Дракон

Двери роскошного домика распахнулись в одно мгновение и настежь. Маленький служка, приводивший в пригодный вид уголочек с путевыми заметками, вздрогнул. Девушка, стоявшая на пороге, застала дождь в самый сильный порыв и ощутила его всем своим существом. Служка стремглав пустился к старшим, но Е Лань не стала ждать официального представления у Воли Небес, а просто прошла к ее кабинету. Нин Гуан не сразу услышала переполоха за дверью, занятая выбором подарка для главнокомандующих великой Иназумы. Но прежде, чем зайти, мокрый до нитки переполох тактично и вежливо постучался, чтобы возвестить о своем приходе и больше никого не напугать. Нин Гуан разрешила войти, и Е Лань вернулась к своему прежнему настрою. — Это просто издевательство! Такого не может быть! — сокрушалась она, наспех выжимая края накидки. Совсем скоро ей надоело это бесполезное занятие, и она сорвала накидку с себя, но не помогло — вся ее одежда промокла до нитки. Хватило мгновения, чтобы слуги подхватили мокрое одеяние и поспешили его унести. Нин Гуан снисходительно посмотрела на Е Лань и сдержала порыв тихо захихикать. Вид у подруги был жалкий, и дело состояло даже не в сырости. Е Лань крайне устала, переминалась с ноги на ногу, Нин Гуан просто не могла этого не заметить. Она повернулась к девушке, только-только унесшей накидку, и попросила: — Подайте ей полотенце побольше. Нет, приготовьте ванную. Сапоги, измазанные грязью и сырой землей, Е Лань помогли снять. Пока с нее снимали мокрую, липнущую к телу одежду, она все ворчала себе под нос, будто и не думала остывать и усмирять свой пыл. Е Лань бурлила и кипела, но весьма тихо, скромно и этично. Ванна для нее была готова совсем скоро: в комнате пахло ароматными маслами, а от воды поднимался пар. Е Лань без промедлений погрузилась в кипяток и обмякла в нем, рискуя растаять. Нежная, нефритовая кожа быстро покраснела там, где ее касалась горячая вода. Пена, разведенная расторопными девушками, укрыла нагое тело мягким покрывалом. На пару минут Е Лань забыла, что ее так возмутило, до того ей стало хорошо. Нин Гуан без приглашения, словно отдав дань бесцеремонному вторжению Е Лань, прошла в комнату и присела рядом, предлагая курительную трубку. Табак соблазнял усталое воображение Е Лань, она потянула руки, но Нин Гуан жестом остановила ее и поднесла трубку к ее губам. По спине пробежали мурашки. Е Лань втянула в себя дым и расслабленно выдохнула. — Так хорошо застать тебя здесь, на земле. Я боялась, что сегодня ты снова в Нефритовом дворце. — Так, о чем ты хотела мне сказать сначала? — спросила Нин Гуан. — О том, что сегодня пошел дождь. — Тогда, дорогая, молчи. Молчи, потому что по одному твоему лицу можно было понять, что все прошло не так, как ты хотела. А если посмотреть ниже лица, — Нин Гуан не смогла сдержать ухмылки, — то можно и про дождь догадаться. — Ты не понимаешь. Дождь пошел сегодня. Чжун Ли сказал «послезавтра», поэтому я… — Только не снова, только не опять, — прервала ее Нин Гуан, снова угостив курительной трубкой. — Господин Чжун Ли никак не может быть тем, кого ты ищешь. — Как раз господин Чжун Ли — тот, кого я ищу. Какие тебе нужны доказательства? Нин Гуан молчала, не спешила отвечать, смаковала на губах привкус дорогого табака. От воды шел пар и румянил ей лицо. Домашнее подвязанное ханьфу на ней растрепалось, оголило плечо. Е Лань так подмывало коснуться его чем-нибудь холодным, чтобы растрясти подругу и спустить ее с небес на землю, однако под рукой был только кипяток. А травмировать чувствительную кожу было непозволительно. Нин Гуан постучала по кисэру, чтобы поправить забившийся табак, и, только втянув в себя еще дыма, наконец сказала: — Веские, желательно. Такие, чтобы я тебе поверила. Е Лань захотелось расплакаться и рассмеяться. В любом случае, подобный запрос для нее — не проблема. Хотя бы ради Нин Гуан, или чтобы утереть ей нос, неважно, но Е Лань пообещала себе раскопать нечто «веское». *** Дождь затих только к утру следующего дня. Тучи, иссякнув и иссушившись, убрались с небосклона в сторону Мондштадта, да так быстро, будто их кто-то подгонял. Чжун Ли не успел проснуться к этому моменту и разлепил глаза куда позже полноценного рассвета. Солнце уже осветило влажные поля и стало заглядывать в окна домов. Чжун Ли поглядел на пару солнечных зайчиков на стене, ощущая, насколько гулкая и пустая у него спросонья голова. Понемногу он стал вспоминать, практически воскрешать в памяти то, что ему снилось в смутных, смазанных образах. Шел этот процесс с трудом, и Чжун Ли практически почувствовал скрежет шестеренок в своей черепушке. Повернуть голову оказалось тяжелым физическим трудом. Чжун Ли оглядел постель и комнату и сонно потер глаза, задержав взгляд на подушке. Рядом с его головой покоилась белая, свежая, почти что сверкающая сесилия, приколотая к записке. Цветочный аромат немного приободрил Чжун Ли. Ему пришлось глубоко вздохнуть и встать с кровати, чтобы хотя бы умыть лицо. Холодная вода привела Чжун Ли в сознание, освежила воспоминания о вчерашнем вечере. Ему захотелось заглянуть на кухню, но лишь одно предположение о том, какой там мог быть беспорядок, тотчас отвратил Чжун Ли от этой затеи. Он решил оставить это на потом, когда боль в голове поутихнет. Он лишь налил себе воды, чтобы развести травяную пилюлю и одним глотком выпить. Лекарство привело его в чувства, сознание понемногу прояснилось, память о дружеской посиделке стала явной и четкой. Все разговоры остались безобидными, даже невинными. Чжун Ли не проронил ничего лишнего, не назвал имени человека, который непозволительно много места занимал в голове скромного сотрудника похоронного бюро. Венти послушал его тирады о бытии человеком, подремал и к утру исчез, забрав с собой дождь — сквозь сон Чжун Ли расслышал шуршание у изголовья кровати и тихое ласковое прощание. После скудного и горького завтрака Чжун Ли снова прилег на кровать и потянулся к цветку. Касание к лепестку сразу все сделало понятным и ясным — Венти его зачаровал. Течение времени обтекало сесилию вокруг, обрекая ее вечно оставаться цветущей и свежей. Чжун Ли недолго разглядывал ее, больше его интересовала кратенькая записка, на которую он взглянул небрежным бегающим взглядом: «Поговори со своим человеком». Пальцы, сжимавшие кусок бумаги, с силой скомкали его прежде, чем искра мысли вспыхнула у Чжун Ли в голове. Сделалось безразлично и на погоду, и на работу, и на всю остальную жизнь. Одной Селестии было известно, что Чжун Ли мог наговорить о Бай Чжу, в каких красках мог описать свое особое к нему отношение. Прошло не менее двух минут. Чжун Ли набрался мужества, глубоко вздохнул и убрал сесилию на туалетный столик рядом с окном, чтобы случайно не смять хрупкий стебель. Мельком, пока осторожно укладывал цветок среди кистей и флаконов, он взглянул в окно. Дети на улице пытались попрыгать по лужам, пока родители предупреждающе кричали на них из окон. Все было как обычно, и ничего не рухнуло из-за того, что Чжун Ли позволил себе признаться в земной слабости. Это не могло не радовать. Напряжение, застрявшее тупыми иголками в теле, постепенно стало растворяться. Чжун Ли не хотел оставаться один, поэтому быстро привел лицо и волосы в порядок и выскочил из дома. У города открылось второе дыхание. Чжун Ли подумал об этом, когда очутился на торговой площади и обнаружил, что прохлада не покинула изможденных жарой улиц. Лица продавцов, обычно измазанные дорожной пылью, теперь просияли. На месте, где располагалась палатка торговцев-энтузиастов, рабочие замеряли размеры участка, чтобы установить новый прилавок для очередного предпринимателя. Чжун Ли рассеянно посмотрел в сторону моря. Даже такая незначительная вещь задела его за живое, будто он стал в несколько раз чувствительнее к мелочам. Чай у них был до ужаса вкусный. Чай, покупки, подарки — ничего, кроме палатки, не пропало из жизни города. Чжун Ли обвел рассеянным взглядом людную площадь, чувствуя тяжесть собственной головы. На самом деле, ощущение забитости и полноты ненужными вещами сопровождало его уже не первую неделю. Если бы череп мог расколоться от изобилия воспоминаниями, то у Чжун Ли он бы еще сто лет назад начал бы исходить трещинами. Поток людей, довольных покупками, двинулся в сторону террасы Юйцзин. Женщины любовно укладывали флаконы с духами и парфюмом, дети, счастливые и румяные, мелькали у них под ногами, на бегу кусая всевозможные сладости, которые на радостях им прикупили родители. В воздухе снова собралось неисчислимое множество запахов: резкие и нежные ароматы тех самых духов, запахи жареного мяса и овощей, приправ, соусов… Повеяло едва уловимым соленым бризом. Большинство людей даже не обратило внимания на очередную незначительную деталь, но не Чжун Ли. Он сглотнул. В животе заныло. Он не перекусил свой голод и миской пустого риса, как делал это по обыкновению последних дней, и сейчас снова чувствовал себя жалко и ничтожно. Долго думать не пришлось — Чжун Ли не мог не пойти навстречу манящим запахам вкусной еды. С утра он никогда не ел тяжелой пищи, однако сейчас, не задумываясь, он заказал томленый свиной суп и попросил положить побольше мяса. Завтрак прошел быстро. Тарелка мгновенно опустела, большие куски нежной свинины исчезли из бульона первыми. Чжун Ли поймал себя на том, что ест от сильного голода неаккуратно и некрасиво, вытирая пальцами уголки губ. Выглядело, наверное, отвратительно, но Чжун Ли выбрал себе самый отдаленный столик, чтобы прохожие на маячили и не отвлекали от вкуса. Его Чжун Ли, к слову, совсем не запомнил — он в несколько укусов прикончил вареные мясо и овощи и в несколько глотков выпил бульон. Это осталось тайным пятном только для него самого, и он просто закрыл на это недоразумение глаза. И совесть молчала, словно кем-то услужливо задушенная. После завтрака Чжун Ли заглянул в похоронное бюро и нашел Ху Тао занятой собственным творчеством. Оказалось, что новых заказов с позавчерашнего дня не прибавилось, и это ужасно удручало ее. Она указала на кипу бумаг и свитков, проверенных госпожой Яньфэй: накладные рабочих и гробовщиков, чеки от мастеров и красильщиков. Чжун Ли не посчитал нужным знакомиться с документами — он бы никогда не смог сделать это лучше Яньфэй. Поэтому, ненужный и даже мешающийся, он был отпущен Ху Тао побродить и поискать «потенциального клиента». На это удалось ответить только бессильной усмешкой. Город, полный людей, вновь показался пустым и тесным. Пойти было некуда. Ему хотелось оказаться в одном-единственном месте, где его ждали, и это была далеко не собственная кровать. Возможно, чужая. Возможно, мысли его показались бы праздному наблюдателю ужасно неприличными, но Чжун Ли не смел осквернять светлый образ своего лекаря пошлыми мечтами. За него это делала иная часть его сознания, потому что одна лишь мысль о Бай Чжу в небрежно подвязанном домашнем ханьфу сводила с ума все божественное сознание Чжун Ли и творила с ним немыслимые, пугающие вещи, вводила в состояние чуть ли не транса. Бай Чжу чудился ему и без того слишком часто, а уж фантазия о его расслабленном и непринужденном виде, без защитной чешуи и колких замечаний, отравляла кровь Чжун Ли кошмарной слабостью. Терпеть шумный город стало совсем невмоготу. Ноги сами понесли его к аптеке. Люди топтались у лестницы, глазели на лотосы в пруду, считали рыб. Кто-то с досадой сказал у входа, что господин Бай Чжу сегодня не принимает и вообще не покажется в хижине. Чжун Ли, услышав случайный слух краем уха, одним неосторожным, грубым движением убрал с пути газовую занавесь у входа. Чуть и вовсе ее не сорвал. На это никто не обратил внимания — покупатели рассматривали товары на прилавке, а господин Гуй консультировал их. В пору раннего утра в хижине бывало больше посетителей, чем заходило весь остальной день. Тогда же разбирали первоклассные свежайшие травы, на которых еще не успевала высохнуть роса. Чжун Ли не интересовали травы и пилюли — его покоробило, когда он не увидел на привычном месте Бай Чжу. Долгожданное «послезавтра» оказалось до ужаса разочаровывающим. Чжун Ли оставил в покое занавеси, но не сделал ни шагу к прилавку. Он быстро спустился по ступеням и уставился на покачивающийся лотос, как один из множества мужей, что ждали жен с покупками у подножья лестницы. Ничего в голове уже не скрежетало и не щелкало, только ощущение чего-то ускользающего щекотало ладони. Казалось, что целый огромный город, полный всевозможных людей, вмиг стал призрачно-пустым. Пропали все: кого Чжун Ли знал и любил, с кем дружил и работал, все, не оставив предупреждающих записок, просто покинули гавань. И Чжун Ли, которому никто ничего не сказал, остался один, словно он был обречен оставаться один снова и снова с промежутком в определенный период времени. Сдаваться, однако ж, он не имел права, потому что был слишком опытным. Как бы Чжун Ли ни было горько, на задворках здравого разума еще теплились адекватные мысли, нетронутые бушующими эмоциями, — город стоял, непоколебимый, и Бай Чжу все еще был где-то здесь, просто не появился из-за дел в аптеке. Привычное дело. Чжун Ли пожурил себя за излишнюю панику и двинулся прочь, злой не столько на ситуацию, сколько на себя. Никакого желания поднять голову у Чжун Ли не было, он упрямо, почти насупившись, глядел себе под ноги и шагал, как одураченный и обиженный юноша. Так он шел недолго, потому что затея не глядеть на прохожих не могла окончиться ничем хорошим. Цици тоже не подумала об этом, поэтому столкновения избежали чудом. Чжун Ли вовремя подхватил ребенка, а ребенок мертвой хваткой вцепился в корзинку со свежими цветами. — Цици, гляди в следующий раз, куда идешь! Растеряла цветы? Нет? Ну, хорошо. Чжун Ли таки оставил ребенка в покое, а Цици побрела себе дальше. Он не сразу обратил внимание на ее внешний вид — она вся была вымазана землей и грязью и, казалось, думала только о том, как бы доставить цветы в аптеку. Ничего ее больше не интересовало, даже страх стукнуться лбом о высокого мужчину не поколебал ее стремления. Однако это взволновало Бай Чжу, который ее сопровождал. Он не ожидал увидеть Чжун Ли так скоро. Он не ожидал встретить Чжун Ли в неподобающем виде. Подавленности как не бывало - все смыло, все пропало, когда Чжун Ли поднял взгляд на Бай Чжу. — Здравствуйте, — Чжун Ли первым прервал неловкую тишину, повисшую между ними, изредка прерываемую лишь голосами проходивших мимо зевак. — Здравствуйте, — процедил Бай Чжу. С ним не было Чан Шэн, которая могла бы ответить за него, и это испугало его. Чжун Ли точно преследовал его, но никакого зла в его глазах Бай Чжу не видел: он стоял совершенно открытый, улыбающийся и как будто счастливый. Невозможно было не ответить ему хотя бы кратким кивком головы. Чжун Ли хватило даже этого — он приободрился и растерял все слова, которые заготавливал для встречи. — Вы ходили в горы? — Нет, я встречал Цици у входа в город. Извините, вы не могли бы дать мне пройти? Мне немного неловко говорить с вами и стоять на виду у людей в таком виде. — А. Конечно, извините! — Чжун Ли неловко и как-то даже кособоко отпрянул от Бай Чжу. Честно сказать, его не смущало ничего: ни растрепавшаяся коса, ни грязь на открытых участках кожи. Если бы Бай Чжу сам об этом не сказал, он бы и не заметил, что с его лекарем что-то не так. Бай Чжу устало поплелся к лестнице, подавленный, поднялся по ступенькам. Покупательницы воспряли духом, увидев его, и стали приставать с расспросами. Их дети, как тряпичные куклы, безвольно висели у них на руках, и каждая мама старалась всунуть своего ребенка в руки доктора, чтобы его поскорее осмотрели. Бай Чжу не стал обмениваться ни с кем формальными улыбками, лишь устало махнул, чтобы не показаться совсем уж черствым, и скрылся за занавесями хижины. Как змея, скрывшаяся в темной норе. Чжун Ли остался стоять, не сдвинувшись ни на шаг. До́лжно было бы пойти восвояси, заняться своими делами. Даже мамочки и их дети поспешили разойтись. Он остался один, грустный до ужаса, но наделенный слабой, побитой надеждой на будущие встречи. Бай Чжу даже не обернулся, чтобы условиться насчет вечерней прогулки, и Чжун Ли не решался сделать это сам, побоявшись смутить. Площадь вмиг опустела, потому что свежие травы раскупили. Мужья увели довольных жен, унесли на руках детей. Несмотря на толстокожесть, Чжун Ли все равно почувствовал себя неловко и ушел. *** Вечер обещал пройти тоскливо. Горизонт догорал последними каплями солнца. Луна, даже неполная, не смела показываться на небосводе. Вместо нее россыпью горели мелкие светила. И только Чжун Ли пытался с ними пообщаться, соединиться с тем, где когда-то обитал в иной форме, но звезды упорно его игнорировали. Стало так досадно, что он усмехнулся. Чжун Ли обошел некоторых знакомых, чтобы провести с ними время, но занятость людей помешала им встретиться. Даже Сяо сослался на патруль территорий близ постоялого двора. Ху Тао убежала показывать Яньфэй красоты закатного моря. Чжун Ли сидел за столиком «Трех чашек», удрученный своим одиночеством. Над ним раскинулся роскошный лазурный купол, что с каждым часом темнел и словно становился тяжелее. Чжун Ли чувствовал то бремя, что на себе несло небо, однако его собственная ноша была чуточку значительной. Одно его радовало — даже после вчерашнего дождя море оставалось спокойным, поэтому он мог не волноваться за Ху Тао и ее подругу. Он мог не волноваться за рыбаков, что отошли от берегов. Он мог посвятить вечер переживаниям о самом себе. Чтобы разбередить старые раны и вдоволь упиться своими расстроенными чувствами, он заказал одуванчиковое вино, но не прикоснулся к нему и просто уставился на звезды, пока люди вокруг него отдыхали шумными компаниями. Довольные, кажется, удачным уловом, кучка пьяных мужчин горланила песни о привязанности на суше и разлуке в море. Чжун Ли, прислушавшись к словам, усмехнулся и только, — слишком уж иронично было услышать это, утешаясь компанией бутылки вина. Даже звезды в ту ночь замолкли. Или их было не слышно за воем веселых людей. Или у Чжун Ли просто слух стал хуже. Казалось, что нижний и верхние миры стали на день едины в своем желании оставить Чжун Ли за своими границами. Если бы не случайно услышанное обращение, Чжун Ли бы надумал себе еще больше богохульных вещей, которые точно не укрылись бы от вездесущих ушей Селестии. Он обернулся. Бай Чжу стоял чуть поодаль, не решаясь приблизиться к столикам. Коса, туго заплетенная, теперь была в порядке, да и в целом внешний вид доктора отличался от утреннего недоразумения. Чжун Ли даже опешил. Ужасно громкие моряки для него затихли, и остался только чуть слышный голос лекаря. Он быстро понял, что Бай Чжу не импонирует такая обстановка, и поспешил удалиться с ним. Потому что было видно по одним его золотым, ужасно красивым глазам, — он пришел за Чжун Ли. Без слов, без просьб, без объяснений они ушли вдвоем. На пристани оказалось уединенное место. Ни единой души, ни единого звука, кроме прибоя. Чжун Ли воспрял духом, а Бай Чжу немного раскрепостился, отдавшись ночной тишине. Мышцы в его теле расслабились, и весь он стал спокойнее сытого питона. Глаза его чуть светились в сумраке скудного света, но Чжун Ли это заметил, и его дыхание на мгновение прервалось. — Я выглядел сегодня утром просто ужасно, да? — неловко и наигранно посмеявшись, вдруг поинтересовался Бай Чжу. — Что вы, я толком уже даже и не помню, что именно в вашем внешнем виде было не так, — соврал Чжун Ли и остался доволен реакцией на свою маленькую ложь. Выдох облегчения одного человека заставил все звезды разом заговорить. Зашептать. Море тихо запело ветром и волнами, которые так кстати ударялись о прибрежные скалы. Один взгляд, полный благодарности и теплоты, растопил всю мимолетную обиду Чжун Ли на верхний и нижний миры. Слов на языке вертелось много, но он рисковал ни одно не выговорить так, как следует, поэтому просто любовался украдкой на красивое лицо Бай Чжу, освещенное тусклым светом ближайшего фонарика. Этого было достаточно, чтобы полюбить вселенную заново. — Вы не хотите перейти на «ты»? — выпалил Чжун Ли прежде, чем мысль посетила его пустую голову, но Бай Чжу ответил заветным согласием. В животе воспылало обжигающее тепло, подозрительно похожее на алкоголь. — Давно пора, — заметил Бай Чжу и отвернулся. Брошенные невзначай слова вырвались изо рта прежде, чем он подумал, и он хотел было забрать их назад, начать деликатно оправдывать фамильярное отношение, но передумал. Очень вовремя и очень кстати им на глаза попалась небольшая скамейка, Чжун Ли мигом предложил Бай Чжу присесть, и тот не стал отказываться. Гордость почему-то дремала, однако множество иных чувств в нем бодрствовало, даже бурлило. Не могло не бурлить после того, какую взбучку ему в обед устроила Чан Шэн, когда узнала, как грубо он обошелся с Чжун Ли своим молчанием. Она-то и послала его искать Чжун Ли, и ее стоило благодарить за приятный совместный вечер. Звезды заговорили и для Бай Чжу. Они шептали так кротко и осторожно, что предмет их бесед невозможно было угадать, и оставалось только наслаждаться тем, как они переговаривались и перемигивались на черном холсте небосклона. Чжун Ли тоже завел беседу о созвездиях, вырисовывал пальцем на небе невидимые линии. Когда-то он мог сам нарисовать что угодно хвостом одной кометы, и от движения его руки звезды не то что шептали — они взрывались и рыдали, пораженные жестоким богом. А теперь звезды ласково манили, не более. Но даже их мягкий шепот не увлек Чжун Ли, такое он уже видел не раз. Гораздо интереснее был тот, кто с замиранием сердца слушал о всяких пустяках, кто поправлял косу за спиной и кто так норовил заглянуть Чжун Ли в глаза, думая, что его намерение останется незамеченным. — Тебе не будет вреден морской воздух? — спросил Чжун Ли, чтобы убедиться, что все это великолепие ему не снится. — Ничего страшного, если я совсем немного посижу, — ответил вполне реальный Бай Чжу и замер, вглядываясь в совсем черное море. Снова повисло молчание, ласкаемое звуками прибоя. Чжун Ли смотрел туда же, куда и Бай Чжу, хотя на самом деле его взгляд всегда нервно бегал по плечам и лицу лекаря. Снова и снова Чжун Ли уверялся, что это не сон, и восторгался, а внутри него взрывалось и рождалось так много желаний, что, казалось, хоть на секунду ослабить поводья самоконтроля, и желанного касания не избежать. Он не отвечал за себя в такой располагающей обстановке и был бы рад, если бы за него отвечал кто-то другой. В то же мгновение неизвестный порыв самоволия дернул его запястье, заставив накрыть холодные пальцы Бай Чжу, покоящиеся на скамейке. Пусть для самого Чжун Ли это было ужасно резким и неожиданным жестом, в действительности это случилось ненавязчиво и непринужденно. Это случилось не по воле Чжун Ли, но по его дикому, уже рвущемуся наружу желанию. Сквозь плотную перчатку Чжун Ли не почувствовал, насколько Бай Чжу замерз, и наугад, движимый многодневной мечтой прикоснуться к нему, чуть ощутимо сомкнул пальцы на его ладони. Со страхом, какой бывал только на поле кровавой битвы, ему пришлось поднять взгляд. Он ожидал, что меж глаз прилетит стрела. Однако взгляд Бай Чжу, обращенный к Чжун Ли, был полон только неловкости и безграничной нежности. Звезды отдалились, оставили их одних в целом городе, в целом мире. Их шепот напрочь затих. Море замолкло и застыло, ожидая чего-то. Бай Чжу — тоже. Все свалилось на плечи Чжун Ли, но он не стал сетовать на это неудобное обстоятельство. Это было бы слишком жалко и неблагодарно. Глаза Бай Чжу сияли, и даже сквозь перчатку Чжун Ли ощущал, как нервно и нетерпеливо подрагивают пальцы без намерения вырваться. Ни слова, ни звука. И дыхание, едва уловимое, могло отвлечь. Чжун Ли подался вперед, постаравшись сделать это непринужденно, и Бай Чжу двинулся в ответ поближе. Сердце бухнулось в желудок. Чжун Ли случайно пропустил вдох и забыл выдохнуть. Он не дышал, когда приблизился к лицу Бай Чжу. И целый мир вспыхнул черно-белым, когда Чжун Ли поцеловал его. Совершенно просто, без всяких изысков. Желанное касание губ убило в Чжун Ли сознание и способность к восприятию действительности. Действительности в общем-то и не стало: море пропало, звезды пропали. Даже фонарик потух, потому что в нем дотлел фитиль. Поцелуй длился вечность, если не больше, — так казалось им обоим. До пугающего простая ласка перевернула им внутренности и заставила сердца трепетать так, что биение отдавалось в висках. Чжун Ли не мог понять, куда деть руки, поэтому так и продолжил держать ладонь Бай Чжу в растерянности. Ему льстило, до ужаса и до трепета, до нервной дрожи ему нравилось то, что Бай Чжу не просто позволял целовать себя — он подсел ближе и, большим пальцем поглаживая запястье Чжун Ли, со всей искренностью, забитой неловкостью и волнением, отвечал на поцелуй. Вечность оборвалась в секунду, когда поцелуй прервался. И хорошо, потому что внутри Чжун Ли все горело пламенем. Еще секунда, и он, казалось, мог бы сжечь Бай Чжу. Теплота нежных чувств переросла в огонь нечеловеческого рода. — Это, эм, я, пожалуй, должно быть, мы, вы… — забормотал Чжун Ли, ощутив способность и даже необходимость говорить, потому что огромным потоком хлынули звуки прибоя и шепот далеких звезд. — Мы ведь перешли на «ты», — уголок губ Бай Чжу нервно дернулся, пока он вглядывался в небо. Чжун Ли сразу понял, что ему следует заткнуться и тоже посмотреть на перемигивания кротких светил. А еще — покрепче сжать красивое запястье Бай Чжу, чтобы все это снова не показалось ему простым сном.