потрепал мне нервы, — роняя тихий смешок, Ибо подхватывает старшего под бедра, так привычно обнаженные, чтобы через два коротких шага опустить его спиной на постель. Свет выключается у изголовья, погружая комнату в полумрак, который с большим трудом развевает ночник на прикроватной тумбочке. Сяо Чжань отползает к середине кровати, освобождая место альфе, а тот тянет одеяло выше, укрывая их, чтобы ещё через минуту настойчивых копошений выбросить за пределы кровати ночную рубашку омеги. Здесь все-таки дресс-код. — Прости, — Сяо Чжань выдыхает тихо, когда, казалось бы, оба они уже улеглись, вытолкав лишнюю одежду на пол, и, устроившись лицом к лицу, переплелись ногами. — И за то, что сказал папа там, на мотодроме, не воспринимай это серьезно. Он, возможно, зря вспомнил об этом. Может быть, для Ибо эти слова были просто издёвкой, одной из многих, которыми папа дразнил их, но сам Сяо Чжань загонялся все больше с каждой минутой, стоило вспомнить об этом. Ибо, кажется, не сразу понимает, о чем речь, перебирает весь их вечер, проведенный на мотодроме, останавливаясь на словах о том, что им стоит перестать предохраняться, во имя его хороших генов, естественно. — Не извиняйся, я тоже думал об этом. Правда, планировал заговорить чуть позже, — альфа улыбается, что в полумраке кажется почти незаметным, но он надеется, что омега поймет его по голосу. — Планировал? — теперь Сяо Чжань не уверен, что они говорят об одном и том же, потому что… Что значит — планировал? Он опирается на предплечье, приподнимаясь, будто это как-то поможет, но даже не помогает лучше разглядеть лицо альфы. — Да, — чуть поерзав в постели, Ибо и сам поворачивается, правда, он ложится на спину, одну руку закладывая за голову, — вот ему из-за света ночника очень даже хорошо видно удивлённое лицо старшего. — Думал, сначала стоит сделать предложение где-то на полгода отношений, и если ты скажешь «да», устроить свадьбу, поставить метку, если ты, конечно, согласишься, а через год или полтора заговорить о детях. Сяо Чжаню нужно немного времени на осознание, потому что… Что? Папа дразнил их предложением завести детей, потому что они спят как кролики, но Ибо — он в самом деле думал о детях, о свадьбе? Он думал о свадьбе с ним и о метке не как о чем-то, что «может быть, когда-нибудь, поживем вместе лет пять, а там видно будет». Он думал об этом с конкретными сроками, буквально датами. — Ты думал об этом? — кажется, повторить это в мыслях недостаточно. Может быть, он уже спит? Спит и ему снится, что Ибо, вот этот потрясающий альфа, хочет жениться на нем? — Конечно, думал, — звучит почти оскорбленно. «Как можно было не думать?» — но у Сяо Чжаня уже есть опыт того, как не думали. «Тот мужчина» никогда не думал, даже когда сам омега мечтал о свадьбе и детях, хорошо, что недолго. — Мы же знакомы… — он загибает пальцы на руке, потому что даже вслух говорить этого не хочет. Они оба знают, сколько они знакомы: три месяца, два из которых встречаются. Никто в своем уме не будет думать о свадьбе спустя два месяца отношений. — Да, три месяца, и что? — Сяо Чжань может только открыть рот и закрыть обратно, потому что он не знает «и что». — Я уже в первую неделю отношений знал, что ты мой омега, что именно тебе я сделаю предложение и именно с тобой я хочу семью и детей. Ибо и сам приподнимается на локте, поворачиваясь лицом к омеге. Разговор, кажется, вышел чуть более серьезным, чем он рассчитывал. — Хочешь? — Сяо Чжань, ещё не отошедший от слов о свадьбе, был не готов столкнуться с мыслью, что Ибо хочет детей. Он тоже хочет. Он любит детей. После расставания он переживал какое-то время, что он одинок в таком возрасте, ему ведь тридцать, но нет ни альфы, ни детей, а что если из-за возраста он не сможет забеременеть? Такое ведь случается. Ибо тогда неплохо отвлекал его от этих мыслей, а после они начали встречаться, и Сяо Чжань постарался засунуть их как можно дальше. Он хотел семью, но Ибо только двадцать четыре, он так молод, зачем ему дети сейчас? — Очень, — Ибо, должно быть, и сам не ответил бы, зачем ему дети сейчас. Справедливости ради, сейчас их ему никто и не даст при всем его искреннем желании: беременность длится приблизительно сорок недель. Но можно ведь начать с другого, о чем они уже говорили. — Ты бы ответил мне «да» через три месяца? Ты бы вышел за меня? О детях они ещё поговорят чуть позже. Сейчас ему жизненно необходимо знать, что бы ответил Сяо Чжань. Воспринимает ли он их отношения так же серьезно, как и сам альфа. Сяо Чжань все еще чувствует себя во сне. Он хотел бы ущипнуть себя, но это будет странно, поэтому он просто старается дышать. Что бы он сказал через три месяца? Он знает ответ, разумеется, знает. Папа, так переживавший тогда в аэропорту: для чего Ибо эти отношения и не слишком ли он молод для семьи, — был бы в бешенстве, узнай, что через неделю между ними случится такой разговор. — Да, — он уверен, облизывая пересохшие от частого дыхания губы. — Да, я бы… Да. — А сейчас? — Ибо, кажется, весь подбирается на постели, передвигается ближе, стараясь смотреть омеге в глаза, даже в темноте видя их взволнованный блеск. — Если спрошу сейчас, ты выйдешь за меня? — Выйду, — в нем нет и капли сомнений, точно как в тот день, когда они с Ибо впервые встретились и он плакал на парковке за кафе. Тогда его жизнь, казалось, была кончена, и он не думал и секунды, отвечая «да» на совершенно сумасшедшее предложение незнакомого альфы. Сейчас этот альфа был хорошо ему знаком. Он подарил ему новую жизнь, он полюбил его и учит любить самого себя снова. Учит его ценить себя и дорожить собой. Его взгляд — такой же, как и в тот день, — сейчас вызывает трепет в груди. — У меня нет кольца, — голос альфы сходит на шепот. Он не планировал такого, но тем же лучше? Знакомиться с омегой в кафе он тоже не планировал, и это было его лучшее спонтанное решение, как и решение уехать в Америку вместе с ним. Это решение такое же. — Мне все равно, я выйду за тебя. Кровать издает тревожный скрип. Сяо Чжань крепкими объятиями сжимает чужую шею, впечатывая альфу спиной в постель всем своим весом. Он боится поверить. Боится открыть глаза и понять, что все это сон. Крепкие объятия Ибо и горячее дыхание, обжигающе ухо шепотом, говорит, что он не спит. «Я люблю тебя».