***
– Ксения Борисовна! – взволнованно голосила Мариюшка, подхватив полы длинного сарафана. – Ксения Борисовна! Из распахнутого окна доносился шум кремлевского двора. Девушка смотрела в развернутое перед ней письмо и недовольно постукивала пальчиком по столу. Тонкие брови сошлись к переносице, придавая совсем уж серьезный вид. Ксения Коржавина, бывшая переяславская княжна, строго шикнула на шумную служанку. – Не верещи. С чем пожаловала? Каштановые волосы волнами спускались на плечи, путаясь в мелком бисере платья. Княжна вся сверкала и переливалась в лучах майского солнца, будто жемчужина, лишь ликом была темна и нерадостна. – Жених прибыл! – Мариюшка отвесила поясной поклон, тяжелая коса скатилась с плеча, хлестнув по лицу и касаясь дощатого пола. – Ну так о чем кричать-то? Петру пусть доложат, – отмахнулась Ксения. – Князь-батюшка велел по прибытию ему смотр устроить и доложить на собрании. Перед боярами про жениха всю подноготную высказать! Стыд-то какой! Ксения отложила письмо в сторону. Камни в перстнях опасливо сверкнули на сжавшихся в кулак пальцах. – Не в том стыд разумеешь. И в самом деле - не было ничего в смотре постыдного. Когда сочетается браком наследник княжеского рода, нельзя допустить, чтоб подложили худую невесту или жениха. Ксения знала это по себе. Но еще она знала, каким пылким характером стал обладать в последние годы брат ее мужа. Ксения глубоко вдохнула и провела ладонями по лицу. – Знаешь, где Егор? – Знаю. С кравчим у западной толковал, только-только видела, – закивала Мариюшка. – Вот что. Проследи, куда на смотр Игоря поведут, потом сюда воротись. Мариюшка серьезно кивнула и упорхнула прочь. Чует сердце Ксении что-то неладное. Егор нашелся в западной прямо у кухни, беседовал с кравчим о делах в стрелецкой трапезной. Ксения его под локоть к лестнице увела, заговорила тихо и жестко. Петр должен быть на собрании, остальным она займется сама. Мариюшка вернулась скоро. Выведала у одной из послушниц, что смотр станет проводить лично пастырь Ларион. У Ксении все внутри заледенело. Шла по коридору так быстро, как не терпят правила кремлевского двора. За напрасную суету любому десять плетей. Но Ксения была не любой. Волосы бесстыдно разметались по плечам, бились о прямую спину. Зазвучал главный колокол. Каждый шаг вторил его гулкому звону, сердце стучало по грудине прямо как заячье - быстро и трепетно. Мимо проносились расписные стены и своды. С двенадцатым ударом Ксения распахнула дверь комнатки, перепугав послушниц. Ларион глядел на нее своими мертвыми, холодными глазами. Прямо как восемь лет назад. От сладкого кадильного дыма немедленно затошнило. Стоявшая у окна старуха низко поклонилась. – Матушка Ефросинья, дальнейший смотр проводите вы, – голос Ксении не дрогнул, но в коленях затаилась такая слабость, что пришлось схватиться за дверной откос. Ларион, выходя из комнаты, поклонился образам. – Вы понимаете, что на это был приказ от Князя? – прошептал пастырь у самого уха Ксении. – И что вы его нарушаете? – А вы помните, чей это жених? – княжна смотрела вперед себя и наблюдала, как матушка Ефросинья помогает Игорю встать. – Даже то, что вас в юности оскопили, не спасет от дыбы. – Петр не посмеет, – отшатнувшись, прошипел Ларион. Взгляд его наконец перестал быть пустым, наполнился гневом и страхом. – Не он. Мало людей, верных ему? – Ксения развернулась к пастырю и прошла чуть вперед, закрывая дверь в комнатку. – Предупреждаете? – Благодарю за спасенную жизнь мужа. Не более. Ксения обернулась к сидевшим напротив двери послушницам. Те бормотали молитвы, чтобы не слышать разговоров их пастыря.***
Со всех окон княжьего зала свет клином сходился к боярским лавкам. Стояли они вдоль ковровой дорожки, что вела прямо к костяному трону. Ребенком прикоснувшись к искусной резьбе, Петя навсегда запомнил переполнявший его в тот момент благоговейный трепет. И ведь не понимал, сколько власти в руках того, кто на нем восседает, а все равно чувствовал. Думные в ожидании начала кучковались довольно интересно. Петр давно перестал собрания посещать, хоть дед всегда его на них ждал. От того переменившаяся среди бояр дружба ему стала любопытна. Куракин всегда хвостом бегал за тверским князем, а теперь даже близко к нему не подходил. Вокруг Хромова собралось людей вдвое больше обычного, и так далее по всему боярскому списку... Только князь Бадарин спокойно сидел на лавке, чуть покачивая ногой. Как и всегда. Петя усмехнулся. Хоть кто-то оставался верен себе и не лебезил под чужое переменчивое настроение. Хазин стоял для чужих глаз неприметно. Лишь нескольким мужикам у колонны было его видно, но они не спешили шептать другим о присутствии княжича в зале. Однако ж, полезно приходить раньше прочих, можно встать вот так тихонечко и много интересного услышать. – ...черти! Давеча Бориску без дознания до простыней выпотрошили, горницу своими сапожищами затоптали. Борискины мужики выгнать багропоясовых пытались, да и их чуть самих там не пришили. Указ, видите ли, да чей! - раздавалось злобное шептание. – Знамо чей. Щенка Юркиного... – Полно вам. Полютует малой и упокоится. А коль зарываться начнет, так Сергеич его за поводок к себе дернет и дело с концом. – Сначала Бориску, а потом нас. Лихое ли дело ложный донос состряпать, а? Мужики согласно загудели. – ...а я успел углядеть, – доносилось уже с другой стороны. – Три аршина в нем! Вот ведь жениха послали. – Брешешь! Не бывает таких в три аршина, природой не положено. – А природой, может, тебе думать не положено, однако ж каким-то ты чудом мыслишь и даже в совет вхож. Беззлобный дружный смех громко прокатился до самого потолка. Не все бояре сплетнями говорили, или же одним просто доставало ума держать их подальше от чужих ушей и стен, а другим боги не жаловали. Все едино замолкли, когда в зал вошел Стрелков. Взгляд его цепко прошелся по присутствующим, верно подмечая, кто есть, а кого нет. Евгений Борисович пожал руку Бадарину и еще нескольким думным. Остальным просто поклонился. Хотел уже сесть на лавку, но неожиданно расплылся в зубастой улыбке. – Петр Юрьевич! – радостно раскинул он руки в стороны, но взгляд так и кололся. – Видеть тебя здесь чудесам подобно! Какими судьбами? По щекастым ряхам красными пятнами пополз испуг, головы под высокими шапками закрутились в волнении. Вот ведь Евгений Борисович! Вот лиса! Растормошил курятник и рад. Но, стоит признаться, наблюдать за этим для Хазина было истинным удовольствием. Петя из своего укромного местечка выскользнул, чинно прошагал к Стрелкову и приветственно обнял, хотя и не был ему рад. – Пришел мудрости набраться, да умных мужей послушать, – ответил Хазин. Евгений Борисович хитро прищурился и хлопнул его по плечам. – Всегда бы так. Князь-батюшка давно твоего присутствия тут жаждет, а ты все уклонялся да уклонялся. С чего вдруг сейчас пришел? В лице растерянности Петя не показал, но и что ответить не знал. Сказать, что Сенька его послала? Много ли чести в чужих глазах ему это принесет? Позади раздался веселый голос Бадарина: – Верно говорят, что с женитьбой разум приходит. Может, с того такие перемены в княжиче? Остепенится ведь скоро. Стрелков такой ответ принял и отступил. Известили о прибытии Князя. Все встали, склонив головы.***
– Тяжело сюда добирались? – Ксения неторопливо вела Игоря по растянувшемуся вдоль всего второго этажа балкону, придерживая за локоть. – Нисколько. Позади них ступали служанки, готовые в любой момент исполнить приказ. Вот чего Гром недолюбливал, так это когда над душой кто-то вился. Но делать нечего. Как говорится, в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Волнений и без этого хватало. Матушка, довершавшая смотр, сухо обронила - бедра узкие, родишь тяжело. Ко всему прочему, покоя не давал сладкий дурман комнатки. В себя Игорь пришел лишь когда его привели к нагретой ванне. Тление ладана не сбивает так с ног, а что еще было в кадильной чаше, он не знал. Спросить бы кого, да еще подумают, что нечистый в нем завелся, вот и полез от дыма наружу. Ксения встретилась с ним, как только Гром сменил одежды. Представилась церемонно и пригласила разделить трапезу. Теперь шли к обеденному залу, ведя пустой разговор. – Ларион тебя, верно, впечатлил, – внезапно начала княжна. – Но не бери его слова в толк. Он при дворе служит давно и привык говорить с людьми прямо, невзирая на чин. Для него что барин, что нищий: все одно. – И в чем его служба? – аккуратно уточнил Игорь – Когда молитву прочесть, когда здоровье поправить. А когда смотр провести, как сейчас. – Больно грубо он смотр проводит. – Знаю, – жестко обрубила Ксения. – Страх тот же недуг, что кашель или жар. Его он и выявлял. Но если ничего не скрываешь про себя, то и бояться нечего, правда? Игорь хотел возмутиться, но благоразумно промолчал. Способ, каким здесь заключали о здоровье, не был ему понятен. Он оглядел с высоты балкона постовых. В окружении белых стен те были похожи на воткнутых в землю красных карамельных петушков. Грудь колесом, топоры сверкают. Недалеко стояло еще двое стрельцов. Они что-то весело другу другу рассказывали, и Гром вспомнил про Петра. Вот сколько он уже в Москве, а его так и не увидел. – Петю выискиваешь? – спросила Ксения, проследив за его взглядом. Игорь ничего ответить не успел. Внезапно раздался пронзительный человеческий крик. Глухой, будто доносился не с улицы, а из-за чуть приоткрытых окон. Все внутри натянулось, звало кинуться на помощь или сделать хоть что-то. Но ни стоявшие у лестницы постовые, ни стрельцы даже не шелохнулись. Будто и не было никакого крика. Ксения лишь замерла, поджав губы. – Скажи, многое ли ты слышал про Петю? – княжна отпустила его руку и подошла к краю балкона. – Разное слышал, но многое ли - не знаю, – честно ответил Игорь. – Например? – голос ее сделался требовательным. – Что нравом буен. – А сам что думаешь? – А сам ничего не думаю, – ровно произнес Игорь. – Слухи все равно, что трава сорная. Княжна усмехнулась. – Складно говоришь, да не верю я тебе, что ты про него ничего не думаешь. Но так уж и быть, допытывать не стану, – Ксения обернулась через плечо и махнула служанкам, чтоб те убрались прочь. Серебряные кольца браслетов на ее запястье звонко ударились друг о друга, бликуя на солнце. – Но вот, что я тебе скажу, Игорь. Нравом он буен, это чистая правда. Жесток может быть, но что ни делает, все справедливо. Стрельцы у лестницы вмиг замолчали и вытянулись, словно рыбины на берегу. К ним спускался не кто иной как Петр. Командовал что-то зло, нервно пятерней по волосам водил. Позади него шло еще двое стрельцов. Один бритый, сложен по-бычьи - сплошные плечи, а в другом Игорь узнал Цветкова, который его до Москвы сопровождал. Ксения внимательно за Петром проследила, хмыкнула, словно что-то для себя поняла, и недовольно сложила руки на груди. К лестнице вывели лошадей, стрельцы споро на них взобрались. Петр развернулся к ним и принялся снова что-то объяснять, те сухо кивали. Прошелся взглядом поверх стрелецких голов и неожиданно зацепился за Ксению, а следом увидел Игоря. И замер. Его искривленное злостью лицо тут же разгладилось, глаза распахнулись широко. И если хоть как-то можно было назвать возникшее из ниоткуда звенящее в груди чувство, Игорь непременно бы использовал это слово. То было не предчувствие, не страх и не радость. Нечто совсем новое и необъяснимое. Вспыхнувшее так стремительно, и так же стремительно угасшее. Петр тряхнул головой, снова посерьезнел и лягнул лошадь по бокам, уносясь к воротам. Стрельцы двинулись за ним, поднимая клубы пыли. – Куда он? – только и спросил Игорь. – Не знаю, но до завтра ты его теперь не увидишь. Если Петя за пределы кремля куда и уехал в такое время, то по службе. И скорее всего до ночи. – Неужели стрелецкий десятник так занят даже перед собственной помолвкой? – Гром слишком поздно понял, что звучит как обиженная девица, поэтому от насмешливого взгляда княжны оставалось только позорно отвернуться. Ксения звонко рассмеялась. – И вправду для тебя все слухи трава сорная, что ли? Какой Петя десятник? Он уже год как сотник, – княжна улыбалась ласково, но того Игорь не видел.***
Ларион стоял, опустив взгляд. Так должен был стоять любой, кто держал ответ перед Князем. Петр сидел по левую сторону от трона. По правую же второй резной стул пустовал, Андрею вновь нездоровилось. Бояре все разом впились взглядами в спину пастыря, ожидая от него слов. Кто глядел жадно, как шакал на добычу, кто лишь со слабым, но плохо скрываемым, интересом. – Говори, – произнес Князь. – Полагаю, всем любопытно наконец узнать, кого с Верхних земель я к нам пригласил. Да всю правду, чтобы ни у кого сомнений потом не возникло. – Слушаюсь, Отец Великий, – скрипуче произнес Ларион без капли подобострастия в голосе. – Игорь Константинович телом будет крепче многих, но излишне сух. Стройность природная, не от болезни. – Его поди в вершках голодом морят, – шепнул кто-то со стороны. – Не беда. Стройность откормить можно, – махнул рукой Князь. Острая седая борода нетерпеливо качнулась. – Лучше скажи, что по духу и по родовитости. Начавшие что-то обсуждать бояре вновь замолкли. – Свой дух у него слаб, но и к чужому невосприимчив... – Это хорошо, чужого мужа чуять не будет, – опять шепнули со стороны. – ...а вот по родовитости, – Ларион бросил короткий взгляд своих безжизненных глаз на Петю и вновь уставился в пол. – Узок. Разрешаться от дитя будет тяжело, кабы не пришлось резать. Возмущенный вздох разнесся по залу, воцарился страшный гомон. На Петю словно каменная плита свалилась, мучимые недавней болью виски вновь заныли. Нутро клокотало от злости. – Про мою Анну так же говорили, что резать придется, – громко крикнул Бадарин, окидывая взглядом начинающих притихать бояр, – что и одного мне не родит. И что? Троих! Князь молчал. Петя на Бадарина с благодарностью глянул, тот едва заметно улыбнулся и мигнул одним глазом. – Один мой хороший друг, что был во дворце османского хана, сказывал мне занятную вещь, – начал говорить Петя, с напускным интересом оглядывая печатный перстень на своей руке. – Но прежде я хочу знать. Кто проводил смотр? Ларион вновь поднял свой пустой взгляд, на этот раз Пете он виделся жутким. Но собственная кипящая злость была страшнее чужих глаз, и им было с ней не тягаться. – Я осмотрел то, что не скрыто одеждой. Остальное осматривала матушка Ефросинья. Каменная плита раскололась, сваливаясь с Петиных плеч. Нутро утихало. Хазин удовлетворенно кивнул. – Петр Юрьевич, а что за занятная вещь? – с наивным любопытством спросил думный дьяк. – Любому, кто наложницу хана увидит, глаза выкалывают. А ежели на жену кто посмотрит, то голову с плеч, – Петя опустил руку с перстнем и внимательно посмотрел на Лариона. – Жуткое варварство, не так ли? Как хорошо, что в наших краях люди разумные и к подобному зверству не склонные. – Истинно хорошо! – зароптал впечатлившийся дьяк. Ларион молчал. Князь ударил посохом по полу. – На сим покончим. Завтрашним днем в главном соборе свершится обручение, – грозно проговорил старик. – Отец Великий, – подал голос кто-то из бояр. – А каким днем свадьбу отыграют, уже решено? Нам бы двором управиться надо, да сроки бы знать. Немного подумав, Князь огладил бороду. – На Земные Покрова отыграем. Это окончательное решение, – и вновь ударил посохом. Петя немедленно обернулся к трону. Бояре спешно засобирались из зала.***
– Я его только об одном просил! Только об одном! – Петя шел быстро, черной стрелой разрезая пустоту коридора. – Чтобы препятствий не чинил! Егору два Петиных шага были в один, поэтому он за своим головой поспевал без труда, а вот Цветкову приходилось поторапливаться. – Так в чем ты препятствие видишь? – недоумевал Костя. Под глазами залегли глубокие тени: путь от Верхних земель до Москвы изрядно его вымотал. – До Земных Покровов сколько? – терпеливо пояснил Егор. – Месяцев четыре-пять, – Цветков почесал в затылке. – Так в чем препятствие? Петя остановился, глубоко вдохнул и постарался найти в себе силы не дать Косте меж глаз. Цветков был ему еще нужен, а с побитой головой гляди и того хуже соображать начнет. – Не торопитесь в гневе, Петр Юрич, – примирительно заговорил Егор. – Все что ни творится, все к лучшему. Хазин с ним не был согласен, но говорить ничего не стал. Ко второму этажу спускались молча. Преодолевая очередной длинный коридор, Петя всерьез задумался. По какой причине дед решил так отсрочить свадьбу? Что за этим скрывалось? Хазин надеялся, что к кострищам они с Игорем уже точно будут... –...одного не понимаю. Вот зачем Петру это? Ну задрал бы рубаху, да на сеновал потешиться. Свадьбу-то зачем? И с кем! С болотником! – вырвал Петю из размышлений раздавшийся по коридору голос. Хазин жестом своих стрельцов остановил. Сам замер, прислушиваясь. В два шага нужную дверь с ноги выбил, в кладовой трое стольников испуганно поджались, едва не выронив подносы. – Кто говорил? – спокойно спросил Петя. Молодой, видно совсем недавно вступивший на службу, парнишка рухнул на колени, ударил челом об пол. – Бес попутал. Не ведал ничего! Не губите, Неба ради! Не губите! – и затрясся мелко-мелко. Сколько Петр на своем коротком веку слез повидал, сколько раз перед ним склонялись в мольбах. Всю жалость из него давно выпили досуха. По лицу скользнула злая улыбка. – Бес попутал? Видно, он за тебя и говорил? – Он, княжич! Он! Не мои это слова! – Ну, раз бес твоим языком так легко завладеть может, то он явно тебе лишний, – на Петю поднялись полные ужаса глаза. – Отсечь. Егор двинулся вперед, закатывая рукава. Цветков оголил кинжал. Никто из них не дрогнул в сомнении. – Не вы, – рыкнул Хазин. – Пусть сами, – кивнул он в сторону стольников, – или всех на кол. Долго думать не стали. Всякому ясно, что чужой язык не цена собственной жизни. Держали своего товарища крепко, орудуя острым ножом. Полный боли звериный вопль нагнал уже в спину. Жалости в Хазине не было, как и желания смотреть на чужое наказание. За этим проследил Егор. – Куда сейчас? – Костя подскочил на крыльце чуть ближе. С лестницы спускались быстро. – Ты домой, в ближайшие два дня свободен. Отоспись, а то рожа у тебя вялая, – едко проговорил Петя, но Цветков на это лишь светло улыбнулся. – Егор, собери еще семерых ребят, да пошустрее! – Исполню. Куда пригнать? – По пути объясню. От Сергеича дело срочное, – негромко ответил Хазин. Во дворе его ждало двое стрельцов, к ним он и двинулся. – Не понял, псы шелудивые, вам кто вольную дал? Чего гусями гогочете? По коням, живо! И приказ слушайте...***
Чем была привычна Москва, так это густым туманом, стелющимся от реки после жаркого дня. Стоило солнцу укатиться за далекую кромку тоненького леса, как сразу улицы сковал холод. Затопили избы, трубы пыхтели сизым дымом прямо в ночное небо. Выделенная спальня Игорю пришлась по душе, но самым большим удобством была не она, а соединявшая ее и коридор комната с длинным столом, за котором хочешь в шахматы играй, хочешь ешь, а хочешь письма написывай. Скатерти только по назначению успевай менять. Сон не шел. В голове все крутились мысли о произошедшем смотре, о безжалостном крике, на который никто не обратил внимания. Может, Игорю просто померещилось с голода? Может, ему вообще все померещилось, и его вправду какой нечистый обуял? Будь Гром хоть каплю суевернее, то так и решил бы. Игорь взбил ногами слишком теплое одеяло, хлопнул ладонями по слишком мягкой перине. Даже подушка проваливалась под головой слишком низко. Стоило пустить свежего воздуха с окна. Пройдясь босыми ногами по дощатому полу, Игорь накинул на голые плечи халат, кое-как его запахнул и вышел в соседнюю комнату. Приставленная к нему Ксенией служанка Мариюшка дрыхла в углу на лавке. Привалилась бочком к стене, разинула рот и посапывала сладко-сладко. Как бы Игорь ни пытался на ночь ее отпустить, девка упрямо повторяла: "велено... услужить... и в ночь... и в день...". Теперь Гром с белой завистью на нее смотрел. Кому-то и нежнейшие перины колются, а кому-то и лавка как облако. Спала Мариюшка крепко, на сторонние шаги даже не дернулась. Будить ее Игорь не стал, лишь подхватил горящую лучину, прошелся по подсвечнику и вернулся с ним в спальню. У окна был довольно хитрый засов, в темноте так просто не разберешь. Немного поскрипев-попыхтев, тяжелая створка наконец двинулась в сторону. Задувший с улицы ветер чуть не потушил свечи, но Игорь успел отставить их в сторону. Прохлада юркнула под халат, скользнула по ключицам, груди, животу, лизнула чуть подмерзшие босые ноги. Игорь откинул назад голову, подставляя холоду взмокшую шею. В темном небе полумесяц гнулся, как кошачий коготок - узкий, острый. В Верхграде сейчас ночи совсем светлые, не то, что здесь. В Москве. Позади на платяном шкафу слабо покачивался церемониальный наряд. Светлый, невзрачный, лишь по плечам ползла едва заметная вышивка, сходящаяся к косому вороту на груди. Такой же обезличенный, каким должен быть сам Игорь, обещая себя на помолвке. Обещая покинуть свой род и стать частью... Кого? Мужа? Его семьи? А какая у Пети была семья? Игорь тяжко вздохнул. Вновь его заволокли мысли о произошедшем. Ксения была с ним вежлива, но вежливость эта была осторожная, иногда даже жесткая и требовательная. Она изучала Игоря, присматривалась к нему и словно решала, будет он ей другом или врагом. Про дым Гром так и не решился спросить, как и про весь смотр в целом. Руки монахини осматривали его мягко и ласково, но взгляд был смурной. Под нависшими веками с грустью читалось - тяжело понесешь, тяжело разрешишься. Еще спрашивала вкрадчиво, как обстоит дело с днями природной слабости, когда последний раз была течь? Игоря вопрос смутил, но он ответил. В апреле. Случается дважды в год. Лишь единожды старуха улыбнулась, сказав, что недолго ее сносить в одиночестве осталось, что с мужем станет легче. И как бы ни нагоняли на него подобные разговоры краску, с монахиней спорить Игорь не мог. Который год пить отвары от судорог, терпеть боли и немощь в теле становилось все тяжелее. Сносить тяготы своей сути одному было больше не по силам. Тук. По окошку ударился камешек и соскочил в комнату, прямо Игорю под ноги. Гром его поднял, осмотрел. Такой точно не мог свалиться с крыши. Тук. Игорь распахнул окно. – Шире! – раздалось снизу. – Что? – удивленно отозвался Гром, всматриваясь в темноту двора. – Окно шире открой, ну! Иначе расшибусь! – Что?! – Я предупредил! – сипло ответил голос снизу. Следом раздался шорох листвы. Игорь против своих мыслей окно распахнул настежь, схватил подсвечник и отошел вглубь комнаты. Рассудком помутился, не иначе. – А помнят-то руки, как по стене лезть, – довольно произнес ввалившийся в окно Петр. – Ну, здравствуй. Весь растрепанный, с листвой в волосах и в пыли, он встал у окна, отряхнулся, будто и не взбирался никуда. В ночи. В чужую комнату. В груди вновь зазвенело.