Бракованный Малфой

Дни Драко были словно в тумане: беспокойный сон, приём снадобий, затем снова сон. Иногда он, кажется, видел маму, но та больше с ним не заговаривала. Он совершенно потерял счёт дням, когда в очередной раз проснулся с болью ослабевшей настолько, что у юноши получилось самостоятельно присесть. По всей видимости, Хогвартс сейчас населяли лишь призраки и немногие преподаватели, за годы работы здесь уже считавшие школу своим домом. Наверное, мать ожидала, что и Драко согласится на безвылазное существование здесь… В конце концов, он никогда и нигде не был свободен, потому что был заточён в собственной голове. Теперь же он свободен в своём теле, а заточение сводилось к огромному замку и прилежащим территориям, на которых он мог вдоволь развернуться с новообретённой свободой воли… — Драко, приляг немедленно! — голос матери ворвался в помещение, развеяв все мысли, которыми Драко успел его наполнить. — Ты ещё слишком слаб. Мадам Помфри оставляла где-то снадобье, я сейчас… — Мерлиновы подтяжки, мама! Я настолько ненадёжен? Неужели так необходимо всё время держать меня в отключке? Слова Драко прозвучали более горько, чем он того ожидал. Мать заметила и уставилась себе под ноги. В прежние времена он сказал бы что-то ласковое и доброе. Хоть мама и знала, что за этим стоит боль и горечь, она хотя бы не слышала того, о чем он в эти мгновения думал. Это без сомнений было легче перенести, чем эту вспышку откровенного презрения к её решениям. — Снадобье забирает много сил, но только так на заживление может уйти меньше времени… Я оставлю его здесь. Мать вышла, а в груди Драко снова поселилось мерзкое ощущение, что нередко настигало его в этих стенах после очередной гадости в адрес грифиндорских героев. Только в этот раз он сказал именно то, что подумал, и от этого боль обрела особую остроту. Недолго думая, Драко принял снадобье и откинулся на подушки, ожидая нового забытья. Когда Драко открыл глаза снова, был уже новый день. Нарцисса сидела у его кровати и что-то напевала про себя. Драко с трудом узнал колыбельную, которую мама пела ему в детстве, укладывая спать. Заметив его взгляд, Нарцисса оборвала куплет на полуслове. — Эта песня успокаивает меня, — призналась мать и взяла с тумбы чашечку, в которой едва дымился чай, уже почти остывший. — Наверное, ты уже не помнишь мотив? — «Летать драконам над холмом, покой детей храня, где замок снов, мой милый дом, но нет уже меня», — Драко пропел это негромко, но в тишине замка любой звук казался громогласным. — Кто вообще придумал петь такое детям? — В былые времена детей по другому защищали от тягот жизни и смерти. Песнями и сказками их не оберегали от проблем, а готовили к ним. Я считаю, что это мудро… — О, да, вы с отцом славитесь своей мудростью… — Малфой сумел остановить себя прежде, чем скажет всё, что было в голове. Странно это — всё равно не контролировать свою речь, даже когда слова и мысли стали одинаковы… — Не мудрость заставила нас сделать то, что сделано, Драко… — женщина сделала паузу, и в это мгновение сын впервые увидел на её лице признаки возраста. — Точно не могу сказать, гордость это была или страх, однако былого не вернуть. Сейчас нужно научиться жить дальше. — Если мы вообще выживем, — кивнул Драко, всё же не считая, что тема закрыта. — Мистер Малфой! — в помещение вошёл Альбус Дамблдор. — Я надеялся застать вас в сознании. Вы позволите, Нарцисса? — Конечно, директор, — как-то чересчур смиренно согласилась мать. — Драко, выпей зелье, оно должно придать тебе сил на пару часов, — она встала и вышла из помещения. — Придаст мне сил? Для чего? — Драко взял кружку с зельем, но медлил отпивать. — Для прогулки, молодой человек. Сейчас это будет вам весьма полезно — Прогулка? — Драко поперхнулся, начав уже пить зелье, пахнущее хвоей. — Вы хотите выдать моё местоположение кому-то ещё из обитателей замка? Мне казалось, что я здесь инкогнито. — Несомненно, мой мальчик! Однако, в этой части июля в школе кроме меня и Мадам Помфри остаётся, разве что, Сивилла Трелони, но ей домовики отправляют пищу прямо в кабинет. — В этой части июля? — повторил Драко, уже начиная думать, что недоумение — его единственная эмоция на сегодня. — Я так долго был болен? — Пару недель. Сегодня тринадцатое, кстати. Как снадобье? — Словно я пожевал новогоднюю ёлку: во рту привкус хвои и имбирного печенья… Дамблдор рассмеялся, взмахивая палочкой, и на стуле у кровати тут же появились шорты и футболка. — Не знаю, в чём ты гуляешь обычно, Драко, но сегодня такая жара! К тому же, больничная пижама кого угодно лишит радости от прогулки. Выждав пару минут, Альбус Дамблдор одобрительной ухмылкой встретил Драко за дверью, после чего они в молчании отправились к гремучей иве. Вид был прекрасный, но Драко хотелось думать, что не только ради этого Дамблдор позвал его на прогулку. Однако, старый волшебник не торопился начинать разговор, словно ожидая какого-то сигнала от слизеринца. — Сэр, хоть я и считаю своё общество предпочтительным для любого волшебника, вряд ли моя компания могла бы быть столь полезна для вас без какой-то особой цели. — Ты прав, Драко, несомненно прав. К стыду своему, я должен признать, что даже прожив столь долгий срок, мне не стало легко начинать подобный разговор, как и вообще признавать свои ошибки. Но я должен принести тебе свои извинения, Драко. — Директор, я всё никак не возьму в толк, о чём вы говорите, — запутавшись, пробормотал Малфой. — Я говорю о проклятии, которому тебя подвергли собственные родители. Проклятии мерзком и непреодолимом, с которым тебе пришлось жить, потому что никто не стал тебе помогать! — он помолчал немного, затем заговорил тише. — Никто, включая меня самого. И моя вина тут больше всех, потому что я был четвёртым хранителем твоей тайны. Пожалуй, единственным, кто на самом деле мог бы снять заклятие! Но… Я не стал этого делать…