Всё зелёное

Вита Хозяина дома звали Влад. Он долго водил нас по дому и показывал огроменные залы и многочисленные спальни, все стены которых совсем недавно были выкрашены в одинаково сочно-зелёный цвет. Чему Артём, да и все мы, очень удивились, а Влад пояснил, что для продажи главное — чистота, а новые хозяева пусть красят, во что угодно, потому что краску в таком количестве им удалось достать почти даром, прямо с производства, при условии, что они возьмут именно этот цвет. Продали её им в «левых» бочках и, очевидно, незаконно, но его это совершенно не волновало, так как в их семье лишних денег нет. Из-за ремонта большая часть мебели была кое-как втиснута в две комнаты, но несколько массивных кроватей и шкафов остались на своих прежних местах. Больше всего меня поразила кровать с балдахином: деревянным каркасом с резными украшениями на столбах и толстыми складчатыми золотистыми шторами, ниспадающие полы которых были подвязаны в углах белыми шёлковыми лентами с кистями, и одна из ванных комнат со старинной ванной на медных ножках под квадратным распашным окном. В остальном я почти ничего не видела. Помещения, лица, голоса — всё расплывалось в тумане. Я чувствовала, что сильно устала, но глядя на жизнерадостную, энергичную Зою, признаться в этом никак не могла. Поэтому тенью таскалась за всеми по этажам, а когда Артём спрашивал, нравится ли мне, отвечала, что "очень". Однако на третий этаж не пошла. Оттуда сильно тянуло запахом краски и меня снова затошнило. Села на декоративную кушетку и бездумно выпала из времени, а очнулась с абсурдным ощущением того, что все уехали и бросили меня одну в этом чужом и непонятном доме. Как будто теперь я его пленница и больше никогда отсюда не выберусь. Запаниковав, я выбежала в коридор и стала звать Артёма. Как если бы снова попала в тот полуразрушенный корпус и слышала зловещее хлопанье дверей. Посреди гостиной залы с колоннами и камином друг напротив друга стояли здоровые дутые диваны и кресла. Балконная дверь была распахнута настежь и через неё в комнату проникал сухой нагретый воздух. Сам балкон оказался просторным, каменным, тянущимся вдоль всего внешнего фасада дома с полукруглой площадкой над крыльцом. Отсюда была видна значительная часть сада, подъездная аллея, фонтан со скульптурой античной девушки и ворота. В воздухе витал насыщенный аромат цветов. В отдалении плотной стеной повсюду возвышался лес. Возле въезда в гараж я увидела Пандору. Это означало, что меня никто не бросал, и я устыдилась своей растерянности. Отчего Зоя, которая была старше меня всего на год, чувствовала себя совершенно свободно и самостоятельно, а я, оставаясь без Артёма, металась в ужасе, как потерянный в торговом центре ребёнок? — Нашлась! — крикнул кто-то за спиной. Я обернулась и увидела Макса. — Ты чего спряталась? — Просто вышла подышать. От краски голова идёт кругом. — Чернецкий всех переполошил: «Караул! Дитё потерялось», — он ехидно усмехнулся. — Максим, зачем ты настраиваешь его против меня? Я думала, мы друзья. После Артёма ты мой самый лучший друг. Извини, я слышала ваш разговор в больнице. Я определенно была не в себе, раз высказала ему это так прямо, но он ничуть не смутился. — Если слышала, то и ответ знаешь. Я тебя тоже нежно люблю, но Артём увлекающийся и азартный, ты — чувствительная и впечатлительная, и вы постоянно подогреваете друг друга. Чернецкий мне не чужой, а случай с корпусом — это не просто тревожный звоночек. Это набат. Продолжите в том же духе — кто-то обязательно пострадает. Можешь обижаться на меня, но я сказал честно. — Я не обижаюсь. Просто это какая-то ловушка. Я никогда не думала, что так бывает. Ведь, когда люди любят друг друга, всё должно быть прекрасно. — С этим не ко мне. Я не знаю, что нужно делать в таких случаях, но градус определённо стоит снизить. Только не спрашивай как. Попробуй поговорить с Зоей. Кажется, она разбирается в таком. Обедали мы в столовом зале. Стол был из тёмного дерева, массивный и длинный, как в кино про средневековые замки. Над ним висела хрустальная люстра с подвесками. В одном углу возле окна стояло чёрное пианино и напольные часы с маятником. В другом — шкаф для посуды. Штор на высоких окнах не было, и жаркое дневное солнце заливало весь зал. Но каменные стены хранили естественную прохладу, и поэтому дневное пекло в доме ощущалось не так сильно. Все мы сидели на таком расстоянии друг от друга, что можно было спокойно расставить локти в стороны и всё равно ещё осталось бы место. Эхо от звона приборов и голоса гулко разносились по залу. Артём отлично вписался в эту аристократическую обстановку, и хотя брезгливость, с которой он ковырял останкинские пельмени, сложно было скрыть, роль потомственного дворянина удавалась ему отлично. Вероятно, это составляло неотъемлемую часть его прошлой жизни и воспитания. Того, чем жили его родители и на чём он рос. Артём прекрасно держал осанку, ловко управлялся с ножом, препарируя пельмень, говорил негромко, но очень отчётливо. Разумеется, он слегка «играл», но так, наверное, вёл себя за столом его отец. Чинно и благородно. Я мигом представила их семейный ужин, за которым все с прямыми спинами изящно пилят стейки и улыбаются пластиковыми улыбками. Макс с Зоей сидели друг напротив друга и кидались салфетками. Они были так увлечены этим занятием, что в разговоре почти не участвовали. — Какое в лес? Хорошо, если получается вообще на улицу выползти, — мельком взглянув на мою полную тарелку, Влад передал мне кетчуп. — Мы только второй этаж закончили красить, а пашем уже больше месяца. — Нет, ну не то, чтобы, конечно, пашем, но быстро не получается. Вы же видели, сколько здесь комнат. И потолки жуть какие высокие, пока до верха доберёшься… Первый этаж с непривычки долго шёл, потом приноровились. Друг Влада, Егор, оказался живой и разговорчивый. Невысокий, суетливый, с художественно всклокоченными волосами и в стильной обтягивающей белой футболке с изображением большеголового Котенка по имени Гав и надписью на спине: «А давай вместе!». — Но в лес мы не только поэтому не ходим, — произнес он загадочно и замолчал в ожидании расспросов. — Я бы тоже туда не пошла, — Зоя отвлеклась от игры. — Я и так леса боюсь, а у вас он вообще жуткий. Страшно подумать, кто там водится. Егор довольно закивал: — Там водятся волки, кабаны, лисы и зайцы, а ещё оборотни и доппельгангеры. — Это ты только что придумал? — рассмеялась Зоя. — Не веришь, да? Спроси у Амелина — это он мне первый об этом рассказал. Поначалу я тоже не поверил, конечно. — Я не знаю, кто такой Амелин, но этих всех выдуманных тварей я не боюсь. Я боюсь людей. Макс прицелился и попал смятой в шарик салфеткой ей в вырез блузки. Зоя возмущённо взвизгнула, без стеснения сунула руку за ворот, вытащила шарик из лифчика и с силой отправила его Максу. Шарик летел мимо, высоко над его головой. Но Макс поднял руку и не глядя поймал. — Мы хотели там кино снимать, но, может, и не будем. Любишь кино? — Егор повернулся ко мне. Я кивнула. — А что любишь? — Я люблю артхаус и авторское кино. То, которое «не для всех». По правде говоря, мои глубоко интеллектуальные мама с папой смотрели только такое. Потому что «исковерканная мировая мифология» и «переписанная история» прокатного кино вызывали у мамы культурный шок, а у папы, по его словам, отрыжку. С детства я впитала, что хорошее кино — это то, в котором ничего не понятно, и когда по десять минут в кадре находится предмет, который обязательно что-то символизирует. После просмотра такого кино родители часто долго обсуждали его, разгадывая, как ребус. — Ого. Круто, — Егор придвинул стул ко мне. — Классно, что ты разбираешься. Я тоже люблю кино. Только я его снимаю. — Настоящее? — Разве бывает игрушечное кино? — он развеселился. — Самое что ни наесть реальное. Только в формате веб-сериала. Сейчас это самый тренд. Одна серия — не больше пятнадцати минут, чтобы в метро удобно было смотреть. Мой друг Марков говорит, что если снимать такое в качестве рекламного проекта, то это самое выгодное, что только можно представить. Ты получаешь деньги от спонсоров и одновременно зарабатываешь на самом контенте в сети с минимум вложений. Достаточно одной или двух локаций… — Петров! — громко одернул его Влад. — Давай ты про своё кино потом расскажешь? — Хорошо, — прилежным взглядом Егор обвёл всех и наткнулся на Артёма. Тот же с пристальным ожиданием смотрел на меня, я улыбнулась ему в ответ. — А ты хотела бы сняться в кино? — зашептал мне на ухо Егор, но его прервал заливистый Зоин смех. Салфетка, которую она запустила в Макса, повисла на вилке, зацепившись за зубчики. — В четвёртой серии. В ужасах. Мне нужна пара, — продолжал Егор. — Любовная сцена вначале. Спортсмен и красавица. Все дела. Ну, ты понимаешь… — Не очень. — До этого мы планировали обойтись без девушки в кадре, но это, конечно, не то… У нас есть Настя, но у неё главная роль в другой серии. Ты же хочешь сняться в кино и прославиться? — Нет, спасибо. Я не умею изображать других людей. — А подруга твоя? — Петров кивнул на Зою. — Она согласится? Мне нужны красивые лица. Особенно девушки. Он повернулся к Владу: — А что, если я буду спортсменом, а свою роль отдам Якушину? — У тебя в сценарии написано: мускулистый и мужественный. Это явно не ты, Петров. — На себя намекаешь? — Больно надо. У меня твоё кино в печёнках сидит. Внезапно Зоя вскрикнула и подскочила. Стул, на котором она сидела, опрокинулся, смеясь, она бросилась к Максу. Тот рванул от неё. Они с топотом обежали вокруг стола и выскочили в коридор. Егор громко и радостно расхохотался. — Ты чего? — подозрительно покосился на него Влад. — Вспомнил, как мы моей футболкой в Волоколамске кидались, когда нас гопота обула. — Не знал, что это была твоя футболка. — Я и сам не знал, пока не обнаружил, что её нет, — Егор поднялся и взял свою тарелку. — У нас тут самообслуживание. Влад снова посмотрел на мои пельмени: — Почему ты ничего не съела? Совсем гадость? По его обеспокоенному тону я поняла, что варил их он. — Можно я потом доем? Отдохну немного и съем. Он согласно кивнул. — Видела кровать с балдахином? — спросил Артём. — Давай выберем её? Я взяла тарелку в руки, чтобы отнести на кухню, встала, и в один момент всё ухнуло в пропасть. Стена медленно наклонялась, оседала, рассыпалась на кирпичики. Бело-желтое песчаное марево. Цементная пыль, взметнувшаяся до солнца. Корпус рушился снова и снова. We found love… Я всё силилась сказать, чтобы они не волновались, и что обмороки для меня вполне привычное явление, но от внутреннего озноба челюсти свело. А снаружи разгорался пожар. Мне дали стакан воды и таблетку. Потом ещё одну. Я надеялась, что те руки, которые меня переодевали и укладывали в постель, принадлежат Артёму или Зое. Но по большому счёту было всё равно. Кровать оказалась неширокая, но удобная, я прижималась лбом к стене и чувствовала её прохладу. До тех пор, пока стена вновь не начинала наклоняться, предвещая очередное обрушение. Меня назвали Витой, чтобы запрограммировать на жизнь. Ведь, действительно, не может же сама жизнь умереть. Умирают люди, а жизнь остаётся. Она течёт, подобно водному потоку, неся свои корабли сквозь шторма и бури, и даже если некоторые из них тонут или теряются, движение жизни не прекращается никогда. Я всегда была болезненным ребенком, хотя отделить настоящую болезнь от маминых мнимых страхов получалось нечасто. Тебе нельзя переохлаждаться, потеть, сидеть на диетах, не высыпаться, нервничать, висеть вниз головой, быстро бегать… Влюбляться тоже было нежелательно. — Доброе утро, солнышко, — говорила Зоя голосом Ангелины Васильевны. — Я приготовила тебе творожную запеканку. Поднимайся скорее, Ярослав никак не может дождаться, когда ты встанешь. Измучил меня. Я положила на стул полотенце, а твоё платьице бросила в стирку. Очень пыльное. Как ты смотришь на то, чтобы вместе с нами на недельку рвануть загород? Я так устала от духоты. Ты не думай, я не такая уж и скучная, я умею веселиться. Выберем такое место, где не будет никаких пенсионеров, с песчаным пляжем и танцами до утра. На её месте возник Артём: — У тебя на лице написано, что ты готова верить в любую чушь! Абсолютно в любую… Я назвала татуированные черные линии на его предплечье: ты и я. Нижняя была «я», верхняя «ты». Они обхватывали руку кольцами и, оставаясь единым целым, никогда не пересекались. Кто-то с отчетливой настойчивостью, не во сне и не в бреду, потряс меня за плечо. Совершенно осознанно открыв глаза, я перевернулась на другой бок. На стуле передо мной сидел молодой, похожий на армянина мужчина в коротком бледно-голубом халате поверх серой футболки. За его спиной, скрестив руки на груди и хмуро глядя из-под косой чёлки, стоял Артём. Комната была мне не знакома. — Как вы себя чувствуете? — спросил мужчина. — Плохо, — призналась я, едва шевеля губами. — Как вас зовут? — Вита. — Сможете сесть? Я торопливо приподнялась, голова опять закружилась. Он взял меня за запястье, там, где раньше была повязана красная нитка, и проверил пульс. Потом двумя руками ощупал лимфы под горлом, достал из кармана фонарик, посветил в лицо, в глаза, в горло. Достал стетоскоп и попросил поднять футболку. Артём тяжело вздохнул и отошёл к окну, всё это время он мужественно молчал. Холодный металлический кругляшок ткнулся под ребра, затем я развернулась спиной. — Вдохните глубоко и не дышите. Ещё раз. Хорошо. Можете ложиться. Я забралась под простыню. — Вы когда ели в последний раз? — Кажется, сегодня. — Да что ты сегодня ела? — не выдержал Артём. — Не придумывай. — Стрессы, потрясения, сильные расстройства были? — Да. Но это ещё вчера, — ответил за меня Артём. — А потом всё прошло. Потому что на самом деле ничего не случилось. — Вы не могли бы принести мне воды? — попросил его доктор. — Да, конечно. А что у неё? — Вернётесь, и я всё объясню. Артём вылетел из комнаты. Хлопнула дверь, загрохотали шаги по лестнице. А как только они стихли, доктор всем корпусом наклонился ко мне и очень тихо произнес: — Ты мне можешь всё честно рассказать. Я помогу. — Что рассказать? — сознание по-прежнему плыло. — Давно они тебя здесь держат? — А сегодня какой день? — Понедельник. — Значит, мы сегодня приехали. — Ты уверена, что у тебя всё хорошо и тебе не нужна помощь? Я могу вызвать полицию. — Не нужно, спасибо. Всё хорошо. У меня просто очень слабый организм. — При тридцати девяти у тебя такой пульс, что я вообще не понимаю, как в тебе жизнь теплится. Такое чувство, что тебя долго морили голодом и издевались. — Ну, что вы, — я попыталась улыбнуться. — Здесь все мои друзья. — Точно? Эти ребята вывезли меня чуть ли не силой. Сколько тебе лет? — Семнадцать. — А родители знают, где ты? — Мама меня сама отпустила. У нас же каникулы. С недоверчивой неопределённостью он покачал головой. — Просто так получилось… Мы три дня плавали на теплоходе и у меня была морская болезнь, а потом произошло много всякого неприятного, — зачем-то принялась оправдываться я. — Когда я понервничаю, часто в обморок падаю. Но температуры никогда не было. Артём вернулся со стаканом воды, протянул доктору и тот выпил его залпом. — В общем, так. Никаких воспалительных процессов у девушки не наблюдается. Скорей всего это либо вегето-сосудистое, либо снижение иммунитета на фоне голода и травматических переживаний. Гормональный выброс. Всё от нервов. Конечно, без анализов большего я сказать не смогу, но если за неделю не пройдёт, то советую обследоваться. — И что же делать? — Артём развел руками. — Как её лечить? — Температуру сбивайте, а в остальном — только правильное питание, здоровый сон, покой и положительные эмоции. Если дело в психосоматике, то её лечат только радостью и счастьем, — доктор поднялся. — Желаю скорейшего выздоровления. Они оба вышли, и я обессиленно откинулась на подушки. Через пять минут Артём вернулся и с решительным видом встал надо мной. — Ну всё. Начинаем тебя лечить. Сопротивляться бесполезно. Сейчас я еду в магазин. Чего бы тебе хотелось? — Меня тошнит от любой мысли о еде… — я попробовала дотянуться до его руки, но он сделал шаг назад. — Ты меня не поцелуешь? — Нет. Ты болеешь и тебе нельзя волноваться, а если не скажешь, будешь есть то, что за тебя выберу я. Хочешь тортик? Я поморщилась. — Нет. — Кусок мяса? — Нет. — Овощной салат? — Нет. — Рыба? — Фу. Нет. — Фрукты? Ананас? Виноград? Сыр? Шоколад? Хлеб? — Стоп, — я вдруг почувствовала слабый отклик в желудке. — Я хочу вареные сосиски с белым хлебом и сладким чаем. — Замечательно! — Артем быстро наклонился и поцеловал меня в лоб. — Готовься есть и радоваться! В пять утра копчёные сосиски с тёплым чесночным багетом показались мне невообразимо вкусными. Чай тоже. В безразмерной футболке из кучи магазинного барахла я ела, сидя в кровати, и слушала рассказ Артёма о том, как они с Максом колесили по окрестностям в поисках ночного магазина. С четвёртой чашкой кофе Артём пристроился рядом, но глаза у него слипались и, когда чашка чуть не вывалилась из рук, он всё же поднялся, пожелал мне «спокойного утра» и ушёл вниз. До рассвета было ещё далеко. Спать не хотелось. В приоткрытое окно светил бледный восковой полумесяц. И вместе с лёгкой тюлевой занавеской на стенах трепетали таинственные тени. Я не знала, что будет завтра и ничего не ждала. Болезненная сумбурность последних дней внезапно улеглась, и в наступившем внутреннем покое я вдруг наткнулась на нечто необычное и совершенно новое. Словно в глухой, запертой комнате отыскала замочную скважину и, заглянув в неё, обнаружила по ту сторону светлый и ясный мир. Я ещё не очень поняла, что это, но чувствовала, что это что-то хорошее.