Полюби себя

Эдвард в очередной раз смотрит в своё отражение в зеркале, отмечая, на сколько килограммов он похудел, Эдвард отмечает, что его кожа определённо стала на тон светлее, а под глазами залегли тени, Эдвард отмечает, что его обыденная одежда однозначно стала на размер больше, а ведь она определённо раньше облегала его силуэт, сидя на нам, как влитая, Эдвард замечает в себе уйму изменений, но кажется Генри не замечает абсолютно ничего, не смотря на то, что их разделяет всего пара сантиметров, с разочарованным вздохом Эдвард отводит взгляд в строну, Генри в отражении зеркала на это совсем не как не реагирует, видимо слишком глубоко погрузившись в свои мысли. О чем думает Генри, Эдвард прекрасно знал и сам, вот уже как на протяжении всех этих четырёх месяцев, когда на теле Хайда в первые распустился ярко-жёлтый нарцисс, точно такой же идентично пророс и на коже Генри, разрывая плоть, давая о себе знать, Генри искренне не знал, откуда этот ярко-жёлтый цветок взялся на его теле, зато Эдвард знал это более чем прекрасно, являясь основной причиной терзаний доктора Джекилла, Генри страдал где-то глубоко внутри, запирая все чувства на замок, держался до последнего надевая на публике маску «заядлого добродетеля», как излюбленно выражался Хайд, Генри страдал, молча, так чтобы никто не догадался, на вопросы «Все ли у него хорошо?» бесстыдно врал в лицо, «Все замечательно!», но не замечательно, не хорошо с ним не было и это читалось во взгляде Роберта, что был полон печали и залегшей на дне душевных терзаний, Генри прекрасно знал, Роберт переживал за него явно больше, чем сам Генри за себя, Генри предчувствовал неизбежное, Генри смирился, так он сказал Роберту с улыбкой на лице, Генри пытался, правда, пытался найти выход из этой погребной ямы, искал все чёртовых четыре месяца, но к своей цели, увы, даже не приблизился и в итого, решил элементарно опустить руку, Роберт был зол, прежде всего, на Генри, пустивший свою жизнь под откос, он сдался, Роберт же нет. Но на самом деле Генри не смирился, Эдвард это прекрасно знал, Эдвард это прекрасно видел, Эдвард был тем на ком Генри срывался, его маска «заядлого добродетеля» дала трещину и Эдвард был прекрасно прав говоря это ему в лицо, Генри больше не выносил этот груз и да, он прекрасно знал, что имел ввиду Эдвард, Генри прекрасно знал, Хайд читает его как открытую книгу, все потому что Эдвард Хайд единственный кто останется рядом с ним до победного конца, но в кое-чем Эдвард был всё-таки не прав, Генри не был «жалким» и даже Эдвард не имеет право заявлять об этом в его адрес. Генри боялся смерти, боялся до трясучки в коленях, Лэньон был не прав, Генри не пустил свою жизнь под откос, не принял тот факт, что меньше чем за год в какой-то момент его просто не станет, боится как-то, раз не проснутся рано утром, боится захлебнуться своей же кровью и этими чертовыми ярко-жёлтыми нарциссами, боится, что его смерть будет мучительная, боится, что его смерть будет внезапная, боится, что его смерть будет тихой, Генри вообще боялся смерти, какой бы она не была, Генри не смирился, он заливал в себя алкоголь в надежде, что станет легче, легче не становилось, становилось только тяжелее, под ехидным взглядом Эдварда было тяжело, казалось, эти изумрудные глаза видели его на сквозь, заглядывали прямо в душу и Генри был крайне благодарен, что Хайд не умеет читать мысли, оставляя мужчине хоть какое-то личное пространство, для Генри, Эдвард был надоедливой мошкой, которую он старался тщётно игнорировать, но та настойчиво жужжала над ухом, тормоша его и без того хрупкие нервы. Генри страдал в тишине, Эдвард тоже страдал, страдал безмолвно, смеясь в лицо Генри, смеялся, смотря, как Генри, в конечном счете, срывается на нем, пока в его глазах плескается гнев, Генри считал Эдварда виновным во всех грехах, что ж Эдвард и правда был перед ним виноват, виноват за все его терзания и боль, в такие моменты Эдварду хотелось далеко не смеяться, хотелось выпалить все Генри, как на духу прямо в лицо, хотелось кричать, хотелось раскрыться, хотелось забиться в истерике, хотелось свалить на Генри всю вину, так же, как это делал сам Джекилл, но вся проблема в том, что Генри не был виноват, вся проблема была в том, что Эдвард и сам в итоге нацепил на себя эту чёртову маску, за которою сам же ненавидел Генри, Эдвард страдал в двойне, неся на своих плечах не подъемную ношу, Генри хотел спастись, Эдвард был его спасением, спасением которого Генри никогда не захочет и ведь дело было совсем не в отношении полов, Эдвард знал, точно, Генри определённо привлекали, как девушки, так и парни, он не имел высоких стандартов, никогда не ставил рамки, проблема была в том, что Генри это было не нужно, Генри был не нужен никто, Генри было неплохо и одному, Генри не нуждался в любви, которую так презирал, Эдвард знал наверняка, Джекиллу она была отвратительна, как и сам Хайд. Для Эдварда любовь была не менее омерзительной, она не принесла ему ничего кроме боли и страданий, перевернув его жизнь с ног на голову, он не желал этих чувств, но поделать с этим уже ничего не мог. Эдвард отдергивает себя от счетного рассматривания своего силуэта на зеркальной поверхности совсем нового зеркала, которого вчера поспешно заменил доктор Джекилл, учитывая его непригодность, в виде разошедшихся по зеркальной поверхности россыпи трещин, Генри это дико раздражало, заставляя воспоминаниям того дня мельтешить в памяти мужчины, который он тщетно пытался оставить позади, Генри раздражал голос Эдварда без умолку болтающего об этом инциденте с тупой улыбкой на лице. Эдвард напоследок поправляет ставшую ему бесформенной белую рубашку, болезненно морщась, от случайно задетого одного из бутонов ярко-жёлтых нарциссов, сдерживая болезненный стон, тем самым не произвольно закусывая нижнюю губу. С застывшим в глазах ужасом Эдвард бросает беглый взгляд на Генри, молюсь о том, чтобы тот в свою очередь ничего не заметил, будучи погруженным в свою мысли, после чего выдыхая, как и ожидалось Генри не обратил на Хайда совершенно никакого внимания, в прочем это было и неудивительно, с залегшей на дне зелёных глаз блондина грустью к полному безразличию со стороны Джекилла, Эдвард покидает комнату, от чего-то на душе скребут кошки и Эдвард осознает, что противоречит сам себе, дверь за спиной парня закрывается с громким хлопком, заставляя Генри вздрогнуть, бросая не однозначный взгляд на небрежно закрытую дверь, удивляясь безмолвно ушедшему Хайду, что не удосужился даже съездить напоследок, как делает он обычно. По обычаю нетрадиционного научного общества в особняке стоял естественный для него хаос, голоса учёных, доносившиеся с каждого уголка, заставляли общество оживать, всё в этом здании жило противоположно законам обычного социума вызывая у большинства людей полнейший ажиотаж, Эдвард знал люди не примут то чего не могут понять, страх неизведанного не позволяет мыслить здраво, это он прекрасно осознал на собственной шкуре, в первые, выйдя в свет из тени Генри Джекилла, Генри был уважаем в богатом обществе, стоя к ним лицом к лицу, но за спиной Генри, Эдвард видел презрение в их глазах, их слова были полны фальши, Генри прекрасно знал это сам и, тем не менее, улыбался им в ответ, они смотрели на мужчину с сверху в низ, Генри не отличался от них в этой точки зрения, подражая их взглядам. За спиной раздался весьма знакомый Эдварду женский голос, заставивший блондина остановиться на месте, обратив внимание на его обладательницу. — Эдвард, как же давно я тебе не видела, где ты все эти время пропадал? Рэйчел мило улыбается, подхватывая Хайда пол локоть, заглядывая прямо в глаза парня, прежде, чем Хайд отводит свои изумрудный взгляд в сторону, чувствуя на себе пронзительно непонимающий взгляд зелёных глаз Рейчел в ответ, Эдвард хочет отстраниться, Эдвард не хочет чтобы девушка всё поняла, потому что знает на перед у Рэйчел цепкий взгляд и она наверняка заметит лишнее, Эдвард мнется с ответом, осознавая, что его молчание затянулось, поэтому бросает пару скомканных несвязанных фраз, в надежде, что Рэйчел поймёт его слова. — Эдвард, что-то случилось, ты выглядишь бледным? — Хайд вздрагивает, отступая на шаг, выдавливая из себя улыбку — Эдвард ты заболел? — А! Нет, всё хорошо, не переживай. И Эдвард лжёт, опять, Эдвард прекрасно всё знает, знает, как никто другой, ничего не хорошо, но это совсем не имеет смысла, ведь от его болезни нет лекарства, Эдвард знает он обречен, знал с самого начала, но, тем не менее, ничего не мог с этим поделать, Эдвард тонул в этом болоте, таща Генри за собой на дно, ему не было жаль Джекилла, по крайне мере так убеждал себя Хайд, лицезрея очередной срыв Генри, который по не избежанию обстоятельств всегда был направлен на него самого, Эдвард ненавидел Генри, повторял он из раза в раз, но, что пытался доказать этим не имел понятия и сам, Эдвард желал убежать от этой ответственности лёгшей на его плечи неподъёмным грузом, которая медленно но верно убивала его изнутри, Эдвард больше не выносил, ему надоело, он устал от этой казалось приросшей маски шута, с растянувшейся на его бледных губах невероятно тупой улыбкой, пропитанной фальшью, но Генри не замечал даже этого, что лишь больше заставляло Эдварда содрогается в истеричном хохоте, сдерживая порыв истерики и выступающих на глаз совсем не уместны для Хайда слез. Эдвард изменился, он понял это в тот момент когда стоя у дверей «Красной крысы», он не почувствовал ничего, лишь не естественную ему пустоту, сменившую когда-то чувство предвкушения и былого азарта, Эдвард всегда вносился в бар словно смерч сбивая посетителей бара на своём пути, заходился диким хохотом за компанией совсем не известным ему самому людей, кто они такие, Эдварда совсем не волновало, волновало лишь то, что компания на этот долгий вечер ему уже была обеспечена, Эдвард не любил оставаться в одиночестве, как делал это Генри, Эдвард любил шумные компании, Генри предпочитал тишину и уединение, Эдвард искренне не понимал Генри и Эдварду казалось, что он никогда его не поймёт, но, к сожалению Хайда, он понял. Удаляясь по улицам от шумного, полюбившегося ему ранее места, что казалось давно стало Хайду вторым домом, «Красная крыса» была для Эдварда всем, но тем не менее в данный момент Эдварду, как никогда раньше нужна была тишине и покой, музыка, доносившаяся из закрытой двери бара, резала слух, вызывая необычайное у Эдварда раздражение, на вопрос от чего же, ответа Хайд не знал и сам. Улицы вечернего поздней осенью Лондона, были на удивлении многолюдны, открытые таверны и бары, несколько ещё не закрывшихся лавок, у которых ещё стояли покупатели, молодые пары прогуливающее перед сном, подростки, не спешащие к себе домой, смотря на это Эдвард осознавал, что и сам не желает возвращаться обратно, обратно к Генри, что будет с ненавистью смотреть в отражение зеркала, в котором Эдвард будет разыгрывать очередное представление, растянув свои бледные губы в улыбке, фантомно Хайд даже сейчас ощущает её на своём лице, чувствуя как щеки начинают болеть, но это лишь иллюзия, мысленно воспроизведенная Эдвардом, Эдвард более чем уверен, что он уже и сам успел забыть каково это улыбаться по настоящему, не так как фарфоровая кукла за стеклом антиквариатного магазина мимо которого он только что не спеша прошёл, бросая печальный взгляд, это так непохоже на него, непохоже на былого Эдварда Хайда, того самого духа ночного Лондона, каким когда-то он был, но что теперь, кем он стал в итоге, фальшивым Эдвардом Хайдом, с таким же фальшивым создателем, тем которого так ненавидел и презирал былой Эдвард Хайд, Эдвард давит грустную улыбку на своём лице, по крайней мере он хочет надеяться, что эта плоская полоска с опущенными уголками губ, хоть как-то похожа на улыбку, но Эдвард более чем уверен, что это не так, но по-другому он не умеет, только не наедине с самим собой, с горечью Эдвард ощущает, что на его теле пророс очередной бутон, от чего Хайд с болезненным столом прикладывает руку к своей болезненно бледной, с виднеющимися синими ниточками вен под кожей, молочного цвета шее, ощущая как под пальцами шуршат лепестки, и Эдвард со вздохом опускает плечи, понимая, что ворот его белой рубашки придётся застегнуть, ведь совсем не к чему чтобы кто-то из прохожих это увидел, Эдвард совсем не боится увидеть жалось и сострадание на лицах окружающих его людей, он лишь не хочет привлекать к себе лишнее внимание, не хочет слышать слова соболезнования в свой адрес, не хочет видеть страх в глазах прохожих, ведь такое, не пожелаешь даже своему самому злейшему врагу, болезнь, ведущая лишь в один конец, «Ханахаки», чьи цветы, проросшие на теле человека, предзнаменовывают ему скорую кончину, по крайне мере для Эдварда и Генри уж точно, от неё, конечно, есть лекарство, под названием «взаимные чувства» со стороны человека забравшего твоё сердце, но точно не для Хайда. Эдвард истерично усмехается, прижимая руку сильнее к месту, где пророс ярко-жёлтый нарцисс, чувствуя как становится не хватать воздуха, а из лёгких пробивается лёгкий кашель, ускоряя шаг, перешедший в бег, Эдвард сворачивает в без людную подворотню пытаясь устоять на негнущихся ногах пока его содрогает от приступа кашля, лёгкие нещадно горят и Эдвард падает на колени, сдирая их в кровь об неровный асфальт, мелкие камешки вписаться в кожу, принося боль и дискомфорт, пока Эдвард пытается сделать хотя бы вздох не хватающего для него воздуха, бордовый густые пятна падают на асфальт вместе с желтыми окровавленными лепестками нарциссов, Эдвард задыхается, хватаясь за горло, на его рубашке остаются капли крови стекающих по подбородку с его губ, Эдвард выкашливает бутоны ядерно-жёлтых нарциссов, молясь о том чтобы его мучения поскорее прекратилось, но новый приступ кашля содрогает его сильнее прежнего, слезы застилают глаза, потоком скатываясь по его щекам, Эдвард не может это прекратить, кашель не останавливается, оставляя на асфальте и руках Хайда алые пятна, пока перед глазами стоит пелена и единственное за что Эдвард хватается мутным взглядом это проклятые ярко-жёлтые бутоны нарциссов, которых в его жизни стало слишком много, настолько же, как и Генри, от упоминания в памяти шатена, Хайд опускает плечи, почти опускаясь на холодный, грязный асфальт, на сколько он грязный Эдварда волнует в последнюю очередь, пока он истошно пытается сделать вздох и наконец то успокоится, Эдвард чувствует подступающую истерику, его плечи дорожат, пока он пытается, кажется откашлять сами лёгкие, к сожалению Эдварда это не возможно, но блондин уверен так было бы легче, Эдвард не боится смерти, но и умирать в грязной подворотне подобно бродячему псу не собирается, зная на перед что у несёт с собой не только свою собственную жизнь и за это Генри ему спасибо явно не скажет, а вообще Генри уже и вовсе не сможет ничего сказать, не сможет сорваться на него как делает он обычно, заставляя сердце Эдварда болезненно сжиматься и ныть в грудной клетке, не заставит по закрывшейся за своей спиной дверьми, биться Эдварда в истерике, не заставит сердце Эдварда болеть, пока сам улыбается каким-то дамам на званых вечерах, не заставит Эдварда улыбается ему за стеклом зеркала, пока на душе скребутся кошки, не заставит чувствовать себя большей фальшивкой, которых так ненавидит Хайд, Эдвард истерично смеется через кашель, мысленно проклиная Генри, которого, казалось бы, так сильно ненавидит, тогда почему Эдвард не может успокоиться, не может сдержать эти проклятье слезы, льющиеся из своих изумрудных глаз, не может перестать заходить в кашле, выплевывая из себя эти ядерно-жёлтые нарциссы, лёгкие нещадно горят, во рту стоит вкус железа и пыльцы с цветов, наконец Эдвард истошно ловит воздух ртом, приподнимаясь с земли, приваливаясь к кирпичной стене спиной, все ещё сидя на грязном асфальте, приступ кашля прекратился так же неожиданно, как и начался, оставляя после себя лишь мучительную боль, предвещая скорый конец, сколько осталось им с Генри, Эдвард не может сказать точно, но уверен, что не больше чем пару месяцев, Эдвард истерично усмехается сам себе, пытаясь унять смех, отплевывая лепестки цветов, стирая рукавом черного пиджака кровь со своих бледных губ и подбородка, глаза опухоли от слез, которые ещё как на зло непроизвольно текут по его щекам, нервно Эдвард старается их стереть, отчаянно всхлипывая, слезы, это слабость которую все пытаются отчаянно сдержать, ранее Эдвард был более чем уверен он не слабак, который будет рыдать на взрыв из-за неразделенной любви, но тем не менее, остановить эти проклятый слезы, льющиеся сами по себе, оказывается довольно сложно, Эдвард не плачет, плачет лишь его душа, медленно, но верно покрывающаяся распустившимися бутонами жёлтых нарциссов. Сколько ещё сидит Эдвард в этой богом забытой подворотне он не знает и сам, потерявшись где-то во времени, прошёл ли час, два или же каких-то двадцать минут, для парня остаётся неизвестным, где-то с центральной улицы раздаются голоса прохожих, там же загораются фонари, освещая ночной Лондон светом, на улице заметно похолодало, но Эдвард это замечает не сразу, лишь тогда, когда еле уловимый мороз, пробирается под рубашку, Эдвард кутается в своей легкий плащ, с тяжелым вздохом находя в себе силы подняться на ноги, слегка пошатываясь придерживаясь рукой кирпичной стены, Эдвард бредет из мрака на свет, словно заблудший во тьме мотылёк, который достигший цели обязательно обожжется погибая, Эдварду тоже суждена такая участь, только в кромешной тьме наедине с собой, достигая центральной улицы, Эдвард сливается с толпой в надежде растворится, не получается, женщина довольно пожилых лет, заставляет Хайда обратить на себя внимание в весьма неожиданной просьбе. — Молодой человек, не желаете купить цветы? Эдвард замирает, удивленно распахнув глаза, цветы в столь поздней осенью, необычайная редкость, по крайне мере за пределами цветочных магазинов, которые Эдвард обычно обходит стороной, в его жизни и так достаточно этого дерьма, но тёплый взгляд старушки с теплеющей где-то глубоко надеждой, заставляет Хайда задуматься, Эдварду плевать на человеческие проблемы, его не волнует никто кроме себя и Эдвард привык придерживаться именно этой позиции, но на удивление себе положительно кивает пожилой женщине, указывая на ярко-жёлтые нарциссы.