***
Подумать только, мне снова 5 лет! Я смотрю на Гарри, наблюдающего за мной из окошка. Широко улыбаюсь ему, наклоняюсь, загребая в руки охапку цветных листьев, и подкидываю их в воздух. Уоттон улыбается, и я махаю ему рукой. Гарри еле заметно махает мне в ответ, с ласковой улыбкой. Затем пропадает из виду, а я приседаю на корточки и начинаю выбирать красивые листья, чтобы собрать из них букет. Позже из них я сделаю розочку и подарю Виктории. В такие моменты я невольно начинаю задумываться о прошлой жизни и понимаю, что с каждым разом в состоянии вспомнить все меньше. Воспоминания словно затуманены, как будто память освобождает для новых воспоминаний. Мне немного страшновато, что от меня ничего не останется, в конечном итоге. Что будет только Эмили Уоттон, коей я сейчас являюсь. Я не хочу забывать жизнь Бэзила… — Эмили! – кричит мне Гарри, выходя на улицу. Он накидывает на себя пальто и почти бежит ко мне. Наблюдать за Уоттоном в такие моменты очень интересно, я словно каждый раз открываю Гарри с новой, ранее неизвестной стороны. Со стороны отца, причем очень хорошего. Мужчина подбегает ко мне и крепко обнимает, а я цепляюсь за него и громко смеюсь. — Папа, смотри какие листочки! – называть Гарри «папой» уже начинает входить в привычку. Я протягиваю ему разноцветные листья и улыбаюсь. — Они очень красивые, крошка. – хмыкнул Уоттон, поправляя мою шапочку. – Мы с мамой хотим съездить в парк. Хочешь поехать с нами? Я задумываюсь на минутку, обнимаю своего нового отца покрепче и, улыбаясь, киваю. Гарри поднимает меня на руки, чуть пошатнувшись, а затем подбрасывает в воздух. Секундное ощущение полета вызывает одновременно эйфорию и легкий испуг. Я вскрикиваю и смеюсь, когда он кружит меня в воздухе, предварительно поймав. Потом он меня отпускает, ставя на ноги, и тяжело выдыхает, пусть и выглядит довольным. Лорд души не чает в своей дочери. Мне всегда казалось, что он будет тем родителем, который будет появляться только на днях рождения, а потом пропадать, но всё ровно наоборот. Уоттона в моей жизни даже больше чем Виктории. Она тоже очень любит, но Генри настолько окружил меня заботой, что мне даже немного неловко. Такое ощущение, что мужчина отдает мне ту любовь, которую долгие годы не мог выплеснуть. Я цепляюсь за его ладошку, сжимая покрепче листья в руке. — Папа, можно я занесу их домой? – спрашиваю, поднимая на него щенячьи глазки. Он поджимает губы, но медленно кивает. Вот и прекрасно! Как приду, попробую сделать из этого розочку, для Викки. Мы едем в экипаже не долго, и я крепко сжимаю ладонь Гарри в своей руке, улыбаясь своей матери. В парке много родителей с детьми и я понимаю, почему они привели меня сюда. Уоттоны не хотят, чтобы я рос в 4 стенах. И чтобы не расстраивать их, я играю с другими детьми, вспоминая детство из прошлой жизни. Хотя даже эти воспоминания уже довольно тусклые, пусть и приятные. Подустав, я подбегаю к Генри и Виктории, разговаривающим с леди Агатой. Хватаюсь за платье Виктории, что сразу гладит меня по голове. Прячусь за ней, утыкаясь лицом в ткань. У меня не особо много желания общаться с ней. — Ой, а кто это у нас тут? – воркует женщина, и я недовольно поджимаю губы, прямо как Гарри, и сильнее сжимая в пальцах платье Виктории. Та чуть смеется. – Даже не вериться, что у тебя, Гарри, растет такая скромная девочка! — Ничего, у Эмили ещё вся жизнь впереди. Ещё успеет нахвататься. – он весело смеётся и подмигивает мне. Я весь зарделся, подходя к мужчине и протягивая к нему руки. Уоттон поднимает меня, и я крепко обнимаю его за шею, утыкаясь лицом в плечо. Мужчина поглаживает меня по спине и целует в висок. — Боже сохрани бедного ребенка! – качает головой леди Агата, на что Виктория и Гарри только смеются, а я про себя отмечаю, что нужно менять линию поведения.***
— Папа! Папа! – я подбежал к Гарри, цепляясь за его шубу. Уоттон выдохнул облачко пара и поежился. Скорее всего, он тоже уже порядком замерз. Однако мы выбрались на улицу первый раз за месяц. Нужно хоть немного погулять. Я чуть хитро улыбаюсь, когда мужчина наклоняется ко мне, чтобы поправить шапку. Снег довольно резко оказывается на лице Генри, и он сразу недовольно жмурится, резко отстраняясь, чтобы отряхнуться. Я громко смеюсь, отходя в противоположную сторону, чтобы мне не попало в ответ. — Ну берегись! – хмыкает мужчина и разворачивается ко мне лицом. Впрочем, я этого не вижу, потому что уже убегаю со всех ног. Я слышу, как Гарри начинает бежать со мной следом. Догоняет быстро, опрокидывая меня в снег, и падает следом. Я засмеялся, откидываясь назад и начал делать снежного ангела. Гарри же сел, наблюдая за мной с ласковой улыбкой. Мне нравится проводить с ним время, когда он не пытается строить из себя циника. Сейчас я, как никто, знаю, что это всего-то маска, под которой Уоттон прячется от окружающего мира. Каждый раз, когда он пытается натянуть её при мне, приходится одергивать. Хотя я знаю, что рано или поздно даже рядом со мной он начнет прятаться, боясь обжечься. Я сажусь тоже и смотрю на друга. Тянусь к нему руками и крепко обнимаю, теперь без подвоха. Жарко, но в тоже время уже хочется домой. Мой живот недовольно урчит. — Пойдем обедать! – выдаю без утаек, и Генри только кивает, утомленный побегушками по снегу. Мы поднимаемся на ноги и помогаем друг другу отряхнуться. Мокрая одежда тяжелая и холодная, поэтому пока нам накрывают на стол, мы успеваем быстро сходить в душ. Только сейчас я задумываюсь о том, что заболеть было бы очень некстати. — Мама ещё не приехала? – спрашиваю я, поглядывая на Уоттона из-под ресниц. — Нет. Она приедет только на выходных. – максимально нейтрально говорит Гарри. Будь я, ментально, ребенком, я бы даже не обращал на подобное внимания, но я вижу. Они ссорятся друг с другом все чаще и все больше друг от друга отдаляются. При мне они естественно стараются не показывать свои разногласия, но даже тогда проскальзывают мелкие нелицеприятные фразы. — Понятно… – расстроенно сказал я, гоняя по тарелке кусочек спаржи. Не знаю, сколько они ещё смогут прожить друг с другом, но мои 10 лет мы встречали все вместе. Хочется пойти и порисовать. Гарри ел не спеша, явно без аппетита. Видимо я своим вопросом сбил весь настрой нам обоим, однако на этом я решил не останавливаться, в конце концов, есть ещё кое-что о чем я хотел поговорить. — Пап, там наверху есть комната, с художественными принадлежностями. – сказал я, доедая ненавистную спаржу. Уоттон дрогнул и теперь уже заметно. Там мои вещи и мне хотелось бы снова ими воспользоваться. – Могу я ими пользоваться? — Зачем тебе это старьё? – довольно резко спрашивает Гарри. – Если хочешь рисовать, я куплю тебе все новое. «Он так отчаянно пытается сохранить то немногое, что осталось от прошлого меня?» - как то грустно стало от этого. Хочется сказать, что я все ещё тут, рядом и хочу снова заняться любимым делом, но… я не знаю, как Гарри отнесется к такой новости. Вроде вернулся старый друг, но получается, он навсегда потеряет родную дочь. — Зачем, если там уже есть все нужное? – невинно интересуюсь я. Все же привычка все экономить не была вытравлена шикарным образом жизни моего дорого друга и отца. – Боишься, что я что-то сломаю? Это тебе важно? — Эм… – у Гарри было лицо пойманного с поличным. – Это были вещи Бэзила. — Зачем нужны вещи, которыми нельзя воспользоваться? – сразу иду в атаку. Пока Уоттон не придумал чего-то в ответ, качаю головой, добавляя. – Врятли Бэзил был бы рад, узнай, что все его существо лежит без дела. По лицу Гарри понимаю, что немного перегнул палку. На лице мужчины скользнуло легкое подозрение, но он промолчал. После обеда, Уоттон просто отвел меня в импровизированную мастерскую и я сразу, на автомате бросился к кистям, чтобы посмотреть в каком они состоянии. Гарри слабо улыбнулся. — Ты чем-то на него похожа. Рисуй, на здоровье. – только и говорит мужчина и, оставляя ключ на дверной ручке, выходит.***
И все же, я многого нахватался у Гарри. Как там говорится? С кем поведешься, у того и наберешься? Так вот, это – чистейшая правда. К 15 годам я сильно поменялся. Стал резче в выражениях, перенимая в некотором роде стиль речи Гарри. Каждый раз, замечая это за собой, одергивался. Я не считал это чем-то плохим, все же он мой новый отец и это нормально, когда дети копируют своих родителей. Жизнь Бэзила постепенно становилась для меня все более далекой, пусть и не чужой. Я уже почти не помнил старого себя, но это меня не пугало. Я по-прежнему знал, что я это я. Да и Гарри с удовольствием рассказывал мне обо мне, когда я просил. А ещё он говорил, что между моим нынешним и прошлым амплуа есть некоторые схожести. Не внешние, но внутренние. В движениях, выражениях, в ходе мысли в принципе. Я на это лишь пожимал плечами, заканчивая очередной набросок. Да, любовь к живописи я перенес и в свою новую жизнь, хоть и уделял ему существенно меньше внимания, чем ранее, что закономерно сказалось на качестве моих работ. Однако Генри все равно пребывал в немом восторге каждый раз, едва я протягивал ему листок с рисунком. Очень часто я рисовал именно его, словно извиняясь за то, что не замечал его чувств ко мне. Его улыбка стоила любых стараний. — Эмили. – позвал он меня, отпивая чая из чашки. Он отложил книгу, посмотрев на меня. Выглядел мужчина умиротворенно и спокойно. — Да? – откликаюсь я, возвращаюсь к наброску. – Вернись в предыдущую позу, пожалуйста! — Хочешь, я сниму тебе отдельную студию, чтобы ты там рисовала? У тебя определенно талант. – с улыбкой спрашивает Уоттон, принимая предыдущее положение. Я поднимаю глаза от альбома и смотрю на него, выжидая. Гарри, наверное, не очень нравится, что я рисую в той комнате. Не удивительно, оттуда почти всегда пахнет красками и растворителем, а это запахи, что чаще всего приписывали мне. Уоттон не раз говорил, что я просто пропитан этим запахом, поэтому неудивительно, что он не хочет, чтобы и дочь пахла подобным образом. Воспоминания все ещё делают больно. Это навевает грусть, но я сдержанно улыбаюсь. — В этом нет необходимости. Это только хобби. – спокойно выдаю я. Отчего-то мне не хочется вновь связывать свою жизнь с искусством, пусть я его и люблю. Какое-то неопределенное чувство страха. Я понимаю, что это, скорее всего, связано с уже утраченными мною воспоминаниями из прошлой жизни. От них остаются только отголоски чувств. Поправляю платье и встаю на ноги, сжимая в пальцах набросок. Гарри смотрит долго, словно пытаясь прочитать меня. Раньше у него бы это без проблем получилось, но сейчас уже нет. Я все же стал именно его дочерью и научился прятать эмоции, пусть и не столь искусно, как он. Показывать свои чувства лорду опасное дело. Да, Уоттон ни за что не причинит мне вред, но с его неумением держать язык за зубами, он может сильно ранить словами. Горький, очень горький опыт, вынесенный мною за эти две жизни. — И это не обсуждается. – с милой улыбкой, добавляю я. Гарри так по детски обиженно надулся, что я не могу сдержать смешок. Это слишком мило выглядит. Подхожу и целую его в щеку, словно извиняясь, а затем выбегаю в сад, любоваться цветами с Викторией. Гарри же берет мой альбом, ласково улыбаясь. Остаток дня провожу в компании матери. Она долго расчесывает мои вьющиеся волосы, а после заплетает в тугую косу. Это неприятно, но я стоически терплю, ведь так намного удобнее, нежели с распущенными. Мы обсуждаем книги, прочитанные недавно, когда к нам присоединяется Гарри, с корзинкой для пикника. Мне так спокойно рядом с моими родителями-друзьями. Я лезу к Генри, обнимая его поперек груди, пока он оживленно рассказывает подробности прошедшего, недавно, вечера у леди Брэндон. Он гладит меня по спине, прижимая ближе к себе. Однако вскоре мне это надоело, и я поспешил подняться. Гарри нехотя выпустил меня из своих объятий. Подхожу к ближайшему дереву и довольно быстро залезаю на него, пока родители увлечены спором. Вскоре Генри наконец замечает моё положения. — Эй, обезьянка, слезай оттуда! – хмыкает он, подходя к тому же дереву. Я с превосходством и азартом смотрю на него сверху вниз, хоть раз в жизни. — А ты попробуй меня достать! – Уоттон ухмыляется, перенимая мой азарт. Закатывает рукава рубашки и упирается одной ногой в ствол, готовый полезть за мной. — Гарри, ты себе шею сломаешь! – снисходительно говорит Виктория, наблюдая, как муж уже висит на ветке дерева вниз головой, держась одними ногами. Я сижу на той же ветке, болтая ногами, ближе к стволу. Уоттон подтягивается и хватается руками за ветку, но видимо в этот момент силы покинули его и он висит так, не в силах залезть обратно. Я громко смеюсь, наблюдая за его потугами, цепляюсь за ствол дерева, чтобы самому не слететь. Генри тяжело дышит, сжимает ветку сильнее, перекидывает сначала одну ногу, потом другую и спрыгивает на землю, сразу обессиленно шлепаясь на неё задницей. — Все! Нет у вас больше отца и мужа! – простодушно смеется лорд, откидываясь назад, полностью ложась. Такой Гарри мне действительно нравится. Он не строит из себя великого мыслителя, а просто наслаждается временем, проведенным с семьей. Шутя и дурачась. Я аккуратно слезаю с дерева по стволу, как и залезал и падаю рядом с Гарри, устраивая голову у него на груди. Он обнимает меня одной рукой и целует в макушку, поглаживая по руке. Улыбка сама расползается по лицу. Отсчитывая ритм биения сердца Генри, я почти задремал, успокоенный нежностью момента. Мы бы скорее всего вместе бы прямо там и уснули, если бы леди Виктория не предложила нам перекусить сэндвичами и выпить сока. — Не лежите на холодной земле, а то заболеете. – ласково улыбается Виктория, наливая мне в бокал еще яблочного сока. Мне хочется верить, что мы всегда будем жить именно так. Мы с Гарри поднимается, он возвращается к жене, а я убегаю вглубь сада. Какое-то время я бегал по нему, оставив родителей в наедине. Собирал цветы, хотя прекрасно знал, что потом получу по шее, от Виктории, за сорванные цветы. Сплел из них венок. Когда возвращался, услышал все усиливающуюся ругань родителей. Меня всегда так это расстраивает… Они опять ссорятся, и наверняка причиной послужил весьма разгульный образ жизни Уоттона. Они не сразу замечают меня, стоящего чуть поодаль и теребящего несчастный венок. Лучше бы он был причиной их ссоры, так это не кажется столь серьезным и критичным. — Эмили? – первая на меня обращает внимание Виктория. За ней и Гарри поворачивает ко мне голову. Я сильнее сжимаю венок в пальцах, чувствуя, как глаза начинают застилать слезы. Генри подходит и тянет ко мне руки, чтобы обнять, но я выкручиваюсь, отталкивая его руки. Отчего-то невероятно обидно. А если бы мы с ним были в отношениях, он бы и мне тоже изменял? Если нет, то неужели он совершенно не уважает свою жену и женщину, что в муках родила ему дочь?! — Не трогай меня! – вскрикиваю, скорее от обиды. Уоттон моментально отпускает, поднимая руки в безоружном жесте. — Эмили, дорогая, это просто маленькая ссора между нами… — Маленькая? – вскидываю бровь, возмущенный таким определением. – Тоесть, каким образом она маленькая?! — Эмили, это тебя не касается. – пытается вставить слово Виктория. — Молчи. Ради Бога, молчи. – шипит раздражённый Уоттон. Это выводит и меня из себя почти моментально. Я весь краснею от недовольства, втягиваю сопли и вытираю слезы. — То что я ребенок, не значит, что я глупая, ничего не вижу и не понимаю! – я яростно бросаю венок к ногам Уоттона. – Пока не начнешь уважать маму и не перестанешь ей изменять, даже на шаг ко мне не приближайся! На секунду я вижу пристыженность и удивление в глазах Гарри. Он уже хочет что-то сказать, но я убегаю в сторону особняка. Возможно, прямо сейчас я сделал только хуже. Нет, не так, я точно сделал хуже, вбив последний гвоздь в отношения родителей. Но это даже к лучшему, ведь Виктория больше не будет мириться с изменами мужа.***
Мы не общались уже 3 года. Мне уже исполнилось 18, я стал совершеннолетним. Снова. Я с легкой грустью посмотрел на Гарри. Он уже даже не пытался подойти и заговорить со мной. Я знаю, что он так и не прекратил свои похождения, знаю из слез Виктории, из слухов своих друзей, ведь им говорят родители. Я знаю и не подпускаю его к себе даже на расстояние вытянутой руки, игнорирую. Мне нестерпимо хочется, чтобы он понял, что все эти прогулки не принесут ему ничего кроме разочарований и печали. — Эмили? Эмили, ты меня вообще слушаешь? – спрашивает мой друг. Я едва вздрагиваю и улыбаюсь ему. Он хороший и толковые парень. Многие думают, что в будущем мы станем супругами, вот только его женщины совершенно не привлекают. Иронично. А ведь мне он нравился, но что ж поделать. – Опять думаешь об отце? — Есть такое. Мы не общаемся три года. Тошно уже смотреть на это кислое лицо. – вздыхаю я, откладывая ручку в сторону. Это эссе меня определенно доведет. — Может тогда, все же, поговорите? — И слышать ничего не желаю! Я от своих принципов не отступаюсь! – хмыкаю я. Мой друг только усмехается, закрывая книгу. Он то знает, что да, я не отступлюсь. Я и в прошлой жизни был довольно принципиальным, а сейчас, закаленный воспитаем Гарри, вообще стал, как кремень. – Пока он не прекратит и слова от меня не услышит! Парень смеётся от моей решимости, и мы встаем, начиная собирать вещи. Я убираю вещи в сумку и жду, когда тоже самое сделает мой друг. Рядом с ним мне действительно спокойно. На улицах Лондона уже темно, когда мы идем. Наверное, не стоило так задерживаться в библиотеке. Все равно ничего толкового я так и не написал, погруженный в мысли о том, как меня раздражает поведение Гарри. Но и оставаться в библиотеке дома не было никакого желания, Уоттон её постоянный обитатель, а лишний раз пересекаться не особо хочется ни мне, ни ему. Это молчание нам обоим не в радость, но мы оба слишком упертые бараны, чтобы отступить. Мы мирно беседовали, шагая по пустой улочке, когда на нашем пути нарисовалась компания из мужчин. Я неосознанно цепляюсь за руку друга и шепчу ему на ухо. — Давай перейдем на другую сторону дороги, пожалуйста. – он кивает. Ему явно тоже не нравится перспектива столкнуться с ними. Мы уже собираемся перейти дорогу, но моего друга довольно резко хватают за предплечье и, так как я держался за него, меня уносит следом, и я чуть ли не падаю на одного из мужчин. Одеты они были не лучшим образом. Скорее всего, из низшего сословия. Меня хватают за талию и оттаскивают куда-то в сторону. Я вырываюсь, пинаясь и извиваясь настолько, насколько могу. Мы разделились на две группки. Первая, в которой был мой друг, оттуда слышались выкрики по типу «Педераст», «Такие как вы не должны жить» и «Сдохни». От этих выкриков, мне было максимально страшно, за жизнь моего друга. Я ведь сам когда-то был таким! Однако, когда мне бессовестно полезли под юбку, все мысли свелись к банальному "беги". Вот только как бежать, когда ты даже на земле не стоишь?! Паника заслонила собою все рациональные мысли. Я кричал так, как наверное не кричал никогда в своей жизни, в обоих жизнях, пытаясь вырваться и прекратить все это, однако… Это грязно, мерзко, больно. Где-то в середине я уже просто думал о том, чтобы это поскорее закончилось. Мы пролежали ещё наверное с полчаса, после того как они ушли. Я с трудом приподнялся, глотая слезы, и подполз к другу, проверяя его пульс. Жив, но побили его очень и очень сильно. Пришлось с усилием встать на ноги и дойти до ближайшего телефонного аппарата, чтобы вызвать скорую помощь. Я постарался привести себя в более-менее потребный вид, а когда прибыли медики кратко рассказал им о случившемся. Друга забрали и меня тоже пытались, но я лишь попросил довезти меня до дома, всеми возможными правдами и не правдами уверяя их, что мне не сильно досталось. Дома горел свет, именно в библиотеке. Впрочем, как и всегда. Гарри часто засиживается допоздна там. Меня проводили до двери и не желали отпускать, пока недовольный глава семьи не вышел встретить дочь. Одежда моя была порвана, вся грязная, словно я по земле катался. Под глазом красовался синяк, а верхняя губа была разбита. И это только то, что было на виду. Едва его взгляд упал на меня, он моментально кинулся в мою сторону. — Эмили, что с тобой случилось?! – однако я отшатнулся от него, словно от огня. Гарри рвано выдохнул. Это сильно отличалось от того, как я обычно держал дистанцию. — Я в ванну… – сорванным голосом прохрипел я, оставляя Уоттона наедине с врачом, вызвавшимся меня проводить. Вода была не просто горячей, это был кипяток. Я взял самую жесткую мочалку, натирая ей своё тело до кровоточащих царапин. Впервые мне хотелось полностью содрать с себя кожу. Я давился слезами и рыданиями, под звук льющегося душа. Синяки болели, как и все внутри. Кажется, я видел кровь, когда вымывал из себя их… Нужно найти любые таблетки, контрацептивы – все что угодно! – лишь бы не забеременеть от них! Я подбежал к зеркалу, открывая шкафчик и начал судорожно перебирать бутылочки, в поисках хоть чего-нибудь, но буквы расплывались от слез, застилавших глаза. Где-то в этот момент в ванну зашел Генри, так и не дозвавшись меня. Он сразу снял с вешалки полотенце, скорее всего, чтобы накрыть меня, но мой отравленный паникой и истерикой мозг воспринял отца, как очередную угрозу, но закричать у меня не получилось из-за сорванного голоса. — Не подходи! НЕ ПРИБЛИЖАЙСЯ! – я закашлялся, хватаясь за горло. Тогда я впервые увидел, как Генри трясло. Именно трясло, неконтролируемой дрожью. Сейчас, увидев меня, он в полной мере осознал, что именно случилось. — Эмми… – его голос дрогнул, проседая от подступивших слез. Мужчина сглотнул, облизнув пересохшие губы. – Я… прошу, позволь мне помочь тебе… Он не двигался с места и даже отвернулся, понимая, что меня это только больше нервирует. Ему и самому в тот момент было до чертиков страшно. Я разрыдался ещё сильнее, тщетно пытаясь вытереть слезы, с опухшего лица. Уоттон, боясь подойти, положил полотенце на пол и толкнул его ко мне, чтобы я сам закутался в него. Что я сразу же и сделал. — Я… прошу, малышка, поговори со мной! Хочешь чего-нибудь? – Гарри, наконец, взглянул на меня, садясь на кафельный пол чуть поодаль. – Я все принесу, только… ты только ничего с собой не делай, ладно? Я молчал. Ну как молчал, рыдал не прекращая. Глаза уже болят, но я не могу остановиться. Не могу успокоиться. Я сдерживался все то время, что мы ехали до моего дома. — Я принесу тебе одежду. – растерянно шепчет Гарри, медленно поднимаясь. Он выходит, и я подбегаю к двери, защёлкивая её на замочек. Сползаю, держась за ручку двери. Хочется умереть. Единственное, что меня держит, знание, что это и так моя вторая попытка, снова мне так не повезет. Хотя, везение ли это? — Эмили? Эмми, милая, открой, пожалуйста. Я принес тебе одежду и… и ещё заварил тебе чая… – в голосе слышатся откровенные слезы. Я знаю, что для Гарри я целый мир. Открывать не хочется, вслушиваюсь в умоляющий голос отца-лучшего друга. Он сам на грани истерики, мягко стучится, пытаясь получить от меня хоть какой-то ответ. – Пожалуйста… – уже шепчет Уоттон, и я слышу, как он сам сползает по двери, прислоняется к ней лбом с глухим стуком. По ту сторону разносятся тихие рыдания. Я пару раз вдыхаю и выдыхаю, тянусь к замку и открываю. Встаю и открываю, выглядывая. Уоттон поднимает на меня заплаканный взгляд, я не видел его таким с самого момента моей смерти. Мужчина медленно поднимается и протягивает мне чистую одежду. Я сразу хватаюсь за неё и снова исчезаю за дверью, переодеваюсь, зная, что Гарри меня ждет снаружи. Когда выглядываю снова, он правда там, чуть более спокойный, но все ещё взвинченный, вытирает слезы и сопли рукавом домашнего халата. Голова кружиться, после продолжительной истерики и я, чувствую, как конечности словно ватой набили. Пошатываюсь и Генри мягко приобнимает меня, чтобы я не упал. В тот момент, как рука касается моего плеча, наконец-то накатывает спокойствие, какого я давно не ощущал. Я почти полностью переношу на Гарри свой вес, и он придерживает, понимая, что я обессилен. Мы прошли в гостиную, где стояла кружка горячего чая, а на диване лежал плед. Генри осторожно усаживает меня и укрывает, вьется, принося мне еду и сладости, что-то говорит, но я совершенно не слушаю, сосредотачиваясь на кружке в ладонях. Она греет мои руки, обжигает, но я держу, пока Гарри осторожно не вытаскивает её из моих ладошек. Моё внимание перетекает на него. Он крепко, но осторожно сжимает мои руки, целует их несколько раз, и я вижу, как блестят, подрагивая от слез, его ресницы. — Прости… прости меня. – шепчет он, не прекращая целовать мои руки. Сердце болезненно сжимается в груди. Что-то в этих словах более глубокое и сокровенное. – Не уберег. Я чуть вздрагиваю и сглатываю слюну, резко ставшую вязкой и тяжелой. Пытаюсь выпутать ладони из цепких пальцев, и Уоттон отпускает, смотря побитой собакой. Он явно хочет меня обнять, но смиренно сидит, ведь не позволено. — Эмми, ты можешь рассказать, что случилось? – мягко спрашивает Генри, хотя сам прекрасно знает ответ на этот вопрос. Я облизываю губы. Глаза уже болят, но я снова начинаю тихо всхлипывать. Этого оказалось достаточно. – Хочешь, я тебя обниму? Я поднимаю на него заплаканные глаза и медленно киваю. Он придвигается и крепко, но аккуратно меня обнимает. Я утыкаюсь в его плечо, вдыхая уже родной запах сигарет и джина, что, казалось, пропитали Уоттона. Это заставляет меня внутренне улыбнуться. Я нашел запах Генри. Это каирские сигареты и джин. — Я больше никогда не изменю. Клянусь, Эмили. Больше никогда… только… – он проглатывает слова с горькими слезами. – Только больше не игнорируй меня. Я очень сильно тебя люблю, малышка. Очень-очень сильно. Он целует меня в висок и гладит по спине. Моё напряжение очень медленно улетучивается, как и моё недовольство. Сегодня Гарри очень жестоким способом, через меня, осознал, что происходит, когда женщин ни во что не ставят и не уважают. Когда их воспринимают, как разменную монету, вещь. Я потерся щекой о его плечо и обнял в ответ. — Я тоже люблю тебя, пап… – успеваю проронить я, прежде чем забываюсь беспокойным сном, в руках родителя.***
Наши отношения с Гарри вернулись в прежнее русло. Преступников нашли, благодаря нескольким факторам. Первый, нападение было совершено на выходцев двух аристократических семей, мы естественно дали показания. Второе, я использовал свои умения, чтобы нарисовать преступников. Хотя бы нескольких. После Генри и Виктория долго меня успокаивали, а Уоттон вообще остался со мной на всю ночь, за что я ему благодарен. И третье, мой отец поднял всех на уши. Доходило чуть ли не до угроз. Однако те, кто совершили насилие, как оказалось не только надо мной, но и над моим другом, были посажены в тюрьму. После того происшествия, я на полном серьёзе заинтересовался идеями движения феминизма. Ранее я как-то не сильно задумывался об этом, но то пренебрежение, с которым я столкнулся при подаче заявления. Если бы Гарри не вмешался, на меня бы скорее всего даже внимания бы не обратили. Уоттон естественно был не особо доволен, тем что я так живо влился в феминизм. И даже не из-за того что я требовал дать женщинам больше прав, нет. Его беспокоило моё физическое состояние. — Эмили, пожалуйста, прошу тебя, поешь. – обреченно выдохнул мужчина, когда я в очередной раз отказался спускаться на обед. Одной из мер я избрал голодовку. Глупо, наверное, но при этом действенно. Тысячи женщин, таких же как я делают тоже самое сейчас. — Гарри, не нужно. – тру лицо. Есть хочется, но когда еда не маячит перед глазами, голод пережить в разы легче. Уоттон поджимает губы и подходит ближе, садится рядом и берет мою худую руку. Новое обращение все ещё немного режет слух, но мужчина терпит, ведь я его больше не игнорирую, а это самое главное. — Дорогая, прошу, перестань мучить себя! Я ведь переживаю за тебя. И Виктория переживает. – он поглаживает кожу на ладони, говорит максимально мягко. Гарри вообще, кажется никогда толком и не кричал на меня. – Ты ведь только губишь себя и свое здоровье! Ты никому не помогаешь! «Давит на жалость…» - сразу понимаю я. Меня действительно удивляет, что Уоттон не применяет на мне свои манипуляции. Он умеет красиво говорить, завораживая, но не пользуется этим. По крайней мере, не со мной. Наоборот, его речь становится максимально простой и емкой. Это даже приятно, ведь это значит, что Гарри расслаблен со мной. — Эмили, милая… – он ласково провел по моей щеке и убрал волосы за ухо. – Я понимаю, ты хочешь как лучше. Но я только недавно уговорил тебя отковаться от решёток! Хватит губить себя! Эмми… Я глубоко выдыхаю, чувствуя, как крутит желудок. Голова кружится. Ещё немного и я начну падать в обморок. Я смотрю на обеспокоенное лицо отца и прикладываюсь лбом к его плечу. Мужчина сразу начинает поглаживать меня по голове, чуть прижимая к себе. — Ладно… — Правда?! – в его голосе такие радость и облегчение, что даже мне как-то проще дышится. Я киваю, и он целует меня в лоб. — Но! Ты вложишь средства в фонды помощи! – сразу добавляю. Его лицо становится таким кислым, что я начинаю откровенно смеяться. Я прекрасно знаю, что Гарри не любит такие затраты и вообще презирает тех, кто вкладывается в благотворительность, но сейчас он покорно кивает. Поднимаюсь и иду за мужчиной, на ужин. – И… я недавно видела одну вещицу. Если подаришь мне её, обещаю, больше никаких голодовок и пристегиваний. — И что же моя принцесса хочет на свой 25 день рождения? – с заискивающей улыбкой спрашивает Генри, подавая мне локоть, за который я сразу цепляюсь. — Фотоаппарат. – отвечаю я.