Your co-worker

«Не так я себе это представляли…» — бормочет ТК, украдкой поглядывая то на y/n, то на окружающую их неприглядную обстановку. И если душный полумрак ещё можно было назвать (с разумеющейся натяжкой) «романтичным», то дребезжащие лампы и грязные столы вообще не внушали авантюризма. Y/n приподнимает бровь и вопросительно мычит — должно быть, не расслышала. И слава богу. — Говорю: давай я сами. — Оно же прямо под шеей. Что ты там разглядишь? Один за другим она раскрывает пластыри, медленно, но верно приближаясь к ТК. Кажется она наконец подхватила общую неловкость ситуации, в которой они оба оказались. Не то, чтобы ТК всё это время были невинным ангелочком и ни разу не заходили в своих фантазиях до чего-то подобного. Закрытое кафе, полумрак, столы… Как же всё-таки долго до тебя доходит, y/n… — Мне всегда нравились твои плечи, — подмечает она, как слышно — уже без присущей дерзкой уверенности. — Могу поверить, что ты драммер. Вполне. От наклеенного пластыря она ведёт рукой по разгорячённой конопатой коже. ТК на выдохе ловит её холодные пальцы, чтобы отстранить от себя. В ответ на это y/n издаёт разочарованную усмешку. — Тебе так сильно не нравится, когда я тебя касаюсь? ТК на мгновение опешили. Нет, это определённо её новый уровень тупизма. Благо, это поспособствовало тому, чтобы кровь прилила обратно к мозгу. — В самом деле, y/n, — ТК на выдохе закатывает глаза, — мне порой кажется, что ты без меня не выживешь. «С такой-то слабенькой соображалкой». — Да что ты? — y/n высвобождает руку и возвращается к своей миссии медсестры. — А то сейчас, похоже, всё как раз наоборот. Плечи ТК подрагивают от смеха; y/n тут же приказывает не дёргаться. Остался последний пластырь. ТК сглатывает; пытается придать своему дыханию хоть какой-то ритм, глядя на то, как беспокойно вздымается их грудь под её ладонями, такими нежными и невесомыми. Любуясь, как их смуглая кожа контрастирует с её бледностью… Завораживающе. И так мучительно недолго. Закончив с ожогами y/n в последний раз кладёт холодную ладонь поверх пластырей, не спешит убирать её и мелко подрагивает, словно мокрый котёнок на улице. На этот раз ТК прижимает её ладонь плотнее к себе, пока она не успела её убрать. — Замёрзла? Кажется ночь будет прохладной. — Угу. Не понимаю, как тебе без одежды не холодно. Звучит растерянно. Странно. ТК ожидали как минимум грубоватого подкола или стрёмной пошлой шутки, после которой не знаешь — вскрыть вены или упаковку презерватива. Спросить её? Или это только всё испортит? ТК останавливаются на втором. Уже в который раз. В конце-концов, они готовы к тому, что их (может) не устроит (ь) ответ. — Что с тобой делать, горе луковое… — Я-то? Ха. Ну вот, старая-добрая y/n. ТК щурится от улыбки. — Цыц, — они сминает свою испачканную майку и шарит в кармане в поисках ключей. — Так уж и быть, подвезу тебя сегодня. Не хватало ещё, чтобы ты попала под дождь, заболела, а я впахивали за тебя. Y/n молчит, и ТК, направляясь к выходу, ощущает спиной, как она на них таращится, словно разглядывает каждый мускул, каждую веснушку. «Надеюсь, тебе нравится то, что ты видишь», — поощряют ТК их самодовольные додумки, однако y/n быстро понижает градус: — Что ещё за аукцион неслыханной щедрости? — усмехается дерзко, почти что с вызовом. — Тебе ведь совсем в другую сторону. Учти, у меня в кармане только рваная бумага и одна карамелька, так что на бензин не подкину. — Ну, тогда может хотя бы… — начинает было ТК, но хитрый план обрывается шелестом фантика: y/n уже закинула его единственную награду к себе в рот. — Ох. Не важно. Два раза повторять не буду. Идёшь или нет? *** ТК были правы: пока они с y/n ехали к ней домой — пошёл дождь. Сменной одежды не нашлось даже в машине, поэтому пришлось взять с y/n слово, что она никому не расскажет, как её под покровом ночи привёз домой голый коллега (надеть промасленную майку обратно и испортить чехлы в любом случае было бы куда противнее). А вот путь до собственного дома предстоял неблизкий, и на светофорах и камерах это может доставить ТК уже реальных проблем… В голове вихрем проносятся неприятные сценарии — один хуже другого; но воцаряется штиль, стоит y/n наклониться к открытому окну и ненавязчиво пригласить зайти к ней, чтобы переодеться. ТК неловко за собственную невоспитанность, но их рука сама тянется открыть дверь и пойти за y/n. У парадного входа она останавливается, заглядывает внутрь и прислушивается. Затем подмигивает и делает подзывающий жест: — Идём, не бойся. Люси, кажется, нет дома. Дождь мочит волосы и обливает плечи. ТК медлит, но во взгляде y/n появляется такое очаровательное простодушие, что ТК ведёт себя как под гипнозом. Они пропускает y/n вперёд и заходит вслед за нею в холл. Слегка дрожат колени, потому что впервые идти в гости к своей коллеге среди ночи и в одних лишь штанах — это уже слишком, но ТК хорошо помнит, кто именно ответственен за сложившиеся обстоятельства. — Я одолжу тебе толстовку, — мямлит y/n, стягивая с головы мокрый капюшон и ковыряя ключом в замочной скважине. Когда дверь наконец поддаётся — тут же юркает внутрь и затаскивает за собой ТК, будто змея свою добычу. — Шевелись, ну! Иначе домоправитель заметит и мне всё утро придётся объясняться. …с совестью, тебе, конечно, объясняться не придётся. Наверное ТК и правда зря переживали. Это всё та же старая-добрая y/n. ТК прислоняется голой мокрой спиной к только что запертой двери и незаметным движением опускает заслонку дверного глазка.