Психиатрическая лечебница им. Святых Марии, Розы и Сины

      — Блядь, Леви, гляди! — вдруг вскрикнула Ханджи, прогуливавшаяся вместе с Леви вокруг корпуса. Ее ладонь тяжело и резко упала ему на плечо, крепко, до боли, сжимая его напряженными пальцами.       — Что? — вскинулся Леви, отрывая взгляд от телефона.       — Вон, за старым корпусом! Райнер ваш вешается!       — Блядь…       Леви, сунув телефон Ханджи, бросился к огромному старому клену. На одной из толстых нижних веток, накинув верёвку на шею — видимо, снял бельевую в сушилке — сидел Райнер. Даже издали было видно, что ему страшно. Леви, ощутив какую-то звериную ярость, подскочил к дереву и, подпрыгнув, схватил Райнера за ногу, стаскивая вниз. Райнер, не осознавая, что происходит, свалился, увлекаемый Леви. Вдвоём они кубарем покатились по траве — тонкая бельевая веревка, не выдержав веса двух мужчин, порвалась. Леви, перекатившись, с трудом подсунул ладонь под туго затянутую на шее Райнера петлю, рывком ослабляя давление.       — Дебила кусок, — прошипел Леви, отбрасывая верёвку.       — Живой? — упала рядом с ними на колени подбежавшая следом Ханджи.       — Ага, — пытаясь отдышаться, кивнул Леви. В ушах все ещё шумела кровь, сердце безумно колотилась, а в глазах плясали разноцветные мушки.       — Ты о чем вообще думал? — воскликнула Ханджи, за плечи поднимай Райнера. — тебя же в закрытое переведут!       — Да и чёрт с ним, с закрытым, — покачал головой Райнер.       — А вешаться чего вздумал? Так хочется побыстрее сдохнуть? — сев на траву и достав сигареты, мрачно спросил Леви.       Райнер не ответил.       — Дурак ты, молодой ещё, глупый… Ну зачем тебе в петлю? Что от этого изменится? Кому легче станет? Думаешь, тебе? Да ни черта это не известно. Может, там ещё хуже, — запричитала Ханджи.       — Все равно уже. Хуже, чем сейчас, не будет…       — Будет, — резко перебил Райнера Леви. — Не тебе, конечно, но твоей семье, твоей матери, твоим друзьям. Даже если тебе на них всех плевать и ты готов вот так, с петлей на шее, вешаться, ты, идиотина, все равно не имеешь никакого права так поступать с ними. Ты в гробу будешь гнить, а они? Им страдать прикажешь? Из-за чего? Того, что ты, мудень малолетний, не смог все свое жизненное говно разгрести и решил отстраниться? А матери твоей за что участь его разгребать? А братьям-сёстрам мелким? А друзьям? Или бабе твоей? Что они такого тебе сделали, что ты на них всех срал с высокой колокольни?       Райнер молчал, закрыв голову руками. Огромный, крепкий парень сейчас казался жалкой грудой выброшенного тряпья. Сидевшая рядом с ним Ханджи ласково, даже как-то по-матерински гладила его по голове. Леви мрачно курил, постоянно сплевывая через небольшую щель в передних зубах.       — Ты, малой, наверное думаешь, что мы тут тебя учить жизнь пытаемся, морали читаем. Да, потому что мы, взрослые, должны сделать так, чтобы вы, пиздюки безмозглые, жили дальше. А то втемяшите себе в голову, что сдохнуть — это так романтично, мать его в рот, и прыгаете с высоток да уксусом травитесь. А потом, придя на кладбище, только и видишь детские фотографии да постаревших в один день матерей. Нельзя так, малой. Нельзя, — жёстко заявил Леви.       — Я понимаю, — дёрнул плечом Райнер.       — Так нахуя ж ты?.. — взбешенно начал Леви, но слова застряли у него в горле.       —Я такого натворил… Погибли хорошие ребята, мои сослуживцы. Из-за меня. Много ребят. Мы с террористами воевали. Если бы не моя баранья упёртость, все бы было хорошо. Жили бы они. Их всех перебили, всех, из-за меня — всех. Я так не хотел тогда умирать… Поэтому умерли они, — задыхаясь от слез, захлебываясь словами, вдруг начал рассказывать Райнер. — А до этого я в гвардии служил, митинги разгонял. Мама всю жизнь говорила, что папа из-за того, что я плохой, из дома ушел. Я старался, я хотел быть хорошим, чтобы он вернулся… Ненавижу. Сам себя за это ненавижу. У меня уже нет сил себя терпеть… — голос Райнера, перебитый сухими рыданиями, замолк. Крупно вздрагивая плечами, он плакал, уткнувшись лицом в руку Ханджи.       Леви затушил окурок о землю и отбросил далеко в сторону. У него не осталось слов.       — Все хорошо, не плачь… все будет хорошо. Ты молодец. Ты очень сильный, ты смог рассказать… это очень хорошо. Ты храбрый мальчик. Твоей вины ни в чем нет, — утешающе гладя Райнера по волосам, приговаривала Ханджи.       Леви молчал. Сперва ему хотелось рассказать Райнеру о своем дяде, двадцать пять лет назад бравшем штурмом Грозный в Новый год, помогавшем местным криминальным авторитетам решать дела, а теперь служащем в Центре Э, но все это показалось ему не к месту. Дядя Кенни — суровый человек, из него бы гвозди делать — крепче бы, как говорится, не было этих гвоздей. Плохой он пример, очень плохой. Дядя всегда знал, куда и за чем идёт. Лишь раз в жизни он дал слабину — когда, вернувшись из Чечни, наведался к сестре в гости и нашел там лишь ее начавший разлагаться труп да ошалевшего от страха и голода маленького Леви. Но там и тогда, наверное, тяжело было оставаться хладнокровным. То были другие, страшные времена, подбрасывавшие каждому страшные открытия. Мир жестокости, страха и силы. Яростное, кроваво-грязное десятилетие, отпечатавшееся на каждом, и сильнее всего — на дяде Кенни. А этот пацан по какой-то чудовищной случайности переживает весь ужас прошлых лет прямо сейчас. Его будто бы вырвали из привычной размеренной жизни и перебросили на много лет вперёд. Да, его слабость можно понять. И мать его, решившая его судьбой исправить свои ошибки, дура ещё та, похоже. Он — солдат; он хороший боец, раз честь для него — не пустой звук. Но ему пора возвращаться с войны, пора становиться собой, становиться человеком, а не трусливой слабой падалью.       — Будь человеком, малой. Своей смертью ты ничего не решишь. Прости сам себя, за все прости, потому что нет никакого бога, который сделает это за тебя, — негромко сказал Леви, хлопнув Райнера по плечу.       — Я н-не… не смогу. Не могу больше терпеть. Сил нет. Ни на что не осталось.       — Сможешь. Живи обычной жизнью, бабу свою люби, работу нормальную найди. И все станет хорошо, пацан. Только не грызи себя, — поднимаясь на ноги, сказал Леви.       — Вы им не рассказывайте… пожалуйста… — отняв лицо от плеча Ханджи, совсем по-детски попросил Райнер.       — Не скажем, — успокаивая, пообещала Ханджи, гладя его по встрепанным от падения светлым волосам.       Леви, отойдя на пару шагов, поднял с земли верёвку и принялся сматывать ее в клубок.