Полюби себя

Эдвард подпирает щёку кулаком пока со скучающей германской на лице наблюдает из-за отражения зеркала за мельтешившей в причудливом танце, по кабинету доктора Джекилла, Рэйчел, в то время напевающей себе под нос какую-то, до боли знакомую Эдварду песенку. Хайд более чем уверен, он уже не раз слышал эти строчки со сцены «Красной крысы», что за пару лет его существование, успели въесться в памяти блондина, оставляя там свой след. Те времена Эдвард помнил прекрасно, голоса вульгарно разодевшихся девиц с глубоким декольте и черствым характером со сцены бара, даже спустя пару прошедших месяцев его отсутствия, отчётливо звучит в его голове. Голоса обычно вызывающие улыбку на бледных губах Эдварда, сейчас вызвали лишь чувство апатии и явной мигрени, хотя парень был уверен, что проблема мучающей его головной боли сокрыта далеко не в этом, а в понурой погоде за стеклом общества, да барабанящего в окно с самого раннего утра дождя, от которого у Эдварда звенело в ушах. А может быть дело было и вовсе, в заядлом добродетеле, Генри Джекилле, который словно раковая опухоль поразил собой все его мысли пробираясь под корку мозга, с характерной болью отдавая в висках, фантомно Эдвард ощущает, как лозы тех самых проклятых ярко-жёлтых нарциссов, с которыми теперь ассоциировался доктор Джекилл, оплетают его черепную коробку, не позволяя сделать даже вдоха, боль пульсирующей волной накрывает с головой, заставляя Хайда, до побеления костяшек сжать край стола, голос Рэйчел, резавший до этого слух, теперь же звучал, словно через толщу воды, которая не позволяла, расслышал Эдварду и половины слов девушки, пока он медленно, но верно погружается на дно, своего искалеченного болезнью сознания, пока чувство реальности окружающего меркнет, подкидывая, как в топку дрова, очередные фантомы прошлого, что тянут свои руки на встречу, в надежде утянуть в пучину этой безысходности, чувство отчаяния, перевешивающее чашу весов, тянет вниз, оставляя крохотные осколки надежды где-то за горизонтом досягаемости. «Надежда умирает последней», вторит внутренней голос, в котором Хайд с трудом узнает себя, ощущая, как уголки губ тянутся в истерической усмешке, его надежда умерла первой, оставляя за собой больше ничего кроме чувства отчаяния и маски шута. Эдвард болезненно стискивает зубы, делая судорожный выдох, ощущая, как горят лёгкие от нехватки воздуха, пока осознание реальности, медленно возвращается из пучины адских игр разума, Хайда, решившего медленно убивать своего же хозяина изнутри, Эдвард чертыхается, ощущая как совместно с чувством реальности, возвращаются голоса его мыслей, что роем пчел, жужжат в ушах. Усмехаясь, Хайд запускает худые болезненно бледные пальцы в свои растрепанные волосы, неистово давя на голову в надежде проломить себе череп, чтобы, наконец, дотянуться хотя бы до одного из источников своих бед, в одно мгновение, заставив голоса в этой черепной коробке заткнуться раз и навсегда. Эдвард трясёт головой, молясь в надежде, чтобы эта напасть прошла, чтобы эти голоса в его голове, наконец, смолки, оставляя Эдварда, наконец, наедине, с собой, в тишине, где единственным из позволяющих звуков, остался лишь стук его все ещё бьющегося сердца, отчитывающий его оставшиеся дни до встречи с костлявой поджидающей его за дверьми кабинета, не смея пересечь эту невидимую черту. С болезненным стоном сорвавшемся с губ, Эдвард опускает голову на сложенные перед собой руки, в надежде прекратить эти мучения, в надежде, что в один миг, как по щелчку пальцев, вся эта ахинея в его голове, наконец, прекратит свое существование, уступая свое место безграничной пустоте. За своими мыслями Эдвард, упускает из вида момент, когда двери отворяются, пропуская внутрь кабинета, своего хозяина. Генри перешагивает порог, держа прямую осанку и одаривая Рэйчел своей добродушной улыбкой, которую тут же поддерживает шатенка, улыбаясь лучезарной улыбкой мужчине в ответ, напоследок перекинувшись между собой парой фраз, прежде чем покинуть кабинет доктора. Когда массивная дверь кабинета с характерным хлопком закрывается за спиной Рэйчел, Эдвард, наконец, отмирает, ловя на себе холодный взгляд светло карих глаз Генри, которые мужчина тут же отводит в строну. Хайду требуется доля секунды, чтобы нацепить на себя свою маску шута, изгибая свои бледные губы в подобие улыбки, переходящий в оскал, в одно мгновение становится невероятно тошно, от себя же, но Эдвард отчаянно держит перед Генри лицо, заставляя себя смотреть на ученого, который огибая стол, тут же замирает на месте, бросая взгляд на не весь, откуда взявшуюся фарфоровую вазу, которую окрестил букет ярко-жёлтый нарциссов. В одно мгновение Генри меняется в лице, поднимая тяжёлый взгляд потемневших от ярости глаз на блондина, ехидно улыбающегося в отражении зеркала. — В чём дело Генри? — Хайд растягивает губы в улыбке, словно чеширский кот, наклоняя голову на бок, из-под светлых ресниц наблюдая, как желавки под кожей доктора, ходят ходуном, заставляя нутро Эдварда заледенеть — Неужели тебе не пришёлся по вкусу мой подарок?! На открытую провокацию со стороны парня, Генри тщетно старается не реагировать, ощущая, как с каждой пройденной секундой огонь внутри него разгорается с новой силой, пока Эдвард самолично подбрасывает очередное полено, в набирающей обороты костёр. — Как же так, Генри! — ощущая, как от предвкушения, подрагивают кончики пальцев, Эдвард сжимает их в кулаки, чувствуя как ногти вписаться в ладони, оставляя там яркие полумесяцы — Ах, точно как же я мог забыть, тебе по душе должно быть больше изысканные вина, которые так любезно предоставляет тебе Лэньон. Джекилл до хруста стискивает кулаки, надеясь отвлечься от стоящего перед глазами чертового букета ярко-жёлтых нарциссов, который разместился прямо на его рабочем столе, в надежде, что покалывание в ладонях от собственных впившихся в мягкую плоть ногтей, отрезвит, но отвести взгляд от ехидно улыбающегося в зеркале Эдварда, увы, становится не посильной задачей, пока в зелёных глазах отражения плескается азарт, испытываемый мужчину на стойкость. Хайду искренне любопытно, сколько ещё продержится Джекилл, а Джекилл, чувствует, как обрывается очередная нить, сдерживающая его в здравом уме, пока он тонет в глазах цвета, молодой листвы, что неестественно блестят, словно у загнанного в ловушку зверька и Генри искренне не хочет знать от чего же. Пока сердце Хайда делает очередной болезненный удар, несравнимый с болью от очередного проросшего на его теле ярко-жёлтого нарцисса, что разрывая собой плоть, запечатлеваясь на его теле под мешковатой одеждой, ещё один, это не проблема, думает Эдвард, истерично усмехаясь, где-то в глубине себя. — Почему, Генри?! Потому что так проще сбежать от неугодной реальности! — Эдвард бросает многозначный взгляд на букет ярко-жёлтый нарциссов в белой фарфоровой вазе, ощущая, как быстро стучит за рёбрами собственное сердце, отбивая набатом, свою мелодию — Признай Генри, ты просто, трус! Жалкий тр… — Захлопни свою пасть! — звон, прогремевший в кабинете, заставляет Эдварда ощутимо вздрогнуть, загнано уставится на разбившуюся, когда-то красивую, дорогую вазу, лепестки цветов нарциссов опали, оставаясь придавленными осколками фарфора, пока по паркету расползалась лужа воды, которая была ранее в вазе. Отмирает Хайд не сразу, переводя взгляд с испорченного букета нарциссов, в сторону мужчины, запоздало замечая, что взгляд карих глаз изучающе прожигает его насквозь, всматриваясь в черты бледного осунувшегося лица. Генри ловит встречный взгляд зелёных глаз, в которых лишь на мгновение проскакивает, что-то совершенно несвойственное Хайду, то чего в этих вечно смеющихся глазах быть точно не должно, как и в самом Эдварде. Страх, с запозданием осознает Джекилл, но тут, же отбрасывает эту мысль, с отвращением кривясь, когда на губах Эдварда расползается ехидная ухмылка, а в глазах танцуют черти, смотря из дна болотного колодца с явным осуждением. Былой растерянности на лице Хайда, как будто и не было вовсе и Генри искренне корит себя за допущенные мысли, «страх», смешно Эдвард был не способен чувствовать что-либо, за более чем пару лет Джекилл, смог понять это наверняка, у Эдварда не было души, не было присущей людям человечности и поступки Хайда, окупили все мысли учёного сполна, не оставляя за собой ни малейшего сомнения в своей правоте. Эдвард был дьяволом во плоти, режиссёром театра абсурда, смотрящего на простой люд у своих ног, сверху в низ, упиваясь с полна страданиями других и ни имея при этом ни черта за душой, такие как он, Генри был уверен наверняка, не знали ни крохи той боли, страданий и душевных терзаний, через которые проходили люди, не такие, как Хайд. — В чем дело, правда, глаза колит, а Генри?! — Хайд усмехается, наблюдая, как мужчина без сил оседает в кресло, зарываясь пальцами в копну своих каштановых волос, прикрывая глаза и томно выдыхая. — Я просил тебя заткнуться, Хайд. Эдвард делает обиженное лицо, по-детски надувая бледные губы. — Вы так жестоки доктор Джекилл, я считал, что как ангел господень, кем вас считает ваш круг почитателей в вашем кружке рукоделия, вы будете более милостивы к окружающем вас вещам, например к той изысканной вазе, как к кропотливой работе, этого бедняги, что создал её, наверняка он вложил душу в своё творение, что вы так легко разбили об стену, хм интересно сколько ему потребовалось времени, чтобы изготовить столь чудесный предмет интерьера? — Хайд задумчиво склоняется голову на бок, словно его действительно интересует ответ на свой же ранее заданный вопрос — Хотя так ли это важно теперь? Что более важно, раз вы доктор Джекилл божий раб, не должны ли вы следовать правилам господа, как гласиться в ветхом завете, как же там было, «Возлюби ближнего твоего, как самого себя»? — Эдвард, широко улыбается, наблюдая, как Генри медленно поднимает на него свой ничего не выражающий взгляд потемневших карих глаз, где-то глубоко внутри, Эдвард ощущает чувство давящего напряжения, это словно смотреть на подворотного пса, который в любой момент готов сорваться с места и Хайд прекрасно знает это чувство, как и то, что Генри всё ещё чертовски на него зол — В чем дело, неужели я ошибся? Ох, простите, вся эта наука для меня словно тернистый путь, обвитый лозой, к которому я просто не могу найти правильный подход, увы, наши чувства не взаимны. — Нет, на удивление ты крайне прав Эдвард. — Ох, какой облегчение, но погоди, что ты только что сказал? Ты назвал меня по имени, могу ли я рассчитывать на то, что между нами только что пробежала искра? — Хайд театрально вздыхает, наблюдая, как тем временем напрягается Генри. — Не смей упоминать имя господа всуе, а тем более, в этом доме. — Оу-у! Как жаль, я от всего своего чистого сердца раскаиваюсь в своих грехах, а вы, доктор Джекилл, вам разве не совестно, гнев один из самых страшных грехов человека, а помимо того, что вы согрешили, вы ещё и предали забвению, что-то столь прекрасное, как эти цветы, когда-то теперь уже в прошлом, чем же вам не угодили эти столь чудесные жёлтый нарциссы, как по мне, они прекрасны, а вы доктор Джекилл так просто взяли и их уничтожили, обесценили труд той милой старушки, что продавала их столь поздно вечером, это так грустно — Эдвард смахнул невидимую слезу, пытаясь не дать проступить улыбке на лице, пока он играет эту драматическую сцену, но вот только скривившиеся лицо Генри в явном отвращении к персоне самого Хайда, заставляет парня рассмеяться в голос, словно из-за минутой ранее, рассказанного анекдота, вместо того, что заставляет сердце Эдварда болеть, вспоминая тот морозный холод грязной подворотне, в которой казалось он вот, вот отдаст богу душу. — Говоришь, что проявил сострадание, к старушке в столь позднее час, в желании помочь? Ты, должно быть, насмехаешься надо мной! Да ты бездушная тварь, даже понятия не имеешь, что значит сочувствовать, ты только умеешь, что играть на чувствах других, принося им ничего больше, чем чувство боли и страдания, о какой помощи ты мне говоришь? — Генри вскакивает на ноги, ощущая, как в жилах с новой силой закипает кровь — Что важнее, где же было это все в тебе, все эти годы? Все это время, за которое ты не делал ничего больше, как портит все своим существованием, ты Эдвард Хайд, испортил все, включая мою жизнь и будь проклят тот день, когда я тебе создал. — Ох, Генри, ты и правду должно быть уже совсем запамятовал, как ни посмотри, а мы с тобой лишь одно целое — Эдвард складывает руки, на груди опираясь о рамку зеркала, наблюдая за приближающимся к нему мужчине — Я изначально был частью тебя, так что не ты создал меня Генри, единственное, что ты сделал, так это даровал мне иллюзию свободы, но просто что-то пошло не поплачу, как я уже говорил ранее, ты не бог Генри и ты не идеален, ты лишь трус который боится взглянуть в лицо своим потаённым кошмарам — доктор Джекилл останавливается перед зеркалом, прямо напротив Хайда, заглядывая прямо в глаза цвета молодой листвы — Ну что Генри, тебя нравится то, что ты видишь? — Джекилл оставляет Хайда без ответа, лишь плотнее сомкнув пухлые губы — Что ж я приму это, как «Нет». — Чего ты так упорно добиваешься? Какую безумную цель ты поставил в своей пустой голове? — Генри стискивает кулаки, чувствуя на себе укоризненный взгляд Эдварда, этот парень и правда смотрит на него так, словно расстроен, только расстроен чем? Тем, что это очередное шоу не превзошло его ожиданий? — Хах, если эта цель, вывести меня из себя, то у тебя это, пожалуй, прекрасно, получается, скажу тебя даже больше, для этого тебе не нужно даже раскрывать свой поганый рот. — Да ты и правда слеп, не так ли? — Хайд натянуто усмехается, что ж он и вправду ожидал большего, да он определённо ожидал, чего-то другого — Ох, Генри, ты меня, раскусил, это именно то, чего я добиваюсь на протяжении многих с тобой вместе прожитых лет, но я надеюсь, ты не ожидаешь от меня слезных, душераздирающих извинений, которых я тут же выдам стоя перед тобой на коленях, потому, что я искренне надеюсь, что нет, ведь это единственное чего ты никогда не добьёшься от меня, и ты это сам прекрасно знаешь, ведь бездушные твари вроде меня, не знают, что такое сострадание. — А я и не жду от тебя большего, только не от тебя! — Генри разворачивается на пятках ощущая, что больше не может находиться в одной комнате с Хайдом, стены его кабинета хранившие так не мало тайн своего хозяина начинают неистово давить на шатена, норовясь заточить его в этой бетонной клетке и Генри надеется покинуть этот проклятый кабинет раньше пока они замкнуться во круг него, пока тяжесть, что ощутимо давит на его лёгкие вырываясь наружу лёгким кашлем, не переросла в нечто большее и он прекрасно знает, что это будет именно так. Посему Генри желает скрыться раньше, чем это подметит Хайд, до тех пор, пока его не захлестнет эта обреченность во главе с вечно смеющимся голосом за своей спиной, ведь Хайду всё ровно его не понять и пока Эдвард заводит очередной бессмысленный разговор, Джекилл захлопывается дверь за своей спиной, оставляя Эдварда вновь наедине с собой и вопросом, без ответа. — А от кого же, ты тогда ждёшь… своего спасения?