***
Впервые мне совершенно не хотелось видеть Дориана. Особенно его надменный взгляд, которым он сопровождал мой гроб, опускаемый в землю. Кинув взгляд на Гарри, я вижу полнейшее непонимание и непринятие такой реальности. Не думал, что он может смотреть так на что-то. На секунду, даже кажется, что он сейчас кинется к гробу и попытается открыть его, чтобы удостовериться, что там точно лежит моё тело, с трудом сшитое вновь воедино и поврежденное долгим пребыванием в воде. Женщины плачут, особенно больно на сердце за мать, чью руку крепко сжимает отец. Не думали они, да и я тоже, что уйду из жизни раньше них. Мои шаги не слышны, а касания никто не чувствует, но я обнимаю своих дорогих родителей, так жестоко лишенных единственного сына. С окончанием похорон все медленно расходятся и разъезжаются по домам. Ближайшие несколько месяцем моё имя точно будет на слуху, и я более чем уверен, что меня позже обольют грязью и опутают нелицеприятными слухами и догадками. Гарри и Дориан идут в сторону склепов, видимо решив прогуляться. Вслед за ними идти нет никакого желания. Не хочу видеть лицо Грея, не хочу слышать его голос! Впервые он вызываем во мне такое отвращение и злость. — Как же так, мистер Холлуорд? – слышится всхлип со стороны. Я резко разворачиваюсь и вижу девушку с густыми, рыжими вьющимися волосами. Сибилла Вейн. Она прячет лицо в руках, а плечи сотрясаются от глухих рыданий. – Что же теперь будет с Дорианом, раз вас рядом больше нет? Я промолчал. Сибилла явно видела во мне последний лучик надежды, что Дориан образумиться, что старого друга он послушает. А я ослепленный своей любовью к мальчишке и сам поверил в это, когда он меня целовал, когда он зарывался в мои волосы своими тонкими пальцами, притягивая ближе к себе, заставляя заглотить глубже. Какая досада, что это не так. Грей меня убил, теми же прекрасными руками, коими обхватывал моё естество, пока покрывал мою шею влажными поцелуями, нанес мне с десяток глубоких ран. И ладно бы он остановился на этом. В животе скрутило от отвращения, и я сжал край жилета. Дориан надругался над моим, уже мертвым, телом, а потом хладнокровно расчленил и выбросил! Сейчас же задумываюсь, а был ли я хоть когда-то кем-то важным для него. — Мне плевать. – ядовито выплевываю, на несчастную девушку, пусть она ничуть и не виновата. Сибилла поймет меня и мою боль, как никто, в этой несчастной любви, но сейчас даже она в смятении. Не ожидала услышать подобное из моих уст. – Пусть хоть сгорит в адском Инферно! Мне плевать! Совершенно… Видеть Сибиллу сейчас, словно видеть свои собственные разочарование, печаль и тоску. Она смотрит в недоумении и шоке, от моих довольно жестоких слов, сказанных в адрес её Прекрасного Принца. Я же сбегаю в ту сторону, куда пошли Гарри и Дориан, лишь бы не быть рядом с ней и своей могилой. — Именно сейчас? – слышится издалека надломленный голос Гарри. — Кто-то однажды дал мне прекрасный совет. На счет объективного восприятия. – до невозможного спокойно отвечает Дориан, даже немного улыбается. Мне противно. – Едемте вместе. Подхожу к Уоттону и кладу ладонь ему на плечо. Генри недолго молчит, смотря, словно сквозь Дориана, а потом неслышно выдыхает и говорит. — Скоро родится ребёнок. – я вижу откровенное разочарование на красивом лице Грея. – Пишите мне всё. – улыбка Гарри получилась вымученной и неискренней. Он может играть лучше, намного лучше, но сейчас словно совершенно не старается. — Как всегда. – говорит Дориан, с недовольством, и уходит в сторону второго выхода с кладбища. Гарри провожает его долгим тяжелым взглядом, ожидая, пока тот полностью не скроется из виду. Я давлю в себе желание пойти за Греем. Сердцу больно от мысли, что его уже не удастся спасти. Перевожу печальный взгляд на Уоттона, и мои глаза распахиваются в неверии. Генри сидит на корточках, встав коленями на землю, закрывает лицо ладонями, а когда убирает, я вижу слезы. Мужчина плачет, проглатывая горькие капли и подавляя громкие всхлипы. Вытирает лицо рукавом пиджака, хотя мог бы достать носовой платок. Я стою рядом, как истукан, наблюдая за столь неожиданным проявлением чувств моего друга. Поэтому вышло так неискренне? Потому что Гарри пытался не показать Дориану, насколько на самом деле он разбит? Вся злость на друга, как-то сразу сходит на «нет». Я присаживаюсь рядом с ним и невесомо обнимаю. — Господи, за что его? – всхлипывает лорд, пытаясь выровнять дыхание. Ему нужно возвращаться домой, к беременной жене, а не рыдать тут по усопшему. Я поджимаю губы, ведь даже и подумать не мог, что Уоттон настолько сильно привязан ко мне и нашей дружбе. Неожиданно пораженный таким откровением, я чувствую, как и у меня наворачиваются слезы. Мужчина глубоко вдыхает и выдыхает пару раз, вытирает слезы и сопли, все тем же рукавом, и встает. Я поднимаюсь следом. Из той части разговора, что я невольно услышал, понятно, что Дориан собирается в скором времени покинуть Лондон. Вот и замечательно! Хоть перед глазами маячить не будет! Я иду следом за Уоттоном, неслышной поступью. Пожалуй, останусь рядом с ним, Дориана я все равно уже потерял. Во всех для себя смыслах.***
Не думал я, что моя смерть может так подкосить Уоттона. Даже мысли о таком не допускал! На людях он вел себя, как обычно, острил и говорил несуразицу, заставляя слушающих смеяться или качать головой. Был весел, словно ничего не произошло и все как всегда. Должен признать такой подход Генри, помог многим другим моим товарищам и друзьям смириться с моей смертью и жить дальше. Но оставаясь наедине с собой, он доставал из шкафчика наши общие фотографии и – к моему великому смущению! – мои письма. Всматривался в каждую букву, перечитывая их одно за другим. О существовании многих из них, я уже и забыл совсем, а какие-то помнил, как будто написал вот только что. Были даже письма с университетских времен, старые, помятые, но удивительно бережно хранимые Генри долгие годы. Старый друг открылся мне с неожиданно ранимой и нежной стороны. Он выкупил некоторые из моих вещей, в основном это были художественные принадлежности, незавершенные мною когда-то картины, альбом с набросками Дориана, которому я поклонялся, словно божеству, некоторые предметы гардероба, хотя я более чем уверен, что он никогда их не наденет. Смотреть на его слезы было невыносимее всего. Пока все, за его счет переживали мою смерть довольно легко, сам мой друг страдал сильнее всех. Смотрел на фотографии и письма, заливаясь алкоголем. Насколько же ты силен внутренне, Генри, что можешь так мастерски скрывать свою невыносимую боль за улыбкой? Сейчас я задаюсь вопросом, а не мог ли ты любить меня более чем друга? Найти этому подтверждение кажется совершенно несложным, вот они все передо мной. Наши фотографии, письма, мои глупые рисунки на ободранных листочках, что я кидал в тебя на занятиях. Да, учеником я был отнюдь не прилежным, вопреки мнению многих. Все это воспоминания, вызывающие глупую мечтательную улыбку. Гарри выдыхает сигаретный дым и выпивает из стакана виски. Жмурится и чуть кашляет, а я поглаживаю его по волосам. Если бы только Уоттон решился открыться мне, возможно я бы и не утонул в своей любви к Грею. Не был бы так сильно им поглощен. Однако, что случилось, то случилось, а чего не произошло, уже никогда не произойдет. Единственное, что сейчас заставляет по-настоящему улыбаться Уоттона это будущее рождение ребенка, хотя ранее он был не особо в восторге. Мне от этого немного грустно, да и предчувствие какое-то неприятное.***
Страшно, когда дурные предчувствия сбываются. Роды у Виктории начались резко, застав её на прогулке в парке с мужем. Генри не пустили в родильное отделение, но я беспрепятственно прошел туда, чтобы хоть как-то поддерживать женщину, мучающуюся в родовых судорогах. Сначала казалось, что все идет хорошо, пусть малыш решил покинуть тело матери немного раньше срока, но потом что-то пошло не так. Ребенок запутался в пуповине, и она перетянула хрупкую шею новорожденной, задушив едва родившегося ребенка. Гарри ещё не знал о смерти, едва появившейся на свет, дочери. Малышку положили чуть поодаль от обессиленной, после долгих и мучительных родов, матери. Сейчас все внимание было на ней. Когда посторонние отошли, я подошел к кроватке с мертвым дитя. — Бедная девочка… – опечаленно всхлипнул я, когда в палату влетел разъяренный Генри. — Мистер Уоттон, вам сюда нельзя! – вскрикнула одна из женщин, цепляясь за руку лорда. Однако тот грубо оттолкнул её, бросившись к кроватке. На мгновение он замер, смотря за младенца, а затем аккуратно взял сверток в руки, прижимая к груди. Мне стало нестерпимо больно от этого зрелища. Я подошел чуть ближе, приобнимая Гарри одной рукой, в бессмысленной попытке успокоить. Прикрыв глаза, чтобы не видеть его слез, слишком много их было за этот месяц, я положил вторую ладонь на лобик малышке. Дальше воспоминания очень смутные, словно через вату. Первое, что я почувствовал, это тяжесть. Открыв глаза, я обнаружил себя в детской кроватке. В полнейшей растерянности, попытался хотя-бы сесть, но тело не поддалось. Я поднял руки в воздух и – о, Господи! – это были пухлые детские руки, с мягкими небольшими варежками. От чего-то стало нестерпимо страшно, и мой крик пронзил тишину помещения. Через минуту где-то, на крик прибежал Гарри… Гарри! Он подошел к люльке и аккуратно протянул ко мне руки. Мягко подхватил под головкой и тазом, поднимая и прикладывая к своей груди. Вид у него был откровенно вымотанный. Растрепанные волосы, круги под глазами, неряшливая одежда, а глаза красные, словно он только-только плакал. — Тш-ш… тише, моя девочка. Все хорошо, папа рядом. – у меня аж крик в горле застрял, когда я услышал ласковые нотки, в обыкновенно циничном голосе друга. Он мягко поглаживал меня по спине, медленно ходя из стороны в сторону. – Ну и чего мы плакали? Гарри также аккуратно, как и взял, уложил меня обратно в кроватку, садясь рядом на кресло. Устало потер глаза, словно не спал несколько ночей. Хотя возможно это и правда так. Я же начал усиленно изучать пространство вокруг себя, все ещё всхныкивая. Это определенно была детская. Пестрый ковер, детская кровать, явно на вырост, игрушки, торчащие из старого потрепанного сундука, стены были выкрашены в приятный фиалковый оттенок, а надо мной кружилась колыбелька с птицами. Мне хотелось рассмотреть все более подробно, но крутить головой, как хотелось, ещё не выходило. Шея не окрепла для таких вывертов. — Не плачь, я сделаю все, чтобы ты была счастлива, Эмили. – Гарри протянул руку между прутьев, и я сразу схватился за его палец, сильно сжимая в цепкой хватке. Судьба великодушно дала мне второй шанс! Каким-то образом, я занял уже пустую оболочку тела дочери Генри. У меня появилась возможность прожить новую жизнь, и теперь мои наклонности не будут чем-то странным. Я смогу открыто быть с любимым человеком! От этой мысли я не сдержал улыбки, сразу ловя во взгляде Уоттона отражение моей радости. Он устало улыбнулся. Не хочу даже думать, что Генри испытал в тот момент, когда взял мертвого ребенка на руки. Если моё пребывание в этом теле сделает его счастливее, то пусть будет так. Гарри мягко потянул руку на себя, и я отпустил его палец, зевая. Мужчина не стал покидать комнату, продолжил сидеть в кресле и достал из внутреннего кармана помятого пиджака письмо. Взгляд зацепил надпись «Дориан Грей». Я недовольно засопел, медленно поворачивая голову к окну. Даже если мне интересно, что написал юноша Генри, я все ещё слишком зол на него, за то что он со мной сделал.