tea.

Из сна Ибо выныривает, только когда солнце назойливо касается закрытых век. Открывать глаза не хочется совершенно, как и вставать из теплой постели. Он недовольно стонет, инстинктивно прижимая ближе что-то теплое, тянется носом, желая вдохнуть тепло полной грудью, спрятаться от солнца. Тепло отзывается сонным мычанием, заставляя открыть глаза, натыкаясь на чужую взъерошенную макушку. Собственная рука крепко огибала тонкую талию, прижимая омегу спиной к груди. Лежанка из подушек сползла почти к самому низу кровати, а Орешек, перебравшись через Сяо Чжаня, занимала его подушку, пока сам омега лежал до опасного близко к альфе. Ибо тесно прижимал чужое тело к себе, едва ли не утыкаясь носом в шею, и это казалось… ужасно. Оставалось радоваться, что Сяо Чжань спит, а значит, у него есть шанс выскользнуть незамеченным. Но стоит только попытаться убрать руку с чужой талии — омега глубоко вдыхает, недовольно мыча и утыкаясь лицом в подушку. Ибо замирает, боясь разбудить окончательно, но было уже поздно. — Малышка, как ты здесь оказалась? — омега урчит севшим ото сна голосом, тянется рукой к спящей кошке, а Ибо чувствует, как тело покрывается мурашками. Девочка тоже отзывается таким же урчанием, что и омега секундой ранее, подставляется под теплую ладонь. Что делать дальше Ибо не представляет даже отдаленно, и все становится только хуже, когда Сяо Чжань порывается откинуться на спину, чтобы понежиться в постели, но замирает, только сейчас осознавая, что находится в тесном объятии. — Ибо? — все ещё хриплый голос срывается в едва заметной дрожи. — Прости, — ничего другого Ибо придумать не может — не делать же вид, что он все ещё спит. — Я должен был уйти, но уснул с вами. Он не уверен, насколько правдоподобно это звучит, но сонный мозг может выдать только правду. Ибо в самом деле просто уснул, убаюканный чужим дыханием и мягким ароматом. — Все в порядке, — что бы он ни говорил, голос звучит так, будто все совсем не в порядке. Сяо Чжань сам впустил его, сам позволил лечь в свою постель, но едва ли рассчитывал, что альфа останется на всю ночь. Не просто останется, а нарушит все возможные личные границы, прижимая теплое тело к себе, будто принадлежащее только ему. — Прости, я… — он только сейчас осознает, что все ещё обнимает омегу, все ещё прижимает к себе, наконец убирая руку и торопясь подняться с постели. — Я сделаю чай. Ибо сбегает, радуясь только тому, что Сяо Чжань так и не повернулся, чтобы увидеть его горящие от смущения щеки. Но Сяо Чжань не повернулся бы ни за что в жизни, пряча лицо в ладонях и — для верности — зарываясь в подушку. Горели щеки, шея и даже грудь, стоило только подумать, что так они провели какую-то часть ночи — тесно прижавшись друг к другу — и им было комфортно. Ему было комфортно. Таким неловким их утро не было ещё никогда. Ибо не решался смотреть в чужие глаза, как и сам Сяо Чжань, который предпочитает прятаться за чашкой чая, пышущего лавандой. Чая, приготовленного Ибо. Не было привычных ленивых разговоров за завтраком, только дежурные вопросы: будет ли Ибо тост, во сколько запись в ветклинику, какой адрес, чтобы свериться с картой… Клиника оказывается совсем недалеко. Едва ли отличающаяся от клиник для людей — красивая, дорогая, обставленная со вкусом. Юноша на рецепции встречает их улыбкой, сверяет запись, помогает заполнить карточку пациента. Кто бы мог подумать. Первый официальный документ Орешек — ее медицинская карточка, а следом и второй — паспорт для питомца, который Сяо Чжань заполняет с особой ответственностью и совершенно серьезным лицом. На осмотр они идут все вместе — ответственные родители, кажется, с лёгким синдромом гиперопеки. Врач внимательно осматривает котенка, улыбается в ответ на историю ее появления в семье, уверяя, что с девочкой все в порядке, не хватает только обязательных прививок. Анализы, сданные через недовольные крики, только подтверждают слова врача. Орешек — совершенно здоровая девочка двух месяцев. Рекомендации по питанию занимают собой печатный лист мелким шрифтом — все вплоть до рекомендуемых марок корма с учётом особенности породы. В комплект к нему — брошюра про воспитание и уход. В соседнем зоомагазине они, кажется, делают суточную кассу. У Сяо Чжаня чуть кружится голова, когда он слышит сумму к оплате, а это он ещё не слышал, сколько Ибо заплатил за прием ветеринара. Последнее, впрочем, только к лучшему. Домой Орешек возвращается уже более уверенной. Запах квартиры ей знаком, но ещё есть места, где стоит побывать, чем она и занимается, стоит коротеньким лапкам опуститься на пол. Сяо Чжань сбегает едва ли не быстрее котенка, даже не пытаясь объяснить, почему и зачем, просто закрывается в своей комнате. Ибо его отчасти понимает. После пробуждения они едва ли могли спокойно взглянуть друг на друга, и то, что Сяо Чжань смущается не меньше самого альфы, немного радует, будто это может о чем-то говорить, но последний отчаянно верит, что омега не стал бы так сильно смущаться, если бы эта ситуация не волновала его. Волновала так же сильно, как и Ибо. И ситуация волновала. Сяо Чжань вляпывается лицом в постель и тихо стонет, стоит ему оказаться в комнате. Он слышит, как в гостинной Ибо говорит с Орешек, слышит, как наливает ей воду и насыпает немного корма. Слишком большая тарелка скользит по кафельному полу кухни, когда котенок влезает в нее целиком — это же происходило и утром. И он снова стонет в подушку: от нее слабо тянет пряным запахом альфы, и от этого хочется взвыть. Прошло чуть больше месяца с момента, как он потерял «любовь всей своей жизни», он в самом деле так думал три долгих года. Три года отношений. Неужели все это можно стереть из памяти за месяц с лишним? Неужели этого достаточно, чтобы сходить с ума от запаха другого альфы, чтобы, проснувшись с ним в одной постели, не находить себе места? Что будет, когда придет течка? А ведь она придет, он уверен, потому что рядом с Ибо сводит лёгкие. Они встречаются снова только за ужином, который проходит в неловком молчании. Сяо Чжань старается не смотреть на альфу, боясь показать собственное смущение, совершенно не помня, что его запах говорит обо всем даже громче слов. Сладкий, теплый, будто пар над чашкой чая, от него кожа покрывалась мурашками, но Ибо старался не обращать на это внимания, контролировать себя, чтобы не спугнуть и без того смущённого омегу. Сомнений становилось все меньше.

***

Орешек снова не хотела засыпать, обеспокоенная отсутствием Ибо, — так понимает это омега. Долго бродила по постели, звала, но Ибо больше не приходил, разумеется. После дня, проведенного в неловкости, едва ли он рискнул бы вновь прийти. Эта мысль вызывала облегчение и где-то глубоко в душе грусть. Конечно, Ибо не придет: зачем ему проблемный омега, старше на шесть лет с таким количеством комплексов и травм, что самому страшно. Умаявшись в своей детской тревоге, она засыпает только к полуночи. Едва ли крепким сном, но Сяо Чжань рискует — встаёт с постели порядком уставший за это время. В квартире, казалось, была звенящая тишина. Ибо должен был давно спать, завтра у него тренировка до позднего вечера, а на следующей неделе — первая в этом сезоне гонка. Путь до кухни занимает меньше минуты даже в темноте — он уже привык ориентироваться в доме, зная все коварные углы. Слух режет только звук собственных шагов, поступь босых ступней по паркету, а стоит зайти на кухню — по прохладной плитке. Он крадётся к столешнице, набирает стакан воды; плечи сводит от ощущения дискомфорта, будто кто-то пристально изучает спину, сверлит взглядом. Это глупость. Он не слышал, как открывалась бы дверь чужой комнаты, не слышал чужих шагов, но все равно оборачивается, чтобы наткнуться на стоящего в проёме альфу. Стакан едва ли не падает от испуга, с громким ударом опускаясь на столешницу. — Прости, я не хотел напугать, — это вызывает дежавю. Что-то такое уже было, такая же глупая встреча на кухне ночью: Ибо в одних пижамных штанах и Сяо Чжань все в той же рубашке, без брюк. — Ничего… все в порядке, — щеки обжигает румянец, омега чувствует, как горит лицо, не зная, куда себя деть. Стоит ему подойти ближе — и Ибо почувствует его запах, что стал резче, насыщеннее. Это стыдно. Но бежать кажется ещё более стыдным. Если он сбежит — Ибо все поймет, и что тогда? Как они смогут жить бок о бок после этого? Смогут ли они сделать вид, что ничего не происходит? Он мнется у столешницы, глядя на альфу загнанным зверем, и это все больше походит на правду, стоит последнему шагнуть навстречу. С каждым его шагом бежать хочется все сильнее, дыхание спирает в груди, и Сяо Чжань с трудом понимает, что причина этого вовсе не смущение или неловкость. Все дело в запахе Ибо — резком и слишком остром, пряном. Он выжигает собой весь воздух, и чем он ближе — тем сложнее дышать, и голова идёт кругом. — Чжань-гэ, — голос сходит на шепот. Вдыхая запах друг друга, волнение, неловкость, смущение, страх — они оба понимают, что оказались в одном положении. Сейчас, стоя в темноте кухни, едва ли видя выражение лиц, они были равны в своем желании. Неуместном, стыдном, таком глупом и ненужном, в самом деле ненужном. Но таком одинаково сильном. Нутро скручивало от волнения, тянуло, заставляя альфу подойти чуть ближе. Дышать становилось все тяжелее, воздух казался густым и насыщенным, отдающим черным крепким чаем. Сяо Чжань пытался вжаться поясницей в столешницу, отвести взгляд, лишь бы не выдать себя, но все было зря — тело сводило от желания взглянуть на альфу, вдохнуть его терпкий перечный аромат, подойти ближе. Когда это стало с ним? Когда его желаний стало так много? Жажда, снедающая нутро, переходит все мыслимые границы, накрывает, затуманивая разум. Заставляет альфу подойти ещё ближе, сокращая расстояние до жалких сантиметров, коснуться ладонью талии. Сяо Чжань чувствует прикосновение, будто мелкие разряды тока проносятся вдоль тела, заставляя резко вдохнуть, наполняя лёгкие чужим запахом. Он смотрит мельком, встречает потемневший взгляд альфы, будто на грани: вот-вот сорвётся, но все ещё держит себя в руках, потому что не может иначе. Все решает омега. Вдыхает в последний раз, чувствует, как сильнее сжимаются пальцы на талии, и подается вперёд, вжимаясь в чужие губы. Ибо перенимает инициативу одним мгновением, прижимая омегу к себе, раскрывая чужие губы. Поцелуй был совершенно не похож ни на один из тех, что были в жизни Сяо Чжаня. Откровенный, глубокий, жадный; голова кружилась от напора, саднило губы и кончики пальцев, которыми он впивался в чужие плечи. До боли. Самой сладкой боли. Его никогда так не целовали. — Мы не должны делать этого, — единственная здравая мысль с трудом удерживается в затуманенной голове. Сяо Чжань едва ли понимает, что говорит вслух, роняя задушенные слова между поцелуями. Ибо кусается, слабо, больше игриво, оттягивая нижнюю губу, и это порождает первый стон, такой же задушенный, почти жалобный, который хочется почувствовать всем телом, толкаясь языком во влажный рот. Сяо Чжань забывает то, о чем говорил, о чем думал ещё секунду назад, едва ли вспомнит свое имя, бессильно обмякая в руках альфы. Кажется, что его должны вот-вот опустить, он же сейчас стечет сквозь пальцы, будто сахарное желе, но Ибо рывком подсаживает его на столешницу, прижимаясь между разведенных ног, — так естественно, будто именно там его место. От ощущения горячего тела столь близко в голове мутнеет окончательно. «Тот мужчина» никогда не вел себя так. — Почему нет? — Ибо отрывается от зацелованных губ с трудом, переводит сбившееся дыхание, ловит ускользающий контроль. Ему нужно держать себя в руках — нужно было с самого начала: не набрасываться на омегу, будто голодный, не терзать его губы до болезненной красноты, не доводить все до момента, когда от возбуждения сводит тело. Сяо Чжаня ведёт. Он боится открыть глаза, боится встретиться лицом к лицу с реальностью, ловит влажными губами сухой воздух, который, кажется, даже не попадает в лёгкие. Дышать нечем. И Ибо делает только хуже: целует уголок губ — маленькую родинку под нижней, понимает Сяо Чжань. — Почему мы не должны делать этого? — он повторяет вопрос сиплым шепотом и целует родинку в уголке губ снова и снова. Он столько раз думал об этом, запрещая себе, и все равно безумно хотел. Вопрос, кажется, снова проходит мимо, не касаясь сознания; губы встречаются очередным поцелуем, не таким безумным, почти целомудренным — лёгким прикосновением к саднящим, зацелованным губам, но именно это заставляет Сяо Чжаня ответить. — Как мы будем выглядеть в глазах других? — он усмехается, все ещё не открывая глаз, и это выглядит болезненно, заставляет ближе прижаться к горячему телу, боясь, что он вот-вот растает. — Омега, который лег в постель альфы ради его денег и безбедной жизни? Содержанка, хотя есть слово более подходящее. Альфа, который купил себе игрушку для секса? Он знает, что никогда не выбрал бы для себя такую жизнь. Никогда не остался бы с человеком только ради выгоды, без чувств, и тем не менее он прекрасно понимает, что будут говорить люди за их спиной. — Сейчас ты целуешь меня из-за денег и безбедной жизни? — Ибо смешно, но он старается сдерживать себя, хоть кривая ухмылка и касается губ. Они живут вместе уже месяц, даже больше, и он готов поверить в любую чушь, кроме той, которую сейчас пытается донести ему омега. Это смешно. — Нет! Я… нет, — он распахивает глаза, полные искренности и смущения. Это не скрывает даже темнота кухни, и сдержать мягкий смешок уже не получается. Он глухим отзвуком тонет в очередном поцелуе, мягком, совершенно не похожем на предыдущие. Альфа осыпает налившиеся губы лёгкими прикосновениями, касается родинки в уголке. Опять. Обхватывает ладонями тонкую талию, тихо выдыхая от понимания, что она именно настолько тонкая, как ему казалось. Омега тает в его руках, в самом деле тает, подаётся навстречу, тянется к чужим губам. Он больше не впивается в кожу плеч, теперь обхватывая ладонями шею, чувствуя бешеный пульс под кончиками пальцев. — Тогда почему мы должны думать о мнении общества? — Ибо прерывается на секунду, шепчет между поцелуями, трется кончиком носа о нос омеги. — Почему мы должны оправдываться перед кем-то? Ты мне нравишься, и что неправильного в том, что я хочу заботиться о тебе и могу позволить себе чуть больше, чем чашечка кофе в дешёвом кафе? Это звучит так правильно, так желанно, что безумно хочется в это верить. В самом деле, разве это плохо? Ситуация, в которой они оказались, — стечение обстоятельств, в которых не было и капли расчета. Они просто оказались в одном кафе: Ибо случайно услышал разговор, который его никак не касался, вмешался, совершенно не зная Сяо Чжаня, и Сяо Чжань пошел за ним, совершенно не зная его и уж точно не планируя влезть в чужую постель ради денег. — Ничего… Наверное, ничего, — он отзывается шепотом; глаза снова закрыты, но сам он, будто подсознательно, подставляется под ласковые прикосновения губ. — Я намерен начать ухаживать за тобой как полагается: оказывать знаки внимания, делать подарки и приглашать на свидания, — это звучит как угроза, вызывает глупый смешок, который альфа сцеловывает с губ. — Ты примешь мои ухаживания? — Сяо Чжань согласно мычит в очередной поцелуй, уже и не помня, когда его целовали так много и так… потрясающе. — Ты сделаешь это не потому, что чувствуешь себя обязанным? Он шепчет тихое «нет». Стоит сказать, что он сделает это потому, что Ибо тоже нравится ему. Давно нравится. Потому что с Ибо он чувствует себя в безопасности и знает, что он его ни за что не обидит. С этой точки зрения, альфа полностью в его вкусе. — Подумай хорошо, — ради этого вопроса Ибо разрывает поцелуй, не без удовольствия наблюдая, как омега тянется следом по инерции, лишившись ласки. — Если ты откажешь — ничего не изменится. Между нами все останется прежним. Я вернусь в свою комнату, а ты — в свою, и утром мы сделаем вид, что нам все приснилось. Это важный вопрос. Очень важный. Он все ещё помнит, что Сяо Чжань переживает тяжёлое расставание, после него прошло чуть больше месяца, и ему не очень понятно, достаточно этого или нет. Он отвечает на его поцелуи, обнимает его за шею, но точно ли он не идёт на поводу эмоций или гормонов? Это то, чего он хочет? То, о чем он не пожалеет, проснувшись утром? Сяо Чжань замирает на секунду, переваривая чужие слова. Сейчас, после всего, что только что случилось между ними, разве может все остаться прежним? Ибо в самом деле смог бы делать вид, что ничего не случилось? Сяо Чжань уверен, что сам он не смог бы. Да и зачем? В самом деле — зачем, если они оба так заинтересованы друг в друге? Он целует чужие губы сам, прижимает Ибо ближе к себе за шею и зарывается пальцами в жёсткие волосы на затылке. Это его ответ. У него целый омут страхов и сомнений, но сейчас, чувствуя обжигающие прикосновения к губам, крепкие объятия на талии, он не помнит ни об одном из них. Из комнаты слышится жалобный писк Орешек — вероятно, она проснулась и, не найдя рядом ни одного из своих родителей, обеспокоилась ещё больше прежнего. — Прелести отцовства — ни минуты уединения, — Ибо ворчит, улыбаясь в поцелуй, в последний раз мягко прихватывая губу омеги, чуть оттягивая. Он сам снимает Сяо Чжаня со столешницы. Рубашка чуть задирается, смущая, но быстро возвращается на место. Странно — как она не подскочила, когда Ибо усадил его на стол? Или они просто не придали этому значения. — Останешься с нами? — он все ещё обнимает альфу за шею, все ещё чувствует горячие руки на талии, помнит, насколько приятно было просыпаться в его объятиях, чувствовать горячую ладонь на своем животе и дыхание, касающееся шеи. Хочется ощутить это снова. — Ты уверен? — Ибо спрашивает, потому что это правильно. Он и так вел себя слишком несдержанно, и торопить события сейчас кажется ему неправильным, он не хочет давить, но у Сяо Чжаня свой темп. — Уверен.