Тройка лошадей резво мчалась по выделенной для саней дороге. Вслед за полозьями на рыхлом снегу оставались глубокие борозды, и туда же разодетый в шута мужчина, что держался на подножке позади саней, выкидывал медяки. Монеты шустро подбирались прохожими, звон колокольчиков от упряжки перемешивался с благодарными выкриками.
Петя, проследив за тем, как сани подъезжают к отгороженной площади, устало выдохнул. Облачко пара от его губ закрутилось вверх, кое-где зацепившись инеем на короткой бороде. Близился конец зимы, да только морозы все никак не отступали.
– Он смерти моей хочет? – шикнул Петя недовольно, расправив повязанные позади спины длинные рукава темной ферязи.
– Отец Великий, – крякнул сдавленно стрелецкий десятник, назначенный главным по охране площади, – там это... Княже прибыл.
– Да ну? А я не вижу будто? – раздраженно отозвался Хазин.
Хоть десятник и не провинился, но кто дурную весть озвучит...
Сам по себе приезд Игоря не был чем-то дурным. Петя всегда был рад своему супругу, но они еще давно условились, что без особой надобности его благоверный за пределы кремля носа не сунет, а если такая надобность и возникнет, то только в сопровождении самого Хазина, ну или на крайний случай Цветкова. Другим доверия не доставало.
Выстроенную вокруг площади оградку распахнули перед расфыркавшейся тройкой, сани начали медленно тормозить.
– Сто-ой! – протянул громко извозчик, дернув вожжи.
Разодетый в шута мужчина спрыгнул с подножки, бросив в сани уже опустевший мешочек медяков. Ряженый колпак и маска полетели туда же, из-под них показалось страдальческое лицо Цветкова. На немой вопрос во взгляде Хазина он лишь кивнул головой за спину и пожал плечами, позади оградки верхом на лошадях виднелось несколько стрельцов при оружии.
Из саней выскочила укутанная в мягкую шубку Мариюшка, подала руку Сергею Алексеевичу, а затем помогла выбраться Ярославу Олеговичу. Трехлетний нижегородский княжич на ногах не устоял и плюхнулся в сугроб, улыбаясь. Поездка в санях ему, однако ж, понравилась, но малость вскружила детскую головушку.
– Яр, солнце мое, поднимайся, – протянул руки к сыну Сергей.
Ярослав захлопал укутанными в шерстяные варежки ладонями по снегу, поднимая пушистые хлопья вверх, и заливисто рассмеялся. Сережа лишь тихо вздохнул и ловко поднял малыша на ноги сам. Хоть Мариюшка и была готова помочь в любой момент, но прекрасно знала, что нижегородский Княже к своему сыну прислугу без особой надобности не пускает, и то только самую верную и надежную. Потому и стояла поодаль, скромно улыбаясь.
Наконец из саней показался Игорь. Он тяжело поднялся на ноги, хватаясь за края повозки, и внимательно осмотрелся. Из-под меховой шапки забавно топорщилась встрепанная ветром челка, того и гляди завьется.
– Игорь Константинович, давайте я... – начала служанка, но ее перебили.
– Сам, – нахмурился Игорь, все так же крепко держась за края повозки.
Ну, да. Будто от него можно было ожидать чего-то другого. Петя лишь покачал головой и двинулся скорее к повозке, пока преисполнившийся бараньим упрямством Игорь чего доброго не упал. По заверениям Ефим Палыча на его сроке достаточно и одного неосторожного шага, а сомневаться в словах доверенного лекаря у Хазина не было оснований.
– Никаких сам, – обрубил он и крепко подхватил Игоря за руки, помогая спуститься с саней. – Мы это уже обсуждали.
Игорь возвел глаза к ясному морозному небу и вздохнул.
– Не делай из меня немощного.
– А я и не делаю, – провел Петя ладонями по его плечам и недовольно уставился на падающие до пят полы светлой дубленки из овчины. – Почему опять распахнутый? И где шуба? Соболиная которая.
– Жарко в шубе, Петь, – отфыркнулся Игорь, но дубленку запахнул. – И вообще, это я тут негодовать должен. Ты обещал, что мы площадь вместе осмотрим.
– Ну так мы вместе ее и осмотрели бы. Завтра.
– Ага, когда ты уже все указания за меня бы раздал. Позволь напомнить, кто велел подготовить все к гуляниям?
– Ты, душа моя, – смиренно выдохнул Петя, совсем не желая спорить.
Наказ устроить проводы зимы на казенное жалование и в самом деле принадлежал Игорю, но как бы он ни пытался браться за дела с прежним пылом, Петя все чаще находил его спящим или в ленивой дреме. Повитухи во главе с Ефим Палычем в один голос твердили, что время приближается. Носить дитя осталось недолго, а для благополучного разрешения Игоря стоило от всех волнений оградить. Вот Петя и наведался на площадь, чтоб лично все проконтролировать и по возможности избавить мужа от лишних хлопот и беспокойств. Все же, под его тяжелым княжеским взором эти увальни шевелились куда быстрее и ловчее.
– Яр, смотри какая горка будет! – вдохновленно защебетал Сергей, увлекая сына в сторону.
Нижегородский Княже прибыл в Москву совсем недавно, но с тех пор Игорь стал куда спокойнее. То ли Сергей умело сдерживал рвение друга зарыться в дворцовые дела, то ли просто одним присутствием отвлекал от всех забот. В любом случае, Хазин был рад.
– Ой, – шепнул Игорь, положив руку на круглый живот.
Пете за шиворот будто ушат ледяной воды плеснули.
– Что? Началось...?!
– Да ну тебя, – отмахнулся небрежно. – Рано еще. Толкается просто, опять тебя услышал и сразу в пляс.
Хазин тут же покрасневшую от мороза ладонь положил туда, где Игорь своей придерживал, но за всем слоем одежд едва ли улавливал даже слабые отголоски толчков. По вечерам в спальне сквозь ткань ночной рубахи все ощущалось куда острее и ярче. Детеныш иногда мог толкнуться так сильно, что Петя боялся, как бы он не выскочил раньше времени.
Игорь коротко вздохнул, под ладонью будто что-то слабо дернулось.
– Все, хватит. Он меня сейчас всего изнутри испинает, если ты держаться продолжишь, – и отошел в сторону, шаркая по снегу белыми валенками.
Мариюшка двинулась вслед за ним, старший плотник уже торопился увлечь явившегося на осмотр площади Княже своим бойким рассказом об идущих полным ходом работах. Белый снег на крышах невысоких теремов и избушек сверкал в лучах полуденного солнца, серебристой паутинкой окутывал колыхающиеся на легком ветру кисти берез. Петя потер рукой колючий подбородок и повернулся к саням, чтоб приказать отогнать их подальше.
– Ты решил покинуть службу и податься к ряженым? – вскинул он вопросительно бровь, обращаясь к сложившему на груди руки Костяну.
– Много радости, – сердито насупился Цветков. – Лишь пытался уговорить Игоря дождаться твоего возвращения.
– И он опять развел тебя на спор? – подхватил лежащий в санях разноцветный колпак с бубенчиками Петя. – Ничему жизнь не учит.
Костян напряженно сжал губы и шумно выдохнул. Наверняка хотел разразиться жалобной тирадой о том, как тяжело справляться с невыносимым характером Игоря, но предусмотрительно сдержался.
– Так была хотя бы возможность, что он действительно останется тебя ждать.
– Серьезно? – усмехнулся Хазин. – Ты хоть когда-нибудь обошел его в споре? А я? Вот и ходи теперь так, раз снова повелся.
И нацепил колпак Цветкову на голову обратно.
– Вот и буду, – гордо вздернул подбородок Костян, звякнув свисающими с колпака бубенцами. – Ребятне с мостовой я очень даже понравился!
– Им не ты, а медяки понравились.
– Зато с какой душой я их выкидывал!
– Сани отгони, стрельцов отзови, а потом дуй ко мне, – свернул веселый разговор Петя, но краешком губ под бородой улыбнулся. – Чую, Игорь пока каждый уголок не осмотрит, не успокоится. Выбрался на волю, чтоб его.
– Ух, это надолго, – кивнул Цветков и поспешил заняться вверенными поручениями.
Снег под ногами звонко скрипел, в стороне слышался гул мужских голосов. Рабочие мастерили горки, диковинные карусели и доколачивали невысокий помост перед широким костром. Игорь внимательно слушал плотника, рукой подпирая поясницу. Мужичок совершенно не обращал внимания на хмурое лицо Княже, лишь продолжал бойко отчитываться о проделанной работе. Наверняка обещал, что к проводам будет все готово.
Несмотря на цепкий уличный холод по нутру разливалось тепло. Шаг за шагом вокруг устанавливалась та жизнь, о которой Петя когда-то не мог и мечтать.
Как и говорили лекари, ту зиму Андрей не пережил. Ксения не лила слез перед погребальным костром, лишь шептала молитву за упокой души своего любимого. Уход старшего княжича тяжело сказался на здоровье деда, вскоре траурные песни зазвучали и по нему. Уж как второй полный год Петя оставил должность сотенного головы, и иногда малодушно скучал по простоте своего прошлого звания, но ни разу не желал к нему вернуться. Не для того он власти искал, чтоб теперь от нее отказываться, даже в мыслях.
Они готовили потешную площадь, а не пушки. Кидали медяки, а не раздавали зерно из последних запасов. Пока Пете этого было более чем достаточно.
Игорь вразвалку прошагал за плотником, одной рукой все так же придерживаясь за поясницу, а другую уложив на выдающийся вперед живот. Кое-как подавив в себе острое желание взять его под локоть и увести куда-нибудь поближе к теплу, Хазин подошел к достраивающейся карусели.
– А чем это так пахнет? – спросил Игорь, деловито осматривая сооружение.
– Тык, варом, стало быть, – почесал в затылке старший плотник. – Мы им доски покрываем, чтоб от сырости не гнили. Сами состав совершенствовали! Хотите взглянуть? Во всей Московии никто такого вара не производит. Вон, Илья как раз с распила его несет. Илья-а! Подь сюды!
Мужичок тут же заковылял к одному из своих работников, а Игорь обернулся к Пете с застывшим предвкушением в глазах. Хазин с ужасом сглотнул, он слишком хорошо знал это выражение лица у своего мужа.
– Нет, Игорь, это не съедобно.
– Я не буду есть, лишь понюхаю, – поджал губы жалостливо. – Пожалуйста?
Вокруг шумно переговаривались рабочие, где-то сбоку смеялся снова свалившийся в снег назло своему отцу Ярослав Олегович.
Петя тяжело вздохнул, готовясь отбирать из рук Игоря очередную гадость.
***
Весь кремлевский двор не спал в эту ночь, каждый должен был беспрестанно молиться богам и просить у них благословения для Игоря Константиновича. Такой приказ отдал не знающий покоя Князь.
Петя нервно провел рукой по отросшим волосам, отпив еще немного мятного настоя, принесенного Ефим Палычем на закате. Тогда же и решило явиться на свет престолонаследное дитя, ко второй седмице первого месяца весны. Совет давно выказывал беспокойство о том, что который год после свадьбы прошел, а ребенка Княже так и не принес. Кто-то смел даже шептаться о бесплодности, ведь у Андрея с Ксенией так и не случилось детей. Не повторится ли та же история снова? Петя, по правде говоря, начинал сам того побаиваться, но вот спустя время он наматывал круги по малому читальному залу и прислушивался к каждому шороху. Страшился и ждал, когда же в дверь постучатся и принесут благостную весть. О том, что весть может быть совсем другой, Петя старался не думать. Он просто этого не вынесет.
Тревога месила внутренности своей грубой когтистой лапой, даже не думая останавливаться.
"Узок. Разрешаться от дитя будет тяжело, кабы не пришлось резать," – выжигали душу, словно раскаленное тавро, сказанные много лет назад слова пастыря Лариона.
Тогда Хазин об этом и слышать ничего не хотел, а теперь боялся, что эта фраза обернется проклятием для него. Ефим Палыч запретил Пете покидать пределы своего этажа, забрал всех повитух и толковых слуг в южное крыло, да так и не показывался больше, хотя уже близился рассвет.
Принесенное стольником вино осталось нетронутым, как и уже давно остывшее роскошное блюдо. Кусок в горло не лез, а ведь ему полагалось праздновать приближающееся рождение дитя, но если вдруг...?
Петя бессильно замычал и хлопнул ладонью по столу, а затем уселся в обитое бархатом кресло. Он закатал рукава рубахи, коснулся пальцами печатного перстня, а затем тоненького золотого колечка. Малый читальный зал толком не отапливался, из-за закрытых дверей теплу браться было неоткуда, и стылый воздух начинал пробирать его до костей. В глаза будто песка бросили, а потяжелевшие веки сами по себе опустились, завлекая Хазина в зыбкую неспокойную дрему.
– Петр, свет наш, Юрьевич! – тряхнули ощутимо за плечо.
Петя дернулся, схватив взъерошенного Ефим Палыча за сухую узловатую руку, да так и застыл, чувствуя, как бешено забарабанило сердце по грудине.
– Выдыхайте, голубчик, – добро улыбнулся лекарь, похлопав Хазина по плечу. – Разрешился здоровым младенчиком.
– А-а...? – только и прохрипел сдавленно Петя, чувствуя, как сперло дыхание.
– Идемте, – с силой дернул его на себя Ефим Палыч, схватился крепко, даже немного больно пальцами за предплечье и потащил в южное крыло.
Петя сначала волочился за ним тряпичной куклой, затем встрепенулся и выпрямился. В себя пришел. На каждом шаге сердце отдавалось в висках громким стуком, распыляя по телу мелкую дрожь. Вдоль стены рядком выстроились слуги, позади незаметной тенью вился Егор. Петя уже и забыл, что накричал и выгнал того из читального зала за попытку предложить прерваться на сон.
Роспись на стенах плыла вверх и сплеталась на потолке в крупные узоры, вычищенная ковровая дорожка стелилась до самого конца бесконечно длинного коридора. Широко переставляя ноги, Петя едва ли не несся вперед, спеша так, как не было положено спешить Князю.
Выплывшая из-за поворота служанка в плетеной корзине несла сложенные простыни. Петя пригляделся и подавился собственным вдохом - они были насквозь пропитаны кровью.
– Дура, – дернул служанку за косу Ефим Палыч и перевернул простыни так, чтоб скрыть алые пятна. – Я же велел убрать все до моего возвращения! Теперь поторопись и сожги их. Все до единой, поняла?
Девушка испуганно шмыгнула носом и кивнула, быстрее зашагав прочь. Лекарь успокаивающе огладил Хазина по спине и подтолкнул вперед к закрытой двери.
Среди вороха чистых одеял и подушек лежал обессиленный Игорь. В мягком свете догорающих свечей его умиротворенное лицо казалось чуть острее, чем раньше, а под прикрытыми глазами виднелись слабые тени. Не помня себя Петя кинулся вперед, упал на колени пред кроватью и коснулся дрожащими губами ослабевшей руки.
– Душа моя, – рвано выдохнул он.
Игорь краешком губ улыбнулся и кивнул по другую сторону от себя. Там на широкой подушке у его локтя сопел спеленатый кулек - только один крохотный носик торчал.
– Девочка, – серьезно сказал Игорь, внимательно вглядываясь в Петино лицо.
А Петя как застыл, держась за его руку, так и остался. Бессонная ночь со всеми волнениями и мрачными мыслями тяжелым валуном скатилась с плеч, освобождая от своего гнета. Наверное, это чувствуют птицы, слетая с крыши собора и взмывая в ясное небо. В груди все затрепетало, заискрилось и закрутилось. Ефим Палыч одной рукой подхватил спеленатого младенца, а другой поднял Хазина на ноги, словно котенка.
– Петр Юрьевич, – уверенным голосом позвал лекарь, передавая ребенка Пете, – дайте же ей имя.
Из плотного кокона показалось крохотное личико. Она была легкой, будто перышко, совсем ничего не весила, и Пете вдруг стало так страшно уронить или навредить ей. Малышка дернула носом, будто принюхиваясь, и слабо чмокнула выпяченными губками. Уже было открыла рот, чтобы заплакать, но дернула носом еще раз и успокоилась. Руки закаменели, боясь пошевелиться. Петя дышал через раз и никак не мог осознать - это их ребенок. Их с Игорем ребенок, их плоть и кровь. Сердце через край изливалось от настигающей огромной любви к такому крохотному существу.
За окном занимался рассвет, солнце первыми розовыми лучами рассеивалось по редким облакам.
– Передайте звонарю, чтоб бил в соборные колокола, – Петя невесомо провел пальцем по пухлой нежной щечке и широко улыбнулся, – за здоровье Софии Петровны.
Игорь, что-то на его лице углядев и поняв, очевидное лишь для себя, облегченно выдохнул и прикрыл глаза, засыпая.
А как только солнце полностью взошло, главный собор раздался торжественным звоном над Москвой.
Конец.
