***
В дверь тихо постучали. – Игорь Константинович, прибыла... – начала говорить служанка, но ее отодвинули, оборвав на полуслове. – Прибыла радость всей твоей жизни! – рассмеялась Юля, отпирая дверь настежь. Она вихрем метнулась к оторопевшему Игорю, который стоял у длинного обеденного стола, заваленного свитками и книгами. В распахнутые окна струился солнечный свет. Гром Юлю подхватил и закружил. Расшитые полы ее платья засверкали в дневных лучах. – Я уж думал, что не увижу тебя, – тихо зашептал он, оставляя сухой поцелуй у виска. – Нет уж, такого счастья я тебе не доставлю, – заулыбалась Пчелкина. От смеха щеки ее порозовели, а глаза заблестели. Под грудью вспыхнуло радостное чувство встречи. Выпустив Юлю из объятий, Игорь взглянул на нее и подавился воздухом, издав неприличный хрип. Пчелкина лишь гордо вздернула носик и покрутила головой из стороны в сторону. Обрезанные по подбородок алые волосы послушно колыхнулись вслед, точно берёзовые кисти на ветру. – Нравится? – испытующе прищурилась Юля. – Ты... обрезала косу? – едва ли не заплетаясь в языке, вымолвил Игорь. – И-мен-но, – по слогам отчеканила она и легонько щелкнула Грома по лбу, – это я еще обросла! – Но зачем? – в отличие от него, Юля ни капельки не грустила по потере, да и потерей вовсе не считала. – У тебя она же такая длиннющая была... – И красивая, – согласно кивнула Юля. Она отошла к столу и провела своим пальчиком по уже запылившимся книгам. Давно, видимо, лежат. – Ты буквами завтракаешь, что ли? – Нет, – вздохнул Игорь, – дел много было. Так зачем обрезала? – В монастырь уйти хотела, – пожала плечами Пчелкина. Остановившись у расстеленной карты, она задумчиво оглядела намеченные леса, болота и линии дорог. Игорь неверующе уставился на Юлю. Чтобы с ее прытью, да острым языком и в монастырь? Неизвестно, кто бы первый оттуда сбежал - заскучавшая от писаний Пчелкина или монахини, доведенные до греха девичьими шалостями. В зал еще раз постучали. На этот раз занесли ларчик, Юля велела оставить его на скамье и выгнала слуг прочь, плотно закрыв за ними дверь. Чтоб не подслушивали. – И кто же тебя до монастыря довел? – А сам как думаешь? – Юля принялась расчищать от свитков стол. – Отец мне жениха сыскал. Игореш, вот какой жених в двадцать лет, тем более мне?! Как же мы с ним ругались, ты бы слыша... пчхи! – Будь здрава, – тут же кивнул Игорь. – Спасибо, – Юля строго оглядела пыльные книги и сдвинула их в сторону. – Так вот. Ругались мы громко, отец взбеленился и сказал: либо замуж, либо в монастырь. – И ты обрезала косу. – И я обрезала косу! – захихикала Юля, гордо дернув плечиком. – Только отсутствие косы от замужества не спасает, – Игорь повел рукой вокруг своей головы. – Неужели твой жених отказался? – С его телегой по пути что-то случилось, так и не доехал. Мне же лучше. Кто надо меня и без косы полюбит, но я все равно замуж не собираюсь. Пока что, – Пчелкина хлопнула ладонями по столу. – Ставь ларчик сюда. Игорь перенес его со скамьи. Ларчик был средних размеров - примерно два локтя в длину и по одному в ширину с высотой, но менее тяжелым от этого не становился. То ли дело в позолоченной отделке, то ли Пчелкина набила его пушечными ядрами. – А вот что касается твоего замужества, то в Верхграде такая сказка бродит! – сверкнула Юля лисьей улыбкой. – Я то правду знаю, но люди шепчут, как московский княжич тебя от гибели спас, а ты в благодарность ему женихом отдался, да со всей страстью! Желудок подёрнула слабая тошнота. – Какой срам. Я, во-первых, никому и никуда еще не отдался. Во-вторых, – шумно выдохнул Игорь, – на то уговор был изначально. Не из благодарности я на это иду. – Идет он! – широкие рукава платья взметнулись вверх, как парусина. – Говоришь так, будто на плаху, а не под венец. – А велика разница? – Вот что ты, что Сережа - одной беды голова, – цыкнула Пчелкина. – Два года до свадьбы ему сопли утирала, а теперь что? Как масло по Олегу топится, лишний раз в Верхград не оторвать. Вот увидишь, тебя потом так же из Москвы силком не вытащу! – А кто косу обрезал от того, что замуж не хотел? – Игорь на ее ругань лишь ласково улыбнулся и потрепал по голове, словно младшую сестру. – Другое это, – дернулась в сторону Юля, скидывая с макушки чужую ладонь. – Я хочу замуж, но за кого мне надо. И когда мне надо. А ты со своей хмурой рожей через год-другой к старым девкам на одну лавку бы сел. Как тебя такого вредного княжич еще не испужался, а? – Да что ты такое говоришь, – хохотнул Гром. Для себя он уже все решил, и попытки Пчелкиной что-то ему доказать лишь забавляли. Разве можно было такой беззаботной девице понять его чаяния? – Говорю. Все правильно говорю, – насупилась Юля. В один момент она обернулась, и во взгляде ее плескалось такое беспокойство, что Игорю стало совестно. От чего он вдруг решил, что ей не ведомы его тревоги и чувства? Все Юля понимает. Возможно, даже лучше самого Игоря. – Любишь ты до себя мрачные мысли раньше времени допустить. В Москве столько всего есть, чего даже мы не имеем, – грустно вздохнула Юля. – Это не ссылка, Игорь, а возможность. Ты только пиши мне почаще. Обещаешь? – Обещаю, – шутливо ущипнув подругу за щеку, Игорь тут же получил по рукам. Все ее беспокойство улетучилось, сменяясь колокольчиковым смехом. – Раз обещаешь, то тогда у меня для тебя подарок, – Юля коснулась ларца, проводя рукой по вьющимся золотым узорам. – Ларчик от князя нашего, а вот то, что внутри, от меня. Откинув тяжелую крышку, Пчелкина подняла перед Игорем белоснежный рушник. Он раскинулся от плеч до самого пола, по краям ползла тонкая искусная вышивка. Похожую ткала по полотну матушка, когда была еще жива. Жаль, что Игорю и капли ее мастерства не передалось. – Ты же не думал явиться на помолвку без приданого? – тихо спросила Пчелкина, глядя на него поверх рушника. Игорь потер свои исколотые пальцы. – У меня в приданом столько земель и крестьянских душ, что до расшитого полотенчика там никому дела не будет, – как ни в чем не бывало хмыкнул он. – Вот ничего ты не понимаешь! В приданом благочестие и праведность свою выказываешь, – Юля тряхнула рушником, складывая его в ларчик поверх остальных расшитых полотнищ. – Сладко говоришь. Зря в монастырь не пошла, из тебя бы получилась знатная проповедница. А если все это еще и сама расшила, так вообще святая! Юля в ответ шлепнула его по плечу и состроила рожу, Игорь вновь рассмеялся. – Делать мне нечего, как с иголкой возиться. Это раньше все сами шили, сейчас уже редко кто из знатных за таким скучает, – Юля махнула рукой. – Я уж лучше вечер с книгой проведу или с отцом о торговле потолкую. Она нынче интересная складывается, чтоб ты знал. – И в чем интерес? – Игорь принялся пересчитывать рушники внутри ларца. – Про них, кстати, никто не знает. Вообще. Так что дари, как от себя, – шепнула на ухо Пчелкина, тоже заглядывая в ларец. – Пять, шесть... – бубнил под нос Гром. – Так в чем интерес? – Ах, да. Ходят слухи, что нынешний хан налог на торговлю в половину для Москвы снизит. – Предыдущий, значит, бойню учинил, а нынешний умаслить хочет. Чтоб я так обувку менял, как эти османы, – злобно сплюнул Игорь. Юля, почуяв возможность завести интересную беседу, принялась что-то живо отвечать, но дверь безжалостно распахнули пинком. Пчелкина в испуге захлопнула ларец, едва не прибив Игорю пальцы. – Игореша-а, – весело растянул Игнат, неся впереди себя чем-то забитый мешок. – Марь Иванна тебе тут тканей всяких разных передала. Я уж не растолковал зачем, сам разбирайся. Мужчина сгрузил мешок перед столом, и только в тот момент углядел, что Гром был не один. – Пчелочка, дорогуша, и ты здесь! – И я здесь, – облегченно выдохнула она, оглаживая ларец. – Кто учил тебя так врываться?! Всю душу вытряс, Игорь аж испугался. Игорь, который даже бровью не повел, возмущенно фыркнул и двинулся к переданному Марьей Ивановной тюку с тканями. – Этому бедолаге испугаться только в пользу. – Ты кого бедолагой назвал? – поинтересовался Игорь, не отрываясь от мешка. Игнат его вопрос оставил без внимания. – Юлечка, а что с косой? Обрубил кто? – Игнат мигом помрачнел, положив тяжелую руку на рукоять кинжала. – Ежели пальцем кто тронул, то не молчи. Бесчинств не потерпим. Услышав что-то про бесчинства, Игорь поднял голову, но наткнулся лишь на Юлин смешок, поэтому спокойно вернулся к тюку. Бязь, лен, хлопок... чего так портниха то расстаралась? Зачем? Еще и куклу передала, смотанную из лоскутов. Тряпичное тельце было туго набито пахучими травами. – Никто меня не тронул. Сама обрезала, – немного подумав, Юля добавила: – Захотелось. – А, – понятливо кивнул Игнат. – Тогда ладно. Тебе по-всякому хорошо. – Это да, – Юля обошла стол и оглядела вытащенную из мешка Громом куклу. – Ой, чур я крестной буду! Игорь с Игнатом вопросительно уставились на Пчелкину. – Чего? – спросили хором. – Того! Для ребеночка это передали. – Какого ребеночка? – почти прошептал Игорь. – Приданого не сготовил, обычаи не помнишь. Бессовестный, как вообще живешь на этом свете? – покачала головой Юля, отходя к окну. В солнечном свете ее короткие волосы вспыхнули ярко-алым, Игорь невольно залюбовался. – В подарок перед свадьбой собирают ткани для пеленок ребятенку. – Какому? – схмурился Игнат. – Какой после свадьбы у молодых рождается, – Пчелкина, заметив изрядно смутившегося Игоря, тут же весело рассмеялась. Тряпичная кукла немедленно полетела в Юлину сторону. Она ловко поймала ее в руки и прижалась к набитой травами голове носом, произнося: – А пахнет то как! До отъезда оставалось пару дней.***
Весь минувший день по коридорам барского дома сновали слуги. Такой суеты здесь не поднималось уже давно. Игорь сидел в расписном зале, где обычно проводились все торжества. На столе больше не громоздились книги, лишь старенький подсвечник гордо возвышался в центре выстиранной скатерти. Рядом с ним покоился привезенный Юлей ларец. Шаги в коридорах давно стихли, только собранные во дворе кони перефыркивались в ожидании. Игорь оправил съехавшую накидку и сунул руку под ворот кафтана. Тонкий, отделанный кружевом, платок на его широкой ладони смотрелся нелепо. По смявшемуся уголку чуть криво вился вышитый родовой герб. Игорь на него истратил почти два месяца, столько раз рвал и начинал заново. Уложив его поверх рушников в ларце, Гром выдохнул. Это ведь просто тряпье, дань традициям прошлого. Но ему так хотелось обозначить свой древний и, к сожалению, угасающий род хотя бы в этом скромном платке. Напомнить***
В глазах рябило. Раскинувшиеся по доске шахматные фигурки, пузатые и причудливые, недобро косились на Петю. Которую ночь к нему не шел сон: ни чтение, ни битье соломенных чучел, ни его стрелецкие дела должным образом не утомляли. Засыпал мучительно тяжело лишь под утро, за час до крика рассветного петуха. Сердце медленно билось в томительном ожидании. Главный колокол отбил двенадцать раз. Полдень. – Петр Юрьевич, разрешите? – раздалось басом у двери. – Егор, ты? – массируя разнывшиеся от колокольного звона виски, хрипло спросил Хазин. – Входи. Высоченный мужчина с короткой бородой твердо переступил порог и стянул с бритой головы черную шапку, поклонившись. – Князь призвал всех бояр на собрание, велено и вам там быть. – Который раз уже собирают, все о пустом трещат, – махнул рукой Петя и откинулся на спинку кресла, прикрывая будто засыпанные песком глаза. – В этот раз окончательно, – Егор поправил пояс своей стрелецкой формы, чуть склонив голову в бок. – Игорь Константинович прибыл. Петя вскочил с кресла. – Где он? У каких ворот? Почему меня сразу не известили?! – наспех поправляя свой расправленный кафтан, Хазин заметался по комнате. Егор на это лишь покачал головой, вздыхая. – Петр Юрьевич, уймитесь... – Ты мне будешь указывать?! – Ради вашего блага, – Петя собрался выйти из комнаты, но стрелец преградил ему путь. – Барина уже отвели на смотр к монастырским сестрам, а мне приказали вас на собрание доставить. Головная боль била череп точно молот кузнеца по наковальне. Петя зашипел. – Я над тобой стою и лишь я тебе приказываю, – вкрадчиво произнес он. – Какие к черту сестры, какой смотр?! – Не спорю и ослушаться не смею. Но то Ксения Борисовна приказала, и глядела она злее вас. Передала, что Игорем Константиновичем сама займется, а вам на собрании быть. Обязательно. – Сеня? – замер Хазин. Пошедшая по рукам дрожь укротилась. – Черт с ними, пошли тогда. Егор одобрительно кивнул и открыл дверь, пропуская Петю вперед. Тем временем, к главному княжьему залу стекались советники.