Дракон

Чжун Ли метался. Практически буквально. Ноги носили его, беспокойного и волнующегося, из стороны в сторону, и он поддавался неведомым порывам, как волна потревоженного моря в штормовую погоду. Опостылевшая жара приелась, стала даже в какой-то степени родной и совсем уж незаметной. По крайней мере, она потеряла первое место в списке насущных проблем. Теперь Чжун Ли думал о другом, и думал так усиленно, что боялся сойти с ума. Как ужаленный в причинное место, он наворачивал круги по базарной площади. Его бешеный взгляд бросался от прилавка к прилавку, словно выискивал среди товаров какого-то спасения. Ничто материальное не могло спасти Чжун Ли. Никакая безделушка не смогла бы помочь ему. Он был в шаге от того, чтобы схватиться за голову. Хотя бы потому, что такого никогда не ощущал. Появившиеся метания человеческого сердца открылись Чжун Ли только тогда, когда его сердце перестало быть божественным. Оно забилось по-новому, заволновалось, затревожилось, и Чжун Ли в какой-то степени это даже пугало. Его-то, гордого бога, носящего древнее, как сам мир, имя! В нем взрывались миры и гибли старые устои, в нем, прямо в его теле, прямо в его груди, сердце из плоти гоняло горячую кровь и делало что-то еще, не совсем понятное, но такое странное и ужасно незнакомое. Оно полнилось в нем и росло, как тесто на дрожжах. Разве могло такое не пугать существо, еще вчера бывшее почти что камнем? Чжун Ли взывал к ответам, вопрошал много раз, вопрошал себя и свою новую сущность. И ответить ему порывалось нечто иное, нечто старое, как мироздание, и родное, как жара в полуденное время. К нему не нужно было обращаться — оно приходило само и нашептывало то, чего Чжун Ли слушать не хотел, чего сторонился еще с тех пор, как обрел разум и сознание. Страшные слова невзначай касались щепетильных тем. Чжун Ли оставался с этим странным нечто наедине, не в силах разорвать контакт, и слушал, как завороженный. А потом, очнувшись, понимал, что мир стоял на ногах, что никто не приходил к нему и ничего ему на самом деле-то и не говорил. Но Чжун Ли слышал, понимал, осознавал. Что-то явно не сходилось. Новое в нем перемешивалось со старым, закостенелым и прожитым. Годы, оставшиеся позади, тенями все же ползли в настоящее, и солнце, так и норовящее сжечь мир дотла в миг своего зенита, оберегало от зла и от тревог. Пока непонятные ощущения, появившиеся из-за простого человека, боролись с почти рассыпающимися принципами, предписывающими хладнокровие, Чжун Ли сходил с ума и терялся, не в силах зацепиться за то, что вело бы его по извилистому пути уже человеческой судьбы. Сон уже не помогал — там его поджидали картины разрушения всего мироздания, змеиных дождей и бесчисленных смертей. На глазах Моракса погибали его товарищи, его подданные, его друзья и слуги. Их разрывали на куски демоны, их оскверняли и душили, а они восставали, околдованные злыми духами и нападали на того, кому служили. Моракс падал под тяжестью их окоченевших рук, взывал к ним и умолял прекратить, не желая уродовать их тела. Они не слушали, только рычали, обнажая зубы, и жаждали пожрать своего господина. У Моракса никогда не было выбора, и даже во сне его как будто припирали к стенке. Руки сами дергались в быстром порыве, и тела отбрасывало резким потоком энергии гео. Они рассыпались, убиенные Мораксом, неупокоенные и стенающие. Сны повторялись, сны душили, сны изводили. Чжун Ли то бродил в тумане полудремы, то просыпался в холодном поту. Бодрствование оказалось не лучше, чем ночные кошмары. Особенно теперь, когда с языка сорвалось что-то, что задело сердце за живую струну. Сознание, теперь ограниченное человеческими рамками образа мышления, сосредоточилось почему-то на прилавке с нефритовыми изделиями. Чжун Ли бурил взглядом бусы светло-зеленого оттенка. Каждая бусина, как утверждал продавец, была вырезана руками искусного ювелира из нефрита исключительного качества. Свет плохо преломлялся, мутный цвет, похожий на зловещий туман Соленых земель тут же подсказал Чжун Ли, что каждое рекламное слово — обман. Он прищурился и понял, что бусины вырезаны были из жадеита, которого явно обошла стороной хорошая огранка. Он вздохнул и уже было порывался встать, чтобы завести дискуссию, а потом ему в мгновение стало все равно. Он все таращился на эти бусы, пытаясь их то ли сделать подлинными, то ли испепелить, и мысли в голове у него путались, как осколки жадеита на лопнувшей нити. Импульс из его тела исчез. — Святейший Моракс, дорогой, что это с тобой? — добрый голос, полный тепла, вдруг вернул Чжун Ли понимание действительности. Он оставил в покое бусы и посмотрел прямо перед собою. Бубенчик на бедре Яньфэй тихо прозвенел, когда она подошла поближе под руку с мадам Пин, и Чжун Ли невольно улыбнулся. Мадам Пин, лишь оказавшись рядом, рассмотрела его лицо и ответила тем же, потому что очень уж любила, когда он улыбался. Она была мудра и видела Моракса такого молодого, что и вспомнить смешно — она видела, как он учился обращаться с мечом и луком, выкованными из стали крепчайших металлов и выбитыми из цельной скалы, и как стрелы падали с его натянутой тетивы. Моракс не сразу родился сильным и могущественным, и не из воздуха он свое мастерство брал. Натруженными руками в давние времена он вспахивал поля и двигал холмы, чтобы в будущем иметь возможность поднимать на плечи целые горные хребты. Мадам Пин наблюдала, как он терзался от того, что люди называли горем. Он умел смеяться, умел веселиться и мог даже, как говорили первые жители Ли Юэ, «светиться от счастья». Пусть с остатками чешуи на щеках, для нее он был совсем как глиняные люди, он был одной сплошной эмоцией. — Со мной? — Чжун Ли быстро поправил заколку в волосах и выбившиеся из хвоста пряди. Это не укрылось от взгляда мадам Пин, которая уже выучила все его повадки и точно для себя определила, что так он желал смахнуть с себя усталый вид. — Тебя как будто что-то тревожит. Неужто чего случилось? — только услышав это, Чжун Ли с надеждой посмотрел на нее, а потом на Яньфэй, что стояла подле, а она тут же смекнула и шепнула бабушке, что ей нужно убежать в лавку за письменными принадлежностями. Мадам Пин присела на скамью рядом, поближе к встревоженному Чжун Ли. Оставшись наедине с давней подругой, он притих, как будто ожидая, что она сама угадает все причины неспокойствия его сердца. Она ведь так умела. — Ты волнуешься. Что случилось, дорогой? Мадам Пин коснулась его локтя, и Чжун Ли почувствовал, какие теплые и мягкие у нее руки. Теперь, при этом облике, от нее пахло рисовыми бао и прирученным, домашним огнем. Он заключил ее руку в свои ладони, крепкие и молодые, и вздохнул. — Мне предстоит встреча. Совсем не понимаю, отчего, но меня берет тревога, когда я думаю об этом, и мне кажется, будто я покинут всеми, кто мог бы мне помочь, — быстро сказал он, опустив голову, и снова вздохнул так, будто сердце ему придавил кусок глыбы. — Дорогой мой… — Мадам Пин с жаром и любовью сжала его руку и по-доброму, совсем тихо посмеялась. — Значит, сама судьба сейчас нас с тобой сейчас свела. Посмотри на меня. Все человеческое такое новое и непривычное, да? — Да, — он покорно взглянул в ее глаза и расслабился, чувствуя, что его принимают и понимают ровно настолько, насколько он хотел быть понятым. — Ты помнишь, как мы впервые нашли драгоценные жилы староцветов? Ты сначала тоже ужасно разволновался, и камни тебе показались страшными и плохими, потому что блестели и сияли. Но они были так похожи на тебя, на твое настоящее нутро, что ты словно смотрелся в зеркало и недоумевал. Помнишь ведь? — Я тогда был так юн, — Чжун Ли отвел взгляд, неловко закатил глаза и утробно хихикнул, подавив смущение. — Теперь считай себя перерожденным. Сейчас ты тоже очень юн, не только лицом, но и сердцем. Твоя встреча… С кем ты хочешь встретиться? — С другом, — пальцы невольно стали искать тепла в руках мадам Пин, и она пригляделась. — С другом новым или старым? — Новым знакомым. Он тоже похож на драгоценный камень. Наверное, я поэтому и волнуюсь, верно? Мадам Пин различила в бархатном голосе нотки, присущие только людям. Сама она только подражала пожилым женщинам, а вот в Чжун Ли не было фальши — с потерей сердца бога он, казалось, приобрел нечто совершенно необычайное. Она немного сощурилась — и вмиг поняла что-то важное, от чего на лицо полезла улыбка. — Верно, мой дорогой. Посмотри, кто к нам идет. Мне нужно помочь с приготовлениями к твоей встрече? — Я думаю, что справлюсь, и не смею вас задерживать. Спасибо. Позвольте узнать, куда вы спешите? — Мы никуда не спешим, — мадам Пин хитро подмигнула. — Но моя душечка хотела показать мне, какую замечательную картину можно написать с той террасы в это время. А еще нам нужно навести порядок у нее в конторе. Дел так много, голова кругом идет порой. Яньфэй, поддерживая кипу чистых свитков, приближалась к скамье на всех парах. Мадам Пин кивнула, прощаясь и Чжун Ли почувствовал, как тепло заполнило его всего. Тепло было такое ненавязчивое и приятное, так легко стало частью его существа, будто всегда им и являлось. Две добрых души удалялись, Чжун Ли задумчиво смотрел им в спины, и что-то вертелось у него в памяти маленьким пятнышком. Горячая любовь и глубокое уважение, которыми теперь полнилось успокоившееся сердце, вдруг оказались сильнее нарастающих тревог. Кончики пальцев отчего-то стали холоднее льда, когда Чжун Ли заметил, что солнце клонилось к горизонту. Свет медленно пропитывал гавань медовым цветом, но жар все еще не щадил и не жалел никого, кто неосторожно вышел в открытые земли без головного убора. Чжун Ли представил, как скоро горизонта достигнет медовый луч, и ужаснулся. Времени оставалось мало. Он еще раз взглянул на поддельный нефрит, ища какого-то умиротворения, и ему захотелось прямо сейчас сорваться на поиски настоящего. Он вышел бы из города и вошел бы в пещеры горных хребтов, он бы спрятался там и просидел до ночи, чтобы больше не чувствовать волнения… Человеческая сущность мало-помалу делала его малодушным. Чжун Ли снова тяжело вздохнул и встал со скамьи, намечая путь до «Трех чашек», чтобы забронировать столик на вечер. *** — И куда вы пойдете? — Я еще не знаю. Он мне ничего конкретного не говорил, ты сама все слышала. — А куда бы ты сам хотел? Бай Чжу посмотрел на Чан Шэн отупело, не совсем понимая, чего ей хочется. — Сам бы я хотел остаться в постели. — Бай Чжу! Так нельзя! — от возмущения змея неловко щелкнула кончиком хвоста по подушке. Бай Чжу отвернулся от нее на другую половину кровати. — Ты взял отгул, чтобы не выглядеть на свидании уставшим, это я еще могу понять. Но нельзя же пропустить его, спрятавшись под одеялом! Она замолчала. В тишине слышалось только шуршание одеяла. Бай Чжу медленно повернулся обратно, не удосужившись даже заколоть рассыпавшиеся по подушке волосы. На лицо сама по себе просилась глупая улыбка. Чан Шэн явно подшучивала над ним. — Что ты сейчас сказала? — Что слышал, — то ли специально, то ли ненароком, но она прошипела что-то, высунув язык. — Какое еще свидание? — он устало опустился, выпрямляя спину и не сводя с подруги немигающего взгляда. После ее пламенных речей у него сон как рукой сняло — изнутри распирал смех и легкое потряхивание. — Только не говори мне, что ты не понимаешь, куда тебя пригласили. Ты ведь понимаешь, да? Бай Чжу со снисходительной улыбкой глядел на нее. Она поняла все и опала на подушку. У нее не осталось сил — иметь дело с ним оказалось слишком энергозатратно. — Перестань шутить, мы с господином Чжун Ли всего лишь поужинаем вместе. Какое еще свидание? С чего ты это взяла? Чан Шэн подумала, как бы ей помягче выразиться, и промолчала. Потому что слов, чтобы объяснить Бай Чжу элементарные вещи, у нее просто не нашлось. Она лежала и вяло прикидывала, в каком бы порядке перечислить те моменты, когда видела между Бай Чжу и Чжун Ли зачатки теплых и даже нежных чувств. У нее в голове сложился хронологический и алфавитный список, получился даже перечень потенциальных намеков, которые она сама наблюдать не могла физически, потому что во время сеансов массажа грелась на солнце поодаль от аптеки. Ни один список ее не удовлетворил. Бай Чжу все равно бы не понял. Он многого не понимал — в частности его ставило в тупик то, что не касалось устройства человеческого тела или целительных свойств растений. Он мог глядеть в глаза плачущего и не понимать, что разбередило душевные раны, так как думал, что существует только боль физическая. Чан Шэн это удручало до безумия, словно он забыл, как сам плакал в пылу чувственной юности, когда-то давным-давно. Теперь она узнавала в нем того юнца только по глазам: нечеловеческим, немигающим. Змея, собравшись с мыслями, подняла голову. — Ничего у меня не спрашивай. Просто понаблюдай сегодня за господином Чжун Ли. Если он захочет пройтись с тобой до дома — обозначь для себя сегодняшнюю встречу как свидание, все поймешь. Бай Чжу нервно рассмеялся, откинув голову на подушки, и укутался от смущения в одеяло, как в кокон. Чан Шэн смотрела на это с толикой жалости — она понимала, что он чувствует и как сильно он не хочет принимать сам факт присутствия каких-либо добрых чувств в своем сердце. Он отводил взгляд, он метался по кровати, желая, чтобы вечер никогда не наступал. На столе лежала единственная имевшаяся дорогая заколка с хризолитом и ждала своего часа, а он глядел на нее с тоской, желая, чтобы камень в ее золотом обрамлении раскололся. — Тебе нужно прихорошиться. — Хватит, — Бай Чжу сразу погрустнел, стал серьезным, когда увидел, что вечерние сумерки стали подступать к горизонту, и Чан Шэн тут же умолкла. Ему пришлось подняться и посмотреться в зеркало, чтобы привести волосы в порядок. *** Каждый шаг давался все труднее. Чжун Ли почти забыл, как тяжело преодолевать себя. Ватные ноги, неслушающиеся руки и легкое покалывание где-то в животе, словно его, великого бога, как ребенка, подбросили и забыли опустить на землю. Что-то непрерывно в нем шевелилось, греясь и обтираясь о внутренности. Чем ближе Чжун Ли подходил к аптеке, тем интенсивнее это что-то в нем копошилось. На ступенях лестницы, ведущей ко входу в хижину Бубу, он едва не развернулся и не пошел обратно. Он вспомнил, как шел на свою первую битву, и продолжил шагать. Отступать было бы еще мучительнее. Ступеньки все же кончились. Чжун Ли отодвинул газовые занавески. — Господин Бай Чжу, добрый вечер, — мягко сказал он, поднял голову и застыл на пороге. Доктор стоял за прилавком, листая свою исписанную тетрадку. Отстраненный вид, непричастный и холодный, делал из Бай Чжу благородного господина, мыслителя или даже бога — для Чжун Ли все эти образы соединились в одном человеке. Он смотрел на Бай Чжу с благоговением и не сразу заметил, что его сердце как будто остановилось. Бай Чжу поднял свои глаза только спустя пару секунду, как показалось Чжун Ли, он не хотел отрываться от недочитанной строчки. Это почему-то так понравилось ему, что он почувствовал, — в животе снова что-то приятно расплылось. — Здравствуйте, вы пришли увести меня на прогулку? Чжун Ли подошел чуть ближе. Их разделяла только столешница прилавка, но Чжун Ли достаточно было просто смотреть на великолепие, запечатленное в обычном докторе. — Да. Только не говорите, что вы намеревались работать в такую хорошую погоду. Там уже совсем не жарко. Я бы даже рекомендовал вам набросить что-нибудь на плечи. — Сердечно благодарю вас, так и сделаю. Подождите здесь пару минут, пожалуйста. Бай Чжу спрятал свои заметки и ушел в смежную комнату за легким ханьфу, которое обычно надевал во время холодного ветра. Пальцы Чжун Ли нервно стучали по прилавку. Чан Шэн глядела на него из темного угла, притаившись, и молчала. Она была занята — так сильно она еще никогда не молилась богам. Она взывала к семерым, взывала к Мораксу в частности, умоляя, чтобы он послал этим двоим беспечным людям благополучия. Слышат ли бог мольбы простой змеи — этого она не знала. Да и не хотелось. Чан Шэн нужно было уповать хоть на что-нибудь, чтобы зачатки нежных хрупких человеческих чувств не разрушились под гнетом неосторожного слова. — Можем идти. Куда мы отправимся? Чжун Ли отодвинул для Бай Чжу газовые занавеси на выходе из хижины. Чан Шэн, вздохнув, отправилась за Гуем, чтобы предупредить, что Бай Чжу уже ушел. Сердце у нее билось, как самодельный моторчик, который вот-вот грозил сломаться — так сильно она волновалась. *** На небе размазались сиреневые облака. Солнце разлилось по горизонту кровавой полосой. Цвет напомнил Чжун Ли о вине из лучшего винограда Мондштадта. Он шел сам не свой, ведомый не своей волей, а каким-то странным, но чувственным автоматизмом. Шагал не он, говорил не он, да и коснуться красивой руки доктора точно хотел не он… Они беседовали о цветах, а вокруг открывались бутоны глазурных лилий. Свет ускользал с их лепестков тонкими лучами, стекал редкими каплями. Сумерки мягко укладывались на землю и готовили все живое ко сну. Чжун Ли, однако, был бодр, как никогда. Его то потрясывало, то умиротворяло окружение. И весь он был одним сплошным комком нервов — то ли натянутых, то ли расстроенных. Слишком давно он не чувствовал себя настолько живым, последнюю пару тысяч лет уж точно. Его уже не трясло от предвкушения битвы, его перестали волновать тревоги и мысли о будущем — он слишком крепко стоял на ногах, чтобы переживать. А теперь он был как младенец, взращенный среди камней в горах, и пытался прикинуться человеком. Судя по тому, как Бай Чжу очаровательно улыбался, у Чжун Ли явно получалось. — Я как-то даже хотел написать работу о растениях окрестностей Ли Юэ и послать ее на печать в Фонтейн, — сказал Бай Чжу, с толикой тоски взглянув на закатывающееся солнце. — Но руки не дошли. У меня до сих пор хранятся некоторые закладки в разных справочниках, которые могли бы пригодиться для исследований. Чжун Ли воззвал к своей памяти, и вдруг его осенило. — Вы не поверите, но у меня было почти такое же предприятие! Я планировал геммологическую исследовательскую статью, а потом произошли кое-какие изменения. — Какие? — Бай Чжу засмотрелся на цветок и отмер, когда поймал на себе взгляд Чжун Ли. Чжун Ли молчал с секунду — потому что так далеко не думал. — Завал работы, знаете… Еще у меня не было времени совершенно, чтобы выбраться за образцами. Бай Чжу был добродушен, поэтому не пытался докопаться до самых сокровенных и потаенных глубин души Чжун Ли. — Пожалуй, нам обоим нужно возобновить работу над нашими исследованиями. Ваша тема кажется мне чрезвычайно интересной. И еще мне кажется, что именно ваш взгляд на нее станет тем самым глотком свежего воздуха среди застоя однообразных анализов любителей. Вы — профессионал. — Раз вы говорите так, я просто обязан ее закончить. И раз так… У меня снова к вам будет вопрос. — Я слушаю. Теперь, подзадориваемый нелепым радостным чувством, Чжун Ли уже не видел в нем противника. Однако осознание конца войны с ним почему-то так тяготело, будто Чжун Ли в их маленьком противостоянии, из-за которого бурлила кровь, просто не хотел примирения. Он хотел еще атаковать и защищаться, не обходясь только словами. Бай Чжу был бы сильным воином, не отравляй болезнь его организм. Он прекрасно смотрелся бы на холсте, написанный золотом, натягивая тетиву и метя зорким взглядом своих жертв. Чжун Ли хотел бы даже купить такую картину… Он снова сделал вздох, набираясь решимости открыть рот. — Вы согласны стать моим первым почетным читателем? — Чжун Ли невольно сжал левую руку в кулак, как когда-то давным-давно, когда при малейшей опасности он искал рукоять меча или копье. Теперь у него ничего не было, и он оставался безоружным перед доктором с самыми красивыми в мире глазами. — Пожалуй, согласен. Но знайте, — Бай Чжу поднял указательный палец, захватив все внимание Чжун Ли, поучающе глядя на него, — я очень строгий критик. Вам нужно будет хорошенько постараться. Чжун Ли получил очередную стрелу. Она впилась в его тело, но непонятно было — куда именно, то ли в плечо, то ли в живот. Он вдруг заметил, что очки Бай Чжу держались на самом кончике его носа. Доктор пытался грозно выглядеть, вскинув горделиво голову, однако Чжун Ли видел в нем только само воплощение очарования и терялся в его глазах, глубоких и теплых, как родная утроба земли, усыпанная драгоценными камнями. И они шли дальше, болтая то о закате, так кстати окрасившемся бордовым, то о повседневных делах гавани. Чжун Ли окончательно убедился в схожести мнений, когда Бай Чжу рассказал, как последнее время его тяготит жара. В Ли Юэ всегда было душновато. Чжун Ли знал это не понаслышке. Однако последний месяц жара это будто набрала оборотов и накалила землю еще сильнее. У Бай Чжу от этого сильнее обычного болела голова. Они обсудили даже приезжих экспертов, собиравших травяные сборы для чая по всем государствам бескрайнего Тейвата. Бай Чжу признался, что натлановский чай, пламенный и острый, понравился ему больше остальных, а Чжун Ли рассказал, как он растягивал мешочек виноградного сбора несколько дней — такой он был вкусный. У обоих в голове промелькнула почти что одинаковая идея, оба отвели взгляд друг от друга и посмотрели в небо, желая спрятать эту мысль, замаскировать. У Бай Чжу выходило хуже — уголок его губ предательски дернулся, выдавая теплую улыбку. Чжун Ли не пропустил этого и упрочил в своей памяти дивное мгновение. — Прошу прощения, — Бай Чжу остановился, ища опоры взглядом, — мы могли бы немного передохнуть? Боюсь, пешая прогулка меня немного утомила. — Здесь, к сожалению, сесть негде, но мы можем остановиться и отправиться ужинать, а пока вы можете опереться на мою руку. Вся нежность, взращенная теплым вечером и прекрасной атмосферой полного понимания, на секунду исчезла из взгляда Бай Чжу. Он посмотрел на Чжун Ли так, как обычно глядят змеи перед броском на жертву. От Чжун Ли и это не укрылось, но он не отступился от своего предложения и решительно протянул руку. — Спасибо, я в порядке, — Бай Чжу выпрямил спину. Приосанился даже, почувствовав толику жалости в голосе Чжун Ли. А Чжун Ли, почти бессмертный бог, ощутил, как по коже пробежала дрожь. Если бы сейчас они схлестнулись в поединке — Чжун Ли сам бы сдался. Дрожь, откликнувшаяся в его теле, почти что отозвалась по всей земле — волнение Моракса было старо, возрастом достигавшим только время, когда мир только-только зачинался. Беспокойство и трепет каменного сердца напомнили Чжун Ли эпоху, когда он воздвиг первую постройку и как впервые вонзил в живую плоть врага копье. Дрожь вскоре прошла, а Бай Чжу снова улыбнулся, мягко и беззлобно. Они двинулись обратно к городу. В окнах жилых домов и ресторанов уже начинали зажигаться фонари. Людей на площади поубавилось, торговцы уже убрались с насиженных мест. Чжун Ли это играло на руку — он заказал столик на террасе ресторана, поэтому им с Бай Чжу уже никто не мог мешать. Дошли без всяких происшествий: больше Бай Чжу даже не намекал на то, что хорошо было бы сделать перерыв и остановиться, а Чжун Ли уже не смел настаивать. Уселись, расположились и заказали пару блюд. Чжун Ли посмотрел на вино из одуванчиков, предложенное строчкой из меню, и отложил меню в сторону. Не хотелось затмевать присутствие Бай Чжу винным опьянением — это притупило бы оба наслаждения. Когда они приступали к еде, закат уже догорал у самого края горизонта. Люди рядом сидели тихо, и сами они стали немногословны, хотя множество красивых речей так и рвалось из Чжун Ли. Он мог бы рассказать и об истории вина, которое так хотел заказать, и о том, как начинал исследовательскую статью. Однако Бай Чжу не говорил совсем, когда отправил первый кусочек креветки в рот. Чжун Ли тоже стало неловко говорить в одиночку. Ужин прошел быстро. Чжун Ли расслабился, почувствовав приятное насыщение, и уставился на Бай Чжу, уже не тая своего взгляда. В свете самого последнего солнечного луча доктор как будто оказался еще красивее картинных образов. Он не был создан для золотой краски — это золотая краска, казалось, была создана, чтобы художники могли написать его глаза… — Господин Чжун Ли, благодарю вас за этот вечер. Я запомнил вашу просьбу и, наверное, теперь уже вам придется терпеть мои постоянные напоминания закончить вашу статью. Чжун Ли усмехнулся. — Мне, честно сказать, греет душу ваша компания, — Бай Чжу отвел взгляд, подбирая слова. Чжун Ли нашел это очаровательным. — Ваши слова прельщают меня, благодарю, — ответил Чжун Ли и тут же опешил, добавляя, — я весьма рад вашей компании тоже! Не сомневайтесь! Теперь на это улыбался Бай Чжу, сдерживая хихиканье. Чжун Ли был похож на юнца больше обычного, когда терял свой спокойный вид. И даже сомнений у него не осталось. Они расстались на торговой площади. Чжун Ли ушел в сторону горы Тигра, а Бай Чжу побрел в свою аптеку. Ноги снова загудели, однако и теперь обошлось без происшествий. Как только он отпустил Гуя и закрыл аптеку, к нему мигом, будто летая, подползла Чан Шэн. — Ну, рассказывай! — кончик хвоста у нее дрожал от нетерпения. Бай Чжу только улыбнулся. Лицо от прогулки пылало. Он склонился над умывальником, чтобы облить щеки холодной водой. Чан Шэн высматривала господина Чжун Ли, но безуспешно — она проиграла спор, который сама же затеяла. Ее это ничуть не расстроило: улыбка Бай Чжу о многом ей сказала.