Перед грозой

      Подъем, зарядка, сбор отрядов или линейка, изъяснение распорядка дня, завтрак, кружки или другое лагерное мероприятие, обед, тихий час, полдник, прочая хрень — все это Лёша и так знал, во всех лагерях распорядок был примерно одинаковым, поэтому он не особо слушал вожатого Диму. Единственное, что он понял и что его заинтересовало — это то, что в ближайшее время отряду нужно выбрать своего командира, а еще через пятнадцать минут начнётся… Брифинг? Лагерная линейка? Как-то так. А потом кружки. Дима как-то слишком быстро перечислил их: спорт-пение-танцы-рукоделие-кружок-языка-организация-мероприятий. Ожидаемо, Лешу никакой из услышанных пунктов не заинтересовал. Петь он не умел, танцевать — тоже, рукодельствовать — засмеют соседи по комнате, организация мероприятий и языки — придется общаться с людьми. Короче, оптимальный вариант свободного времени для Леши был просто полежать на кровати и послушать музыку. Он не был ленивым — ему просто хотелось отгородиться от жизни и чтобы никто-никто не трогал. Не хотелось всей вот этой коллективной работы, не хотелось знакомиться с отрядом через глупую игру «Снежный ком»… Вот не хотелось. Леше даже как-то противно стало. Противно и потому, что он знал — родители отправили его в лагерь не только потому, что им самим нужно было прийти в себя, но и потому, что ему тоже нужно было подобие отдыха и новых впечатлений, нужны были новые друзья или что-то вроде того…       Ни один из пунктов Лёша не планировал выполнять — прекрасно понимал, что просто не сможет. И от этого становилось еще хуже, потому что он чувствовал, что вот этим всем своим пессимизмом он подводит еще и родителей. И от этого загонялся еще сильнее. Слушая громкую речь красноволосой вожатой, — Юлии — Лёша искренне хотел, чтобы его поскорее настиг душевный, так сказать, подьем. Постепенно в его сердце просыпался какой-то энтузиазм ко всему, или просто энергия этой Юлии передавалась всему лагерю и ему, кажется, тоже. Тем не менее, вливаться в коллектив Лёша не очень-то спешил. Мимо него пролетело и построение отрядов на завтрак, и сам завтрак — он даже не особо помнил, что поел в шумной столовой, — и уборка комнат под гул чужих разговоров.       Проблемы начались на кружках. Шпариться с девчонками на бисере и пении Леше не хотелось — делать ему там нечего, да и не хочется получать новых тычков от соседей по комнате, — поэтому пришлось скрепя сердце переть на футбольное поле вместе с парнями и Кириллом, который раздобыл где-то футбольный мяч, пообещал закрыть поле, если кто-то что-то учудит, и сел на пустые трибуны, предоставив парням полную свободу действий.       Леша как-то упустил момент, когда вялая игра в футбол четыре на четыре превратилась в жесткую потасовку не только между командами. Между вообще всеми. В футбол Леша играл так себе, но сейчас он старался следовать определенным правилам, а не вот это вот, когда все норовят пихнуть друг друга под ругательства и крики, забить мяч в ворота или просто тупо погонять по полю, пиная мяч новенькими кроссовками. Володька, самопровозглашенный зачинатель всего беспорядка, отчаянно пытался поучать всех, указывая, куда, кому и что. Леше тоже прилетело, что было вполне себе ожидаемо. Обидно было то, что наезжали только на него, хотя он, раз уж говорить по фактам, вел себя как единственный нормальный игрок. А еще было обидно, что Кирилл, до этого защищавший его, похоже, и в ус не дул — просто жевал травинку, развалившись на скамейке с немного облезшей краской. Короче, Леша откровенно взбесился и едва ли не полез на Володьку с кулаками, но какая-то часть разума подсказала ему, что лучше будет просто уйти с поля и сесть на трибуны, потирая ушибленную коленку. Между тем, на площадке все кое-как пришло в порядок — не на кого было срываться, подметил Леша со злостью. Ну… Растрёпанная и орущая орава все еще шарахалась от ворот к воротам.       — Разочаровался в команде? — поинтересовался Кирилл, в кои-то веки обративший внимание на происходящее.       — Тоже мне, команда… — огрызнулся Лёша, со злостью ударяя по коленке, но тут же поспешил исправиться, добавив: — Никогда команды не любил… Только не начинайте толкать речь о том, что я так ни с кем не уживусь и вообще так жить нельзя… — не сдержался он. До отъезда в лагерь родители успели пропесочить мозги Леши на эту тему, использовав эти фразы раз двадцать в качестве напутствия или мотивации. Результат был… абсолютно отрицательным — Лёша только еще больше в себе разуверился, потому что понятия не имел, как решить эту проблему. Уж точно не лекциями, которые, как он знал, вожатые и вообще всякие… воспитатели читать очень любят. Но Кирилл лишь понятливо хмыкнул. Он вообще был каким-то другим, это бросилось Леше в глаза сразу. Будто бы правила для него были не писаны, и он стремился выйти за их рамки — не носить футболки вожатых, например, отвоевывать футбольное поле для пацанов, а вместо каких-то тупых речевое орать куплеты «Перемен» — заменяя, правда, слово «перемен» на «пельмень», — по дороге в столовую.       — Да я и не собирался, Лех… — усмехнулся он, — Я ж вижу, что ты этот, блин, единоличник. Интроверт, во! Тебя еще больше грузить — нафиг надо, тебе же хуже. А насчёт того, что если у тебя нет длинного языка и шила в… ты понял, где, то ты не сможешь себя в коллективе проявить — фигня базар, отвечаю. Но ты это… Лех… — голос Кирилла слегка понизился, — Я ж вижу, что ты какой-то… хмурый, блин. Что-то тебя то ли вниз тянет, то ли еще что-то, короче… Надо будет — ты обращайся, я ж, блин, и совет могу какой-то дать, ну… Ты понял… — Лёша кивнул, где-то в глубине себя отметив, что Кириллу он бы с радостью рассказал, какого черта с ним происходит. Но вместо этого он тупо вперился взглядом в игроков, игнорируя выжидающий взгляд вожатого.       — Нормально все. — машинально ответил Лёша.       — Достаёт что ли этот? — кивком головы Кирилл указал на Володьку, который опять решил собрать вокруг себя обе команды, чтобы снова наехать на кого-то. С горькой усмешкой Лёша подметил, что в «плохой игре» он был вовсе не виноват. Ну а как командам играть с таким капитаном, а? — Давай поговорю, а? Или не надо, ты сам?       — Да не, не стоит… — Лёша замялся, вспомнив про заданный секунд десять назад вопрос, — Он мой одноклассник просто… А меня в школе… не очень любят, так сказать… И я вроде сначала не обращал на это внимания, но потом… потом моя сестра… — слова сжались в тугой комок, вызвав нечто среднее между кашлем и несдержанным всхлипом. Ну вот и зачем? Ну и вот и что? Неужели нельзя было держать язык за зубами?! Лёша прямо-таки взбесился и хотел, было, треснуть себя по коленке.       — Е-е-е… — судя по выражению лица Кирилла, он все понял, и с его губ явно грозилось сорваться что-то нецензурное, так что сдержался он еле как, — …мое, Лех… Пипец у тебя… Блин, так а чего ж ты… Все, затыкаюсь… — проговорил вожатый, выставляя руки перед собой. И правильно сделает, подумал Лёша, если заткнется. Разговоры о Лизе порой доводили до пелены слез в глазах и противного пощипывания в носу. Было только одно «но»: Леше затыкаться не хотелось. Почему-то хотелось выговориться, отметил он со злостью на себя. То ли Кирилл ощущался кем-то надёжным, кем-то, кому можно было доверять, то ли Леша не говорил об этом ни с кем, и поэтому бурлящее месиво сжирающих эмоций взорвалось где-то внутри — он не знал.       — У меня и так дерьма по жизни хватало… — обрывисто начал он, — Я же… Я старался ради Лизы… Чтобы все у нее было хорошо, я забил… на все, на все, что мог… —голос Леши срывался на истерику, — Да, у меня были проблемы, но я на них плевал, потому что я не хотел, чтобы она все это видел… Лиза была… — но закончить фразу не получилось — слова потонули в прерывистом дыхании, предвестии паники.       — Так, тихо, тихо, ты чего это… — Кирилл неуверенно положил свою руку на плечо Леши, легонько хлопнув в ободряющем жесте, — Эй, Лех, на меня, блин, посмотри… — но Лёша не хотел, не хотел поднимать зареванные глаза на вожатого. Тяжелая и тёплая рука, которая ощущалась будто тёплым одеялом в морозы, едва ли не с заботой погладила его по дрожащей спине. — Ну, ладно, слушай меня… То, что у тебя в жизни происходит — это… ну… блин… Я цензурно не опишу, но… блин… Однажды ты через это пройдёшь… И тебе будет тяжело, но со временем это пройдёт, главное — не мусолить, понимаешь? Не мусолить… И жить… Ради себя, сечёшь? Не потому что что-то, где-то и кто-то, справляться со всем не потому что… ну… ты понял… А потому что тебе самому это надо. Иначе совсем с катушек съехать можно… Будут всякие там механизмы замещения или как там это в психологии называется, я не шарю, сорян… — и Лёша в ответ закивал, как болванчик, закрыв лицо руками, — Смотри, тема какая… Я, конечно, фигово понимаю, что это такое, но если станет… ну, блин… совсем отстой, ты со мной можешь поделиться… Я секретов всяких не прошу, просто… ну… — Кирилл помедлил, видимо, собираясь со словами, — Смотри, чтобы вот это вот тебя не сожрало окончательно… Я серьезно, я тоже, знаешь ли, коллектив не всегда одобряю, так что это между нами будет, лады?       — Лады… — прохрипел Лёша, глубоко вздохнув. Боль в груди ощущалась какой-то правильной, как будто бы ему только что как следует промыли загноившуюся рану. Свежий воздух резко наполнил горло, и Лёша еле слышно закашлялся.       — Тебе, может, это… К Игорю Константинычу сходить? Он тебе валерьяночки даст, не? — предложил Кирилл, но Лёша покачал головой. Не так уж ему и плохо… по крайней мере, сейчас, после того, как он… частично, но излил душу, ему действительно стало легче. Появилось странное желание творить и вытворять, которое обычно появлялось после вот таких моментов «депрессии», — в тот же футбол поиграть, и плевать, просто плевать вообще на все…       Кирилл почти ничего не сделал, как он сам буркнул куда-то в свою руку. Но даже это «почти ничего» вмиг стало чем-то таким важным и на удивление личным для Леши. Как значок, — подарок вожатого — который он зачем-то положил в карман треников и таскал с собой, будто талисман.       Вот действительно, стало легче. По-другому Лёша просто не мог описать приятную пустоту свободной от гложущих мыслей головы.       — Ну, я так понимаю, футбол — не твоё, да? — Кирилл перевёл взгляд на поле.       — Да футбол это, в общем-то, прикольно… — отозвался Лёша, пожав плечами. Нет, говоря объективно, играть ему хотелось, но…       — …но команда — отстой? — он кивнул. Да. Команда реально отстой… — Слушай, а ты точно никуда не хочешь больше пойти? А то меня ж Димка с потрохами сожрет, если узнает, что ты тут… это… дисциплину нарушаешь, не ходишь никуда… — Лёша не удержался от смешка. Кирилл с понятием «дисциплина» вязался слабовато, поэтому его рассуждения об этом звучали как-то забавно. Но и подставлять своего вожатого тоже не очень хотелось.       — Да… блин… — в голову не лезло ровным счётом ничего, кроме злополучного футбола, — Честно говоря, я как-то… и не хочу никуда больше.       — По-онял… — Кирилл наморщил лоб, — Короче, слушай… Я сюда вроде каждый день прихожу, блин, кому-то же надо смотреть за вами, мелочью, пока Димка там плакаты и шарики разукрашивает… Если хочешь, я могу попробовать договориться, и можешь сюда припираться во время кружков, побазарим, можем поржать над дебилами этими… — он кивнул, указывая на поле, — Ну, если прям совсем нечего делать будет, лады? Я, если че, не настучу, ты ж сам понимаешь…       Леша понимал, что не настучит. Перспектива побыть негласным комментатором для участников «матча имени Утренних — и, может быть, вечерних, — Кружков» на пару с Кириллом улыбалась ему во все тридцать два.       Один был минус — не хотелось заделываться «типа крутым и избранным» в глазах отряда. И уж тем более — соседей по комнате, потому что Лёша не сомневался — едва они почувствуют его хоть какой авторитет, сразу же постараются его уронить. Только уже при всех и вся, как в школе было. Поэтому Лёша, чувствуя на себе едва ли не презрительные взгляды Володьки и его новоиспечённой «банды» по дороге в столовую, потихоньку подумывал о том, чтобы переговорить с Кириллом относительно его планов на кружки. Но нет, мелькнуло в голове, еще хуже будет… Короче, Лёша сам не понял, как именно, но он успел заделаться… подобием авторитета и оказаться в центре внимания тех, кого он меньше всего хотел видеть. В столовой он спектрально постарался сесть подальше от сегодняшних «футболистов», но что-то пошло не так.       — Че, Макарыч, сачкуем? — Володька ожидаемо подсел слева, и Лёша раздраженно вздохнул. Не, ему, придурку, футбола мало было, где он команды поносил на чем свет стоит? Прям аж злость брала — после разговора с Кириллом на это силы прямо-таки были.       — Че, Володь, заняться нечем? — огрызнулся он, — Не смог команду построить — до меня докопаться решил, чтобы уж наверняка? — это через пару секунд Лёша сообразил, что про команду зря ляпнул — упомянутая команда тут же оказалась рядом с капитаном.       — А ты с хера ли не играл, а? Отмазался, подлизался и довольный сидишь? Хотя… — Володька помедлил, — Хуй с тобой, из-за тебя у нас херня вот это вся была. Нет бы нормально играть… — дебилам бесполезно что-то объяснять, спорить с ними — тоже, Лёша сразу остановил сам себя. Пошли они, блин. Он знал — перебесятся и отстанут, как только увидят, что Лёша сдулся, как воздушный шарик. Но тут-то их будет ждать облом — Лёша нихера сдуваться не собирался. Он собирался просто не реагировать, вообще никак, пока на них не обратят внимания вожатые. Или по-другому — и этот вариант нравился куда больше, — он пошлёт их в задницу, чтобы больше не лезли. Лёша и любил, и не любил вот эти вот внезапные приступы оптимизма. Любил, потому что в такие моменты ему казалось, что он может свернуть горы. Не любил — потому что после этого «подъёма» всегда следовал спуск.       — То, что ты дерьмо, а не капитан — не мои проблемы, понял? — процедил Лёша со всей решимостью, на которую был способен. На автомате прикусил язык — не хотелось лишних проблем. Но он точно знал, что в столовой драться никто не полезет, да еще и на глазах Димы, Кирила и других вожатых…       — Охуел?! — рыкнул Володька, привставая со скамейки.       — Тебе, смотрю, тоже зубы жмут? — Лёша, успевший сжать кулаки, вовремя осекся. Лишний выговор ему точно не нужен… Если уж и махать кулаками, то, блин, не в столовой… У Володьки, кажется, тоже кое-как включились мозги… или он просто почувствовал сверлящий его спину взгляд Кирилла, отметил Лёша с каким-то торжеством. Он-то, может, и «подлизался», и «отмазался», но какая разница?       — Педик бинтованный… — Лёша как-то не сообразил, чем эти слова Володьки, сказанные практически шёпотом, его так задели, но от того, чтобы наброситься на него, его отделяла просто вот… тонюсенькая ниточка терпения, которая грозилась лопнуть, стоило только сделать вдох… кулаки сжались так, что аж побелели костяшки пальцев…       — Так, это что мы тут разводим?! — голос Димы, кое-как вернул все на свои места. Против голоса дисциплины не рисковал попереть никто. — Вы же часть одного коллектива, что за разборки?! Лёша, Влад! Прекращайте!       — Допиздишься, Макарыч… — процедил Володька, возвращаясь к еде, — Допиздишься…       Обеспокоенный и вместе с тем недовольный взгляд Кирилла можно было прямо-таки ощутить кончиками пальцев.       Лёша вскоре обнаружил, что возвращается к кое-какой стабильности в эмоциях. Настроение явно поднялось, но состояние подьема, в котором он пребывал какое-то время, потихоньку сошло на «нет». Вместо вечерних кружков отряды готовились к «лагерному костру», который символизировал начало смены, и Лёша как-то неслабо увлёкся малеванием на разноцветных каракулей на красочных плакатах. А потом и самим костром — на территории проводилось что-то вроде дискотеки, кто-то отплясывал под биты вокруг огромного горящего «шалашика» из палок, сухих веток и бумаги, но он предпочёл сидеть на сооружённой из поленьев скамейки, согревать руки мягким золотистым теплом, исходящим от костра, доедать пожаренные на костре зефирки с хрустящей сладкой корочкой приятного цвета и отмахиваться от вездесущих комаров, от которых не спасал даже спрей с пробивным запахом. Лёша как-то умудрился влиться в беседу с Димой, Кириллом, Дашей — девочкой из его отряда и еще двоих, имён которых он не запомнил, ржать над анекдотами и улыбаться, когда Кирилл накинул на его плечи клетчатое одеяло и всучил «шпажку» с зефирками. Даже не сильно расстроился и не переживал из-за — как он раньше говорил, — «лицемерия» в процедуре под названием «свечка», когда все желали всем спокойной ночи. Потому что не было его. Было хорошо, тепло и весело.       — Так, зубы все почистили? Отбой через десять минут, — напомнил Дима, заглянув в комнату и бегло осмотрев наличие порядка и всех… проживающих, — Один, два, три… Не хватает кого-то… — проговорил он, нахмурив брови и поправив очки, — Степан, Саша?       — Володьки не хватает… — тупо проговорил Лёша и вдруг резко осекся, поправляя домик от комаров. Черт, Володьку он с самого костра не видел… не особенно хотелось, конечно, но он ведь и на «пятом питании» не был, и в туалете его не видел никто…       — Ребята, признаёмся, где соседа потеряли? — сурово спросил Дима, но ответа не последовало. Парни только переглянулись между собой, посмотрев на Лёшу, который и сам пожал плечами. Дима потер переносицу.              Володьку Леша, Степа и Саша с Кириллом и Димой во главе искали так, словно их живьём закопают, если ничего не получится. Леша за Володьку вроде и не переживал, но… блин, наверное, паршиво будет, если его все-таки не найдут. А вдруг он выбрался за территорию лагеря и потерялся где-то? Или в речке утонул? Пацаны высказывали самые разные предположения, то и дело почесывая то руки, то ноги, то шеи, то спины — комары, зверьё это, похоже, только рассвирепели… Слоняясь по территории погружавшегося в сон лагеря, Дима и Кирилл негромко перешёптывались между собой, поговаривая о том, где может быть этот непутевый член коллектива, и какие испытательные работы ему предстоят.       — Тьфу ты… — буркнул Саша, — Поцы, а вы что думаете, куда он свалил?       — К зэкам, наверное, свалил… — шепнул Степа в ответ. Чисто теоретически, подумалось Леше, Володька мог.       — Та не… — Саша махнул рукой, — Пошёл бы к зэкам — меня бы с собой взял…       — Так интересно на зэков посмотреть? — усмехнулся Леша.       — А тебе — нет что ли? — Саша обиженно нахмурился, но спустя секунду оживился, указывая куда-то вперед, — О, глядите!       — Вспомнишь солнышко — вот и лучик! — Кирилл всплеснул руками. Володька, живой и вроде как невредимый, сидел на подобие лавочки перед тем, что осталось от потухшего костра, — Эй! — Володька заторможенно обернулся и неторопливо поднялся на ноги. Леша заметил сразу — взгляд у него был какой-то потерянный, глаза бегали из стороны в сторону, он дрожал, как будто в лихорадке, впрочем, последнее не было удивительным — вечером-то похолодало.       — Влад, ты где был? — строго спросил Дима, в ответ на что Володька пробурчал что-то нечленораздельное про костёр и зефирки, — Хочешь, чтобы тебя из лагеря что ли выгнали?! Был где, спрашиваю?       — Дим, хорош, хорош… — Кирилл покачал головой, — Вон, вишь, жив, в речку не свалился, ничего не это… — Дима возмущенно скрестил руки на груди, — Потом разберёмся. Пойдем, блин, герой, и так тебя все обыскались…       — А ты че, к зэкам ходил? — шёпотом поинтересовался Степа, дёрнув Володьку за рукав. Но тот, к удивлению Леши не ответил. Пипец, мелькнуло в голове. Едва ли Володька был у зэков, потому что был бы — тут же растрепал при первой возможности, а сейчас он машинально передвигал руки, пялясь куда-то вперед.       Комары, на удивление, в комнате не доставали. Или просто самодельный домик под кроватью тому помогал… Вокруг было очень тихо, даже слишком — все буквально располагало для сна, но Леша никак не мог заснуть, ворочаясь с боку на бок и игнорируя скрип старого матраца вкупе с приятной прохладой. Похоже, все пацаны уже заснули, но вдруг Леша услышал тихий скрежет сетки, шелест белья и лёгкое шлёпанье босых ног о половицы. «Наверное, в туалет пошел кто-то…» — подумал он, но звука открывшейся двери слышно не было. Донеслось негромкое чмоканье, в котором слышалась неудержимая жажда и от которого по спине пробежали мурашки, заставив вздрогнуть. Поддавшись любопытству, Леша осторожно выглянул из-под полога «домика». Добрую половину комнаты затопила тень — жуткая, пугающая до сдавленного хрипа в горле. На дальней стене лежали полосы белого света. Саша, лежавший через койку, вытянул руку в сторону, будто бы в больнице под капельницей лежал. К его безвольно повиснувшей руке приник согнувшийся Володька. Он пошевельнулся, выпрямил спину, и Лёша почувствовал, что его сердце едва не проломило грудную клетку.       Рот Володьки был запачкан. В крови — темно-алая, блеснувшая в тусклом свете за окном струйка крови стекала с уголка его губ. И глаза у него были… Как будто чёрные, безумные, с сумасшедшим блеском…       Он, сука, кровь пил — тупо ударило по затылку.       Мозг тут же затопило страхом. Холодным, липким, удушающим страхом, который пробрал до тошноты. Голова закружилась, в глазах едва не потемнело. Леша зажал себе рот ладонью, чтобы не заорать. «Мне это снится…» — мелькало в голове, — «Мне это снится, мне это снится, я наслушался страшилок, которые на корабле рассказывали, просто вчера я был полудохлым, вот и спал как убитый, а сегодня, видимо, все это…» — но картина, представшая перед глазами не желала исчезать. Зажмурившись, Леша свернулся калачиком на шуршащей простыне и отвернулся к окну, мотая головой, как помешанный. — «Мне это снится, мне это снится…» — потому что это должно было быть сном, потому что так не бывает… завтра… завтра они проснутся под веселую музыку, не будет всего этого… наступит утро…