tea.

— Веди себя хорошо, — Сяо Чжань тихо вздыхает, носом утыкаясь в изгиб чужой челюсти и крепче сжимая ладонь, в которую вцепился, стоило им выйти из машины. Слегка неудобно, но выбирать не приходится. Вокруг шумит аэропорт, объявляют о начале посадки, колесики чемоданов стучат по плитке, люди мельтешат… Они устроились в зале ожидания, на неудобных соседних стульях, где даже прижаться ближе было нельзя. Омега едва дотягивался до сгиба чужой челюсти, шумно вдыхая кардамон и лёгкую отдушку геля для бритья. Ибо согласно мычит. Они все это уже обсудили, но Сяо Чжань, кажется, слишком нервничает, повторяя все снова и снова. Самолёт из Китая уже зашёл на посадку, и его папа, скорее всего, сейчас проходит таможню или забирает свой багаж. Вот-вот он будет здесь. — И не распускай руки, — снова шепчет омега, проводя по раскрытой ладони альфы кончиками пальцев, будто говоря: «Вот эти самые руки», получая в ответ согласное мычание. — И никакого секса. — Все две недели? — Ибо не то чтобы против, просто слегка грустит. На самом деле он уверен, что и сам не захочет никакого секса, зная, что в комнате напротив спит папа его омеги. Мало ли что. Он, ожидаемо, отказался от проживания в отеле, Ибо знал, что так и будет. Во-первых, потому что они в самом деле не виделись очень долго; во-вторых, потому что он захочет узнать, как и где живёт его сын, а главное — с кем, для этого необходимо понаблюдать за обстановкой. Сяо Чжань на секунду замирает. Наверное, да: все две недели, потому что… ну а как? В квартире всегда будет папа, а они так и не выяснили, насколько хорошая звукоизоляция в их спальне. Вдруг не очень? А Сяо Чжань, как оказалось, довольно громкий, когда отдается ощущениям, что с Ибо происходит всегда. Хотя две недели — это, кажется, очень долго. Наверняка он и сам уже не вытерпит все две недели. Ибо сделал из него зависимого. — Иногда можно, но не каждый день, — он выносит свой вердикт, думая, что в целом ничего страшного, если пару раз они попробуют сделать это тихо или вообще в ванной. — Хорошо, — Ибо не собирается спорить. Он, конечно, привык, что можно, едва проснувшись, подмять омегу под себя для ленивого утреннего секса или зажать вечером в любом углу квартиры и утащить в спальню. С присутствием в доме папы едва ли это будет возможно. Впрочем, перерыв — это тоже к лучшему, когда папа уедет, он возьмёт себе два выходных. — Папа, — тихо выдыхает Сяо Чжань и поднимается с места, идя навстречу родителю. Ибо узнает его без труда. Достаточно высокий для омеги, хоть и чуть ниже Сяо Чжаня, и, скорее всего, даже чуть ниже Ибо, худой и тонкий. Его движения сквозят чем-то знакомым, утонченным, таким родным. Они невероятно похожи. Первые за долгие месяцы объятия заставляют сердце сжиматься. Сяо Чжань крепко вжимается в папу, вдыхая любимый запах, подставляется под теплые руки и мягкие поцелуи в щеки и лоб. Они скучали. — Бао, ты так похорошел, все ещё слишком худой, но цвет лица стал лучше, и щёчки появляются. — Папа улыбается, накрывает ладонями щеки, умильно сжимая и целуя кончик носа, снова лоб и утыкаясь носом в висок в очередном крепком объятии. — А твой запах так и кричит: не подходи — убьет. Становится немного неловко, хотя Сяо Чжань к этому готовился. Все-таки он уже признался папе, что встречается с Ибо, ожидаемо, что и его запах изменится, впитает в себя нотки чужого аромата. — А вот, видимо, и тот, кто убьет, — Ибо неловко подходит ближе, попадая в поле чужого зрения и обоняния, глупо приподнимая уголок губ в улыбке. — Добрый день, меня зовут Ван Ибо, — он сгибается в уважительном поклоне, хотя уже и не помнит, когда делал так в последний раз. Он думал, что все будет слегка иначе и что сам он будет куда меньше переживать при встрече, но нет. К собственному стыду, его руки немного дрожат. — Сяо Вэйшен, — отпуская сына из объятий, он подходит чуть ближе к альфе, — подойди, дай на тебя посмотреть, — омега в самом деле оказывается чуть ниже Ибо, но эта разница едва ли заметна. Он тянется к альфе, любопытно разглядывая, смахивает синеватую прядь со лба и накрывает ладонями щеки, точно как делал с сыном. — Настоящий плохой парень, надо же: серьги, волосы. Бао, я так переживал, когда ты уехал в другую страну с незнакомым альфой, но перед таким красавчиком сложно устоять, — Ибо чувствует, как краснеет от тепла чужих рук и смущающих слов. Значит ли это, что он понравился его папе? — И такие мягкие щёчки, будто детские. Сколько тебе лет, Ван Ибо? Вэйшен смотрит в чужие глаза слишком пристально. Сяо Чжань не говорил про возраст, не считая это важным, — он никогда не чувствовал их разницу в возрасте, порой и сам о ней забывая, но что, если для папы это будет проблемой? — Мне двадцать четыре, — Ибо и не думает скрывать это, потому что ничего постыдного в этом не видит. Да, он младше, и что с того? — Двадцать четыре. На шесть лет младше, — Вэйшен подсчитывает разницу, и почему-то с его уст это звучит как что-то противоестественное. — Зачем тебе эти отношения, Ван Ибо? — омега, кажется, пытается застать альфу врасплох своими вопросами, найти в нем сомнение или выгоду. Какая, казалось бы, выгода может быть у Ибо, если это Сяо Чжань, с какой стороны ни посмотри, получается содержанкой, живущей за чужой счёт в чужом доме, расплачиваясь собственной задницей? — Я люблю его, — впрочем, у Ибо никаких сомнений нет. Он с самого начала все четко определил для себя, что он чувствует к омеге и на что ради него готов. — Любишь? А что ты можешь дать ему? — Вэйшен усмехается, невольно сжимая чужие щеки сильнее. Ему нужно убедиться, что этот альфа не похож на «того мужчину». Что он лучше. Сяо Чжань тянет жалобное «папа» в стороне. Он уже, кажется, жалеет, что решил их познакомить, но разве же можно было иначе. — Бао, не переживай, дай мне познакомиться ближе с твоим альфой. Легко сказать, думается Сяо Чжаню, потому что такое знакомство он вообще не представлял. Даже зная, что его папа достаточно резкий в выражениях, он вовсе не думал, что Ибо будут буквально допрашивать, ещё и посреди аэропорта. Ладно хотя бы дома. — Все, что ему нужно, — Ибо сложившаяся ситуация, кажется, вообще не смущает, даже необходимость говорить в чуть согнутом положении с ладонями на собственных щеках. В голове мелькает мысль, что за один неверный ответ ему попросту свернут шею, но Сяо Чжань наверняка расстроится, если это произойдет. Вряд ли Вэйшен хочет расстраивать своего сына. Эта мысль веселит альфу и в то же время немного успокаивает. Руки перестают нервно дрожать. — Все? — аккуратная бровь на лице омеги выгибается. Он едва ли верит в такую решимость. — Абсолютно, — впрочем, Ибо не нужна его вера. Он верит в себя сам и знает, что сможет дать Сяо Чжаню все. — Даже то, чего у меня нет, я это достану, если будет нужно. Сам Сяо Чжань кажется себе лишним на этом празднике жизни. О нем говорят так, будто его здесь нет, и это смущает едва ли не больше, чем сами слова. Но он верит. Сложно объяснить, почему именно, но он верит каждому слову Ибо, возможно, потому, что он никогда не говорил того, что не мог бы выполнить. — Тебе двадцать четыре, ты хорошо зарабатываешь, Ван Ибо. Гонщик, да? — вопрос явно риторический, но альфа все равно кивает, едва заметно из-за крепкой хватки ладоней. — Можешь себе позволить обеспечить его. А что насчёт семьи? Двадцать четыре для альфы — детский возраст, ещё гулять и гулять. Он прав. В двадцать четыре мало кто заводит серьезные отношения с претензией на свадьбу и детей. Многие поглощены учебой в университете, делают первые шаги в карьере и вовсю наслаждаются независимой, свободной жизнью. Но Ибо не учился в университете, он занимался спортом. Его свободная жизнь началась куда раньше, и он свое, как ему кажется, уже успел отгулять. — Папа, пожалуйста, — Сяо Чжань не уверен, что ему стоит вмешиваться, да и как вообще в это вмешаться, если все их внимание полностью сосредоточено друг на друге. Глаза в глаза. Буквально. — Нет, — он не собирается вдаваться в подробности, по крайней мере не сейчас. Позже, если Вэйшен захочет, Ибо обязательно ему все объяснит. — Дайте нам немного времени. Ему бы хотелось сказать, что он не хочет торопиться и пугать Сяо Чжаня, что он сделает ему предложение, возможно, даже раньше, чем Вэйшен хотел бы, и у них будут дети, определенно точно будут, но чуть позже. Сейчас ещё рано говорить об этом. — Думаешь, тебе это нужно? — кажется, хватка чужих рук становится ещё чуть крепче. Мысли о том, что он всерьез свернёт ему шею, становятся реальнее. — Да, — но назад дороги не было изначально. — Мне нужен только Сяо Чжань. Вопросы заканчиваются. Возможно, Вэйшен и мог бы продолжить, но вряд ли это что-то изменит. Он смотрит пристально в чужие глаза, будто выжидая, и наконец отпускает чужие щеки, что в самом деле покраснели от такого настойчивого внимания теплых рук. — Ладно, — звучит больше как отсрочка от расправы, но в данной ситуации это, считай, победа. — Присмотрите за сумкой, я сейчас вернусь. Мягко улыбнувшись сыну, омега отходит в сторону уборной, давая детям время для того, чтобы перевести дух. — Никакого секса, — звучит слишком категорично, и кто бы мог подумать, что это скажет Ибо. — Все две недели? — Сяо Чжань почти уверен, что ни один из них и не рискнёт, но все равно уточняет, точно как альфа ранее. — Да. Мне кажется, в противном случае он оторвёт мне яйца, — омега тихо смеётся, а альфа не видит ничего смешного. Он почти поверил, что сейчас ему свернут шею. Поверить в то, что ему оторвут яйца, в разы проще. — А ведь вы так похожи внешне, почему у вас настолько разный характер? Сяо Чжань знает. Они в самом деле очень похожи. От отца ему почти ничего не досталось, только рост, но и это хорошо. Папа воспитывал его один, и он заслужил, чтобы ребенок был полностью его копией. — Это не так, — он чуть ближе подходит к альфе, теперь сам накрывая его щеки ладонями, мягко поглаживая кожу. Это ощущается в разы лучше. — Мы с папой правда похожи, когда он перестанет воспринимать тебя как потенциальную опасность, ты это заметишь. Его папа мягкий и такой же доверчивый, как и он сам. Его тоже часто ранили, и это заставило его научиться притворяться сильным. — У меня есть шансы? — Ибо чуть улыбается. Он слабо верит в то, что Вэйшен такой же, как его Сяо Чжань, но даже так он хочет, чтобы его признали как пару омеги. — Я на это надеюсь.

***

— Это что за милый пирожочек, иди ко мне, девочка, давай знакомиться. Я видел миллион твоих фото, ты знаешь? — Ибо хотелось бы, чтобы Вэйшен встречал так именно его, но нет. Присаживаясь на корточки в прихожей, омега тянулся к Орешек, пришедшей на звук открывшейся двери. Орешек смотрела на нового человека с опаской, проверяя, как реагируют ее папочки. Сяо Чжань стоял с улыбкой, он в самом деле скинул папе вот уже миллион ее фото; Ибо испытывал сомнения. Орешек, их капризная девочка, не очень любила чужаков. Даже от Цзаньцзыня она все ещё предпочитала прятаться, хотя это, возможно, из-за слишком любвеобильного поведения последнего. Он был уверен, что Орешек убежит, но нет, подойдя чуть ближе, она пристально обнюхала протянутую ладонь, касаясь мокрым носиком, и через полминуты раздумий разрешила взять себя на руки. Фантастика. И явно не просто так. Почему-то он только сейчас задумался об этом и, склонившись ниже, будто проверяя поведение кошки, втянул чужой запах. Вот в чем дело. Запах казался терпким и маслянистым и в то же время… чайным. Напоминающим запах Сяо Чжаня, но непривычно мускусным для омеги. Это было слишком сложно, но для Орешек, кажется, это было достаточно близко к запаху ее папочки, чтобы довериться новому человеку. Поднимаясь с малышкой на руках, омега проходит вглубь квартиры. Ибо предпочитает немного отстать, давая Сяо Чжаню заполнить пространство между ними. Он не то чтобы боялся омегу, но решил не приближаться слишком близко. Мало ли. Оглядывая стены комнат, явно подмечая картины, написанные сыном, он невольно улыбался. Это было к лучшему. Квартира в самом деле стала выглядеть куда уютнее с того момента, как они сюда въехали. Многие картины омеги перекочевали на стены, серые диванные подушки сменились яркими желто-зелеными, появился пушистый зелёный плед и странная корзинка с сухоцветами на столике. Все это радовало Сяо Чжаня, и Ибо не мог отказать ему в таких мелочах. Кухня тоже стала больше похожа на место, где кто-то готовит. Появились пестрые салфетки, полотенца для рук, в углу на крючке повис фартук с авокадо, о количестве лопаточек и венчиков Ибо молчал. Половину из всего этого он впервые увидел, только когда Сяо Чжань принес это домой. Но раз принес, значит, это что-то нужное. — Очень уютно, хотя тесновато, — Вэйшен оглядывает все пространство, заглядывает в коридор, ведущий к спальням, и ссаживает Орешек на высокую когтеточку, стоящую в углу. Последней это не слишком нравится, она ловко спрыгивает, удаляясь на кухню, и громко толкает по полу свою мисочку. Она уже подросла и больше не помещается в нее целиком, но теперь было достаточно толчка лапой, чтобы сообщить всему дому, что она изволит кушать. — Мне кажется, для двоих достаточно, даже мастерская получилась, — Сяо Чжань улыбается, потому что правда так считает. Комнаты в самом деле небольшие, эта квартира в целом была рассчитана на одного Ибо, но даже так в ней нашлось место и Сяо Чжаню. — И то верно, вы же сейчас живёте как в медовом месяце, вам и половинки комнаты хватит, лишь бы кровать была, — Вэйшен усмехается, и хочется сказать, что в чем-то он прав, но Сяо Чжань все равно недовольно хмурится, стараясь скрыть этим смущение. — Что? Не смотри на меня так, квартира буквально пахнет вами. — Конечно, она пахнет нами: мы живём в ней, — младший омега отмахивается, будто не видит в этом ничего странного, но он прекрасно понимает, о чем именно говорит папа. — Ты понял, о чем я, — подтверждает догадки старший, и Ибо наконец тоже понимает. Квартира пахнет «ими». Не просто запахом двух живущих вместе людей, а парой. Тесно, интимно сплетенным воедино ароматом. Это даже немного смущает. — Покажешь, где ванная? Ужасно хочу искупаться и спать. Сяо Чжань ведет папу в когда-то свою комнату, начисто убранную даже от следов его творчества, хотя папа и не был бы против. Ибо идёт следом, волоча за собой чемоданчик с вещами, и, оставив его в комнате, желает хорошего отдыха, сбегая на кухню, чтобы покормить Орешек, и следом — в их с Сяо Чжанем комнату. Почти трусливо, но Вэйшен сам сказал, что хочет спать. Сяо Чжань догоняет его часа через пол, когда альфа и сам выходит из душа, на всякий случай одетый не только в пижамные штаны, но и футболку, что невольно радует омегу. — Папа не будет сюда заходить, можешь расслабиться, — он ныряет в объятия альфы, закидывая руки на плечи, лёгким поцелуем касаясь уголка губ. Это даёт немного расслабиться. Не то чтобы Ибо в самом деле думал, что Вэйшен решит нагрянуть в их комнату, но чувствовал себя куда комфортнее за почти закрытой дверью, скользя ладонями под футболку омеги, касаясь теплой кожи. Хочется прижаться к ней губами, но нет, не в ближайшие две недели. — Чем пахнет твой папа? — он вспоминает, что так его заинтересовало, стоит прижаться лицом к открытой шее старшего, вдохнуть его сладкий аромат, смешанный с терпкой горчинкой кардамона. — Чайное дерево или масло чайного дерева, сложно точно сказать, — Сяо Чжань чуть улыбается, почему-то глупо радуясь тому, что Ибо заметил. Пальцы вплетаются в мягкие волосы на затылке альфы, массируя кожу. — Забавно, и ты пахнешь чаем, — он глубоко вдыхает запах чужой кожи, для верности проводя языком, будто не делал этого раньше. Они на самом деле разные, их делает похожими едва заметна чайная нотка, которую, наверное, немногие сразу замечают в запахе Вэйшена. — Да, в детстве мне очень нравилось думать, что я как листочек от дерева — маленький кусочек папы, — омега тихо смеётся то ли от собственных слов, то ли от щекотки. Ибо лижет его шею, будто щеночек, не рискуя целовать: знает, что может увлечься, и не хочет, чтобы Вэйшен видел следы на коже сына. — Когда подрос, оказалось, что это вообще не так работает и чайное дерево — это другое. — Но запах все равно чем-то похож. Это мило, — Сяо Чжань смеётся, потому что тоже считает это милым, и подставляется под мягкие поцелуи. Из душа он выходит в одной пижамной рубашке, как делает это каждый раз. И, как и каждый раз, Ибо снимает ее с чужого тела, оставляя за пределами кровати. У них тут строгий дресс-код. Он хотел бы снять и белье, но отбрасывает эту мысль, чтобы избежать лишних соблазнов, хотя соблазнов хватало и так, начиная от обнаженного тела омеги, заканчивая ленивыми поцелуями до глубокой ночи.