Психиатрическая лечебница им. Святых Марии, Розы и Сины

      — Какую проблему Вы бы хотели обсудить? — лучистые глаза Фриды пристально глядели на него.       — Ту же, что и всегда.       — Судя по записям доктора Кирштейна, Ваши приступы не прекращаются?       Леви отрицательно покачал головой.       — Как Вы считаете, что является причиной каждого нового приступа обсессии? Например, последней?       — Зеркало.       — Можете рассказать?       Леви глубоко вздохнул. Рассказывать одно и то же из раза в раз ему ужасно не хотелось. Сколько их уже было — таких врачей, спрашивающих про причины и сводящих все объяснения к нелюбви матери в раннем детстве?..       — В последний раз причиной было зеркало. Заплеванное зеркало в душевой.       — Какие мысли оно у Вас вызвало?       — Будто это я… Я стою оплёванный, испачканный, грязный. И мне срочно нужно все это с себя смыть.       — А до этого? Предыдущие триггеры?       — Всегда по-разному. Пыль на работе. Грязные брызги от машины. Липкий стол в столовой.       — Помните самый яркий триггер?       Леви не ответил.       — Эти воспоминания приносят боль, ведь так? — мягким голосом спросила его Фрида, разрывая повисшее молчание.       — Да.       Ему не хотелось выворачивать душу перед этой дамой с пронзительными глазами. Он не раз уже слышал, что единственный способ излечиться с помощью психотерапии — это быть искренним. Пугающе искренним, и в первую очередь — с самим собой. Но он не мог, просто не мог вытащить из себя то, что раз за разом заставляло душу биться в приступах обсессий.       — Леви, я понимаю, что это очень тяжело и больно. Больно признаться. Больно взглянуть на то, что всю жизнь приносило лишь страдания. Но иначе никак нельзя.       Леви молча кивнул. В голове проносились жуткие картины из детства, заставляя съёживаться и закрывать в ужасе глаза.       — Прислушайтесь к себе, Леви. Где ощущается боль от воспоминаний? Может быть, в голове? Груди? Руках? Животе?       — В горле, — негромко отозвался Леви.       — На что она похожа? Какая по форме, цвету, на ощупь?       — Как мягкий комок какой-то дряни. Липкий и мокрый.       — Большая?       — Со среднее яблоко.       — А по цвету?       — Серо-сиреневая.       — Понятно… Поблагодарите ее, Леви. Скажите ей: «Спасибо, моя боль, что позволила рассмотреть себя», — голос Фриды звучал странно, делая паузы в неожиданных местах, будто бы пытаясь загипнотизировать.       — Вслух?       — Можете про себя. Только кивайте, когда будете готовы.       Леви, сгорая внутри со стыда, мысленно повторил слова доктора и кивнул в знак готовности продолжать.       — Хорошо. А теперь, Леви, спросите ее: «Скажи мне, моя боль, что ты хочешь мне сказать? Почему ты со мной? Что ты значишь?». И слушайте. Говорите все, что приходит в голову.       — Она… она хочет сказать, что я ненавижу всю эту грязь вокруг себя. Ненавижу быть грязным. Мне противно от этого, меня тошнит… Поэтому она в горле.       — Понятно… Поблагодарите себя, Леви, за эту часть проделанной работы.       Леви молча кивнул.       —Теперь, пожалуйста, давайте сделаем этакий «стоп-кадр»: вот он, Леви, ненавидящий грязь, сидит на стуле. Мы же с Вами подойдем к двери…       Встав, Леви с трудом сделал несколько шагов к двери кабинета. Ему казалось, что те признания, вырванные из самого его нутра, вытянули за собой все силы.       Встав рядом с Леви, Фрида продолжила:       — Мы с Вами, Леви, вырвались из этого кабинета. Где бы Вам сейчас хотелось оказаться? Вспомните любое место, где Вам было по-настоящему хорошо, где не мучили обсессии, где Вас переполняло счастье.       Подумав, Леви вновь кивнул.       — Не поделитесь, где Вы сейчас?       — Дома. В своей комнате, где нет никого, кроме меня.       — И Вам там хорошо?       — Вполне.       — Замечательно. Прочувствуйте, пожалуйста, то состояние покоя, которое Вам дает Ваш дом. А теперь, Леви, давайте взглянем туда, на стул. Там, в «стоп-кадре», сидит парень Леви. Это не Вы, Вы сейчас здесь, со мной, далеко-далеко. Каким Вы его видите?       — Обычным, — пожал плечами Леви.       — А вот он утверждает, что весь в грязи, и ему срочно нужно отмыться.       — Ну… Не сказал бы, — нахмурился Леви.       — Сейчас, видя его со стороны, что бы Вы ему пожелали?       — Успокоиться.       — Очень хорошо. А теперь давайте представим, что Вы, из Вашей безопасной комнаты, можете подарить тому Леви, что сейчас сидит на стуле, что-то такое, что поможет ему успокоиться и получить хотя бы частичку того состояния, в котором Вы находитесь в своей безопасной комнате.       Леви закрыл глаза, пытаясь вытащить из сознания хоть какой-нибудь образ.       — Нашел, — наконец кивнул он.       — Что это? Опишите, пожалуйста.       — Кусок мыла ручной работы, — смущенно признал Леви.       — Замечательно! Теперь представьте, что Вы можете отправить его тому Леви, оставшемуся на стуле.       — Ага, — кивнул Леви, мысленно запустив в самого себя куском мыла.       — Тот Леви доволен Вашему подарку?       — Вроде да, — с сомнением признал Леви.       — Хорошо. Увы, нам пора покидать это уютное пространство Вашей комнаты, — сказала Фрида и прошла к столу. Леви вслед за ней вернулся на стул.       Шаги обратно дались ему на удивление легко, будто и не он несколько минут назад отдал все силы на мучительные признания.       — Знаете, Леви, у Вас есть друг, живущий далеко-далеко. И он подарил Вам кусочек мыла ручной работы, — вновь обратилась к нему Фрида.       — Да, — кивнул Леви.       — Расскажите, каким Вы ощущаете этот подарок?       — Маленьким, не больше ладони. Твердым, гладким. И вкусно пахнущим.       — А какие эмоции он Вам дарит? Вы хотите им воспользоваться?       — Да.       — Для чего?       — Не знаю… — вдруг растерялся Леви.       — Ваш далекий друг сказал, что Вы абсолютно не выглядите грязным, оплеванным, нуждающимся в срочном приеме ванны. Как думаете, что тогда символизирует его подарок?       — Что попытки отмыться могут быть в удовольствие, не только для боли, — глухо ответил Леви. — Этот подарок означает, что есть то, чего водой я смыть не смогу, а значит, мне пора просто успокоиться и принять происходящее. То, что я хочу смыть, не на коже. Оно гораздо глубже.       — А что это?       — Воспоминания.       — Вы готовы ими поделиться?       Леви вздохнул. В голове носились яркие картинки из детства — столь явные и жуткие, что разум отказывался подыскивать слова для их описания.       — Не сейчас, — признал он.       — И это тоже хорошо. Леви, Вы проделали колоссальную работу. Вы увидели и признали главную свою проблему: то, что Вам хотелось бы смыть, находится внутри, а это значит, что нет причин изводить себя постоянными попытками отмыться. Скажите, как Вы ощущаете свое тело сейчас, после проделанной работы?       — Мне стало… легче, наверное. Уже не щемит в груди, не заставляет бежать к раковине.       — Это замечательно. Вы вошли в ресурсное состояние. Постарайтесь сохранить его на как можно более долгое время. Если Вам покажется, что вы теряете эти ощущения, просто закройте глаза и представьте, будто бы Вы снова в своей комнате, где царит идеальный порядок, где Вы в безопасности. Пожалуйста, мысленно возвращайтесь к этому состоянию как можно чаще. На следующем занятии мы с Вами продолжим работу, и я бы хотела, чтобы Вы научились выходить в ресурс без моей помощи.       Леви кивнул.       — Запишитесь, пожалуйста, у доктора Кирштейна на следующий сеанс. Я буду Вас ждать, Леви. Вы — большой молодец. Я очень довольна Вашей сегодняшней работой, — сказала Фрида.       — Спасибо, — искренне поблагодарил ее Леви.       Идя из кабинета психотерапевта в палату, Леви чувствовал, как в груди, не угасая, теплится крошечная надежда на выздоровление.